Soundtrack Raphael Lake — Prisoner
За Мальбонте захлопывается тяжёлая дверь, и я со злостью дёргаю оковы, но те лишь громко звякают, ни чуть не сдвинувшись с креплений. Прижимаюсь крыльями к стене, собираясь с тревожными мыслями. «Что там у нас на повестке дня? Вывести из себя вселенское зло? Жирная галочка. Идём дальше. Где я вообще?» Оглядываю своё пристанище. Оно напоминает большую металлическую коробку с одним-единственным крохотным зарешёченным окном и железной дверью. С потолка свисают длинные цепи и крюки, там же виднеется дыра размером с ладонь, сквозь которую можно разглядеть кусочек неба. Воздух в помещении источает воодушевляющий аромат затхлой пыли и грязного песка. «Да, атмосферка что надо! Молодец, Вики!» Ну вот почему я всегда будто магнит для неприятностей?! И вроде же не отличаюсь особо буйным характером, но да, промолчать, где, возможно, стоило, это настоящая проблема. Попав в Школу на Небесах, мне заливали в уши, что все равны: и ангелы, и демоны. Ну а люди, непризнанные — лишь подобие бессмертных. Ха, хвалёное равновесие. Но где оно? Главным нейтральным городом Цитаделью заправляли златокрылые. Судьбоносные решения на всех судах также принимали архангелы, которых в коллегии было вдвое больше архидемонов. Даже Школа находилась в облаках под руководством серафима, когда в Аду была её мизерная часть. Но это всё было лишь верхушкой айсберга, и недовольных положением наверняка было немало. Стоило чуть надавить на раны, чтобы просочился назревший вековой гной. И Мальбонте надавил. Ещё там, будучи во тьме. Демонов притесняли даже в Школе, и пусть я не рвалась в их ряды, делать вид, что ничего не происходит, не могла. И не молчала. А теперь тот, чьё имя тогда писали на стенах как символ отмщения ангелам, воздаяния за их лицемерие и несправедливость, здесь. И вот поразительное совпадение: именно он оказался виновен в моей смерти на земле! Так что на святого спасителя его образ точно не тянет. «А теперь ещё и в плену меня держит. Повезло-повезло. Пора валить!» Поднимаю голову, чтобы получше рассмотреть кандалы на руках. Как назло они сделаны добротно и крепко приварены к стене. Оковы плотно огибают запястья, совершенно лишая возможности высвободиться, и, как бы я ни вращала руками, это не помогает. В отчаянии я готова даже свернуть себе большой палец, как в популярных земных боевиках, лишь бы это помогло выбраться. Но чёртова конструкция и этого не позволяет! Всматриваюсь в пол, надеясь отыскать невесть откуда взявшуюся отмычку. «Пфф, хотя о чём это я? Разве у меня есть навыки вскрытия замков? Даже если я найду что-то, чем можно будет поковырять в скважине, как дотянусь?» Под влиянием нарастающего страха глупые мысли так и мелькают в голове, но сейчас главное не паниковать. С губ срывается громкий вздох, придется использовать силу. Его силу. Прикрыв глаза, стараюсь сосредоточиться и нащупать в себе чужеродную энергию. Подслушанный неделю назад разговор серафимов в Цитадели лишь подтверждает догадки: по какой-то необъяснимой причине часть силы Мальбонте во время ритуала просочилась в меня, словно в некий сосуд для хранения, оставив энергетические рубцы. Именно благодаря ей я смогла спасти мать от Сатаны. Тогда, в последний момент, я обрела в себе неизвестную доселе мощь и жестокость, с помощью которых вынудила главу Ада досрочно освободить свой пост, попросту снеся ему башку. Непризнанная, убившая самого Дьявола — этот факт не только поразил, но и напугал верхушку власти Цитадели, и если бы только её. Теперь я сама до чёртиков себя боялась. И пусть серафимы не допустили меня к общему совету, демонстрируя своё праведное недоверие, но и того, что мне удалось разобрать, хватило, чтобы понять: во мне теперь кроется огромная сила, и мне следует как можно скорее наловчиться ею управлять. И я начала учиться. Упорно, день за днём стараясь принять постороннюю энергию в себе. Немалую роль в этом сыграли мои друзья, ведь каждый из них уже владел своей собственной силой с рождения и теперь делился советами по её контролю. Люцифер помог сделать первый шаг к тому, чтобы я не так сильно боялась её использовать, обращаться к ней, тянуть, когда она мне нужна. Дино так переживал за мою безопасность, что настаивал на приёмах самообороны. И он не успокоился, пока я, концентрируясь, не отбросила его энергетическим вихрем на несколько десятков метров. Его снесло, словно от потока горной реки. Оказалось сложным контролировать сам объём напора, да и отдача была велика. После таких упражнений я была выжатой без остатка. Чуть ли не теряла сознание даже при том, что использовала лишь крупицы новых возможностей. Видимо, тело не могло привыкнуть к роли носителя такой мощи. Но во время тренировочных боёв с Мими и Энди дела обстояли ещё хуже — я снова ощущала себя пустой, сила будто меня покидала. Что служило тому причиной — нам было непонятно. Волнение, страх, адреналин или ещё что-то перекрывало к ней доступ. И пусть в открытом поединке с противником я была тотально слаба, зато в спокойном состоянии могла преподнести пару болезненных сюрпризов врагу. И вот я здесь, в темнице, прикованная кандалами к стене. Не в моём упрямом характере мириться с паршивыми обстоятельствами, падать духом, сразу сдаваясь! Надо использовать все возможности. Закрыв глаза и выбросив из головы посторонние мысли, сосредотачиваюсь на своих ощущениях. Я чувствую чёрную искру внутри. Нет, это пламя. Не капля энергии, а целый поток, бурлящий водопад! И он потянется ко мне, если я приложу усилия. Нужно лишь к нему воззвать. Ну же! Однако где-то между ребрами противно скребётся отголосок страха: что если не смогу, сорвусь, утону в нём?! Но я все же рискну. Призываю энергию, и та моментально проносится обжигающим вихрем по венам. Стискиваю зубы, на лбу выступает пот. Зато в руке начинает сформировываться переливающаяся сфера, слегка озаряя своим свечением полумрак помещения. Есть! Приободрившись, наклоняю ладонь, направляя шар ниже, на огибающие запястья оковы. Но тут происходит непредвиденное: мысленно я приказываю сфере расплавить металл, но совершенно забываю подумать о том, что от подобной затеи наручники раскалятся и начнут обжигать кожу. — Твою мммм!.. От резкой боли вскрикиваю, непроизвольно дернув рукой. Шар улетает куда-то в потолок, протаранив в нём дыру, и теперь новый луч света разрезает пространство тысячами мерцающих в танце пылинок. — Прекрасно! — зло фыркаю им, направляя остаток сил на регенерацию обожженных запястьев, пока оковы начинают медленно остывать. Но тут же безнадёжно накрывает отдача: голова кружится, в глазах пляшут чёртики, снова слабость по всему телу до дрожи в коленках. Удивительно, что кровь из носа не течёт, хоть на этом спасибо. «Да, с побегом как-то не задалось. Так глупо потратить свой единственный козырь в рукаве на дополнительное освещение в камере. Великолепный выбор, ничего не скажешь! Хорошо ещё, если тюремщики дыру не заметят. Теперь остаётся надеяться, что силы восстановятся, и я сумею воспользоваться ими с умом». Отрешённо запрокинув голову, устало прикрываю веки. Как назло, издёрганное подсознание рисует передо мной грозный образ сына ангела и демона. Его серьёзное лицо, чёрные как смоль пронзительные глаза. Что-то было в его взгляде такое… необъяснимое: вроде он насмехается надо мной, но внимательно следит за реакцией, словно ему… что? Любопытно? Не плевать? Разве? Ведь следом его точёное лицо искажается злобой, в глазах — жестокость, а руки с силой сжимают моё запястье, грубо волоча за собой. «Да, ты точно больше не Бонт». При мысли об ангеле сердце снова сжимается от тоски. Теперь, оглядываясь назад, отчетливо понимаю, как сильно он отличался от других, добро в чистом виде, фактически не осквернённое ни одним из пороков. И этого благородства было в нём столько, что оно проявлялось во всём, — он даже мясо не ел, ангельский вегетарианец! «Если Мальбонте с помощью ритуала вернул себе тело, где воссоединились его темная и светлая стороны, то почему он сейчас настолько жесток? Сколько же должно быть в нём тьмы, что она заслонила собой такой яркий свет Бонта?» Бонт, мой друг, мой милый ангел. Мы провели много времени за беседами у зеркала, стали близки. В его истории скрывалось много тайн и загадок. Быть заключенным в башню, не представляя даже причин заточения. Годами жить в особом вакууме, вне реальной жизни. Не знать ни заботы, ни родительской ласки, ни любви, ни даже дружбы. И тем не менее, природный стержень внутри него не сломался. Он вновь и вновь упрямо задавал архангелам вопросы, но те, поджав губы, хладнокровно молчали. Лишь хмурились и снова влезали в его мысли, проверяя, шерстя, выискивая. И этим зарождали всё больше сомнений и подозрений. Чем он особенный? Почему Шепфа держит его взаперти? А он, Шепфа, хороший ли? Когда Бонт каким-то чудом столкнулся со мной вовремя очередной попытки побега и с последней надеждой сунул крохотное зеркальце, у меня самой была куча проблем. Я чуть не вылетела из Школы и не собиралась подставляться ещё раз. Пока не узнала ангела ближе. И тут завертелось… В общем, я освободила его, пусть и с малой помощью Люцифера, который наверняка сотни раз уже пожалел о содеянном. Может быть, и я тоже… Но тогда, в Заброшенном холле, мне так не казалось. И дело вовсе не в том, что Бонт поцеловал меня. От этого я вовсе растерялась, совершенно запутавшись в своих чувствах. Но часть меня так тянулась к нему… Глубокие серые глаза словно смотрели прямо в душу, видели насквозь со всеми моими недостатками, без осуждения принимая меня настоящую. Всегда чуткий и внимательный, готовый выслушать и поддержать, Бонт был идеальным другом, но внутри его груди горел огонь пока ещё не раскрытой страсти, который я к себе тонко ощущала. И, видимо, моим инстинктивным порывом — целовать, где болит, чтобы стало легче — я его случайно разбудила. А после стольких лет заточения Бонт был так благодарен лукавой судьбе за каждый миг, каждое мгновение, проведённое в моей компании, что я просто не решилась сразу разрушать его новый мир. Ведь другая моя часть всё ещё стремилась к сыну Сатаны, который за моё недолгое бессмертное существование так молниеносно перевернул мой мир с ног на голову, заставляя после единственной проведённой с ним ночи любви и страсти испытывать к нему поистине широчайший спектр эмоций: от «готова целовать подушечки твоих пальцев» до «хочу стереть тебя в порошок, ублюдок». Да, эти недоотношения с Люцифером и его эмоциональные качели сводили меня с ума. Из всех на небесах влюбиться именно в сына Сатаны — это ли не везенье?! Впервые я поняла, что этому красноглазому эгоисту на меня не плевать, когда он поддержал меня после провала на экзаменационном задании, сначала позволив попрощаться с отцом и позже вручив мне «подарок на память». Он привёл меня в своё скрытое от посторонних взоров место, приоткрывая дорогу в свой личный мир. А затем захватил в плен моё сердце и душу своим поцелуем среди заснеженных гор. И я совершенно не ожидала, что на следующий день Люци бросит свою заносчивую подругу Ости прямо во время бала, чтобы впечатать меня в стену тёмного коридора и опалить мои губы своим горячим «тебя хочу», подставив нас перед стоявшим неподалёку директором школы. Нарушая всевозможные запреты, тем же вечером он влез через окно в мою спальню, чтобы извиниться. Но что-то пошло не так, и после страстной перебранки та ночь закончилась самым потрясающим и громким сексом в моей жизни. Прежде чем уйти, мягко и нежно коснувшись губами моего лба, демон велел мне не волноваться, уверив, что сам решит вопрос с Советом школы, где мы рисковали вылететь не только с обучения, но и вообще с небес, навсегда лишившись крыльев. Не знаю, с его помощью или без, но мы остались, нам дали шанс. Но радость моя длилась недолго. Едва мы вышли за дверь, Люцифер одной фразой перечеркнул всё то, что между нами было, следуя своему главному правилу — ни к кому не привязываться. Он жа́лил меня, намеренно. Сердце заныло от свежей раны, но интуиция твердила не верить его словам. Дальнейшие события начали закручиваться вокруг меня с такой скоростью, что просто не было времени сильно переживать, рыдая в подушку. К тому же, теперь под той подушкой хранилось маленькое зеркальце в позолоченной античной раме, со дня слушаний Совета принесшее в мою жизнь загадочного ангела, молящего помочь ему сбежать из башни. И, как обычно, организатор этой безумной затеи — моя способность находить приключения на свою неугомонную задницу! И жизнь продолжалась. Люцифер то старательно избегал меня, то, напротив, я буквально кожей ощущала на себе внимательный и в то же время обжигающий взор алых глаз. Демон то увиливал даже от наших совместных уроков, то намеренно привлекал внимание и завязывал непринуждённый разговор, очаровывая меня своим бархатным голосом и приятным ароматом парфюма с нотками бергамота и мускатного ореха. Он даже помог мне вызволить Бонта, сознательно идя на риск, нарушая не просто школьные правила, а, вероятнее всего, небесные законы, ведь башня служила ангелу пожизненной темницей. И пока Люци продолжал раскачиваться на своих качелях, искру, а точнее полыхающий огонь между нами, начал кое-кто замечать, в том числе сам Сатана. Не знаю, была ли причина именно в этом, или же всё-таки дело в моей матери, но Глава Ада, не моргнув глазом, свернул мне шею на глазах у своего сына. Помню свой животный страх и тот липкий ужас, что сковали меня, когда его пальцы с громким хрустом переломили шейные позвонки, и тьма тотчас сомкнула свои леденящие объятья. Не успев толком осознать произошедшее, я чудом очнулась на коленях у Люцифера, встретившись с его наполненными болью глазами. Он, неестественно бледный, бережно прижимал меня к себе, едва касаясь своим лбом моего. Как оказалось, Сатана таким образом хотел лишь преподать по жестокому уроку мне и сыну. К каким выводам должна была прийти я? Не высовываться? Молчать? А Люцифер? Может он и успел за последние минуты с моим бездыханным телом многое для себя переосмыслить, но как обычно промолчал. Уже позже, в камере башни, Люци с волнением признался, что в тот момент боялся потерять меня навсегда, осознав, как я по-настоящему ему дорога. Услышав долгожданные доказательства его небезразличия, от счастья моё сердце отплясывало танго. Казалось бы, приняв в себе эти новые для него чувства, мы могли бы перейти на следующий уровень. Но нет. Он тут же замкнулся, привычно отталкивая меня от себя. А затем была совершена атака на Школу, кровавый ритуал, где мы с Люци — как главные ингредиенты чудовищного коктейля для возрождения монстра, и мой коронный выход — убийство его отца, самого Сатаны. И пусть у них были сложные отношения, это всё равно не могло не повлиять на нашу связь с Люцифером. Ох, как мне хотелось верить, что он простил меня, как утверждал. Но выяснить это толком не удалось — он не позволял даже поддерживать себя, коротал время в желанном одиночестве, заперев свою боль и разочарование внутри. О чём он думал? О том, что у Сатаны фактически не было выбора в той битве, когда, приставив нож к горлу Люцифера, ему предлагали отбросить свои идеи и сдаться? Или о том, что, будь он на его месте, поступил бы так же? Или смотря чьему горлу будет угрожать остриё? Я чувствовала, как он отдаляется, намеренно создавая между нами пропасть, привычно надевая на себя маску безразличия. Но иногда мне удавалось её ненадолго приоткрыть. И снова пара легких касаний мягких губ, нежные прикосновения и слова, что эхом теперь звучали в моей голове: «Ты должна быть сильной и бескомпромиссной. Я не смогу тебя всегда защищать». Опять этот взгляд, полный боли. Миг — и демон исчезает, бросившись навстречу ветру, снова оставив меня одну с сердцем нараспашку. Я смотрела ему вслед и понимала, что устала. Вымотана. И дело даже не в изнурительных тренировках или в том, что на меня столько всего навалилось. Просто устала биться в закрытую дверь, в надежде, что мне когда-нибудь её полностью откроют. Сколько должно пройти времени по меркам бессмертного демона, чтобы залечить душевные раны или позволить другому их бережно врачевать? Точно не вечность? Я делала шаг навстречу Люциферу — он делал три назад, я подходила ближе — он отстранялся дальше. Я чувствовала, что мы по-прежнему дороги друг другу, если не ещё сильнее. Но его трусливое отрицание привязанности и голос моего сердца, невысказанно застрявший в груди, приносили мне только страдание. Быть может, когда Люци передумает, будет уже поздно. С тоской оглядываю свою душную камеру, возвращаясь из воспоминаний в унылую реальность, где меня поджидает главный вопрос, который я боюсь себе задать: «Что будет, если я откажусь присоединиться? Мальбонте убьёт меня или просто запрёт тут навсегда, обрекая на вечные муки?» Но ответов по-прежнему нет…***
День. Ночь. Сутки. Двое. Сколько я уже здесь? Кажется, будто неделю. Я совершенно потерялась во времени. Металлические стены барака, где меня заточил Мальбонте, нагреваются под палящим солнцем, повышая температуру и превращая помещение в пыточную ада. Я будто кусок мяса на жаровне, который протушивают в собственном соку. В духоте грязной темницы мои мысли, недавно яростные и быстрые, становятся на редкость тягучими и расплывчатыми. Сконцентрироваться на температуре своего тела, дабы подстроиться под окружающее пекло, становится всё сложнее и сложнее. Голод уже давно стал фоновым чувством, ещё со Школы, когда закончилась последняя провизия. Но вот жажда… мучительно хочется пить, особенно при такой удушающей жаре. Я истощена, физически и морально. Моё тело настолько ослабло, что я с трудом поднимаю голову, пытаясь заглянуть в щель на потолке, через которую продирается луч света. Капли пота стекают по лицу, норовя попасть в глаза. Не чувствую рук — они словно перестают быть частью меня. Сил не остаётся даже просто стоять, ноги подкашиваются, и я безвольно повисаю на тяжёлых кандалах. Оказавшись пленницей в камере, первое время я вела себя стойко, не желая показаться слабой врагу. С презрением пялилась на дверь, всё время ожидая, что Он войдёт, вернётся позлорадствовать над моими мучениями, ещё раз упрекнув за дерзость. Но тот день подошёл к концу. Тёмная ночь, подарившая темнице сначала долгожданную прохладу, а затем и вовсе пронизывающий холод, сменилась ранним рассветом, и всё началось по кругу. Наплевав на гордость, я звала его людей, кричала, требовала, а потом и просто просила, но никто так и не зашёл. Страх с каждой минутой, проведённой здесь, сковывал всё сильнее. Но больше всего пугала неизвестность. Ни Энди, ни остальных ребят нашего отряда с прибытия в лагерь я больше не видела. Где они, что с ними, все ли живы? Я заперта в одиночестве, в кандалах, без еды и воды, и при этом Фенцио назвал меня «особенной». Страшно представить, что с остальными. Сколько ещё продлится наше заточение? Эти вопросы не дают мне покоя. Всё тело горит. Меня то знобит, то вновь бросает в жар. Но почему? Меня же уверяли, что бессмертные не болеют. В лазарете школы после битвы я видела многих с лихорадкой, но у них были тяжелые ранения, и на помощь их регенерации приходили снадобья, целебные отвары, зачарованные порошки. Однако у меня нет ран, моё тело пусть истощено, но без увечий. Или же моё увечье скрыто от глаз глубоко внутри? «Что со мной происходит?» Мне то и дело мерещатся силуэты, мелькающие в тёмных уголках камеры. Они постоянно двигаются, то приближаясь, то отдаляясь. Пляшут вокруг свои дикие танцы и тянутся длиннющими черными руками-щупальцами, будто собираются пронзить меня ими насквозь. Уже не особо различая грань реальности и бреда, я хрипло кричу им, чтобы они убрались восвояси и оставили меня в покое! Вдруг одна из них подскакивает ко мне, вдавливая худощавые пальцы прямо в глазницы. Обжигающий холод и замогильный тлен, что веет от них, так ошеломительно реален, что я вовсе теряюсь и запоздало кричу от эфемерной боли и ужаса. Но всё уже погружается во тьму. И в этой темени я слышу вездесущий, ужасный, животный голос. К кому он обращается? Ко мне? Он окружает, звучит со всех сторон, а может, и внутри меня, сводя с ума. Он говорит мне что-то на незнакомом языке, и кровь медленно стынет в жилах. А он всё твердит, шепчет о чём-то, настаивает, но я не понимаю его… не понимаю. Я будто в западне. В капкане, пыточной, что находится на границе Ничто с леденящей душу пустотой. И Тьмой. И вдруг дуновение ветра. Глоток свежести, затем ещё. Падаю на колени, утопая в мягкой траве. Всё ещё зажмурившись, не сразу решаюсь открыть глаза слишком яркому после темницы свету. Судорожно стираю пот с лица, наконец вновь ощущая свои руки. «Где я? Что это за место? Мне… удалось сбежать?» Торопливо оглядываюсь по сторонам, проверяя, нет ли погони. Но вокруг ни души. Лишь деревья. Мощёные дорожки неподалёку разветвляются в разные стороны, высокие зелёные кустарники, словно лиственная стена, растут по периметру. Это парк? Чей-то сад? Замечаю неподалёку необычную скульптуру: ангел и демон, скрепляющие свою любовь поцелуем. Они смотрятся так чувственно, красиво, даже возвышенно на фоне живых изгородей, что я невольно задерживаю взгляд, любуясь. Никогда прежде я не видела подобного, ведь Закон о Неприкосновении запрещает изображать такой союз даже в искусстве. Вдруг из-за статуи слышится шорох, и я мгновенно напрягаюсь, пытаясь понять, прятаться мне или бежать. Кто-то громко вздыхает совсем рядом, и любопытство берёт верх. Я делаю шаг, ещё один. Осторожно выглядываю из-за изваяния: прямо на траве сидит темноволосый мальчик, прислонившись крыльями к холодному монументу. Уже знакомый мне мальчик. «Что за?.. Это видение?..» — со злостью и разочарованием оглядываю зелень листвы, понимая, что скоро вновь очнусь в грязной камере. Парнишка здесь совсем один, без взрослых. Он хмурится, мрачно, с невысказанной тоской рассматривая свои маленькие ладошки. Наверное, стоит подойти, спросить его, почему я здесь. Возможно, он знает, раз видел меня там, на скале. — Привет, — начинаю я, выходя из-за статуи, но малец не обращает на меня ни доли внимания, тогда я подхожу ближе, встаю в нескольких метрах прямо напротив. — Ты меня помнишь? Однако он не реагирует. Я даже рукой перед ним машу — тщетно. Он будто не слышит и не видит меня. Но ведь в прошлый раз было иначе! Вдруг замечаю тёмную тень, медленно скользнувшую по камням на дорожке. Из-за скульптуры выглядывает маленькая девочка. Её глаза светятся озорством при виде ещё одного ребёнка. Не в силах сдержать воодушевления, она выпрыгивает из своего укрытия и весело улыбается Мальбонте. Тот резко подскакивает, удивлённо оглядывая нежданную гостью и тут же проверяя пустую тропинку позади неё. Отмечая её интерес только к парнишке, понимаю, что и для нее я остаюсь невидимкой. Так странно: быть немым свидетелем чьей-то жизни. Почему? Зачем? Опять вопросы, ответов на которые у меня нет. Оказывается, девочка просто прогуливалась в этом саду, пока случайно не заметила его. Но Мальбонте не слишком этому рад. Судя по всему, он здесь прячется, из-за чего между детьми завязывается небольшой спор. — Ты злой! — обиженно бросает девочка, махнув на него рукой и насупив бровки. — Это не так! — На глазах маленького Мальбонте неожиданно наворачиваются слёзы. Он пятится от неё, машинально поднимает свои ладони, вперивая в них растерянный взгляд, и еле слышно выдыхает: — Или так… Осознав, что её неосторожное слово причинило ему боль, девочка совершенно искренне извиняется и предлагает скрепить их мир мизинцами, как это делают на земле. Недоверчиво, словно не ожидая и малейшего проявления доброты к себе, Мальбонте протягивает ей пальчик в ответ, и та добродушно обхватывает его своим, лучезарно улыбаясь. Но тут из-за угла появляется светловолосая женщина в белом плаще и изумлённо замирает на месте, глядя на девочку. — Кто это, сынок? — с плохо скрытым волнением в голосе спрашивает она, но тот лишь пожимает плечами. Глаза женщины испуганно распахиваются, когда она явно узнаёт гостью, и от потрясения она хватает её за ручку: — Ты сестра престола Эрагона! — А вы мама Маль-бон-тее! — весело произносит девочка, наивно считая это какой-то игрой. Однако женщина ахает, от нахлынувших эмоций зажимая рот ладонью, и падает на колени, с мольбой заглядывая ей в глаза. — Прошу, ты можешь держать в тайне, что видела здесь Бонта? «Бонта? Тебя звали так с самого начала…» — Теперь меня зовут МАЛЬбонте. Неожиданно в уже знакомом голосе мальчугана слышна странная горечь, что заставляет меня обернуться. Он сжимает кулачки и, вздёрнув носик, с печальным вызовом смотрит на мать. По её побледневшему лицу скользит тень — этот разговор между ними точно не первый. — Прошу, сынок, не сейчас. — Она не сохранит тайну, — раздаётся отрешённый голос позади нас, и я подскакиваю от неожиданности, зато женщина поворачивается к нему с ужасом и облегчением одновременно. Из-за стволов деревьев прямо к нам выходит темноволосый демон. «Его отец?» — рассматриваю черты лица, отмечая фамильное сходство и стать. Вдруг внезапный порыв ветра будто подхватывает меня, лишая почвы под ногами. Молниеносно отдаляет от них, превращая фигуры лишь в точки на горизонте. Снова тьма… и снова видение, и ещё, и ещё, ещё. Однако теперь они будоражат сознание и мелькают яркими вспышками настолько стремительно, что уже не откладываются в памяти. Лишь неясные ощущения давят разом: холод, темнота, страх, боль, свет, жар, злость — лишь часть того, что воспаленный разум смог вычленить из мешанины. Изнуряюще. Кажется, что эта пытка продлится вечно… Но сквозь болезненный бред я будто чувствую впереди ещё что-то. Энергию?.. Она блекло пульсирует вдали, словно маяк среди шторма. И я пытаюсь ухватиться, направиться туда, и в какой-то момент мне вроде бы удаётся… Чувствую, как энергия обволакивает, будто сильными руками обхватывает меня, вызывая миллион мурашек…***
Soundtrack OneRepublic — Apologize piano
Прикосновения чьих-то ладоней. Кто-то прикладывает холодную тряпку и обтирает пот с лица и шеи. Меня бьёт крупная дрожь, а перед глазами всё расплывается. Лихорадит так, что жар под кожей горит, да такой, что в жерле вулкана температура и того меньше. Горло саднит, будто охрипло. Тело не слушается, запутываясь в чем-то мокром и мягком. Я на кровати? Не чувствую кандалов, на тех местах запястья ноют от ссадин. Движение. Чужие руки сдерживают от падения, возвращая меня с края на середину. И так по кругу. В какой-то момент становится легче. Приоткрываю глаза, расфокусированным зрением стараясь определить, где я. Надо мной тут же кто-то склоняется, и мне не сразу удаётся разглядеть незнакомку. Каштановые вьющиеся волосы обрамляют красивое лицо. Белые с серебристым отливом крылья. Ангел. Заметив, что я пришла в сознание, женщина убирает намокшие пряди с моего лба, сочувственно улыбнувшись. — Она очнулась, — прерывает тишину знакомый повелительный голос. — Благодарю за помощь, Кларисса. Можешь идти. Незнакомка слегка склоняет ему голову в знак уважения и без лишних слов оставляет нас одних. Не знаю, чего ожидать. Но сил нет даже сесть, не то что убежать прочь. Раздавленная слабостью, поворачиваюсь на бок так, чтобы видеть его, Мальбонте, и растерянно замечаю, что на мне уже не мой красный наряд, а неизвестная светлая длинная рубашка. Несмотря на жар, на мгновение меня пробирает мерзкий холодок от осознания, что кто-то переодевал меня, пока я была без чувств. С немым вопросом поднимаю глаза на мужчину. — Кларисса позаботилась о тебе и о твоей одежде, — коротко извещает он, легко распознав причину моего смятения. С явным облегчением вновь опускаю голову на подушку и уже более внимательно оглядываю обстановку. По помещению мягко разливается свет от камина. Помимо кровати и кресла рядом, где сидит мой надзиратель, здесь есть комод, письменный стол, весь в бумагах и свитках, прикроватная тумба. А ещё книги, очень много книг на всех полках и даже полу. Раскрытых, с закладками и метками, топками и сложенными хаотично. Не успеваю даже предположить, что в них пытались найти, как почти осязаемо чувствую на себе пристальный взгляд, и с опаской вновь поворачиваюсь к нему. — Ты видела моё прошлое, — не спрашивает, утверждает. — Знаешь, почему это происходит? Хочется крикнуть, что понятия не имею, однако на деле могу лишь едва разлепить пересохшие губы. Устало закатываю глаза и отрицательно мотаю головой вместо ответа. — У каждого бессмертного есть своя потенциальная сила, которую он может развить. Твоей силой оказалось быть пустым сосудом, способным вобрать часть моей силы. Он говорит спокойно, без давления или агрессии, даже как-то снисходительно, объясняя мне, как ребёнку. Может, дело в приглушённом свете, который бликами отбрасывало пламя, а, может, в расслабленной позе Мальбонте и внимательном, но уже совершенно не жестоком взгляде, однако мне интуитивно кажется, что его отношение ко мне изменилось, стало чуть мягче. Но почему? — Только я мог наполнить тебя, и только ты способна уравновесить мою разрушающую силу. Его слова отпечатываются в сознании, но мозг отказывается их воспринимать. «Только я… уравновесить… разрушающую силу… Что?» Наблюдая за замешательством на моем лице, мужчина усмехается. Пересаживается с кресла на край кровати, снова обмакивая прохладной водой тряпку, и склоняется надо мной. Слишком близко. Обтирает лицо. Бережно. С отголоском заботы. Будто и не он бросил меня в темницу несколько дней назад. Полудемон случайно задевает шершавыми подушечками пальцев нежную кожу щеки, и я вздрагиваю, пронзённая волной слабозаряженных частиц, пробежавших по телу, лишая возможности остаться равнодушной. Его ладонь замирает. Взор чёрных, словно сама ночь, глаз пронизывает насквозь. Ощущаю себя бабочкой, которую вот-вот проколют иглой. Мальбонте чему-то ухмыляется и уже намеренно проводит большим пальцем по моей щеке, чуть задевая краешек губ. — Ключ, подходящий только к одному замку. От прикосновений тело вновь отвечает аномальной реакцией на его близость. Я не хочу, но атомы, из которых я состою, словно перестают быть частью меня и тянутся к другому центру, к нему. «Ты чувствуешь то же самое? Или это странное проклятье коснулось только меня?» — мысленно мучаюсь вопросом, но его лицо непроницаемо, ни один мускул на нём даже не дрогнул. Так, значит, ничего? Мальбонте ополаскивает тряпку и вновь обтирает мой лоб. Сердце бешено колотится в груди, продолжая гонять слишком горячую кровь по венам. Мне ещё тяжело говорить, и всё же я выдавливаю: — Почему только ты… и только я? Он смотрит на меня долго, будто решая, говорить или нет, но в итоге лишь пожимает плечами. Возвращает ткань в таз и встаёт с кровати, нависая надо мной. Он и так высокий и широкоплечий, а при таком ракурсе и вовсе выглядит угрожающе опасным. — Я уже не так силён, как раньше… из-за тебя, — негромко произносит он, недовольно скривив губы. — В тебе кроется большая сила, но она моя. Моя, понимаешь? О да, я понимаю. С каждым проведенным тут днём я ощущаю её сильнее. Кажется, что она сама стремится к своему хозяину. Вероятно, и мои новые ощущения тоже её бонус. — Что именно ты наблюдала в видениях? — спрашивает Полудемон, присев на корточки у кровати так, чтобы наши лица были на одном уровне. — Тебя у пропасти… — с трудом подчиняю себе слова, — и ещё потом с маленькой девочкой у статуи в саду. Он выжидающе смотрит, но ведь я обо всём уже рассказала. Видимо, придя к такому же выводу, он задумчиво потирает подбородок, напряженно о чём-то размышляя. — Я очень быстро понял, что ты видишь мои воспоминания. Знаешь, почему? Потому что помню тебя. Ты была там. Сердце пропускает удар, не могу сдержать удивления. Это невозможно. — Там, у самого края, вместе со мной. Ты коснулась меня, и я увидел тебя. Воспоминание стремительно проносится перед глазами, напомнив мне тот безграничный ужас ребёнка у обрыва. Казалось, его болью был насыщен сам воздух, будто состоящий из тяжёлых свинцовых капель. — Я помню тебя, — шепчет он, придвинувшись ко мне ещё ближе, а затем секунду вглядывается в меня с такой … теплотой, что у меня перехватывает дыхание. — Мне было страшно, а твоё прикосновение успокоило меня. Пока я стараюсь осознать услышанное, он уже отстраняется. Его лицо вновь обретает суровые холодные оттенки. Мальбонте возвращается в кресло, удобно располагая руки на подлокотники. — Я буду с тобой ласков и добр первое время. «Очень своевременное решение. Очень. После нескольких-то суток в камере», — скептически хмыкаю и едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза к потолку. Он замечает мой неосторожный порыв, но, к моему удивлению, вместо ожидаемой вспышки гнева вдруг переводит взгляд на разбитое напольное зеркало в углу комнаты. И я готова поклясться, что в его глазах мелькает нечто вроде досады и грусти, пускай и на мгновение! «Это что, сожаление? Мальбонте способен раскаиваться в своих поступках? Должно быть, показалось… от жара померещилось». — Хочу, чтобы ты поняла, что я тебе не враг, и мы можем быть заодно, — продолжает он, чуть помедлив. А затем с пугающей серьёзностью, не моргая, глядит на меня исподлобья: — Но если ты откажешься, если сама выберешь сторону моего противника, поверь, не будет врага беспощаднее, чем я. На сей раз дрожь пробивает тело уже от страха. В его голосе звучит такая холодная решительность, что не остаётся никаких сомнений — он сдержит слово. — Зачем я тебе сдалась? — тихо шепчу, наивно надеясь на все ответы, а он лишь поднимает бровь — мой вопрос его только забавляет. — Потому что ты помогла Бонту и потому что в тебе моя сила, очевидно. Без тебя я выиграю эту войну. Но с тобой это будет проще и… приятнее. В комнате воцаряется молчание. Слышен лишь треск поленьев в камине да тихое посвистывание ветра за окном. — Я тебе не верю, — хмурю брови, впиваясь скептичным взглядом. Мальбонте что-то недоговаривает. Похоже, есть и другие причины. — И не должна, — отвечает он равнодушно. — Обо мне было много разных слухов, но я развею их. Ты готова выслушать меня? — Готова.Soundtrack Prime Circle — Evidence (Acoustic Version)
Его глаза удовлетворённо сверкают в темноте, и он начинает свою историю. Историю о первом ребенке ангела и демона, выжившего при нестабильности того мира, при этом став сильнее любого бессмертного, за что его начали опасаться. — Я кое-что сделал… — вдруг замолкает он, не договорив, а на лице отражается будто та же глубокая печаль, совсем как в видении у маленького Мальбонте в саду. Словно его одолевают противоречивые эмоции, настолько сильные, что даже ему едва удаётся их скрыть. — Я кое-что сделал, и на меня началась охота. — Что ты сделал? — На краткий миг мне ошибочно кажется, что передо мной вновь тот самый ребёнок, и сердце невольно сжимается от сочувствия. — Расскажи. — Нет… Ты не готова. Слишком рано. — Что это значит? — возмущенно выдыхаю я. — Рано для правды? — Именно, — отрезает он, продолжая рассказ и не давая мне возможности докопаться до истины. Его мать молилась о сыне Плачущим девам, пытаясь достучаться до Шепфа, но он не внимал её мольбам. Более того, он запретил всем молиться о Мальбонте. О ребенке, неслыханно! Его словно сделали чумным. Поняв это, ангелы решили изолировать его, отняли у родителей и заперли у себя, чтобы исследовать доселе невиданную силу. Но его мать с отцом не могли позволить этого и выкрали сына, спрятав в Лабиринте. Он скрывался внутри него, терпеливо ожидая родителей, пока они пытались добыть амулет, способный скрыть слишком заметную ауру его силы. — Почему мама звала тебя Бонтом? — спрашиваю, вспомнив, как она к нему обращалась. Иронично, я готова ухватиться за любую соломинку, что могла ещё больше связывать сидящее рядом со мной мужчину с милым ангелом, которого я знала. Его лицо всё такое же каменное, хладнокровно-бесчувственное, но я всё же ощущаю горькую усмешку, которая так и не появилась. — Меня звали так от рождения. Мама видела во мне только лучшее. Но из-за… моей тёмной стороны все позже стали добавлять к моему имени Маль, — его голос чуть дрогнул. — Даже отец начал звать меня так. — Но почему тебе не нравилось, когда мама звала тебя Бонтом? — Потому что я не Бонт, — со сталью чеканит каждое слово, отсекая дальнейшие расспросы, и возвращаясь к истории. В тот самый день из его воспоминания в Лабиринт случайно заглянула девочка, совершенно не ожидая, что наткнётся на самое разыскиваемое чудовище. А потом… Потом его отцу пришлось убить её, чтобы та не проболталась и не привела к ним отряд ангелов. Это было первым убийством ребёнка, и кровь той девочки, впитавшаяся в землю, стала отравой для Лабиринта Адама и Евы. Проклятье было таким сильным, что все ощутили его зарождение. «Убили… одного ребёнка ради другого» — сглатываю подступивший ком к горлу. Среди пелены слёз на миг предстаёт её лицо с лучезарной улыбкой и маленький мизинчик, способный уладить все неурядицы в её детской вселенной. Полудемон отводит острый взгляд, обращая его вновь на пламя. И кажется, будто на дне его зрачков горит… злость? Или немая скорбь того самого мальчика, на глазах которого произошло убийство. Из-за него. Ради него. Мальбонте не забыл этого, нет. — Как… Как они могли… — запинаясь, выдыхаю я, но правда в том, что на самом деле не представляю, что бы сделала на их месте. — Твои родители приняли отчаянное решение. — Да… это было настоящее отчаяние, — кивает он, не отнимая взора от огня. — В страхе потерять меня родители отняли жизнь у девочки, а Шепфа, мгновенно прознав обо всём, отнял их у меня. Он вырвал родителям крылья и отправил на землю без суда и разъяснений. Это ведь сам Шепфа решил! Он не спрашивает ни у кого разрешения! Создатель же всегда прав и непогрешим! — мужчина возвращает мне обжигающий взгляд и зло умолкает, стараясь унять всколыхнувшие в нём эмоции. — Я остался один. Напуганный, потерянный, озлобленный. Бежал куда мог, пока меня не окружили. — То видение у пропасти, когда ты убил их всех… — Да, это было после того, как Шепфа навсегда лишил меня родителей. Я так обезумел от ярости, что убил своей болью едва ли не половину ангелов и демонов, что находились поблизости. Во мне крылась страшная сила, которую было невозможно контролировать. — И тогда Шепфа разделил тебя на две части? — решаюсь озвучить кольнувшую сознание догадку. — Да… — цедит Мальбонте сквозь зубы и отворачивается, вновь глядя в бушующее пламя, а затем внезапно приближается ко мне и с горечью восклицает: — Меня преследовали с рождения за то, кто я есть! Но как я могу быть виноватым в том, что родился таким сильным?! Плотно сжав губы, отворачиваюсь, пронзённая его искренностью. Но затем возвращаю ему свой решительный взгляд. Мальбонте не лжёт, я чувствую это, но что-то не складывается, для цельной картины не хватает ещё много деталей. — Нет. Если причина только в этом, ты не виноват. Ты не выбирал рождаться таким. Мужчина приглушённо выдыхает то ли от облегчения, то ли от кипящих эмоций. Он выпрямляется, медленно подходит к камину и замирает возле него. Пламя освещает профиль его лица — жёсткого, непримиримого. Но глубоко внутри, под маской, скрыты от всех его личная боль и… одиночество, печаль. Прикрываю устало глаза, и образ Бонта сам выныривает из памяти. На первый взгляд казалось, что у этих двоих мало общего. Но сейчас, рассказав всё это, Мальбонте немного открылся мне, чтобы я хоть каплю смогла его понять, чтобы меньше ненавидела… «Он и есть Бонт, всегда им был, с рождения. Вернув свою личность, где есть и тьма, и свет, возможно, ему лишь надо хорошенько напомнить, что помимо его внутренних демонов в нём есть и добро». — Уже поздно, — его голос вырывает меня из раздумий. — Можешь остаться здесь, если хочешь. В других комнатах не так тепло. — Тогда лучше здесь, — не задумываясь, говорю я, а он оборачивается, удивлённый, будто не ожидал такого ответа, и коротко кивает. — Хорошо. Рад, что ты мне доверяешь. — Ты тоже будешь спать здесь? — уточняю, запоздало прочувствовав подвох. — Конечно, это же мои покои. На меня будто выливают ушат холодной воды. Смущаюсь и наверняка краснею, наконец осознавая, в чьей постели лежу сейчас полуголая — Врага небес… Неловко ёрзаю на наволочке, и теперь мне кажется, что она хранит его запах. О Шепфа, вот это стыд! Быстро, с некоторой опаской бросаю взгляд на вторую подушку, что лежит рядом. Замечая мои метания, Мальбонте усмехается и возвращается в кресло. — Не стоит беспокоиться на сей счет, — улыбается он краешком губ. — Тебе лучше отдохнуть. Спи. Его слова вызывают прилив облегчения. Значит, он будет спать в кресле. Но всё-таки тоже здесь, в одном помещении. Как перебороть эту неловкость? Однако он больше не смотрит на меня, и я постепенно расслабляюсь. Его внимание приковано к полыхающему камину. Наверное, его успокаивает пламя или напоминает о чём-то важном, а может только с огнём он привык разделять свою боль. Но даже сейчас, после откровенного разговора, он не показывает своих слабостей, что возникают сомнения: а есть ли они вообще? Весь Мальбонте по-прежнему источает собой уверенность, непоколебимость и такую мощь, такое достоинство, каких я раньше не встречала. «Что ж, эта история помогла понять его. Не во всём. Пожалуй, надо приглядеться к нему повнимательнее». Парадоксально, но в эту минуту я чувствую себя в безопасности рядом с этим «монстром».