цветение

Время до свадьбы проходит быстро, как всегда бывает перед чем-то очень нежелательным, неровными скачками и прыжками, заставляющими Джебома смотреть на восходящее солнце в тот день, гадая, куда же делись его последние минуты свободы. Югём и БэмБэм приносят ему роскошную одежду, которую он выбрал, помогая подготовиться. БэмБэм так же взволнован, как и в тот раз, в то время как Югём закатывает глаза и издевается над своим другом за то, что тот несносен. Глаза слуги блестят от волнения, наблюдая, как Джебом разглаживает ткань спереди, прежде чем посмотреть на себя в зеркало. Принца вновь поражает, разглядывая своё отражение, как образ перед ним одновременно знаком, но в то же время и далёк. Королевства подальше отсюда. Кажется, и на всю жизнь тоже. Тем не менее, это то, за что он может ухватиться, истина или что-то в этом роде в мире, перевёрнутом с ног на голову. Даже если, смотря на человека, которым он всегда был, ему кажется, что теперь он носит чужую кожу. «В последний раз», — думает он. В последний раз сыграть самого себя. В дверь тихо стучат, но Джебом не обращает на это внимания, предоставляя поспешно ответить Югёму. — Ты выглядишь очень мило, — раздаётся знакомый голос, и Джебом чуть не толкает БэмБэма локтём в нос, торопясь повернуться лицом к принцу. — Спасибо, — сухо отвечает он. — Вы тоже. Он не лжёт, говоря это. Джинён носит толстый шёлк, как будто он был рождён для этого — «так и есть» — напоминает себе Джебом. С другой стороны, не каждый ещё знает, что Джебом так же хорош, как и он. Мантия принца тёмно-красного цвета, шёлк красиво соткан, из-за чего отражает свет с почти металлическим блеском. Благодаря этому Джинён кажется потусторонним, как дух, о котором Джебом читал Ёндже в книгах. Он задаётся вопросом, был ли бы Джинён одним из духов, чьи истории всегда заканчивались предупреждением, ходячим поучительным рассказом. Принц нерешительно улыбается, это последнее, чего Джебом ожидал после того, как они расстались. Он выглядит моложе. Он не похож на человека, который в одиночку проследовал за Джебомом в его покои или заставил воздух вокруг него потрескивать от опасности. Он выглядит как мальчик. На самом деле он не так уж отличается от Джебома. Чувство вины поднимается в груди, но он безжалостно его подавляет. С этим он разберётся позже. — Сегодня тот самый день, — говорит Джинён, как будто они не совсем в курсе, почему стоят сейчас в парадных одеждах. — Ты… готов? «Не думаю, что я был бы готов, даже если бы вы дали мне на подготовку всю жизнь» — хочет сказать Джебом, но он не думает, что раунд кулачного боя является частью предсвадебного ритуала. С другой стороны, может быть, это просто ещё одна из тех странных вещей Серисейла. Приятный всплеск малинового цвета в тон мантии Джинёна. Джебом прикусывает язык и пожимает плечами. — Готов, как никогда, я полагаю. Джинён тихо смеётся, хотя на самом деле это не так уж смешно. — Я так и думал, — признаётся он. — Но теперь я не совсем уверен. Всё по-другому, когда ты сталкиваешься с этим лицом к лицу, не так ли? Джебом быстро моргает. Он не знает, что делать с этой информацией. «Чёрт», — думает он с оттенком сожаления, он не знает, что он сделал, чтобы заслужить эту информацию. Какая-то часть его мозга, всё ещё остро отточенная теми годами, когда отец говорил ему, что король всегда должен прикрывать свою спину, защищаясь от неожиданной опасности, часть, которая говорит, что это уловка, что вместо того, чтобы пытаться разрушить стены Джебома силой, Джинён пытается изматывать их медленно и осторожно, чтобы тот не заметил. Но есть меньшая, более спокойная часть его разума, которая чувствует себя хрупкой и неустойчивой, как телёнок на новых ногах, что думает… может быть, Джебом несправедлив. Но сейчас у него есть более важные дела, о которых нужно беспокоиться, чем это. Независимо от намерений Джинёна, будь он манипулятивным и жестоким, милым и наивным или, может быть, где-то посередине, Джебом собирается выйти за него замуж. Это не имеет ничего общего с истинными намерениями Джинёна. Раздаётся тихий кашель. — Тогда мы, наверное… пойдём, — медленно говорит Югём, хватая БэмБэма под локоть и таща к двери, в то время как тот шипит на него, жалуясь, что, как он думает, принцы не слышат. — Подождите, — говорит Джинён. Несмотря на то, что голос его негромкий, он несёт на себе бремя командования, которое связано не столько с его рождением, сколько с его природой. Это заставляет слуг замереть на месте. Джинён вопросительно смотрит на Джебома, приподняв бровь. — С тобой всё в порядке? — Со мной… со мной всё в порядке? — неуверенно спрашивает Джебом. — Они уходят, — поясняет Джинён, прикусывая нижнюю губу. — В прошлый раз ты не хотел оставаться со мной наедине. Я не хочу заставлять тебя… я просто подумал, что должен спросить тебя, чего ты хочешь. Всё умные комментарии вылетают из его головы, и он заканчивает тем, что тупо смотрит на Джинёна, чувствуя, как неуклюж его язык, когда он говорит: — Это не имеет значения… — Да, это так, — устало прерывает Джинён. — Но мне важно. Джебом почти проглатывает язык и кивает в знак согласия. На мгновение воцаряется напряжённая тишина, двое слуг всё ещё ждут, застыв на месте, пока Джинён и Джебом ждут ответа друг друга. — Прошу прощения, — неловко произносит Джинён. — За что? — спрашивает Джебом. — За то, что перебил тебя. — Джинён тихо усмехается. — Мне казалось, для тебя это всё же имеет значение. Так что мне жаль. — Хорошо, — отвечает Джебом, не зная, что ещё сказать. — Всё… думаю, всё будет нормально, если они уйдут. — Спасибо, — говорит Джинён, и Джебому хочется спросить, за что? Как только они остаются одни, воздух становится гуще, а тишина более гнетущей без того шороха БэмБэма, когда он теребил ткань одежды принца. — Я сожалею и о других вещах, — добавляет Джинён. — За то, что следил за тобой. Я не понимал, что ты… что я заставлю тебя почувствовать угрозу. — Как вы могли не понимать этого? — спрашивает Джебом. Сейчас в нём нет того гнева, что присутствовал в словах, обращённых к Джинёну в последний раз, когда они разговаривали. Вместо этого возникает отчаяние — Что мне делать? Что я должен делать? — Я не привык быть тем, кого люди считают угрозой, —говорит Джинён. — Я… мне всегда приходится работать усерднее, чтобы меня воспринимали всерьёз. Выросши в тени Хакёна… мне всегда просто кажется, что люди видят во мне ребёнка или всего лишь милое личико. — Но вы такой… — Джебом с трудом подбирает слова, чтобы описать мужчину перед ним, — острый. Джинён радостно улыбается, и это первый раз, когда Джебом увидел его искреннюю улыбку с их первой встречи. Уголки его глаз морщатся, и Джебом тяжело сглатывает. — Годы работы, — признаётся он. — Тебя слишком часто зовут милым, а потом ты превращаешься в вот это. — Он показывает на себя, и Джебом вынужден признать, что выглядит это впечатляюще. Затем он задумывается об улыбке принца. — Разве вас до сих пор не называют милым? — бездумно спрашивает он. Джинён хмурится. — Ну… да. Но всё же мне нравится думать, что я, по крайней мере, выгляжу не таким уж слабаком. — Я не думаю, что вы производите впечатление слабака, нет, — говорит Джебом. — Хорошо, — отвечает Джинён. — В конце концов, я бы не хотел, чтобы мой будущий супруг считал меня лёгкой добычей. Будущий супруг. Джебом чувствует, как лицо его вытягивается. Да. Ранее во время различных разговоров с людьми он был уверен, что с лёгкостью сможет сохранять бдительность, но сейчас осознаёт, как слова Джинёна заставляют забыться, и такое происходит впервые. Пытаясь сохранить хорошее настроение, несмотря на тревогу, охватывающую его сердце, Джебом говорит: — Кстати, разве это не плохая примета, что вы увидели свою невесту перед свадьбой? — Плохая… примета? — Джинён моргает в замешательстве. — И что значит «невеста»? — Это… это традиция, — говорит Джебом. Ему никогда раньше не приходилось объяснять это. В Солуне это было просто как факт. — Знаете, жениху не положено видеть невесту в её свадебном платье перед свадьбой, потому что это плохая примета. — Но на тебе туника и брюки, — говорит Джинен. — И ты тоже жених. Если я ошибаюсь, то и за это прошу прощения… — Я… нет, нет, — поспешно отвечает Джебом. — Определенно жених. Я просто… пошутил, понимаете. — Не думал, что ты умеешь шутить, — сухо говорит Джинён, ухмыляясь уголком рта. — Я думал, что крик — твой основной способ общения. — У меня давно не было возможности пошутить, — отвечает Джебом, возможно, слишком правдиво. Улыбка сползает с лица Джинёна, когда он задумчиво смотрит на парня. — Да, — размышляет он. — Я… полагаю, что да. Джебом стоит на месте, чувствуя тяжесть созерцательного взгляда Джинёна, будто бы это физическое прикосновение, и пытается не дрожать. Он не знает, что сказать, чтобы снять это напряжение. Честно говоря, он даже не понимает, откуда оно взялось. Только что они шутили по поводу предполагаемой миловидности Джинёна, и теперь тот смотрит на него так, что вовсе не кажется милым. Они оба чуть не выпрыгивают из кожи, когда в дверь кто-то стучит. — У вас всё прилично? — слышится голос БэмБэма.  — Конечно, прилично, — звучит голос Югёма, менее приглушенно. — Они готовятся к свадьбе, идиот. Джебом слышит, как Джинён глубоко вздыхает, и смотрит на своего жениха, видя, как тот зажимает переносицу и запрокидывает голову, словно просит у небес терпения. Он чувствует, как внутри него что-то пузырится — он понимает, что это смех. Джинён почти что рассмешил его. Однако у него нет времени обдумывать это, так как БэмБэм вваливает в дверной проём, будто его толкнули. Судя по взгляду, которым он пригвоздил Югёма, это, вероятно, был он. — Полагаю, пора? — спрашивает Джинён, прежде чем мальчики успевают заговорить. Когда они кивают, Джинён поворачивается к Джебому. — Готов? — Он хихикает. — Или я должен сказать, готов ли пойти туда, по крайней мере? Джебом на мгновение колеблется, задаваясь вопросом, не слишком ли он увлечён чем-то тривиальным, прежде чем вновь задуматься — в последний раз. — Подождите секунду. Даже когда Джинён соглашается подождать, Джебом подбегает к туалетному столику. Он берёт банку с маслом, собирает немного содержимого кончиками пальцев и проводит им по волосам, убирая чёлку с лица. Смотря в зеркало, он словно чувствует, как на него ложится второй слой кожи. Он игнорирует, как неестественно это ощущается, как воспоминания, которые оно вызывает, начинают казаться гнилыми. Когда он поворачивается к остальным, Югём и БэмБэм практически рвутся, чтобы похвалить его. — Я же говорил тебе, что он выглядел как капитан или ещё кто-то с взлохмаченными волосами, — говорит БэмБэм Югёму. Югём качает головой. — Нет, он похож на одного из тех солдат, которые настолько хороши, что все девушки бегают за ним, даже если он ужасно беден. — Ты с ума сошёл? — БэмБэм морщит нос. — Ты опять читал эти дрянные любовные истории, да? Он явно выглядит как… — Принц, — перебивает Джинён. — И не меньше. — Он кивает в сторону двери, но глаза его устремлены на Джебома с такой интенсивностью, что, кажется, тот должен будет сгореть. — Ну что, пойдем? Джебом ожидает, что Джинён предложит ему свою руку, как Хакён в ту первую ночь, но он просто показывает ему жестом, чтобы тот шёл рядом. Джебом почти не покидал своих покоев с тех пор, как его неудачно познакомили с Джинёном, но с пути, по которому он перемещался из своей комнаты в библиотеку и обратно, он не сбился. Таким образом, он не видел, как замок преобразился при подготовке к свадьбе. Стены по-прежнему покрыты гобеленами насыщенного цвета, но теперь с потолка свешиваются знамёна, спускающиеся вниз большими полосами красного и, в частности, такого же насыщенного оранжевого цвета, как туника Джебома. — Разве это не прекрасно? — спрашивает Джинён. — Хакён чуть не закатил истерику из-за несочетания цветов, но я думаю, что они хорошо смотрятся вместе. Судя по тому, как факелы и камины отбрасывают мерцающий тёплый свет на красное и оранжевое, Джебому кажется, что это выглядит так, будто замок горит, но это не совсем нежелательно по сравнению с жестоким холодом снаружи. — Отлично, — решительно отвечает Джебом. Однозначно могло быть и хуже. Они продолжают движение к вестибюлю, и Джебом замечает, что вместо того, чтобы направиться к экстравагантным резным двойным дверям, которые, как он считает, ведут к месту проведения свадьбы, Джинён сворачивает в сторону к дверям поменьше. Подозрение вспыхивает в груди, но прежде чем он успевает озвучить свои опасения, Джинён объясняет: — Мы подождём здесь, пока за нами не придут для заключительной части церемонии. Это обезоруживает Джебома, когда принц предугадывает его опасения. Он ничего не может сделать, кроме как кивнуть и последовать за ним, вновь чувствуя себя неуравновешенным, но по совершенно новой причине. Он оказывается в маленькой комнате с ещё одной дверью в стене, выходящей в то, что должно быть большим залом. Вокруг стоят несколько стульев, и Джинён со вздохом садится, прежде чем жестом предложить Джебому сделать то же самое. Джебом осторожно опускается на стул. Он всё ещё не знает, чего ожидать. Он думал… он думал, что это будет похоже на солунскую свадьбу, что не имеет особого смысла. Может быть, это просто потому, что каждая свадьба, которую он видел дома, проходила особым образом, и ему казалось, что всё будет так же — он пройдётся по дорожке к ожидающему Джинёну, может быть, в сопровождении дублёра его отца, держащего того под локоть. (Он очень старался не думать о том факте, что его настоящий отец не собирается присутствовать на свадьбе. С глаз долой, из сердца вон.) — Что мы вообще делаем? — спрашивает он, ненавидя, как робко нервы заставляют звучать его голос. — Разве Югём и БэмБэм тебе не рассказывали? — ошеломлённо говорит Джинён. — Господи, чем они вообще занимаются, если не выполняют свою работу… — Всё в порядке, — поспешно отвечает Джебом. — Просто расскажите мне сейчас, чтобы потом я случайно не стал причиной международного инцидента. Джинён фыркает. — Удивительно, что ты познакомился с моими родителями и до сих пор думаешь, что любая твоя небольшая оплошность на свадьбе рассердит их достаточно, чтобы вызвать дипломатический скандал. Джебом пожимает плечами, пытаясь не обращать внимания на то, как любое движение его тела вызывает внутри беспокойство. — Никогда нельзя быть слишком осторожным. — Конечно. — Джинён всё ещё не выглядит убежденным, но, к счастью, он оставляет эту тему. — Большая часть церемонии закончилась ещё до того, как мы сюда добрались. Честно говоря, она началась ещё до того, как мы покинули твои покои. — Это похоже на плохую политику, — не задумываясь, говорит Джебом. — Что, если бы один из принцев сбежал, и тогда они готовились бы ко всему напрасно? Шутка, вероятно, неуместна в моменты, когда они обещают друг другу свои жизни, но Джинён хихикает. — Во-первых, мои родители доверяют мне немного больше, чем думать, что я потеряю целого принца. Во-вторых, это не такая уж важная свадьба. Хакён и Тэгун — это совсем другая история, но я самый младший, а Солун — не самый важный наш союзник. Так что эта свадьба довольно скромная. Он улыбается Джебому. — Просто формальность, на самом деле. Несколько причудливых слов, чтобы главный советник мог чувствовать себя уместным. — Может, тогда нам стоит просто пропустить это, — говорит Джебом. — Нет, мы не должны ранить его чувства, отнимая у него момент славы, — говорит Джинён со злобным блеском в глазах, дразня бедного советника. По крайней мере, его нет рядом, чтобы слышать это. — И всё равно всё закончится, прежде чем ты успеешь это осознать. — Правда? — с сомнением спрашивает Джебом. Свадьбы в Солуне всегда были затяжным делом, которое ему всегда было трудно выдержать, независимо от того, сколько ему лет. — Правда, — подтверждает Джинён. — Всё очень просто. Мы идём к арке вместе со своими букетами, говорим «да» нашим клятвам, а затем обмениваемся букетами как символ того, что доверяем друг другу и всё такое. Достаточно ясно? Доверяем друг другу. Немного рановато для этого, если спросить Джебома, не говоря уже о женитьбе. Поэтому он просто пытается подавить критический голос в глубине своего сознания и говорит: — Ясно, как белый день. Он думает, что Джинён собирается улыбнуться или, может быть, даже рассмеяться, но затем дверь в большой зал со скрипом открывается, и одетый в красное стражник склоняет перед ними голову, прежде чем отступить, освобождая проход. Они застыли на месте. Боже, мозг Джебома снова делает то же самое, когда он, кажется, ощущает нежелание его быть здесь и отделяется от тела. Это даёт ему ощущение, что он барахтается, увлечённый волнами времени, которые он не может контролировать. Они покидают помещение и выходят в ярко освещённый зал, и, ох, здесь множество людей, занявших ряд того, что Джебом назвал бы скамьями, но разве они так называются за пределами церквей? Или это часовня, и Джебом даже не догадывался об этом? Он не чувствует ног и не может сказать, это из-за того, насколько далеко он ощущает себя вне своего тела, или из-за плюшевой красной ткани, уложенной вверх к передней части зала… часовни… что бы это ни было… Что-то сжимается в его руках, и он опускает взгляд вниз. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что это такое. Букет, замечает он. Цветки апельсина. Он должен снова почувствовать себя как дома, но всё это заставляет его чувствовать, что что-то ужасно не так, как будто это искажённая пародия на то, что, как он думал, он хотел. Сейчас не сезон, они цветут намного позже, чем должны, и ни в коем случае не должны быть так далеко на севере. Они находятся… далеко. Где угодно, но не здесь. Джебом чувствует, что его тело плывёт. «Свободное падение», — туманно думает он. Снова свободное падение. Он слышит голос. Ему говорят что-то важное, или, по крайней мере, то, что отвлекает его от мыслей, когда он повторяется вновь. — Джебом. Он моргает, наконец замечая, что Джинён смотрит на него. В его руках тоже есть букет, но уже из нежных цветков сакуры. «Забавно», — думает принц. Для цветения сакуры сейчас тоже не сезон. — Иди, Джебом, — говорит Джинён и прижимает руку к его пояснице. Вероятно, такое действие должно казаться собственническим, когда альфа придерживает его таким образом, направляя, но вместо этого это ощущается так нежно, что, по мнению Джебома, не имеет ничего общего с альфа-статусом Джинёна. Реальность начинает просачиваться обратно в сознание Джебома, начиная с того места, когда ладонь Джинёна становится тёплой и твёрдой. Да, он чувствует свои ноги, и он может идти. На самом деле, он действительно должен, если медленно увеличивающееся давление руки Джинёна является каким-либо признаком. Идя бок о бок к алтарю, Джебом начинает больше осознавать, что происходит вокруг него. Вместо мерцающего света камина, который освещал коридоры на их пути сюда, в большом зале есть высокие окна, которые позволяют холодному зимнему солнечному свету струиться сильным и непоколебимым потоком. Чем больше Джебом двигается, тем легче дышать, и он понимает, что идёт самостоятельно, рука Джинёна вновь с нежностью опустилась на его бок. Не успел он опомниться, как уже находился в передней части зала. Старик в бело-красном одеянии, которого он никогда раньше не видел, стоял перед ними. Слова его скользят и сливаются друг с другом, ускользая от попыток Джебома ухватиться за них, заглушаемые стуком его пульса в ушах Но когда Джинён начинает говорить, его слова звучат в голове Джебома мягким и ровным голосом. «Да», — произносит он, как и говорил Джебому. Неужели это было всего несколько минут назад? Или церемония продолжалась дольше, чем ему казалось? Отдалённый рокот голоса старика возобновляется, и всё вокруг тает, кроме лица Джинёна. Его глаза — две яркие точки, за которые Джебом может зацепиться, его выражение открытого ободрения странно зачаровывает, когда принц чувствует, что он, возможно, больше не существует. Джинён слегка кивает Джебому. Что ему опять нужно делать? Ах, точно. Да. Он должен произнести это слово, но губы двигаются сами по себе, поскольку Джинён слегка улыбается ему, а затем тянется к его рукам — нет, он тянется к его букету, и какая-то часть его хочет вцепиться в цветки апельсина и зарычать: «Моё». Но даже если эта часть была достаточно громкой, чтобы контролировать себя, тело Джебома кажется странно безвольным, когда принц выдёргивает цветы из его рук и заменяет их своим собственным букетом. Джебом оцепенело смотрит на него сверху вниз. Затем Джинён вновь тянется к нему, но на этот раз он действительно берёт его за руку, позволяя пальцам нежно касаться его ладони, легчайшим прикосновением, прежде чем его рука снова оказывается на пояснице. Это так же заземляет, как и в прошлый раз. В голове Джебома начинают гудеть вопросы: «Зачем это? Что он делает? Что он сделал?». Но он их отбрасывает. Отдалённо он слышит, как Джинён говорит что-то, волны сверкающего красного шёлка и бесконечные вопросы вокруг них разделяются нежным голосом и решительным шагом Джинёна. Джебом думает, что ему, вероятно, следует сказать что-нибудь окружающим. Среди них есть, по крайней мере, несколько знакомых лиц — братья, королева — но вместо этого он позволяет Джинёну вести себя обратно и куда угодно, даже если это далеко отсюда.

-

Помещение, окружающее Джебома, ему незнакомо. Стены комнаты странно изогнуты, и свет падает под другим углом, не как в его собственной комнате, но кровать, на которой он сейчас лежит, мягкая и пушистая, и одеяла снова начинают ощущаться под его пальцами, так что он не собирается жаловаться. — Джебом. Он поворачивается и видит, что Джинён идёт к нему. Его жених — нет, поправляет он себя, его мозг, наконец, начинает приходить в норму, его муж — сменил свои богатые красные одежды на простую розовую ночную рубашку. Это должно быть непристойно, но… что ж, непристойность — это не то, о чём мужья должны беспокоиться друг с другом, не так ли? Джинён садится на край кровати, оставляя между ними достаточно расстояния. Его волосы мокрые, замечает Джебом. Как долго он лежал на этой кровати, теряя связь с реальностью, что Джинён уже успел переодеться и искупаться? — Не хочешь помыться? — начинает тот. — Перед… — Перед чем? — спрашивает Джебом, хмуря брови. — Перед тем, как мы… — Щёки Джинёна заметно покраснели, — укрепим связь. — Вы хо… ты хочешь заняться сексом? — спрашивает Джебом, на мгновение забывшись. — Нет! — вздрагивает Джинён. — Нет, нет, просто… метка. И если Джебом уже медленно начал возвращаться на землю, то эти два слова заставили его с треском рухнуть обратно. — О, — глухо произносит он. — А мы… ты уверен, что мы должны? — Джебом, — говорит Джинён усталым, измождённым голосом, точно таким же, как Джебом чувствовал себя с тех пор, как сюда приехал. — Может быть, мы могли бы просто сказать всем, что мы сделали это, — с надеждой произносит Джебом. Он не верит собственным словам, но даже сейчас не может сдаться. — Мы могли бы просто не делать этого и сказать, что… — Джебом, не пойми меня неправильно… — начинает Джинён. Тот усмехается. — Не притворяйся, что не хочешь ранить мои чувства. Он видит, как Джинён закипает, как губы сжимаются в тонкую линию, а глаза сужаются. — Когда ты перестанешь считать каждое моё слово ложью? — спрашивает он низким и напряжённым голосом. — Я хотел сказать, что все узнают, потому что твой запах… отличный от моего, мягко говоря. Слишком легко распознать несвязанного омегу. — На мгновение он замолкает. — Или несвязанного альфу. В любом случае, отказ от метки — не вариант. — Почему это так важно? — упрямо спрашивает принц. — Потому что, если мы не сделаем этого, они смогут забрать тебя отсюда, — раздражённо говорит Джинён. — Слова и юридические процедуры имеют обязательную силу только до определённого момента. Конечно, это может вызвать дипломатический инцидент, но в конце концов, если мы с тобой не связаны, то мы действительно не можем удерживать тебя здесь. — Он резко останавливается. — Если только… ты действительно так ненавидишь быть здесь, что предпочёл бы выбрать другое место. Слова Джинёна заставляют Джебома замереть, вспоминая то, что он сказал королевской семье Серисейла, когда впервые встретил их всех. Если я не выйду за него замуж, это будет кто-то другой. Неужели принц настолько отталкивает его, что Джебом готов рискнуть получить худшего альфу, просто чтобы уйти от него? — Ты ненавидишь… Серисейл так сильно? — обиженно спрашивает Джинён. Джебому кажется, они оба понимают, что Джинён на самом деле не спрашивает о королевстве в целом. — Нет, — наконец выдавливает из себя он ломким голосом. — Я не ненавижу… Серисейл. Я просто ненавижу это. — Он указывает на своё тело. — Я ненавижу то, что каждый может что-то узнать обо мне, просто понюхав меня, ненавижу то, что я могу в любой момент промокнуть, ненавижу то, что меня кусают и ставят метки, и я… я просто ненавижу это, Джинён. Всё это. Джинён колеблется, прежде чем спросить нехарактерно робко: — Почему? — Потому что… — Джебом с трудом сглатывает, пытаясь выразить свои мысли в словах. — Всё пошло не так, как я себе это представлял. — Но это не причина ненавидеть своё тело, — говорит Джинён, что заставляет того вспыхнуть. — О, неужели? — Он невесело смеётся. — Моё тело — это то, из-за чего я попал во всю эту передрягу. Знаешь, как всё произошло, Джинён? — Он едва дождался, когда тот покачает головой, прежде чем продолжить. — Я пытался трахнуть девушку, просто обычную милую бету, и из меня начало капать прямо на неё. Потому что омеги не предназначены для того, чтобы трахать кого-то, да? — Он проводит руками по волосам. Они дрожат, и Джебом чувствует, как неосознанно вырывает несколько прядей, но он не может заставить себя успокоиться. — А потом все вдруг решают, что это их дело. Внезапно все узнают, что у наследного принца, блядь, течёт из задницы, как у какой-нибудь суки в течку… — Я не знал, — перебивает Джинён. — Пока ты не сказал мне. — Я… дело не в этом, — раздраженно говорит Джебом. — Мне жаль, что это случилось с тобой, — продолжает Джинён, но когда принц смотрит, в глазах его совсем нет жалости. В нём есть какая-то осторожная мягкость, но нет снисхождения или неосознанного сочувствия. — Как бы то ни было, — резко продолжает Джебом, — в любом случае, это не то, за что нужно извиняться. — Я знаю, — отвечает Джинён. — Но всё же. —Но всё же, — передразнивает Джебом. — Но всё же, это то, что мы должны сделать, не так ли? Потому что омег трахают, метят, и они являются чей-то собственностью, да? Джинён издает тихий болезненный стон. — Я не… Джебом, это всего лишь укус. Это всё, о чём я прошу. — Всё, о чём ты просишь. — Джебом смеётся, но ему больно, его грудь чувствуется сырой и болезненной, словно открытая рана. — Как будто ты не просишь слишком многого. — Он слышит резкий вдох, когда Джинён готовится ответить, но Джебом не дает ему такой возможности. Вместо этого он грубо отбрасывает одеяло и встаёт, поворачиваясь к нему спиной. — Впрочем, не имеет значения, сколько это будет стоить, не так ли? — спрашивает он, и голос его слышится чуть громче шепота в их тихой комнате. — Это всё ещё нужно сделать. Джинён не пытается с этим спорить. Они оба знают, что он просто не может. — Джексон сказал мне, что это не так больно, как может казаться, — тихо проговаривает Джинён. — Не говори… не пытайся исправить что-либо, — хрипит Джебом, и горло его болезненно сжимается. — Просто покончим с этим. Он стоит, ожидая, что Джинён сделает что-нибудь. Разве какая-то его альфа-часть не должна быть довольна? Перед ним беззащитный омега, который только и ждёт, чтобы его пометили и овладели им — чёрт, Джебом должен казаться для него неотразимым, во всяком случае, судя по тому, что ему говорили об альфах. Но секунды превращаются в минуты, а Джинён по-прежнему оставляет его в ожидании. — Хорошо, — огрызается Джебом и тянется к подолу своей туники, рывком стягивая её через голову, оставаясь в простой майке. Он обнажает шею в том же месте, где у Джексона был след от укуса. — Это то, чего ты хочешь? Тогда возьми. Просто возьми это. — Джебом. — Голос принца звучит грубо от эмоций, и Джебом не понимает почему. В конце концов, у Джинёна нет причин расстраиваться. У него не останется постоянного шрама, который будет сигнализировать о своей собственности всем, кто будет его видеть. — Джебом, пожалуйста, посмотри на меня. С раздражённым вздохом он делает то, о чём его просят, резко оборачиваясь с гордым выражением на лице. Он колеблется, видя, как тот смотрит на него, его губы поджаты, а глаза широко распахнуты от беспокойства. — Я подумал… судя по тому, как ты отреагировал на Джексона, я ожидал, что ты захочешь, чтобы это было где-то в менее заметном месте, — говорит он. Джебом моргает. — Ты хочешь сказать, что будешь делать это не только здесь? — Боже, нет. — Джинён выглядит слегка испуганным. — Я рассказывал тебе, что Джексон всегда ходил со всевозможными отметинами ещё до замужества. Таковы уж они с Марком. А я не… это не… — Румянец окрашивает щёки в розовый и удивительно сладкий для альфы цвет, который вот-вот безвозвратно заявит свои права на Джебома. — Я не хочу этого делать. Даже если бы захотел ты, я… не стал бы. Джебом с трудом сглатывает ком в горле. — Во что ты играешь? — хрипит он. — Ни во что, — отвечает принц. — Я ни во что не играю, Джебом. — Он делает неуверенный шаг вперёд, медленно и робко входя в его пространство. — Я… я не хочу причинять тебе боль. — Ты должен, — хрипло говорит Джебом, — ты должен укрепить нашу связь. — Я сделаю так, потому что это безопаснее всего, — говорит Джинён. — Таким образом, ты не получишь человека, который не предоставит тебе выбора, где и как, когда дело доходит до метки и… других вещей. — Какое благородство с твоей стороны, — бормочет Джебом и задыхается, чувствуя холодные кончики пальцев на подоле своей майки. Он разворачивается, обвиняюще глядя на Джинёна. — Что ты делаешь? — Я хочу сделать это где-нибудь, где ты сможешь легко спрятать, — нетерпеливо объясняет он, поднимая руки вверх, как бы показывая, что он не представляет угрозы. — У тебя с задней частью плеча всё в порядке? Джебом всё ещё смотрит на него с подозрением. — Ты… ты сказал, что постараешься сделать так, чтобы не было больно? — спрашивает он, ненавидя дрожь в собственном голосе. — Да. — Холодные кончики пальцев снова находят его кожу, но на этот раз Джебом пытается сосредоточиться на том, насколько они мягкие. — Я попытаюсь. Джебом задерживает дыхание, когда Джинён поднимает рубашку сзади — только с одной стороны, как он замечает, как будто он пытается сохранить скромность Джебома. Он чувствует, как чужая рука опускается на его левое плечо, на самую мясистую часть. Тепло чужой ладони заземлило его во время свадьбы, и сейчас происходит то же самое. «Может быть, это будет не так уж и больно», — смеет подумать Джебом. Может быть, это будет похоже на их свадьбу — легко, если он позволит этому быть. Однако он не был готов к тому, что руку уберут и заменят чем-то более мягким и тёплым. — Вот здесь? — спрашивает Джинён, и, должно быть, это его губы прижимаются к его плечу, поскольку он чувствует легкое дуновение воздуха от шёпота. Джебом отрывисто кивает, прежде чем понять, что Джинён, положив голову на его плечо, не видит этого жеста. — Ага, — оствечает он. — Давай. — Хорошо. Я… тогда я сделаю это сейчас. Дрожащий выдох и резкий вдох, тупое давление зубов на кожу — а затем давление нарастает, проникая глубже и вытягивая за собой боль, сначала тупую, а затем такую резкую, что Джебом слышит, как с губ его срывается жалкое хныканье, прежде чем он скрипит зубами и успевает заглушить любые звуки, угрожающие вырваться из горла. Внезапно давление исчезает, хотя боль всё же сохраняется. Джебом медленно выдыхает сквозь зубы, издавая тихое шипение. — Ты в порядке? — спрашивает Джинён, и его голос дрожит, будто укусили только что его. — Да, — хрипло отвечает Джебом. — Это… это было не так больно, как я ожидал. Наступает пауза, мгновение тишины, но Джебом ощущает напряжение, волнами исходящее от его супруга. — Прости, Джебом, но, — он слышит, как тот нервно сглатывает, — у меня не получилось прокусить кожу. — Что? — спрашивает он, не в силах разобрать слов. — Я… я делал это недостаточно усердно, — жалко проговаривает Джинён. Джебом недоверчиво фыркает. — Просто… боже, Джинён, просто покончи с этим. Просто сделай это, чтобы на этот раз не было никаких сомнений. — Я хотел, чтобы было не так больно. — Я знаю, но если тебе придется делать это снова и снова на одном и том же больном месте, это просто… — Джебом прерывает свою речь с разочарованным вздохом. — Просто сделай это. На этот раз заставь меня истекать кровью. Джинён водит кончиком пальца вокруг ранки, оставшейся на коже. — Хорошо. Я… хорошо. Когда на этот раз Джинён касается губами его плеча, дыхание становится ровнее. Когда кусает… Он не может сдержать ни звука. На этот раз боль усиливается после таким решительных действий, но жжение пропадает, как только зубы Джинёна прокусывают участок кожи, и он чувствует, как что-то совершенно чужеродное обрушивается на него, к чему он никогда не мог бы себя подготовить. От губ принца на плече исходит что-то вроде тепла, его зубы острые, а язык горячий и влажный. От всего этого тепло распространяется по телу, стекая по позвоночнику и сворачиваясь внизу живота… Он слышит отчаянные вопли и думает, что они, должно быть, исходят от Джинёна, должно быть, но затем он чувствует ответное рычание на своей коже и по всему телу, и если это Джинён, то… Скулёж исходит именно от Джебома. Ему должно быть стыдно. Он должен чувствовать отвращение и страх и многое другое, но вместо этого он чувствует… Боже, он чувствует себя хорошо. Он хочет вновь раствориться в прикосновениях Джинёна, хочет попросить его вонзить зубы глубже, хочет почувствовать руки Джинёна, удерживающие его на месте, когда он делает то, о чем Джебом его просит… А потом всё исчезает. Тепло исходящее от Джинёна у него за спиной, острая боль от укуса, ощущение, что его держат близко и крепко, даже если единственной точкой соприкосновения между ними был рот принца его плече. У Джебома есть всего секунда, чтобы собраться, прежде чем появляется новое ощущение, нежное и влажное. Неожиданность этого заставляет его вздрогнуть, и он отрывается от Джинёна, грубо стягивая майку обратно, пытаясь прикрыться. — Что это было? — спрашивает он, морщась от того, каким тонким и задыхющимся звучит его голос. — Я просто… Марк сказал, что это помогает заживлению, — говорит Джинён, уставившись в пол. — Если ты меня лизнешь? — недоверчиво спрашивает Джебом. Он слышал об этом раньше, но это кажется слишком — позволить альфе зализывать его раны, потому что он просто не может позаботиться о себе сам. Это животное начало, с которым Джебом не хочет мириться. Опять же, не была ли его реакция на укус животной? Он всё ещё чувствует себя потрясённым, как будто его вырвали из сна (или, может быть, из кошмара) и вернули в реальность. Его тело бьётся от фантомных ощущений, адреналина и чего-то, что он отказывается признавать. — Я просто хочу, чтобы тебе было не так больно, — тихо говорит Джинён. — Я просто хотел помочь… — Ты сделал достаточно, — хрипит Джебом, и он не может сказать, то ли его разум, то ли пульс учащается. Глаза Джинёна встречаются с его. Эмоции борются на лице, и сейчас он кажется более открытым, чем когда-либо. Джебом видит в нём обиду, беспокойство, разочарование. Он уже видел всё это по отдельности, и теперь может заметить скрытое течение чего-то ещё, что сопровождает их, скрытое в блеске глаз, в жёсткой хватке плеч, напряженном сухожилии на шее. Глаза Джебома опускаются на его руки, которые он осторожно сложил перед собой. Слишком осторожно. — Тебе это понравилось, — обвиняет Джебом, обнимая самого себя и пятясь назад. — Тебе… тебе понравилось, ты, наверное, это планировал… — Что? — шипит Джинён. — Это чушь собачья, Джебом. Ты несправедлив. — Посмотри на себя. — Джебом грубо жестикулирует в сторону его промежности, чувствуя лишь смутный прилив вины за то, как покраснели уши Джинёна. — Ты в полной готовности, не так ли? Почему бы тогда просто не пойти и не взять ещё, раз тебе явно не хватило… — О, как будто у тебя есть место для разговоров, — огрызается Джинён. — Посмотри на себя, прежде чем говорить что-то, о чём потом пожалеешь. Джебом собирается унизить и оскорбить своего жениха — нет, мужа — нет, пару — когда он понимает, почему Джинён сказал то, что сказал. Он не мог понять это странное ощущение тепла, разливающегося по телу, поскольку никогда не испытывал его от чего-то вроде прикосновения к спине, но теперь всё встало на свои места. Не то чтобы он мог отрицать это, даже если бы захотел, во всяком случае, не с тем, каким тяжёлым и полным висит член между его ног. Но хуже знакомой упругости является то унизительное пятно, которое ощущается мокрым скольжением между бёдрами каждый раз, когда он двигается. Раньше он ощущал это только однажды и сразу почувствовал тошноту, как только воспоминания ожили вновь. И вот он. Стыд, который Джебом должен был почувствовать во время укуса, а не жгучее, ноющее удовольствие, сделавшее с ним это. Он не может сказать, ненавидит ли он то, насколько хорошим был укус, или факт того, что его тело отреагировало таким специфическим образом больше. В любом случае, всё, что он может сейчас сделать, это ещё больше замкнуться в себе и попытаться скрыть свой стыд. Такое ощущение, что скрыть это невозможно. От пылающих щёк до выпуклости в промежности и влажности, которая, как он чувствует, начинает просачиваться сквозь брюки. Он чувствует себя так, словно его раздели и заклеймили — и в каком-то смысле, разве это не так? Укус на его плече пульсирует. Боже, он всё ещё чувствует на себе обжигающий жар рта Джинёна и разрывается надвое между затяжной потребностью, гудящей в его теле, и мгновенным отвращением, которое он испытывает при мысли о том, что теперь он помечен и принадлежит кому-то. — Я не… я не… — срывающимся голосом шепчет Джебом. Негодующая ярость, которая обрушилась на него красной дымкой, отступает, даже когда он пытается ухватиться за неё. По крайней мере, это знакомое чувство. Легче злиться, чем бояться. Но, боже, Джебом напуган. Джинён не приближается, внимательно оценивая его на расстоянии. — Никто из нас не хотел… так реагировать, — наконец говорит он. — И если ты хочешь, чтобы я поверил тебе, ты должен поверить мне. Джебом сдерживает ответ, вертящийся на кончике языка — мне ни черта не нужно делать, если я не хочу — и прижимает подбородок к груди, что могло сойти за кивок. В этот момент Джинён делает один неуверенный шаг ближе, приподняв одну руку, словно приближается к загнанному в угол животному. Другая остаётся перед ним в жесте настолько детском, настолько неуместном, что Джебому почти хочется посмеяться над этим, но последствия этого, ожидания, которые приходят вместе с этим, заставляют любой юмор, который он может найти в этой ситуации, увядать. — Джебом, дай мне взглянуть, — говорит он. — Я просто хочу позаботиться об этом, это меньшее, что я могу сделать… Мысль о том, что Джинён смотрит на его голую кожу, касается руками, вызывает у Джебома отвращение. — Нет, — отвечает он, судорожно покачивая головой. — Я просто… я просто хочу отдохнуть. Пожалуйста, дай мне отдохнуть. Джинён вздыхает с притворным сожалением. — Только это, прежде чем ты ляжешь спать. Пожалуйста. Джебом настороженно смотрит на него, когда тот поворачивается к нему спиной. Он роется в ящике тумбочки, прежде чем замахнуться чем-то на парня, заставляя его вздрогнуть. Но это всего лишь бинты и баночка с мазью, явно приготовленные именно для этого. — Стоит ли мне вообще спрашивать, позволишь ли ты мне помочь наложить его тебе? — смиренно спрашивает Джинён. — Я и сам могу, — немедленно настаивает Джебом, бросаясь вперёд ровно настолько, чтобы выхватить предметы из его рук, прежде чем снова отступить на безопасное расстояние. Джинён прикусывает губу, похоже, он хочет что-то сказать, но передумывает. Он, вероятно, просто благодарен, что Джебом перестал бросаться в него обвинениями. — Вот, пока ты это делаешь, я поправлю кровать. Кровать, которую они должны будут делить. Свадебное ложе, как подсказывает разум Джебома, со всем, что к нему прилагается. «Нет, «— повторяет он, на этот раз более отчаянно. Он обводит взглядом всю комнату, пока не замечает диван, стоящий вдоль стены, изобилующий плюшевыми подушками и, самое главное, находящийся не слишком близко к кровати. Он указывает на неё, прилагая усилия, чтобы рука не дрожала. — Я буду спать там. На этот раз Джинён колеблется. — Тебе будет удобно? — Удобнее, чем на кровати, — отвечает он. Джебом видит, как тот сжимает челюсти и как напрягается его горло, когда он сглатывает. — Я вижу. Ну что ж. Думаю, я не собираюсь останавливать тебя. Джебом не знал, что на это ответить. По крайней мере, его мозг не придумает ничего, что не положит начало новой битве. Поэтому вместо того, чтобы что-то сказать, он направляется к дивану, делая вид, что не ощущает, как глаза супруга прожигают дыру в его спине. С другой стороны, может быть, это просто метка. Чёрт, это больно. Он старается, чтобы всё это не повлияло на него — жгучая боль в спине, тяжёлое молчание между ними, то, как увеличивающееся расстояние между ним и его партнёром заставляет его болезненно осознавать глубоко укоренившуюся боль из-за… чего-то. Он отбрасывает все мысли и садится на диван. Теперь он столкнулся с новым препятствием: как именно перевязать рану, до которой он не может дотянуться, не говоря уже о том, чтобы увидеть. Ему удаётся нанести на неё немного мази, или, по крайней мере, рядом, сгибаясь пополам, шевеля жирными пальцами по спине и молясь, чтобы получилось покрыть большую часть раны. Однако когда дело доходит до перевязки, он останавливается. У него нет реального способа справиться с этим, поскольку это сделать просто невозможно, не увидев места укуса. Джебом подпрыгивает, когда раздаётся голос Джинёна, тихий в большом пространстве комнаты. — Ты уверен, что не хочешь, чтобы я помог? — Да, — упрямо отвечает он. — Уверен. — И, возможно, ему ещё нужно поработать над своей злобной чертой, над своим желанием всегда упираться и доказывать свою точку зрения, потому что вместо того, чтобы перевязать рану должным образом, он засовывает запутанный комок марли под майку, пока не начинает чувствовать, как она щекочет больную кожу вокруг метки. Он практически слышит, как Джинён закатывает глаза, но молчит. Наконец-то. Позаботившись о своей ране, Джебом позволяет себе лечь на диван, на долю секунды задумываясь, стоит ли оставлять спину незащищенной от Джинёна или заставить себя встретиться с ним лицом к лицу, когда он не хочет ничего, кроме как спрятаться. В конце концов, он ложится на спину, хотя каждое движение натягивает кожу вокруг раны, заставляя стиснуть зубы от боли. Он упорно закрывает глаза. Он будет так спать, даже если его тело пытается восстать против него. Он снова слышит вздох Джинёна, прежде чем он начинает шаркать по комнате. Принц не подходит к дивану настолько, чтобы Джебом мог ощущать себя достаточно нервным, чтобы приоткрыть глаза. — Джебом, — тихо зовёт он, словно неуверенный, спит тот или нет. Джебом же продолжает притворяться спящим. Он уже достаточно наговорился с ним, чтобы продержаться довольно долго, по крайней мере, до следующего утра. Теперь шаги стали ближе, но они ничем не отличаются от того, как Джинён передвигался раньше, не то чтобы он пытался подкрасться к Джебому или избежать того, чтобы его поймали. Джебом почти бросает это занятие, когда чувствует, как что-то оседает рядом с ним на край дивана, но ему удаётся сохранять спокойствие с помощью какой-то ранее неведомой силы. Когда лёгкий вес перекатывается по его талии и туловищу, Джебом понимает, что это одеяло. Это та же самая толстая шерсть, которая покрывала кровать в его предыдущих покоях, защищая от суровой зимы Серисейла. Он чувствует себя немного глупо из-за того, что не попросил его, прежде чем притвориться спящим. Он думает, что это всё, но Джинён не двигается, так и сидя рядом. Это вынуждает Джебома занервничать, но он остаётся неподвижным. Если тот попытается что-нибудь сделать, он будет к этому готов. — Знаешь, — начинает Джинён, — ты не очень хороший актёр. — Только тогда Джебом слышит его шаги, удаляющиеся в сторону кровати. На сей раз другой стыд обрушивается на него, отдельно от метки и всего, что его окружает. Несмотря на тяжелое одеяло, старательно накинутое на него, Джебом лежит замёрзший, и это не имеет никакого отношения к свистящему снаружи ветру.