в темноте

      Ладони и пальцы уже ныли от количества мозолей, покрывавших их. Гнездо было разворошено, на подушках спать теперь было невозможно — не на раз и даже не на два уделанные, они лежали в углу комнаты и ждали своего часа стирки. Тэхёнов свитер был вынюхан от и до, но Чонгук не решался напялить его на себя, чтобы не перебить оставшийся запах и просто зарывался в мягкую шерсть лицом. Пары невообразимо не хватало рядом. Пусть даже не трогая его, но волк сходил с ума от невозможности узнать, где он и с кем.       Гон накрыл Чонгука рано утром, он едва успел нормально поспать, как проснулся в шестом часу со стояком от ужасно мокрого сна. Во сне он, к своему стыду, тщательно вылизывал свою пару, причём везде, а не как ему уже удалось. То утро в домике Чонгук до сих пор не может вспоминать без руки в штанах и навязчивого желания повторить.       К вечеру узел сильно набух и ныл от невозможности быть сжатым узкими стеночками. Ту толстовку, в которой лежал Тэхён, Чонгук, не удержавшись, напялил на себя и два раза обкончался в ней только от трения чувствительной головки и узла о ткань.       В этот раз агрессии почти не было, да и он прекрасно подготовился: закрыл комнату брата, да и раз Хосок толком не бывал дома, то и запах его не раздражал рецепторы; повсюду были разбросаны футболки и толстовки самого Гука, что было ощущение нахождения в огромной личной норе, куда никто даже сунуться не посмеет. Единственный и самый огромный минус — одного лишь Тэхёнова свитера было ничтожно мало, чтобы чувствовать себя действительно комфортно. Пара у него всё-таки очень заботливая, но господи, как же отвратно, что Тэ не омега! Будь они оба волками, они бы уже давно признали друг друга парами и сейчас Тэхён тёк бы рядом с ним. Гон Чонгука вызвал бы у него течку и как было бы сладко сейчас ублажать его. Они бы закопались от всего мира в общем гнезде и насквозь пропахли бы друг другом. Вылезали бы только в туалет и перекусить, и то всё в обнимку. И бесконечно вязались бы. Чонгук отчаянно скулит и бурно расплёскивается от эфемерной фантазии с течным стонущим Тэхёном в своей голове. Как он теперь будет смотреть ему в глаза, когда столько раз представлял его под собой? И всё же договор с совестью приходится отложить на потом, потому что его снова накрывает волной. Хочется всего и сразу: ебаться, трахаться, спариваться, заниматься любовью, вязаться. Хочется вылизать Тэхёна и чтобы тот облизал его. Хочется втолкнуться в него узлом и так срастись. Чонгук, к своему стыду не утерпев, хватает большую подушку, схожую с человеческим торсом размерами, подгребает её под себя, вцепляется зубами там, где у Тэхёна должен быть загривок и неистово вколачивается в специально сделанную дырку внизу. Чонгук громко рычит, закрывает глаза, чтобы яснее представить пару под собой и дерёт подушку, как если бы драл течного Тэхёна в его пик. И даже знать не хочет, как выглядит со стороны. Кончив в подушку, в заранее сделанный валик из поролона, так точно имитирующий внутренние тугие гладкие стеночки, толкается узлом до упора и так вырубается. Поспать удаётся всего пару часов, просыпается Чонгук вновь от мокрого сна с Тэхёном и, только проснувшись, уже обнаруживает себя трахающим подушку, в которой всё это время так и жил узлом, как если бы это была настоящая вязка с парой. Снова повязавшись и периодически вновь выплёскиваясь внутрь и, содрогаясь от микрооргазмов, Чонгук соскребает себя с кровати вместе с подушкой, не снимая с себя, и тащится на кухню чтобы хоть немного поесть. Подушка оказывается нещадно выдранной прямо на холодном кухонном полу, но всё равно мало. Окончательно обезумев, Чонгук натягивает тэхёнов свитер на подушку и успевает ещё два раза повязаться с ней, при этом как бы метя, пока снова не отключается.       В среду вечером голова немного проясняется, Чонгук раскрывает пуговицы у несчастной подушки и вытаскивает полиэтиленовый пакет, что был пристёгнут к валику. В удивлении обнаруживает его полным застывшей собственной спермы и действительно офигевает от своей производительности. Выбрасывает и меняет на новый. Брат потом обязательно спросит об этом, когда увидит в помойке и поржёт, но Чонгуку так грустно и почти физически больно, ведь всё это могло бы сейчас быть в Тэхёне, вязко хлюпая при каждом новом заходе и даже изнутри пачкая его запахом пары. Застёгивает подушку обратно, с удовольствием отмечает, что запах со свитера всё ещё не выветрился и его снова накрывает, но уже не как раньше. Возбуждение подкатывает по сверхчувствительным эмоциональным венам, у Чонгука темнеет в глазах и он снова вцепляется в подушку, плотно утыкаясь носом и неторопливо в неё толкаясь, как раз в ритме бессовестного Тэхёна, который прямо сейчас растягивает себя пальцами. Эмоции пары сильно направляют, Чонгук ускоряется вместе с Тэ, чувствует чужой оргазм и чувствует, как тот продолжает тянуть себя. Гук представляет, как трахает его сквозь оргазм, такого разморённого и чувствительного, и ясно ощущает чужой второй раз. Тэхён, у себя дома на квартал ниже, нашёл у себя простату и теперь не может перестать тереть её пальцами. У него подкосились коленки и тот теперь лежит в ванне, в воде, задрав задницу кверху и представляет над собой одного очень заботливого волка — Чонгук всё это чувствует. Старается двигаться в одном с Тэ ритме, чтобы ощущения прям слились и вяжется с Тэхёном при втором его оргазме, при этом метя подушку зубами, как раз когда Тэ расплёскивается и туго сжимает стеночками так и не убранные пальцы в оргазме, полученном в основном именно из-за натирания маленькой сладкой железы внутри себя. Чонгуку неимоверно хочется в следующий раз самому одними лишь пальцами и языком заставить Тэ обкончаться от стимуляции простаты. Чтобы у него бёдра дрожали, лились слёзы и тягучий запах щекотал рецепторы. И чтобы он отрубился, измождённый, упав волку прямо в руки. Тот бы позаботился, даже сквозь гон: обмыл бы от грязи, насухо вытер, отнёс бы в постель и укутал как маленького, чтобы один нос и торчал. Подушка мокнет от слёз.       Поздно ночью Чонгука слегка отпускает, гон начинает завершаться и теперь из желания драться и трахаться перерастает в жуткую необходимость в паре. Он ест на кухне под тупой бубнёж какого-то ток-шоу, моет тарелку и уходит в душ, где отмокает до двух ночи. В комнате немного прибирается и выкидывает в клочья разодранную подушку. На телефоне включает тэшэвы голосовые, каждое длиной секунд в пять и он там только говорит, что напишет позже, потому что сейчас пара, но Чонгуку этого с лихвой хватает, чтобы успокоиться и уснуть, вернув гнездо на своё законное место и себя внутрь.       Проспать удаётся аж до десяти утра. Здоровый восьмичасовой сон прекрасно сказался на уставшем организме. В голове слегка прояснилось и щёки дико покраснели при малейшем взгляде на «специальную» подушку. Её ему сделал Хосок по доброте душевной для первого гона Гука, когда тому стукнуло пятнадцать и это была одна из лучших вещей, которые для него делал брат.       Хосок звонит ему в районе полудня и в своей манере осведомляется о количестве перепорченных подушек и использованных пакетов, но под всем этим ехидством на самом деле простое беспокойство о младшем брате. Чонгук отвечает, что всё в порядке, но всё далеко не и похоже Хосок и без чистосердечного это слышит. Гук еле сдерживается от хлюпанья носом как сопливый пятилетка, у которого отобрали любимую игрушку. У восемнадцатилетнего Чонгука проблемы куда серьёзнее — его волку нужна пара.       У каждого индивидуально, но под конец гона Чонгук становится до ужаса сентиментальным и ранимым. Хосок не раз обнаруживал эту мускулистую махину рыдающим над Немо или Королём львом. Пока всё в относительном порядке. Чонгук снова ест и укладывается в гнезде спать. Встаёт только вечером, снова ест и отписывается родителям, что всё хорошо. Мама и младшенькие просто рады его слышать, а отец, похоже, подозревает, что не всё так чисто. Чонгук заходит в чат с одноклассниками, говорит, что почти выздоровел и просит домашку и конспекты за те дни, что он пропустил и делает до наступления пятницы. Потом снова спит и утром его прорывает.       Он в голос воет от одиночества, потому что наступил последний этап, когда его волк ощущает себя брошенным всеми и вся, мечется как зверь в клетке. В такие моменты он тоже может быть опасен, потому что остатки возбуждения всё ещё плавают у него в крови гормонами, но он больше плачет горючими слезами, потому что он один. Как потерянный щеночек, этот восьмидесятикилограммовый альфач скулит обиженным на весь мир кутёночком и прячется в своём гнезде, с головой закопавшись в пледы. Там он иллюзорно чувствует себя в объятиях, в безопасности, нужным и истерика немного утихает. Он всё так же нуждается в паре под боком, в его запахе, но к наступлению субботы хотя бы перестаёт плакать. Хосок звонил ему днём и почти сразу положил трубку, едва услышал всхлипывания и неясный бубнёж сквозь них о том, что его пара его бросила. Что-то доказать альфе под гоном было совершенно бесполезно, так что Хосок просто во второй половине дня звонит Тэхёну, удачно попадая на перерыв.  — Алло? — осторожно спрашивает парень, с недоумением приняв звонок с незнакомого номера.  — Здравствуй, Тэхён. Не пугайся, это Хосок — брат твоего суженого-ряженого. Твой номер у меня от него, он дал, будучи ещё в сознании, на всякий случай.  — С Чонгуком что-то случилось?  — Ты же знаешь, что у него гон?  — Да…  — В этот раз он затянулся дольше, чем обычно. Я полагаю, это из-за твоего резкого появления в его жизни. Не вини себя! Всё нормально! Просто Чонгук… у него такая особенность… под конец своего гона он становится до ужаса ранимым. И сейчас он мечется в своей квартире и наверняка плачет от одиночества. Он не опасен, но чтобы утихомириться, ему нужен ты. Я знаю, что не имею права просить у тебя о таком, но, если тебе не сложно, приди к нему. Он тебе ничего не сделает, только не пугайся, он будет скулить, плакать и обнимать тебя. Тебе просто нужно побыть рядом и успокоить. Его волк взял верх и, не обнаружив тебя, теперь считает, что его пара его бросила.  — …А для волков нет ничего хуже.  — Я рад, что ты это понимаешь. С тобой я знаком только по рассказам братца, но мне показалось, что ты неплохой парень, Тэхён. Буду очень рад познакомиться с тобой лично, когда у Гуки отрастут яйца привести тебя в стаю. До скорого!  — Да… — на следующей паре по биофизике ни одно слово преподавателя не влетает в голову Тэхёна, всеми мыслями сейчас находящегося рядом с Чонгуком. С Гуки, его маленьким Гуки, который так нуждается в нём, плачет в одиночестве. Даже в голове не укладывалось, что такой сильный волчара так от него зависим.       В автобусе усидеть на месте не удаётся всю дорогу. Всё кажется, что автобус ползёт как черепаха, что Тэхён не имеет права так задерживаться, пока Чонгуку там так плохо. Из автобуса он вылетает, едва открывается дверь и буквально бежит квартал вверх в гору до дома Чонгука. Подъезд, о счастье, оказывается открыт и он даже сам не замечает, как пробегает все ступени до четвёртого этажа. Номер квартиры с прошлого раза он помнит, так что громко стучится и барабанит по двери обеими руками, за неимением звонка. Дверь открывается спустя несколько минут и на пороге Тэ видит помятого Чонгука с опухшими глазами и следами слёз на щеках. С сущим гнездом на голове и какой-то слабостью и обречённостью во всём теле. Он как будто даже не видит, кто перед ним. Принюхавшись, он в изумлении распахивает глаза и тут же затаскивает Тэхёна внутрь.       В квартире Тэ не успевает вообще на что-то среагировать, Чонгук оказывается молниеносно быстрым, когда вытряхивает его из пуховика, шапки и толстовки с джинсами (не погрызенными зубами), оставляя его в одной широкой футболке. Тут же тащит его в гнездо, всё так же валяющееся на его кровати и запихивает Тэ туда. Получается даже щекотно, пока его, даже не сопротивляющегося, настойчиво утрамбовывают поглубже и ныряют сами. Чонгук всем собой укладывается на Тэ сверху и тычется носом ему в шею, где запах ярче. Тэхён переплетает с ним ноги для удобства и обнимает его руками, гладя по спине и по голове, спокойным тихим голосом уверяя, что всё хорошо, что он теперь здесь, ласково называя его «Гуки».       Чонгука, получившего желаемое, словно по голове ударили. Он, проревевшись, просто хотел уснуть и забыться, но тут такой подарок… Целая пара, вкусно пахнущая, совсем не упирающаяся, пока её буквально волокут к гнезду. Внутри снова просыпается тот щенок, которого теперь хрен оторвёшь от чужого тела. Он громко бессознательно скулит и крепко обвивает Тэхёна за талию руками, практически вдавливая его в себя на грани ломки рёбер. Тэ обнимает его, гладит и шепчет успокаивающе и Чонгук, впервые за неделю, чувствует себя нужным.       Тэ смеётся, когда Чонгук, одурев, забирается с головой ему под футболку, тесно прижавшись носом к животу. Там ни пресса, ничего, но Гук гладит, нюхает и даже вылизывает, отчего и щекотно, и жутко стыдно. Только набрав Хосоку в воскресенье, чтобы рассказать о состоянии парня, он спрашивает, зачем Гук так делал. И ответ его не то чтобы сильно удивляет — от него хотят щенков. И уже присмотрели прекрасное тёплое местечко для их утробной возни.       Кожу шеи, от покрывшей её слюны, слегка стягивает, но Тэ не смеет жаловаться. Они лежат вместе уже несколько часов, за окном давно стемнело, стрелка подбирается к девяти и Чонгуку, наконец, полегчало. Он всё так же отказывался куда-либо отпускать Тэ, сильно тычась ему в шею или волосы, руками прижимая к себе только крепче и они спокойно уютно лежали, греясь друг от друга.       Тэхён всё же решается спросить:  — Гуки, тебе сильно плохо было? Хосок сказал, что я спровоцировал твой гон.  — Нормально. Просто дольше и сильнее обычного. Всё это очень резко… Ты, истинность, всё это. Круто, конечно, я очень рад, что наконец нашёл тебя. Просто, если бы всё это было чуть плавнее и за зиму мы бы успели достаточно сблизиться и принять друг друга, то в феврале у меня был бы гон. У волчьих пар всегда циклы к февралю синхронизируются, чтобы осенью-зимой омега мог родить волчат. То есть к стопроцентно сытому периоду.  — Тебе обидно, что я не волк?  — Нисколько, — не врёт, — я даже рад, что ты человек. Ты был бы слишком непохожим на остальных омегой, ты же такой… другой. Был бы ты в моей стае с рождения, я бы тебя почуял ещё в детстве. Не совсем так, как сейчас, меня просто тянуло бы к тебе. Я бы тебя защищал и отдавал все свои игрушки. Отводил бы на все балы в школе, нас бы невозможно было разлучить. Знаешь, жизнь перманентно друг с другом, практически с рождения и до самой смерти. Это не так романтично, как кажется, истинные и дня друг без друга не живут. А раз ты человек… Это даже добавляет некоторые трудности и… Интерес? Я люблю трудности. И тебя я люблю сильнее, чем ты меня. Но зато я всегда буду завоёвывать тебя. Ты будешь доверять мне не потому что чувствуешь, что я никогда тебя не обижу и не предам, а потому что так действительно будет. Я делом тебе всё докажу, раз ты просто так этого не чувствуешь. Хотя, когда я вязался с подушкой, мне действительно хотелось, чтобы ты был омегой и подо мной в тот момент.  — Ты делал ЧТО?! — Тэ сразу напрягся в его руках, а Гук только тихо рассмеялся, плотнее прижав его к себе (хотя уже некуда) и повозив носом в волосах.  — У меня был гон, маленький, и мне бесконтрольно хотелось заниматься любовью с тобой. Уж прости, я много раз изменил тебе с подушкой, но это было чисто механически. Ничего нас больше не связывает.  — Хаха, я прощаю тебя. Только… Ты серьёзно трахался с подушкой?  — У меня есть специальная, там внутри валик из поролона, а дальше пакет. Так понятнее?  — Боже, да, господи, ну ты и извращенец! — Чонгук подтягивает Тэ выше к себе и зацеловывает ему лицо, не касаясь губ, потому что не разрешили. Пока.  — Я не извращенец, не надо так. Терпеть такое было бы ужасно, а так я хоть мог ненадолго отключаться.  — У тебя ведь это не первый гон?  — Конечно нет, ты что. Они у меня с пятнадцати.  — А волки не проводят гоны и течки с кем-то, кто не истинный?  — Иногда такое случается, но это действительно исключения из правил. Понимаешь, даже в гон я бы не смог подойти к другой омеге. Просто что-то отталкивало бы меня. Тем более не смог бы, встретив тебя.  — То есть до встречи с парой, все волки перманентно девственники?  — Да. Хочешь, чтобы я прямо тебе это сказал? Да, Тэхён, я девственник. Я волк, это, чёрт возьми, нормально! Ты радоваться должен, — Тэ смеётся с надувшейся моськи Гука, что упирался подбородком ему на грудь и крепко держал руками, чтобы не рыпался. Вдруг ещё сбежать удумает.  — Ваши организмы, по сути, заточены для зачатия и рождения волчат. Так как тогда получается, что я тебе пара? Даже с учётом той вашей знахарки, от которой я якобы залечу.  — Истинность не просто так сделана, твоя пара это в первую очередь лучший человек для тебя. Половинка пазла, соулмейт, называй как хочешь. Но смотри даже на нас — мы знакомы буквально две недели и что же? Мы лежим в обнимку в нашем общем гнезде и ты даже не материшься на меня.  — Кстати да, что-то ты распустил руки. Тебя же отпустило? Вот и убирай грабли, — Тэ тихонько расцепляет руки на своём животе и совершает попытку побега.  — Но-но-но! Куда?! — подгребает к себе поближе. — Лежать. Я тебя ещё не нанюхался, — и снова утыкается в чужую шею, придавив собой.       Выползти из гнезда у Тэхёна выходит практически с боем. Свитер ему отдают с (почему-то) горящими щеками. Они вместе одеваются в пуховики, температура у Чонгука окончательно спадает и он даже открывает комнату Хосока. Вместе они шагают вниз по улице к дому Тэ и регулярно ловят друг друга на гололёде.       Тэхён, в этих бесконечных свитерах и шарфиках, в своём огромном как облако пуховике и унтиках — верх умиления. Чонгук правда рад, что его пара так заботится о своём здоровье — всякий раз, как он видел девушку в мини-юбке зимой, у него мороз пробегал вдоль костей. Хорошее здоровье — вот что действительно сексуально. Тем более, когда твоя пара такая тёпленькая и уютная, и точно здоровая. Щенята будут рады сидеть в таком папе, а Чонгуку неимоверно хочется помять и вылизать чужой животик.       Перед подъездом Тэхёна они стоят, когда стрелка часов приближается к десяти вечера. На улице темень, они потому еле как шли, коровами на льду, стоят перед дверью с одиноко висящей над головами лампочкой тёплого тусклого освещения. И оба мнутся. Чонгук — от того, что не хочет сейчас возвращаться домой, его там никто не ждёт, даже запах Тэ скоро выветрится. Тэхён — потому что не хочется отпускать этого волка просто так. Он же такой смешной и заботливый. И сердце сегодня жутко щемило от того, с каким трепетом он ластился и внюхивался, как потерянный кутёнок с самыми печальными глазками на свете. И даже не скажешь, что эта мускулистая махина спокойно может уволочь его зубами в лес.  — Прости, я заставил тебя тащиться ко мне после пар. И я даже забыл накормить тебя! Позорище. У меня холодильник пуст, но я мог бы сбегать в магазин. Господи, какой же ты осёл, Чонгук, ну кто так о паре заботится! — шёпотом себе под нос, но Тэ всё равно слышит. Руками в варежках он обхватывает щёки Гука, смешно их сплющивая и привлекая чужое внимание.  — Всё хорошо. Тебе нужна была моя помощь. Остальное не так важно. Сделаю домашку завтра. Спасибо, был очень хороший ленивый вечер. И мне приятно было узнать, что ты у нас нецелованная девственница.  — Ты, хён, иногда такая заноза! И вообще, будто ты сильно опытный. Хотя да, знаешь, мне очень помогло, когда ты тянулся.  — Что?  — Ничего-ничего, хён, — сладко шкодливо улыбается, как настоящий озорник. Как мальчишка, который нашёл у старшего брата диск с не очень приличным содержимым.  — То есть эта… эмоциональная связь?..  — Да, Тэхёни, я всё-всё чувствую.  — О боже! — гнусаво раздаётся из-за ладоней, что закрыли всё тэхёново лицо.  — Ну-ну, спокойно, все мы однажды экспериментируем.  — Я ненавижу тебя, Чон Чонгук! — он только смеётся, потому что даже в полумраке лицо Тэхёна похоже на самую настоящую вишню, настолько он красный, даже бордовый.  — Экспериментируй почаще! — и с ещё более громким смехом уворачивается от чужого недовольного хлопка по спине. Бегает кругами от него, смеётся как мальчишка и, подгадав момент, резко прижимает Тэ к стене и целует в красную щёчку. Уже хочет отбегать подальше и на этом прощаться, но его, оказывается, крепко держат за куртку и смотрят в глаза как-то со звёздочками. Нерешительно. И он едва сдерживается от визгливого счастливого скулежа, когда Тэ робко привстаёт и утыкается ему в губы своими. Гук сгребает Тэ в охапку, ближе, теснее и целует-целует-целует. Делится своим теплом, согревает. Оторвавшись, утыкается лбом в лоб и не может наглядеться. У Тэ поплывший взгляд, красные от смущения скулы (или от мороза) и такие краснющие и распухшие губы, словно он только что слопал целую тарелку горячего рамёна. Чонгук любуется своей работой и продолжает тискать Тэ в руках. Они обнимаются ещё какое-то время и Гук отпускает Тэ домой, чувствуя чужое счастье.       На воскресенье он не стал никуда звать Тэхёна, потому что не до этого будет. Он успел позвонить Хосоку, когда они собирались и брат чётко дал понять, что отец всё знает и он сильно не в восторге. Чонгуку неимоверно больно от осознания, что его собственный отец настолько твердолоб, чтобы так относиться к Тэ. К его маленькому милому медвежонку, самому очаровательному и доброму на свете. Пока что Тэ не примет, не поймёт, но Гук уже так сильно его любит, что если ему придётся буквально отвоевать их будущее у своего отца, то так тому и быть. Его отец, пусть и вожак, но не в праве решать что-то поверх истинности. Без Тэхёна Чонгук не долго проживёт, уж это он должен понимать.       Чонгук возвращается к себе и пишет брату, что всё в порядке, что Тэ был у него и что завтра он поговорит с отцом. И напоследок пишет: спасибо. За подушку, за полный холодильник, за заботу и поддержку, за звонок Тэхёну. За всё.