За кулисами

      Брэндон вышел в зал, и его недавнее присутствие теперь выдавал лишь быстро растворяющийся в воздухе томный мускусный запах. У меня не было никаких ощутимых сил противостоять желанию беспричинно смеяться: мы стали коллегами и поддерживали разговор, как умели, но даже шуточный сексуальный подтекст привёл меня во внезапную эйфорию. Неугомонное щекотливое наслаждение терроризировало тело. "Слишком мягкотелый и обходительный, тебе не такие нравятся" ― с тревожным предвкушением, долей ужаса и непонятно откуда взявшимся умилением, раздирающим мою грудь на изнывающие отголоски счастья, я поняла, что блондин как никогда прав.       Карлосу не хватало язвительного чувства юмора и уверенности. Или скорее самоуверенности, чтобы ставить меня ниже своего чувства достоинства и этим привлекать к себе недоумённое внимание. Парень был чуток к моему самочувствию во время трюков и танца, спокоен при любых обстоятельствах и открыт для общения, что совсем меня не интересовало на фоне призрачного участия Брэндона в моей личной жизни.       Репетиции проходили каждый день. Внезапные истомные взгляды, парочка острых, вонзающихся в память фраз, резкий интерес, как и моментальное его отсутствие, стали играть со мной злую шутку. Злее были только видео с выступлений "Gladiators", до которых я всё-таки добралась одним одиноким вечером за неимением свежих знаков внимания. Если Брэндон ушёл из команды, то точно не по причине стыда за своё "творчество". Не знаю, что могли не поделить тридцатилетние мужчины в латексных трусах: девушек, деньги, может быть, славу. Честно говоря, к этому вопросу у меня напрочь отшибло интерес: блондин вился вокруг стриптизерского шеста ― какими ещё качествами должен обладать мужчина, пробудивший во мне чувства, чтобы культурный шок достиг апогея так скоро и безвозвратно? Могу поспорить, ничего не подозревающий о моём открытии Брэндон даже не заметил те несколько хмурых дней, что я провела в ошарашенном молчании, узнав, кто он на самом деле.       Мне дорогого стоило свыкнуться с тем, что я готова сблизиться с экспертом в области мужской проституции. От одной мысли о том, как он заработал на свой проклятый астон мартин, в котором я побывала, хотелось вылить на себя стакан мыла и тереться щёткой. От неконтролируемых фантазий о его многочисленных трофеях, на месте которых я посидела, мирно наслаждаясь пейзажем, напрашивалась лишь идея записаться к врачу на анализы; эти дни меня преследовало навязчивое видение, что я стала причастна к его гадким телодвижениям, показавшимся мне поначалу чем-то новым и соблазнительным, которые и танцем-то теперь было стыдно называть! Если отрезвить бдительность под тонной испитого разочарования, можно было припомнить косые взгляды на мастер-классе. Кто-то узнавал стриптизёра, но не подавал вид; конечно, такими познаниями и я бы гордиться не стала.       Обидная новость о мужчине, пришедшемуся мне по вкусу, навевала на меня, к тому же, и напрашивающиеся домыслы: первые несложившиеся мои отношения ― закономерная в дальнейшем неудача или несправедливая случайность; многолетнее общение с парнями, желание встретить достойного человека и суровая реальность, где люди боятся брать друг за друга ответственность ― полнейшая глупость. Я не могла противиться стереотипу о причастности мужчин к парнокопытным, тем временем взращивая надежды на здоровые отношения. Не иначе, как душевный диссонанс осложнял мне выбор: отказаться от всех этих сопливых чувств или принять их вместе с методами блондина обеспечивать себе счастливую беззаботную жизнь.       Но вряд ли говоря слово "выбор" я подразумевала его наличие. Если быть совсем уж откровенной, я чувствовала, что его у меня нет, и влюблённость продолжит усугублять мой жизненный путь, пока я окончательно не разочаруюсь в Брэндоне. Видимо, извращений на шесте и очевидной страсти к распутствам не достаточно, чтобы отказаться от чёртового флирта с ним. Поэтому болезненные впечатления после полуголых выступлений на видео со временем утряслись; по удачному стечению обстоятельств, мы не контактировали в период моих душевных стенаний и ярой ненависти, занимаясь сценами с Карлосом и Изабель. Что-то глубоко в подсознании всё это время мне нашёптывало, что блондин достоин оправдания, ведь мы не задницами столкнулись на барной стойке в пьяном угаре, а в танце на мастер-классе. Теперь он артист театра, так же, как и я. И чем равнодушнее я относилась к недавнему прошлому мужчины, тем волнительнее становилось видеть нерушимую безопасную дистанцию между нами, которую я сама же и выстроила своими бесконечными отказами. Мёртвое затишье заставляло желать хотя бы одно примитивное сообщение на телефон...       Смотрела на единственную фразу в нашем диалоге: "Лапуля, я так и понял, что тебе нужно подольше". Перечитывала её до морального смертоубийства по триллиону раз за день. Забавное напоминание о собственном существовании или диковатый способ выразить свою радость на моё согласие. Или беспричинное продолжение нашего разговора, провокационного вопроса с намёком на секс. А я ведь так и не ответила тогда.       Диалоговое окно изо дня в день оставалось неизменным. Мы видели друг друга регулярно, но лишь издалека: там, где я сроднилась с обличием танцовщицы с коварными злодейскими планами по соседству с важной величественной фигурой, вытанцовывающей вокруг трона. Оставалось лишь наблюдать исподтишка и мимолётно, чтобы сохранять любопытство незамеченным. Мы с Карлосом прекрасно ладили; Изабель же периодически действовала на нервы блондину и не только по сюжету. На моей памяти остались пару вечеров, когда Брэндон уходил на незапланированные перерывы после тихих личных переговоров с брюнеткой. Я ни чуть не ревнивица с видами на свободных мужчин, хоть и втрескалась, но взаимоотношения блондина с Изабель интересовали меня как нечто противоестественное, не похожее на флирт. Среди танцев она могла появиться над ним, что-то неразборчиво шепча, вызывая отчаянно раздражённую, трещащую по швам, реакцию. Ссоры и недомолвки в их паре не так давно перешли частные границы, стали поводом для обсуждения не только внутри нашей узкой компании, но и во всём коллективе, с которым мы начали видеться на групповых репетициях. Только обсуждали танцоры не Изабель, а то как стервозен принц.       Переболев его толстым юмором и хамством, эксгибиционистскими наклонностями и ветренностью, смирившись с пропавшим ко мне интересом, я с жутковатым откликом несправедливости в груди прислушивалась к сплетням: даже перечисляя в голове весь список его недостатков и нанесённых мне обид я была не согласна с этим вопиющим сквернословием, потому что замечала чуточку больше. Да, он был слегка эксцентричен, капризен, как плохо воспитанный ребёнок, но его напарница оказалась провокатором, осторожно действующим из тени. Я и понятия не имела, что такого неприятного брюнетка может сказать Брэндону, но понимала, что она давит на одни и те же рычаги, успешно пользуясь этим в неизвестных целях. Пара замятых ссор обеспечили Брэндону дурную славу в театре, хоть я и замечала, как усердно он стремился уладить эту жалкую несправедливость.       Крэг оставался подчёркнуто отстранённым от выяснений отношений, несмотря на то, что был одним из свидетелей конфликтов в паре по другую сторону зала. Вероятно, его мало интересовали и сплетни; в присутствии наставника пресекались посторонние разговоры и тогда мы по нескольку часов не продыхая забывали о реальных взаимоотношениях. В репетиционной происходили иного рода конфликты, призванные сделать постановку непревзойдённой. Нью-Йорк видел нас лишь по пути на работу и к дому; наши жизни вертелись вокруг прогонов, образов, созданных из ничего, но занимающих наши головы, словно личные проблемы.       Девушка в белом летящем платье наизусть свободно проплывала в танце по парапету, вторя невесомым складкам шёлка: свидание подошло к концу, но они не попрощались. Батман, лиричный тревожный изгиб, потерянный взгляд, брошенный по сторонам. Как мог он уйти не поцеловав? Смычки скрипок жутко цепляют за звонкие дребезжащие струны: тоскливо и почему-то страшно, словно он уже где-то далеко. Успел убежать! Сердце колышется до боли, дрожащие ладони ложатся на грудь: чей это рукав плывёт на зеркальной поверхности?..       Танец с Карлосом был поставлен за две с лишним недели. Уверена, что он был готов заведомо, но это то, с какой скоростью мы смогли усвоить новую информацию. Теперь репетиции номера с исчезновением возлюбленного планировались значительно реже, но мы обещались тщательно и периодически прорабатывать все расставленные акценты и эмоции наряду с техничной хореографией. Я была этому несказанно рада: вновь и вновь пережитые чувства боли от утраты близкого человека уходили на второй план, а рабочее расписание претерпевало изменения, словно новая веха приближалась не только в истории, но и в моей личной жизни. Сюжет ждали подвижки, и, наконец, в нём должна была появиться пара бесстрастных голубых глаз. Насколько же изнурительным стало ожидание: несколько недель дома в раздумиях перед отлётом в Нью-Йорк и постановка первой сцены отняли из графика месяц.       С особой бережностью и скромностью, я мысленно подсчитывала, сколько прошло времени с момента знакомства с Брэндоном, осознавая, что уже месяц он не выходит из моей головы. Беспокойный разум уже начал подбрасывать мне сумасшедшие идеи, словно жадные и голодные фантазии на его счёт ― преданная исхудавшая собака. Я как могла подкармливала её ложными надеждами и затёртыми до неузнаваемости воспоминаниями о наших мимолётных взглядах, о коротких бессодержательных разговорах; выгуливала её вечерами по Бродвею и брала с собой на ночь в кровать. Теперь она меня словно грела от наступивших осенних заморозков, и если бы не назначенная с блондином на понедельник репетиция, я бы уже придумала своему новому питомцу имя.

***

      Каждое утро я созванивалась с сестрой. Репетиции оканчивались, бывало, и ночью, когда Молли уже спала, поэтому мы старались держать видео-связь стабильно перед учёбой и работой. Эта юная девушка была ещё одним негласным поводом для моих беспокойств: иногда я ловила её на вранье, но не спешила разоблачать. Дома действительно было чисто, прекрасные свежие портреты регулярно появлялись на холстах, домашняя еда часто виднелась в холодильнике, и это не могло не радовать. Пару раз лишь я видела, как чужая куртка висела в коридоре, что может лишь означать, что Тони поселился в нашей квартире; потом Молли догадалась прятать вещи в гостиную. Бывало, девушка специально не заходила к себе в комнату или отказывалась заглянуть в мою, что меня приводило лишь в моментальное неизъяснимое беспокойство.       Но я не спешила высказывать это сестре. Спрятанный от моих глаз бардак или сонное лицо чужого полуголого человека в домашней постели лишний раз убережёт мою психику на приличном расстоянии от Сан-Франциско. Я уверена, что Молли можно доверять; я лишь странным образом реагировала на едва заметное присутствие Тони ― ревностно что ли...       Сестра неохотно рассказывала про своего парня, сухо обходясь дежурными фразами о том, что у них всё хорошо. Личные вещи, картины, посуда ― всё стояло как-то не так. Интуитивно или непредвзятым случайным взглядом я натыкалась в маленьком квадратике изображения внутри телефона на перестановки, передвижки в комнатах. И лучше бы я не знала... Но подсознательно всё-таки чувствовала, что было рук дело Молли, а что не её... Как могла поступить только Молли, а как посторонние люди. Меня не покидало чувство, что в нашей квартире хозяйничает проходимец, и от этого часто мне на душу закрадывалась гадкая липкая безысходность, словно родной дом теперь был осквернён. Конечно, об этом я не имела права сказать вслух юной ранимой девушке. ― До завтра, милая. Будь умницей, ― судя по весёлому звенящему голосу - всё как всегда в порядке. Это усыпляло мою воспалённую бдительность.       Сегодняшнее утро стало для меня особенным за последний месяц. Даже не хотелось надумывать проблемы у с виду довольной Молли: закралась мысль о том, что она может быть действительно счастлива, тем более, что её бойфренд как бы присматривает за ней, делая мне одолжение. С лёгкой подачки Крэга, приславшего сообщение прямо перед выходом, я застыла в дверях, легко отделавшись от привычных неприятных мыслей.

      Репетиция будет проходить в театре с 10 часов.

      Мы редко выбирались в зал, занимаясь постановкой хореографии в студии. Но этот день будет проведён в восхитительных необъятных кулисах и на выстланной гладким податливым деревом сцене, от одного вида которой у меня захватывало дух. Видимо, после отыгранной в субботу и воскресение постановки зал перешёл в наше распоряжение. В моё и Брэндона.       В приятной растерянности я опустилась на пуфик у выхода из номера: освободился час свободного времени, учитывая, что и театр был в пешей доступности от гостиницы. В предвкушении запустив руку в спортивную сумку, я нащупала записную книжку с пометками о своей роли и в очередной раз за прошедшие выходные освежила в памяти строки, что знала практически дословно.

      Сцена №4

М живёт воспоминаниями; каждый новый шаг будто даётся ей с непомерной тяжестью.

Когда они с Б наконец встречаются, М жадно принимает

вспыхнувшие чувства принца в качестве утешения и жалости.

Зелёный свет, дальний -

рассеивающий жёлтый.

Взаимодействие заведомо гибельное. Тёмно-болотные, желчные цвета.

Ощущение необратимости, неизбежности. Б и М тяготеют друг к другу, между ними зарождается что-то невыразимое, но этому нет места быть в душе девушки.

Немного погодя она отчается настолько,

что использует это в своих личных целях.

      Комментарии наставника порой могли показаться записками обезумевшего человека, но подобный подход позволял лишь глубже окунуться в задумку. Фразы временами выглядели бессвязно или представляли набор слов, вызывающих ряд ассоциаций. Иногда Крэг оставлял на полях пометки о необходимой цветовой гамме софитов, наличии дыма, ветра и положении декораций. Это давало мне понимание, с чем предстоит работать на репетициях и к чему готовиться морально. К тому же подобно выстроенная работа казалась мне любопытным приёмом и каждый раз наталкивала на мысль о том, что не каждый сценарист стал бы разжёвывать персонально всем участникам постановки такие мелочи на бумаге.

      Взаимодействие заведомо гибельное.

      Перечитав ещё раз, я хохотнула. Как тонко и метко написано ― ведь эти же мысли я приберегала на счёт самого Брэндона и возможности с ним сойтись. Вряд ли бы это закончилось чем-то хорошим... Я закрыла глаза и представила наш поцелуй.       Понятия не имею: как, когда и при каких обстоятельствах наши губы смогли бы прильнуть друг к другу, чтобы вобрать их мучительную испытующую сладость. Дыхание учащалось, стоило мне лишь порассуждать, каков на вкус его праздно болтливый рот: такой же приторно-горький, как лениво выкуренная на перерыве сигарета, или кисловатый, словно надменные едкие высказывания по бесчисленным поводам. Я хотела чувствовать его беспрестанно сквернословящий язык возбуждающе проскальзывающим по моему, чтобы крепкие мужские руки с силой удерживали меня от спасительного бегства. Я бы попробовала отстраниться лишь ради того, чтобы повержено сдаться в жёсткие пылкие объятия и почувствовать на своих губах довольно гудящий мужской стон.       Плохая идея накручивать себя перед встречей с блондином. С шумом и дрожью выдохнув, я распахнула глаза и вскочила, чтобы стянуть с себя тёплое пальто. Лоб покрыла испарина; жар от мимолётных навязчивых фантазий въелся мне в кожу ноющим возбуждением. Обессиленная под их ношей, я проследовала в комнату и рухнула на кровать, всё ещё пытаясь отделаться от осязания нереальных поцелуев на губах. Слишком льстивые и приятные мечты поразили моё сознание, будто неизлечимая болезнь: я завороженно возвращалась к ним, проживая на себе вновь и вновь, и вдруг, резко вспоминая о репетиции, проверяла настенные часы, чтобы убедиться, что до выхода ещё есть время. Видимо, так я и уснула, чтобы вскочить в десять минут одиннадцатого с неописуемой паникой и сломя голову ринуться на соседний перекрёсток на такси.

***

      В пути я успела подумать о том, как ненавидит Макарти опоздания, и чем это может мне грозить. Я припомнила то, как заявился Брэндон месяц назад на второй день мастер-класса: "Будь ты в театральной труппе, уже был бы уволен". Изо всех душевных сил мысленно подгоняя таксиста на мигающих светофорах, я направляла Крэгу извинительное смс, пытаясь оценить мой грядущий эмоциональный ущерб от его негодующей речи. Обиднее всего было оказаться в этой ситуации по вине собственной легкомысленности и излишней мечтательности о человеке, который, возможно, уже и забыл о моём существовании после продолжительных изнурительных прогонов. После моего: "С кем попало я не сплю". Ситуации глупее представить нарочно было бы невозможно...       Машина высадила меня у театра Гершвина; по уже известному пути я свернула в сквозной переход между пятидесятой и пятьдесят первой и через проходной пост вышла в холодный роскошный холл. Когда и лестницы, и крайняя левая подсобка у чёрного хода на сцену были преодолены, я ощутила, как дрожь от промозглой погоды уступает неукротимому тремору от волнения. Мои сообщения Крэгу остались недоставленными. ― Да вы посмотрите, кто почтил нас своим присутствием. Я уже и забыл, что не один сегодня танцую, ― сияющие злой хитрецой голубые глаза, ставшие причиной моего опоздания, неожиданно бесцеремонно возникли у моего лица. Я пошатнулась, прячась в кулисах от громких наигранных реплик блондина. Так близко... Невозможно точно определить сейчас моральный урон от его действий, когда на плечи давит ответственность за поступок. ― Крэг, она на месте.       Брэндон продолжил демонстративно слоняться по сцене, бесцельно нарезая круги; я же неловко шагнула в свет, привыкая к слепящим софитам, и отыскала взглядом наставника, расположившегося в первом ряду. С высоты подмостков и под пеленой лучей прожекторов было не совсем понятно, насколько зол Макарти, но я покорно направилась к далёкому краю сцены, с удивлением приметив, что оркестровая яма уже выстлана деревянным покрытием. Крэг подошёл навстречу, и на долгие несколько секунд я оцепенела. ― Вот и ты! Не ожидал, что зал подготовят к утру после вчерашнего показа, поэтому извини за несвоевременное предупреждение. Ты, наверное, уже успела смотаться в студию и вернуться обратно. Быстренько переодевайся, и вставайте в пару.       Услышав мягкий спокойный тон, я мгновенно встрепенулась и припрятала длинную извинительную речь до времен, которые, я надеюсь, никогда не наступят в стенах этого театра, хоть и чувствовала, что впечатления от пережитого стресса наложили отпечаток на всё оставшееся утро. Не с первого раза осмыслив просьбу, я вдруг кинулась исполнять наказ нашего хореографа, дабы не навлечь его реальное недовольство. От облегчения из груди едва не донёсся счастливый визг: настолько нелепый уход из постановки я бы вряд ли себе простила.       Торопливыми гулкими шагами я сосчитала ступени на пристроенной лестнице. Концертный зал был совершенно пустой, за исключением нас троих: никаких параллельных репетиций массовок, других прорабатываемых номеров. Лишь Макарти и мы с Брэндоном. На часах двадцать три минуты одиннадцатого, тяжеловесные позолоченные стены без окон скрывали от нас дневной свет, а я в очередной раз за сегодня испытала щекотливое предвкушение, находясь как никогда за этот месяц близко к прикосновениям блондина. Я спряталась в средние ряды за спинки кресел и облачилась в лёгкие широкие штаны и топ ― результат часового выбора спортивной формы для репетиции с Брэндоном. Сам он был одет в узкие брюки и до неприличия обнажающую плечи и грудь майку с длинными лямками. Безупречно-небрежный вид для опытного сердцееда, видимо, остаточное явление от карьеры стриптизёра. Я оставила вещи в первых рядах и отправилась на потрясающую размерами сцену вслед за Макарти. ― Вы снова в паре, ― мужчина развёл руками, красиво и театрально раскрыв тёмные длинные пальцы навстречу блондину и мне, спешившей встать с ним в один ряд. Неимоверно приятный факт. ― Надеюсь, ещё не растеряли азарта, ― Крэг хитровато улыбнулся и слегка кивнул Брэндону, выжидающе покачивающемуся из стороны в сторону с руками на бёдрах. У меня создалось впечатление, что во время двадцатиминутного отсутствия я могла упустить разговор, который так и останется похоронен за моей спиной. ― Наконец-то, повеселимся, ― светловолосый мужчина исподлобья пристально оглядел меня, провоцируя отчаянное сердцебиение в грудной клетке. Я, задохшаяся от утренних догонялок и не до конца разобравшаяся, как у него это получается, а главное - что с этим делать, отвела смущённый взгляд. ― Если под словом "веселиться" ты подразумеваешь двенадцатичасовой рабочий день, то ты охрененно прав, ― от контраста прозвучавшей грубости на фоне внушительной театральной эстетики, я замерла, сохраняя покорное молчание. Это было неожиданно, но, видимо, необходимо, чтобы поставить Брэндона на место. Да и Макарти довольно часто мог выражаться, если только речь не заходила о его высокоморальных постановках. Блондин кисло улыбнулся, но смолчал; тогда Крэг быстро включился в работу. ― Расходимся по кулисам. Начнём не с хореографии, а с выхода друг другу навстречу. ― Не договариваясь, мы развернулись в разные стороны, спрятавшись от ярких рассеянных лучей за струящимися нежными тканями. Лукавый взгляд напротив вынудил меня сладко поёжиться: не одна я была рада началу нашей совместной работы, не справляясь с приливом острого ликования. Мы нетерпеливо переглянулись; за стеной из алого бархата донёсся стальной голос Крэга. ― Начинаем с правой ноги, шаг в шаг. Брэндон смотрит на Мишель, а она, потерянная, в пол. Не забывайте настроение, которое мы воссоздали с каждым в прошлых сценах. И...       Пружинистая мужская походка быстро настигла меня врасплох. Я мысленно держала образ душевной пустоты, бедности в праздных интересах и радости от жизни; за время постановки, где раскрывалось прошлое М, я прониклась болью, и научилась показывать её по необходимости. Только в присутствии Брэндона это оказалось проблематично, что повергло меня в тупое замешательство ― взгляд неконтролируемо блуждал то по полу, то поднимался на уровне голубых, светящихся озорством глаз. Блондин лихо обошёл подмостки, направляясь прямо ко мне, и взвинченно коснулся плеч. От неожиданного прикосновения я едва слышно ахнула, чувствуя, как тепло приятно горячит вздрогнувшее тело. ― Стоп, ― Крэг взволнованно сорвался в нашу сторону. Его ладонь оказалась на лбу, что могло значить лишь головную боль в нашем лице. Мы с блондином поспешно отпрянули по разные стороны, по одной молниеносной реакции поняв, что произошло что-то нелепое. ― Ребята, можно посерьёзнее?       Наставник возник между нами, схватив обоих под руки. ― Брэндон, где твоя глубокомысленность, над которой мы работали всё это время? Почему ты выпрыгнул из кулис, словно у тебя роль деревенского мальчишки, пасущего коров? Ты пришёл раньше, уже полчаса бродишь по сцене, и так не показал той благородности, статности. Ты просто бросился на неё, не выдержав паузу, не оценив её моральный настрой. Которого, кстати, совсем не было! ― Макарти угрожающе обернулся в мою сторону, утягивая и меня, и Брэндона в насильственную прогулку втроём по сцене. Он не на шутку встревожился. ― Ты растоптана скорбью, скучаешь по прошлому или счастлива, что на тебя клюнул богатенький принц? Я что-то не понял... Выглядите, как две собачонки на улице, сорвавшиеся с поводков и бегущие друг другу навстречу.       От последней фразы меня изрядно передёрнуло: не хотелось бы выпускать на волю свои потаённые фантазии, тем более на виду у блондина. Хоть теперь он сам предстал передо мной в невинной обескураженности, которая немного погодя превратилась в спесь самодовольства.       Первая попытка как-то не задалась, но дело было вовсе не в том, что она первая. Ещё несколько раз мы попытали удачу, стремясь удержать на лице весь набор эмоций, на которые указал Крэг. ― Я рассчитывал, что выход получится естественным образом, что на него не придется тратить уйму драгоценного времени. Безобразники! ― Мы стояли рядом после очередной неудачной попытки. По широкой улыбке блондина не было похоже, что он расстроен; я тихо рассмеялась. ― Как же мы можем ставить танец, когда вы не можете держать образ? Быстро по кулисам!       Высоко подвешенная плотная ткань, прячущая нас от серьёзности Крэга, позволяла мне на одно мгновение перед счётом свободно полюбоваться фигурой напротив, что переминалась в нетерпении с ноги на ногу. Всё зашло настолько далеко, что контролировать улыбку не представлялось возможным. ― Мишель! Ты пропустила такт. Где ты там? ― Чёрт возьми, это было и смешно, и грустно. По ощущениям, непонятно откуда взявшаяся неловкость сильно затянулась, повергая наставника в прострацию и раздумья.       Через неопределённое количество потраченного времени из шагов навстречу друг другу мы взялись воссоздавать вступление к танцу. Он зарождался скромно и непринуждённо, словно спрашивая разрешения на существование; совсем не похоже на бурную, тревожную хореографию с Карлосом, в которой я задыхалась от темпа и слёз. И уж тем более не похоже на наши страстные вожделенные этюды при знакомстве. ― Вот так. Будто она - драгоценность, оброненная на улице. На лице должно быть восхищение, трепет от встречи и лёгкая недоверчивость. Явно осмотри её, покажи зрителю, как ты на неё смотришь, ― в этот момент наши взгляды расходились; я отворачивалась в другу сторону зала, не имея возможности оценить, как именно он на меня смотрит. ― Постарайся очень осторожно обойти её, словно боясь напугать. Несколько тихих безуспешных попыток завладеть её вниманием...       Всё это было очень на него не похоже. Брэндон не боялся меня напугать, когда при первой нашей встрече сверлил неприкрытым раздевающим взглядом; не осторожничал в танце, в наглую подкрадываясь, как делают хищные звери; не тратил попытки заявить о своём присутствии, а просто подошёл ко мне так, что о его решении выяснить со мной отношения были в курсе пару сотен человек в зале. Как странно, но и так, как просил делать Крэг, он тоже недурно умел. ― Мишель, озирайся на каждое невесомое прикосновение. Ты - раненый зверь, тебя пугает интерес других людей к твоей персоне. От боли тебя едва ли может отвлечь чьё-то смутное желание помочь. Потому что никто не знает, как тебе помочь, ― в первые моменты приходится больше отыгрывать чувствами, чем движениями. Разъяснения Крэга наставили нас с Брэндоном на путь исправления: каждая фраза помогала всё больше понимать роль в этом номере. И вот уже под гнётом звучавших истин мне стало совсем не до смеха. ― В тебе должна быть полётность, желание придать ей силу, потянуть за собой. Не обращай внимание, как она отнекивается, ты же не знаешь, что на самом деле она чувствует. Представь, что ты не читал сюжет постановки и понятия не имеешь, что у неё может быть в душе. Она просто прекрасная девушка, и тебе захотелось её разбудить от серьёзности. Допустим, она просто устала после рабочего дня, но ты - принц, можешь дать ей всё, что она бы захотела, ― руки переплелись над нашими головами, и я осторожно облокотилась о его твёрдую грудь, заглядывая снизу вверх в сосредоточенные небесные глаза. ― А ты - пугливая птичка. Тебя взяли в оборот, наверное, с хорошими намерениями, и тебе искренне жаль, но это не то, что нужно. Ты сама не знаешь, что тебе нужно, когда ничего не может радовать, когда рядом никогда не сможет быть он - тот, кого ты любила всем сердцем. Он был единственный и остался им. Может показаться, ты совсем безучастна к принцу...       Мужские ладони бережно огладили мои руки и плечи, разворачивая нас по разные стороны полуобъятий: Брэндон смотрел лицом в зал, а я - на задние полотна кулис. От несвойственной ему ласки, я тяжело сглотнула слюну, пытаясь удержать взбушевавшееся ноющее удовольствие. Мужчина уверенно придерживал меня, но не сводил взгляд со зрительных рядов. ― Но нет, ты подпускаешь его ближе. А может, это выход? Может, его внимание станет утешением для тебя? Ты ещё не знаешь, что с этим делать, нет никаких задних мыслей. Небольшая пауза, раздумья. И ты разрешаешь себе дать эту слабину - вы вступаете в полноценный танец. Поначалу, робкий и может, где-то неумелый.       Гудящая тишина, поселившаяся в зале, была нарушена колдовской тихой музыкой. Крэг облачился в спортивную одежду и встал чуть поотдаль, позволяя повторять подготовленные связки движений. Наставник успевал отыграть за все возможные роли параллельно: он был и тот самый благородный принц, он вживался и в женственные нежные образы, он и не умолкая рассказывал о судьбе и переживаниях им придуманных персонажей. Гениальный Макарти демонстрировал поддержки в паре со мной и даже брал на себя роль ведомого, позволяя Брэндону себя поднять.       Это был первый танец Б и М. Скромный пожар, изнеженная боль, скрытое от посторонних глаз отчаяние. Последнее душило не только моего персонажа, но и меня: только это было сладостное отчаяние от любого намеренного или случайного его прикосновения. Мы провели вместе утро, обед и каждый перерыв, обмениваясь дежурными шутками. Я позволила себе даже выйти разок за Брэндоном на морозную тёмную улицу, с затаенным восторгом примерив мужскую, пропахшую табаком, куртку. Мы трудились над нашим общим детищем до самого вечера: пока Крэг не оставил меня и блондина отрабатывать материал наедине в девятом часу вечера под предлогом неотложного дела.