-
— Я выхожу на улицу, — упрямо говорит Джебом, натягивая толстые шерстяные носки на икры. — То, что какой-то болтливый слуга говорит, что я этого не делаю, ещё не значит, что это правда. Он разговаривает с пустой комнатой — о чём-то, о чём не хочется размышлять слишком глубоко, — но он получает ответ, никак его не ожидавши. Сначала он думает, что ему просто кажется, но резко подняв голову, чтобы осмотреть комнату, он слышит это снова — тихое, но безошибочное мяуканье. — Нора? — Произносит он, с трудом веря в свою удачу. Она благодарно мяукает и направляется к нему. Она подходит к нему так же, как всегда, царственно и неторопливо, и он улыбается при виде её. — Ну, разве ты не становишься красивее с каждым днём? — говорит он, обхватывая её голову и потирая большим пальцем за ухом. — Рад снова тебя видеть. Я провожу слишком много времени с непослушными подростками, и это подрывает мое здравомыслие. Нора жалобно мяукает. — Нет, это совершенно нормально — разговаривать с кошкой, — настаивает Джебом. — Я не осуждаю тебя за то, что ты в прошлом ела крыс, так что и ты не можешь осуждать меня. Нора не оправдывает себя ответом, вместо этого выскальзывает из-под его руки, как масло на поверхность воды. — Куда ты пошла? — спрашивает он, поспешно натягивая ботинки поверх носков, шнуруя их так быстро, как только позволяют его пальцы. — Надеюсь, ты не доставила слишком много хлопот, пока я был занят. Она направляется на выход из комнаты, изящно взмахивая хвостом, и он спрыгивает с кровати, хватая плащ с вешалки у двери, быстрее следуя за ней. — Ты ведь не злишься на меня за это? — спрашивает он, спускаясь за ней по винтовой лестнице. — Мне жаль, если тебе вновь пришлось есть крыс вместо человеческой пищи. Хотя, наверное, для тебя так будет лучше. Она определённо могла бы спуститься по лестнице и потерять его из виду, если бы захотела, так что ему хотелось бы думать, что его извинения работают. Она удивляет его тем, что останавливается на участке у входа в библиотеку и ходит кругами перед двойными дверями, громко и бесконечно мяукая. — Что ты здесь хочешь, а? — Джебом смеётся, присаживаясь перед ней на корточки. — Я не думаю, что кошке нужны книги, если только ты что-то от меня не скрываешь. Что ещё тебе может понадобиться в… Он чуть ли не выпрыгивает из кожи, когда дверь перед ним распахивается. Голова наполняется иррациональными мыслями — призраки, демоны, ведьмы — но когда он смотрит вверх, всё, что он видит, — это второй сын, смотрящий на них обоих с весёлым выражением лица. Ёнхён, — вспоминает он. Тот, с яркой улыбкой и мягкими манерами, тот, в котором, кажется, нет ничего, кроме мягкости, несмотря на резкость его черт. — Я вижу, ты познакомился с нашей местной принцессой, — говорит Ёнхён, когда Нора бросается к нему и, громко мурлыча, вьётся между его голенями. Он одаривает Джебома усмешкой, которую тот, вероятно, расценил бы как угрозу со стороны любого другого альфы, но только не от него. Этот кажется слишком искренним и милым. — Мне было очень интересно, куда она всё время убегала последние несколько недель. — БэмБэм сказал, что она просто ловит крыс на кухне, — еле слышно говорит Джебом, застигнутый врасплох неприятным сочетанием неожиданной встречи с почти незнакомым человеком и беспокойства, что он, возможно, случайно украл кошку своего деверя. — О, она ловила, — уверяет Ёнхён. — Я иногда навещал её, но в последнее время давно её не видел. И вот она, с самым новым членом нашей семьи. — Он наклоняется, чтобы почесать её за ушами, и та ластится на его прикосновение. «Предательница», — думает Джебом. Нора выглядит слишком довольной собой. — Очевидно, она перестала хотеть питаться крысами, когда попробовала настоящую еду, — признается Джебом. — Тогда БэмБэм сказал, что я могу просто оставить её у себя. Я не видел её с… со свадьбы. Ёнхён любезно соглашается, просто говоря: — В замке есть и другие кошки, которые могут ловить крыс. Я уверен, это не будет иметь большого значения в общем плане. — Ага, — отвечает Джебом, испытывая облегчение от того, что его единственное утешение не будет осуждено королевской семьёй. — По-моему, для библиотеки ты слишком тепло одет. — Ёнхён указывает на его плащ и ботинки. — Я планировал отправиться в сад, пока Нора не привела меня сюда, — отвечает Джебом. — Нора? — Ёнхён приподнимает брови. — Она, — Джебом кивает в сторону кошки, о которой идёт речь. При упоминании её имени Нора мяукает и возвращается к нему, беспощадно терясь о его ноги. — Знаешь, я не должен тебя прощать, — сурово говорит он, но затем Нора поворачивается и бодается лицом в шнурки его ботинок, и он чувствует, как его сердце тает. — Что ж, ты ведешь жёсткую сделку, но, думаю, я оставлю это без внимания. Внезапно Джебом вспоминает, что они с кошкой не одни, и хотя сама она, возможно, не возражает против его привычки разговаривать с ней как с человеком, другие люди могут найти это немного странным. Он вскидывает голову, чтобы вновь посмотреть на Ёнхёна. Принц просто улыбается им, забавляясь, но не насмехается. — Ты ей ужасно нравишься, не так ли? — Я очень на это надеюсь, — говорит Джебом, застенчиво потирая затылок. — Я имею в виду, учитывая, сколько я её кормлю. Ёнхён смеётся. — Думаю, у любого существа есть слабость ко всем, кто испытывает слабость к ним. Включая людей. — Ага, — отвечает Джебом, стараясь не думать о том, как легко он в последнее время общался с Югёмом и БэмБэмом. Слабые места — это не то, с чем ему нужно иметь дело, когда последствия полового созревания уже сделала его достаточно слабым. Вместо этого он сосредотачивается на Норе. — Или, может быть, дело действительно только в сосисках. Когда он снова поднимает глаза, Ёнхён задумчиво смотрит на него. — Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе в саду? — резко предлагает он. — Я собирался сегодня поупражняться, и, возможно, заодно и познакомлюсь с тобой. Его глаза полны такой надежды, что Джебом ловит себя на том, что кивает, даже не осознавая этого. Чёрт возьми, с каких это пор Им Джебом стал таким угодником людям? Теперь это его жизнь, в отчаянии думает он, когда Ёнхён широко ему улыбается. Бесконечно преследуемый доброжелательными назойливыми людьми. Когда они входят в сады, первое, что шокирует Джебома, — тот факт, что Югём не лгал о таянии снега. По какой-то причине Джебом предположил, что Сейрисейл покрыт снегом целую вечность, и что здесь трудно ориентироваться и так непростительно холодно. Зимой Серисейл кажется довольно подходящим для обстоятельств, при которых он сюда прибыл, — поистине мрачная судьба для изгнанного принца. Однако теперь колючие изгороди, окружающие сад — не единственное из зелёного и живого. Земля, наконец, оттаяла настолько, что сквозь неё пробиваются крошечные травинки, нежные и неуверенные, но прекрасные в своей яркости. Джебом старается придерживаться пути, по которому их ведёт Ёнхён, чтобы не раздавить их ногами. Когда его взгляд падает на искривлённое старое вишнёвое дерево — его дерево, думает глупая собственническая часть его мозга, — он почти не узнает его. Вместо бесплодных ветвей, на которые он забирался, чтобы избежать Хакёна месяц назад, появились листья и почки, украшающие дерево всплесками жизни и цвета. Бутоны ещё не распустились, плотно прижавшись друг к другу, словно прячась от лучей солнца. Даже солнце изменилось за то время, что Джебом заперся в замке. Вместо резкого зимнего света, белого и острого, теперь он кажется более мягким. Это не похоже на безжалостное летнее солнце, что палило на него в Солуне в это время года. Кажется, будто оно целует его щёки с теплом, достаточным, чтобы снять тот холодок, всё ещё пронизывающего воздух. Он запрокидывает голову и принимает его в себя. Нежный шелест ветра в его волосах, лёгкий аромат цветов, еле слышный хруст камней на тропинке под его ногами, тепло, которое он чувствует, впитывается в тяжёлый плащ, который ему одолжили. Спокойствие. Именно то, что ему было нужно после того, как последние месяцы его жизни превратились в какофонию, от которой в голове его стоит бесконечный звон. Конечно, королевская семья Серисейла, похоже, не особо заботится о том, чтобы оставить Джебома в минуты покоя. Ёнхён удовлетворённо вздыхает. — Прекрасный день для прогулки, не правда ли? — Ага, — неуверенно отвечает Джебом. — Солнце действительно существует здесь. Кто знал? Ёнхён смеётся, вероятно, громче, чем заслуживает эта шутка. — Зима — не твоя стихия? Он морщит нос при воспоминании о пронизывающем холоде, когда он впервые приехал сюда. — Можно сказать и так. — Поначалу Дже тоже было ужасно трудно привыкнуть к здешним зимам, — выдаёт Ёнхён. — Дже? — В сердце Джебома вспыхивает надежда при упоминании прозвища, которое он иногда использовал, обращаясь к Ёндже, даже не понимая, на что надеясь. Может быть, это была не столько надежда, сколько инстинктивная реакция, на самом деле. — Моя пара, — поясняет Ёнхён. — Он тоже с юга, хотя, по-моему, не так далеко, как ты. Но он жил прямо на воде, так что там было хорошо круглый год. Когда он приехал сюда… — Ёнхён прерывает фырканье, качая головой с ласковым весельем в глазах. — Ты не поверишь, как много он жаловался. Серьёзно, нам повезло, что я стою здесь сейчас, учитывая, как сильно он пытался отморозить мои голени своими ногами-ледышками в первую зиму. Джебом чувствует, как инстинктивно улыбается заразительно добродушному юмору Ёнхёна. — Полагаю, он уже привык к этому? — О, боже, нет. Хотелось бы, — смеётся принц. — Ты можешь забрать мальчика из солнечной страны, но ты не можешь забрать солнечную страну из мальчика. — Он смотрит на Джебома, и взгляд его становится нежным от сочувствия. — Разве Джинён не согрел тебя достаточно прошлой ночью? Не обижайся, но ты выглядишь… Ну, ты выглядел лучше, и я тебя почти не видел. — Я… он… — Джебом заикается, пытаясь понять, что он хочет сказать. Ёнхён кажется заслуживающим доверия, но, в конце концов, он брат Джинёна и Хакёна и, вероятно, имеет глубины, которые Джебом даже не может надеяться предвидеть. Он понятия не имеет, сколько из того, что он говорит принцу, будет передано другим братьям. Он продолжает: — На самом деле согреться не было проблемой. — Значит, что-то ещё не так? — с любопытством спрашивает Ёнхён. «Будь проклята королевская семья Серисейла и их жуткая проницательность», — думает Джебом. Это почти заставляет его скучать по дням, когда его собственный отец легко игнорировал любые эмоции, открыто отражавшиеся на лице Джебома. Почти. — Просто метка, ты же знаешь. — Он пожимает плечами, а затем морщится, когда болезненное движение натягивает нежную кожу под слоями одежды. Ёнхён хмурится. — Разве Джинёни не позаботился об этом должным образом? — Почему все продолжают об этом спрашивать? — Рявкает Джебом. — Почему мое благополучие всегда имеет какое-либо отношение к Джинёну? Ёнхён останавливается посреди тропинки, и Джебом неохотно следует его примеру, не желая показаться грубым. — Ну, это он тебя укусил, — медленно произносит Ёнхён. — И должен сказать, слюна альфы действительно помогает процессу заживления, по крайней мере, из того, что я слышал. Не говоря уже о том, что если он не заботится о тебе, он не выполняет свою роль твоей пары. — Ты имеешь в виду его роль в качестве моего альфы, — коротко говорит Джебом, ощетинившись от предположения, что ему нужен кто-то ещё, чтобы заботиться о нём. — Нет, — отвечает Ёнхён, хмуря брови. — Ни один из супругов не должен позволять своему партнёру страдать. То есть, я говорю, Джей — бета, но мы оба несём ответственность друг за друга, понимаешь? И Хакён и Тэгун — оба беты, так что дело не в том, что Джинён — твой альфа, а просто… это партнёрство, понимаешь? — Подожди секунду. — Джебом пытается заставить свой мозг формулировать предложения после того, как информация, которую выдал ему Ёнхён, заставила все его мыслительные процессы резко приостановиться. — Ещё раз. Что ты только что сказал про Хакёна? Ёнхён приподнимает бровь. — Он и Тэгун оба беты? — Но… — Джебом с трудом подыскивает слова. — Хакён? Разве не альфа? — Господи, нет, — Ёнхён выглядит ошеломлённым. — Разве он и так не достаточно страшен как бета? Можешь ли ты представить его с альфа-гормонами? — Я думал, что он был так ужасен, потому что он альфа, — признаётся Джебом, всё ещё пытаясь осознать это откровение. — Я имею в виду, он такой… такой… — Такой? — сочувственно спрашивает Ёнхён. — Он просто на своём уровне. Мы все выросли с этим, но, вероятно, незнакомых людей это раздражает. — Я думал, что не могу почувствовать его запах только потому, что он связан, — бормочет Джебом. Он чувствует, как его щёки краснеют от смущения, когда вспоминает, как он назвал Хакёна альфой ему в лицо, и как Хакён смеялся над ним, не потрудившись его поправить. — Но он… как? — Это действительно так шокирует тебя? — удивленно спрашивает Ёнхён. — Да, — решительно говорит он. — Как может быть иначе? Даже мой отец думал, что вы все альфы… Ёнхён пожимает плечами. — Люди склонны считать, что, поскольку все мы — альфы, тот, кто должен унаследовать трон, тоже должен быть альфой. — Но почему он сохраняет свой титул наследного принца? — спрашивает Джебом, напоминание раздражает его изнутри. Это несправедливо. — Ну, что ж. — На этот раз настала очередь Ёнхёна выглядеть смущённым, почёсывая затылок и глядя в землю. — Мой отец однажды спросил меня об этом, когда впервые стало ясно, что я альфа. Он спросил, хотел бы я вместо него унаследовать корону. Но я никогда этого не хотел, понимаешь? «Нет, не совсем», — хочет сказать Джебом, представляя себя на месте Ёнхёна. Но потом он думает о Ёндже — втором сыне, ярком и милом, без жажды власти или долга. Он неохотно говорит: — Да, я понимаю. — Плюс, — добавляет Ёнхён, — можешь ли ты представить, каково это, бросать вызов Хакёну прямо на трон? У тебя должны быть стальные шары. Я сам как настоящая сталь, я рос в спарринге с Хакёном, и, честно говоря, этот человек не ведёт себя хорошо. Джебом почти задыхается от смеха, разрывающегося в его груди. — Да, он произвёл на меня именно такое впечатление. — Он за своё место волосы любому вырвет, — мрачно говорит Ёнхён. — Он и Джинён. Это должно напугать Джебома, думает он. Упоминание о том, что его пара — кто-то, кто не сражается честно, кто дерёт за волосы и играет грязно — это должно привести его в ярость. Вместо этого в его голове возникает образ крошечного Хакёна и ещё более крошечного Джинёна, шлепающих друг друга и громко скулящих, и он обнаруживает, что улыбается этой мысли. — С другой стороны, — говорит Ёнхён слишком невинно, — ты, вероятно, знаешь всё о Джинёне и таскании за волосы. — Прошу прощения? — Джебом справляется, несмотря на то, что ему ужасно хочется крикнуть что, чёрт возьми, это должно значить? в лицо Ёнхёну. — О, ничего, — говорит принц, изображая бесхитростное добродушие. Может быть, он всё-таки не так уж сильно отличается от своих братьев. — Хотя, должен сказать, не ожидал увидеть обоих молодожёнов так скоро. Я знаю, что мы с Дже не появлялись в течение нескольких дней, а Джексон и Марк были просто неприличны по этому поводу… — Мы… мы не делали этого, — говорит Джебом. Мысль о том, что Ёнхён — и все остальные в замке, вероятно, — думают, что Джебом и Джинён провели свою первую брачную ночь вместе, делая бог знает что, заставляет его хотеть спрятать своё лицо в ладонях. — О… — Ёнхён поднимает брови. — Я знал, что у тебя были опасения, — огромное преуменьшение, по мнению Джебома, — но я думал, что метка могла… ускорить процесс. Джебом не может с этим поспорить. Тот факт, что, несмотря на беспокойство, его тело так сильно отреагировало на укус, заставляет его задуматься, как бы он вёл себя, если бы его не мучило столько забот. — Джебом, — нерешительно говорит принц. — Ты же знаешь, что Джинён не причинит тебе вреда, верно? Он пожимает плечами. — Только потому, что он говорит так, ещё не означает, что он этого не сделает, верно? Ёнхён нахмурился. — Что сделает? — Я… — Джебом замолкает, ломая голову в поисках примера. — Я не могу придумать ничего конкретного, — наконец признаётся он, чувствуя себя немного смущённым. Ему нравится думать, что он, по крайней мере, прилично умён, но то, что его застукали без ответа, заставляет его чувствовать, что он вновь стоит перед своим отцом, молодым и маленьким. — Я думаю, это не одно и то же. Просто… как альфы относятся к омегам, понимаешь? — Нет… правда, нет? — отвечает Ёнхён. — Я сделал тебе что-нибудь, что причинило тебе боль, о чём мне следовало бы знать? — Нет, ты… это не то, что я пытаюсь сказать, — поспешно говорит Джебом, не желая обидеть единственного члена королевской семьи, с которым он не чувствует себя в разногласии. Ёнхён мычит в знак признательности. — Джинён знает? — Знает что? — Спрашивает Джебом. — Что ты себя так чувствуешь? — Ёнхён с любопытством склоняет голову набок. — Ты говорил с ним о том, что ты чувствуешь? Джебом бледнеет даже при мысли о том, что он станет ещё более уязвимым для Джинёна, чем уже есть. — Какого чёрта я должен это делать? Ёнхён только смеётся. Джебом возмущённо смотрит на него. — Что тут смешного? — Требовательным тоном спрашивает он. — Итак, позволь мне уточнить, — начинает Ёнхён. — Ты хочешь, чтобы он принял во внимание то, что ты чувствуешь… — Я имею в виду, я бы выразился по-другому, — прерывает Джебом. То, как Ёнхён выражается, делает действия Има раздражительными и незрелыми, что… Джебом не хочет об этом думать. — Как бы ты тогда выразился? — Спрашивает Ёнхён, и теперь это звучит слишком забавно. — Он просто… я хочу… — Джебому не хватает слов, чтобы выразить все свои мысли. — Я не хочу быть здесь, — заканчивает он. Как только слова срываются с его рта, он съёживается от того, насколько по-детски они звучат. — И я не хочу быть замужем за каким-то альфой, который не понимает, что такое жизнь омеги. — Однако это вряд ли помогает, и Джебом остаётся встревоженным. Что, чёрт возьми, случилось с его навыками ведения дебатов после подготовки к международной дипломатии? — Что ж, хорошо, — говорит Ёнхён. — Во-первых, похоже, что ты всё ещё злишься на саму ситуацию. — Серьёзно? — сухо спрашивает Джебом. — Что могло натолкнуть тебя на эту мысль? — Назову это внутренним чутьем, — говорит Ёнхён с легкой улыбкой, и Джебом не может удержаться от фырканья. — Но всё же… Я думаю, ты не ответил на мой предыдущий вопрос. Он знает? — Должен, — настаивает Джебом. — Если нет, тогда… — Тогда ты должен сам ему сказать, — говорит Ёнхён. Несмотря на мягкость его голоса, в словах есть твёрдость, заставляющая Джебома закрыть рот. — Как он может знать, если ты ему не скажешь? — Я… — Джебом стискивает зубы, его челюсти болезненно сжимаются от разочарования. Он не уверен, в Ёнхёне или в себе самом. — Почему я должен быть тем, кто скажет ему? — Потому что ты этим расстроен, — говорит Ёнхён с легкой кривой улыбкой. — И я думаю, что Джинённи, вероятно, тоже расстроен этим. Хотя бы потому, что ты, кажется, не хочешь ладить с ним, и… ну, Джинён на самом деле не привык, чтобы кто-то его недолюбливал. — Может, ему стоит научиться справляться с этим, — глупо отвечает Джебом, но даже когда он говорит это, он чувствует, как сомнение крадётся в уголках его разума. — Ты не был бы очень счастлив, если бы я сказал тебе, что ты должен просто научиться справляться с тем, что альфы заставляют тебя чувствовать, не так ли? — возражает Ёнхён. Джебом открывает рот, желая сказать, разве не такова жизнь омеги? Но осознаёт, что принц не так отреагировал на этот разговор. В предлагаемых им решениях ничего не говорилось о том, что Джебом подчиняется ожиданиям и принимает свою роль с опущенной головой. Он проглатывает свои слова и снова задумывается. — Да, — наконец говорит он. — Не был бы. Ёнхён пожимает плечами, жест небольшой, но окончательный. — Остаток жизни — слишком долгое время, чтобы злиться на кого-то, — говорит он. — Спасибо за прогулку, Джебом-а. Думаю, это было нужно нам обоим. Ёнхён поворачивается на каблуках и направляется обратно по тропинке к замку. Джебом же смотрит на сады, растаявший снег и жизнь, затаившую дыхание под поверхностью, новыми глазами.-
Остаток дня Джебом проводит в саду. Ему есть над чем поразмыслить после разговора с Ёнхёном, и он считает, что именно этот принц — самый приятный из всех братьев. Джебом думает, что его мозг может просто спонтанно воспламениться, если ему придётся вновь разговаривать с Хакёном или, не дай бог, с Джинёном. Джинён. Всё всегда возвращается к этому. Всё всегда возвращается к нему. Независимо от того, как сильно Джебом пытается избежать его или оттолкнуть, он обнаруживает, что просто кружит вокруг альфы в центре всего этого. Но, может быть, возможно, дело не в нём. Или, по крайней мере, не только в нём. Как он может знать, если ты ему не скажешь? Слова эхом разносятся в его голове, даже когда солнце начинает садиться, оставляя Джебома во власти ранней весенней стужи. Он не может отбросить их, не может помешать им разрушить основы реальности, которую он начал воспринимать с тех пор, как прибыл в Серисейл. Заходящее солнце кажется смертным приговором, гильотиной, слишком быстро падающей к горизонту. Теперь ему ничего не остается, как вернуться в замок и встретиться лицом к лицу со своей судьбой. По крайней мере, думает он, пытаясь плотнее закутаться в плащ от ночного ветра, в замке будет тепло, даже если всё остальное пойдет не так, как надо. Ноги ведут его вверх по лестнице, мимо библиотеки, выше в башню. Это путь, который он смутно помнит после свадьбы, но сейчас он вызывает гораздо более яркое воспоминание — тёплый, сладкий аромат, который соблазнил Джебома в его первую ночь перед тем, как Хакён спустился по этой самой лестнице. Он, должно быть, навещал Джинёна, только что вернувшись из поездки, в его покоях (теперь уже их покоях, думает Джебом, и эта мысль заставляет его желудок делать медленное, странное сальто). «Это не просто воспоминание», — понимает Джебом. Запах здесь, прямо сейчас, усиливается с каждым его шагом. Даже если бы он забыл дорогу обратно в их комнаты, он смог бы следовать за запахом, который теперь ведёт его, как маяк в темноте. Он с трудом сглатывает, когда реальность встречи с Джинёном вновь поражает его. Одно дело абстрактно понимать, что ему нужно, по крайней мере, начать делать крошечные шаги, чтобы заставить Джинёна его понять. Совсем другое — заставить свои ноги подниматься по ступеням лестницы, переступая одну за другой, даже когда его сердце так сильно колотится в горле, что он не знает, сможет ли выдавить хоть одно слово. Когда он добирается до их покоев, дверь распахивается, и появляется Джинён, сидящий на кровати, выглядящий моложе и беззаботнее, чем он был с того дня, как Джебом его встретил. Глаза Има сразу же следуют за линией руки принца вниз, к… Что ж. Джебому больше не чему удивляться. Нора поворачивается на спину на кровати, мурлыча достаточно громко, чтобы Джебом удивился, что балдахин не витает вокруг неё и Джинёна. Он хмуро смотрит на кошку, но чувствует, как морщины на его лице смягчаются, когда он замечает, как Джинён смотрит на неё. Принц улыбается, показывая ту драгоценную морщинку под глазами, которая убирает годы с его лица, и его пальцы игриво танцуют перед лицом Норы, позволяя ей лениво шлёпнуть его по руке, прежде чем он погладит её по голове. Однако при звуке открывающейся двери Джинён сразу же напрягается, резко отдёргивая руку. Нора издаёт недовольное чириканье. Когда она понимает, что больше не привлечёт к себе внимания, она сворачивается калачиком на краю кровати напротив принца, словно ему на зло, вне досягаемости. Джебом стоит, застыв на месте, не зная, что делать перед лицом этой домашней сцены, с которой он столкнулся. Нора пристально смотрит на него своими голубыми глазами и мяукает, лениво помахивая хвостом. «Не испорти все это», — представляет себе Джебом её слова. Он видит безмолвную форму своей пары, сидящей на кровати. Никакого давления, конечно. Джебом делает глубокий вдох, собираясь с духом, и отваживается войти, закрывая за собой дверь. Между ними повисла тяжёлая тишина, Джебом стоит чуть в стороне от двери, а Джинён на кровати, словно чего-то ждёт. Единственный звук — его тихие шаги, когда он, наконец, начинает двигаться. «Это ничем не отличается от обычных шагов», — говорит он себе. Одна нога перед другой. Единственный выход из этой ситуации — пройти через неё. Прежде чем он будет готов к этому, он встаёт рядом с кроватью, достаточно близко к Джинёну, чтобы запах его был неизбежен, приторно сладкий и пьянящий. Он не может сказать, становится ли он сильнее или Джебом просто стал более чувствительным из-за метки, но в любом случае он ощущает то, как запах проникает в его сознание, делая его более подавляющим, но в то же время более тусклым, заставляя голову чувствовать себя приятно толстой, словно она была завернута в тёплую вязаную ткань от холода Это мешает, учитывая, с каким разговором он сюда пришёл. — Джинён, — выдавливает он сквозь стиснутые зубы. Ответа не последовало. Джинён ведёт себя так, будто Джебом ничего и не произнёс, несмотря на заметное напряжение вокруг его глаз, когда он смотрит в пол. — Я… не осознавал, — слова его звучат неестественно и неловко, — что оставляю тебя в неведении. Джинён разражается смехом, безрадостным и резким. — Ну, полное игнорирование, должно быть, невероятно хорошо работало на тебя в прошлом, что ты даже не заметил этого. — Я не… это никогда не было проблемой для меня раньше, — говорит Джебом, заставляя свой голос оставаться тихим и спокойным. Какая-то его часть немедленно реагирует на вызов, скрытый в словах и тоне Джинёна, но он изо всех сил старается держать себя в руках. — О, приятно знать, что у тебя за спиной нет череды неудачных браков, — язвит принц. — Я… я не это имел в виду, — отвечает Джебом, чувствуя, как его гнев нарастает, несмотря на все усилия. — Ты знаешь, что я не это имел в виду. — Откуда мне вообще знать, что ты имеешь в виду? — спрашивает Джинён. В его голосе звучат злые нотки, которых Джебом не слышал с тех пор, как намекнул, что в отношениях Джексона и Марка что-то не так, но он не может спорить, что это… это может быть оправдано, особенно после его разговора с Ёнхёном. Как он может знать, если ты ему не скажешь? Джебом делает глубокий вдох. — Я должен был сказать тебе, — произносит он, заставляя слова сорваться с его губ, хотя какая-то часть его всё ещё злится на несправедливость всего: на брак, на его гендер, на всё, что произошло с тех пор. — Но, думаю, я говорю тебе сейчас. — Говоришь мне что? — спрашивает Джинён. Голос его стал помягче, как будто всё, что требовалось, это несколько добрых слов от парня, чтобы показать эту его сторону. Есть часть Джебома, которая ненавидит это — ненавидит, что Джинён, кажется, готов стать таким нежным и податливым, несмотря на то, как он представляет колючий образ, бросающийся в глаза любому, кто осмеливается попытаться приблизиться. Это заставляет Джинёна казаться слишком человечным, слишком нежным для того, как Джебом обращался с ним. Опять же, разве не в этом вся суть, которую пытался донести до него Ёнхён? — Что я… что всё это тяжело для меня, — выдавливает Джебом. — Ничего из этого… я не знаю, как много ты знаешь обо мне, я понятия не имею, какую информацию мои родители дали тебе, прежде чем меня продать… — Это не моя вина, — прерывает Джинён, но он не выглядит сердитым, он просто кажется… защищающимся, но в каком-то смысле более расстроенным, чем злобным. — Я… я не говорю, что это твоя вина, — уклоняется Джебом. — Всё, что я говорю, это то, что это трудно, ладно? Я тебе немного об этом рассказывал… что случилось потом. После того, как все узнали, что я… — Стыд заливает его щёки, и он с трудом сглатывает, прежде чем продолжить: — И всё изменилось. Меня воспитывали, чтобы я был королем, но я стал… позором. Чем-то, что нужно подмять под ковер, понимаешь? Только сейчас глаза Джинёна встречаются с его, плавно поднимая взгляд с пола, пристально глядя. — Откуда я должен был знать? — шепчет он, его голос был таким грубым, что Джебом, спустя месяц или около того, отнёс бы такой тон к болезненно интимному уровню. — Мы никогда… не могли и подумать, что бы здесь с тобой случилось. Хотя я не думаю, что всё было бы так же. Джебом глубоко и тяжело выдыхает. — Я верю тебе, но… всё так, как есть. Ничего нельзя сделать, чтобы это изменить. На мгновение воцаряется полная тишина, прежде чем Джинён тихо говорит: — Хотя то, что ты воспринимаешь вещи определённым образом, не означает, что они таковы. — О чём это ты? — спрашивает Джебом, защищаясь, несмотря на осторожный тон, использованный принцем. — Я о том, что то, как ты переживал вещи в Солуне, не то же самое, что здесь, — говорит Джинён. — Я не… Что ты там пережил… я никогда не узнаю. Я не могу притворяться, что знаю. — Джебом замечает, как его пальцы запутались в одеяле и вцепились в него так крепко, что костяшки пальцев побелели. — Но, Джебом, пожалуйста, поверь мне, когда я говорю, что не питаю к тебе никакой неприязни. Я не сижу здесь, планируя, как причинить тебе боль или усложнить твою жизнь. — Я знаю, — неохотно отвечает тот. — Я не думаю, что ты пытаешься… Я не знаю. — Его голова опускается, подбородок ложится на грудь, когда он пытается спрятаться и от Джинёна, и от собственного стыда. — Прости меня за… за то, что я сказал, когда ты закончил с меткой. Мне не следовало так себя вести. — Да, — соглашается Джинён. — Тебе не следовало так делать. Джебом делает глубокий вдох. — Я не должен был обвинять тебя в том, что ты пытаешься сделать что-то большее, чем просто укрепить нашу связь. И я не должен был… Я не должен был отказываться от твоей помощи. — Словно в ответ на его слова, рана на спине пульсирует, горячая и болезненная, и он морщится. — Я… я действительно сожалею об этом. Правда. — Эй, — Голос Джинёна достаточно низкий и успокаивающий, чтобы Джебом мог чувствовать себя хорошо, снова глядя на него, встречаясь взглядами, видя, что Джинён смотрит на него так, как смотрел раньше — не с жалостью, а с мягким сочувствием. — Я не… Тебе больно? Джебом не может удержаться от виноватого кивка. Он не хочет признавать свою слабость, особенно после уязвимости их разговора, но он не может отрицать, что боль от укуса становилась всё острее и горячее, и её всё труднее игнорировать в течение дня. Распространяясь от самой раны по всему телу, он ощущает смутный дискомфорт и неприятное тепло. — Помоги мне, — просит Джебом. Его голос такой тихий, что он потерялся бы в комнате, если бы не тишина, окружающая их. — Пожалуйста. Джинён сглатывает так сильно, что Джебом слышит щелчок в его горле. — Хорошо. Иди сюда? Вот как Джебом оказывается в ситуации, в которую он поклялся, что никогда не позволит себе попасть — сидит на кровати, его плащ валяется на полу у его ног, а альфа в его пространстве, длинные пальцы которого вновь щекочут подол рубашки, и сердце его готово разорваться в груди. — Ты действительно уверен, да? — спрашивает Джинён, даже когда начинает приподнимать его рубашку, открывая спину. — Теперь не так много выбора, не так ли? — глухо произносит Джебом. Он слышит хмурое выражение в голосе Джинёна, когда он говорит: — Но я не об этом спрашивал. — Я уверен, — отвечает Джебом, прежде чем Джинён может добавить что-нибудь ещё. — Я действительно уверен. Пожалуйста. Это больно. Ткань его рубашки поднимается выше места укуса, обнажая перегретую кожу прохладному ночному воздуху, проникшему в комнату, и Джебом не может сдержать шипения от этого ощущения. — Похоже, это так, — говорит Джинён. — Я… я не знал, что это будет выглядеть так. Мне очень жаль. Джебом пожимает плечами, прежде чем зашипеть от укола боли, пробежавшей по его спине от этого движения. — А что ещё тебе оставалось делать? — спрашивает он. — Всё… Всё так, как есть. — Я полагаю, — медленно произносит Джинён. — Я… я должен просто сделать это сейчас? — Нет смысла ждать, — говорит Джебом, чувствуя болезненное чувство дежавю, прежде чем горячая пульсация от раны заставляет его прикусить губу. — Пожалуйста, просто… просто сделай это, Джинён. — Хорошо, — выдыхает принц. — Хорошо. — И медленно припадает губами к плечу Джебома, осторожно, нерешительно, давая тому все шансы отступить. Но что ещё он может сделать, когда боль распространяется по его спине и руке? Так что он просто позволяет этому случиться. Он не уверен, потому ли это, что он хочет избавиться от боли, или, возможно, просто может быть, какая-то часть его задаётся вопросом, получит ли он то же наслаждение, тот же укол удовольствия, что и прошлой ночью. Это отголосок прошлой ночи, когда Джинён оставил след, который теперь успокаивает — мягкие влажные губы на болезненной коже, язык, нежно облизывающий по краям, тёплый рот на спине — единственный контакт между ними. Как и прошлой ночью, по телу Джебома прокатывается поток тепла, но на этот раз он более тонкий, заставляя его сдерживать стон, вместо того, чтобы отправить свой мозг в туманное состояние, которое он не может понять. Напряжение покидает его плечи. Он сам прислоняется к Джинёну, понимает он, тая в прикосновении, точно так же, как он хотел, когда метка впервые была поставлена. Но кто может винить его за то, что нежное движение языка Джинёна, кажется, убирает боль с каждым движением? Он старается не обращать внимания на то, как запах Джинёна становится сильнее с каждым вдохом, который они делают, с каждым движением, которое они совершают, от которого кровать под их весом чуть скрипит. Джинён тяжело выдыхает, прижимаясь к коже, и только намёк на голос за этим не совсем достаточный, чтобы оказаться стоном. Но это заставляет Джебома хотеть ответить тем же, заставляет его хотеть выразить то, как его тело переворачивается от боли в удовольствие от этого прикосновения. Всё закончилось слишком быстро. Даже когда боль проходит, Джебом хочет, чтобы альфа продолжал, продолжал целовать его плечо, может быть, проделывая дорожку вниз по позвоночнику и в других местах, о которых он даже не должен думать. На этот раз паника не так сильна. Он ожидал этого с самого начала, после того, как метка была поставлена прошлой ночью. Тем не менее, Джебома раздражает, как сильно его тело реагирует на это — ощущение рта Джинёна, его запах, тепло его тела, сидящего позади на матрасе. — Я думаю, этого достаточно, — бормочет принц, а его губы всё ещё касаются теперь уже влажной кожи Джебома. — Тебе лучше? — Да, — выдыхает Джебои, и он ненавидит, как голос его срывается на одном слоге. — Ты не мог бы… не мог бы ты помочь мне с перевязкой? — Конечно, — говорит Джинён, слегка обиженный вопросом. — Ты что, думал, я просто оставлю тебя с плевком на плече и ничем больше? Я знаю, что ты не очень высокого мнения обо мне, но я не монстр. Джебом тактично прикусывает язык и молчит. Тот человек, которым, по его мнению, является Джинён… ну, человек, которым, по его мнению, Джинён являлся, если быть честным, не был бы так внимателен к тому, как его язык скользит по ране Джебома, не предложил бы перевязать его, не попросив взамен чего-то большего, не смог бы заставить Джебома сидеть на его кровати, не давя, не хватая, не требуя. Всё это неправильно, думает Им, даже когда его тело обмякает от облегчения. Пальцы Джинёна так же осторожны, как и его язык, когда он наносят мазь на рану и осторожно обматывает повязку вокруг туловища, не оставляя у того никаких сомнений в том, что место укуса покрыто, и ему не придётся вновь проходить через болезненный процесс промывания ткани. Джинён в последний раз проводит кончиками пальцев по его плечу, прежде чем позволить им упасть обратно на собственные колени. — Ну вот, — говорит он. — Всё сделано. Джебом очень осторожно поворачивает левое плечо, удивляясь, не чувствуя больше той резкой боли. Скорее, есть слабая, тупая, но она уже чувствует себя бесспорно лучше всего от нескольких минут ухода Джинёна. — Спасибо, — говорит он, и слышит шок в своём собственном голосе. —Конечно. — Позади него на кровати доносится шорох. — Я… я собирался спать в ближайшее время, так что ты, возможно, захочешь… переместиться, я думаю. Или пойти туда, куда ты планировал пойти. Джебом делает паузу. Наверное, ему снова следует спать на диване, думает он. Но есть и другая его часть — а именно, его ноющая поясница, не имеющая никакого отношения к ране, — которая считает, что это не лучшая идея. Кроме того, если бы Джинён собирался что-либо сделать, Джебом думает, что это было бы в пылу метки, или даже когда он был полураздетым и ничего не подозревающим, с голой кожей спины под его губами. Если возбуждение, которое вспыхнуло в нём, было чем-то похожим на то, что испытал сам Джебом, то у него должно было быть достаточно самообладания, чтобы, по крайней мере, не наброситься на того при любой провокации. Делить постель будет не так интимно, как зубы супруга, впивающиеся в его кожу, особенно учитывая, насколько велика кровать. Если они захотят, они даже могут притвориться, что они одни в постели, на самом деле. Кроме того, меньшая, немного иррациональная часть его говорит, когда он смотрит на маленькую пушистую фигурку, свернувшуюся напротив его мужа, если Нора доверяет Джинёну, то, возможно, Джебому тоже стоит попробовать. Он откладывает решение, вставая с кровати и подходит к комоду, держась спиной к Паку, заменяет свою одежду на ночную. Диван прямо здесь, розовый, соблазнительный и безопасный. Знакомая территория, которая приходит с обещанием остаться в одиночестве, но также обещанием боли в мышцах и застоя в его отношениях с Джинёном. Взгляд Джебома возвращается к кровати. Сейчас альфа лежит под одеялом, его глаза сосредоточены на книге в его руках, но глаза же неподвижны, сосредоточены на одном месте на странице, и его поза кажется тщательной проработкой в непринужденности, которая слишком идеальна. И… что ж. Кровать очень большая. Не то чтобы Джебом даже будет с ним рядом. Это глупо. Это очень, очень глупо, именно то, на что он думал, что не поддастся, когда покинул Солун, но он обнаруживает, что подходит к свободной стороне кровати, уговаривая Нору немного подвинуться. Он чувствует на себе взгляд Джинёна, но старается не поднимать глаз, сосредоточившись на недовольной кошке, которую он держит на руках, прежде чем откинуть одеяло и скользнуть под него. — Если тебе всё равно, — сухо говорит он, всё ещё избегая взгляда. — Я просто… здесь посплю. Шорох, пауза, вновь тишина. — Да, — наконец отвечает Джинён. — До тех пор, пока тебя это устраивает. Джебом пожимает плечами, словно его сердце вовсе не угрожает выпрыгнуть из груди. — Да, — говорит он, не обращая внимания на то, как сдавленно звучит его голос, несмотря на все усилия казаться беспечным. — Просто посплю, да? — Ага, — эхом отзывается Джинён, и его голос звучит странно. — Просто поспишь. В его голосе есть что-то, что проникает в уши Джебома и оседает на задворках его разума, что-то вроде дискомфорта, с которым он не знает, что делать. В словах того есть эмоция, своего рода уязвимость, которую Джебом не видит, но всё равно может чувствовать. Когда же он наклоняется и гасит свет, погружая их в полную темноту, Джебом понимает, что слова Джинёна зажгли в нём. Чувство вины.