цветение

Хонбин морщит нос, как только Джебом появляется в вестибюле на следующее утро. — От тебя несёт альфой. — Ты просто завидуешь, что кто-то, кроме тебя, трахается, — отвечает Джебом, делая последние несколько шагов в сторону, где стоит Хонбин, одетый в снаряжение для верховой езды с сумкой, перекинутой через плечо. — Хорошо, — отвечает парень, глядя на Джинёна, что следует за Джебомом по лестнице. — Разве это не первый раз, когда кто-то здесь завидовал?  — Ты прав, — чопорно говорит Джинён. — У Марка определённо есть проблема собственничества. — Кто, чёрт возьми, такой Марк? — спрашивает Хонбин. — Сколько вас там? — Слишком много, — мрачно отвечает Джебом. — Я позволил им слишком легко обходиться с тобой. — Мы всегда могли натравить на него Хакёна, — предлагает Джинён. Хонбин приподнимает бровь. — Ваша охотничья собака? Пак пожимает плечами. — Достаточно близко. — Мы прибережём Хакёна для следующего визита, — говорит Джебом. — Это приглашение, Ваше Высочество? — спрашивает Хонбин, голос его сочится фальшивым смирением. — Мне никогда в жизни не оказывали такой чести. — Ага, это приглашение пойти на хер, — отвечает Джебом. — Убирайся к чёрту из моего замка. Хонбин вновь вскидывает бровь. — О, теперь это твой замок? Голос Джебома застывает у него в горле. Он выдал это не подумав, но одно только крошечное слово, кажется, расцветает и разветвляется, пока не вырисовывается перед ним, возвышаясь всё больше. Тепло окутывает его — Джинён подходит ближе, ладонь прижимается к его пояснице, как в тот день, когда он вёл его по тропинке. Прикосновение, как всегда, заземляет. — Да. — Джебом находит слова после паузы, что казалась вечностью, но, вероятно, она пробыла всего мгновение. — Так и есть, и я вышвырну твою задницу на мороз в следующий раз, когда у меня будет такая возможность. Хонбин фыркает. — Разве ты только что не пригласил меня в гости в следующий раз? — Он поворачивается к Джинёну и добавляет: — Будь осторожнее, я думаю, что кое-кто начинает терять самообладание. Джинён выглядит озадаченным, когда к нему так небрежно обращается друг Джебома, и осторожно говорит: — Я думаю, с ним всё в порядке. — Я тоже так думал, когда впервые встретил его, — очень серьёзно говорит Хонбин. — А теперь посмотри на него. Весь такой мягкий и вечно крутится вокруг альфы. — Ох, убирайся отсюда к чёрту, — огрызается Джебом, хлопая Хонбина по плечу. Парень взвизгивает и хватается за плечо, хотя Джебом его даже не ударил. — Если это тот вид насилия, который вы здесь пропагандируете… — Здесь? — усмехается Джебом. — Я научился этому у тебя. — Прошу прощения, — оскорблённо говорит Хонбин. — Мне кажется, это ты каждый раз угрожал обезглавить меня, когда мы были детьми… — Похоже, вы оба были очаровательными детьми, — мягко вмешивается Джинён. — Но если кого-то собираются обезглавить, пожалуйста, сделайте это за пределами замка. Мама ужасно расстроится, если ковёр запачкается. Хонбин заливается смехом. — Так значит Джебом не лгал, да? Джинён приподнимает бровь. — По поводу чего? Хонбин качает головой, улыбка всё ещё остаётся в уголках его рта, когда он смотрит на них двоих, стоящих бок о бок. — Ты не такой мягкий, каким кажешься. А он, — Хонбин указывает на Джебома, — уже далеко не так резок, как раньше. — Ага, это брак, заключённый на небесах, — саркастически говорит Джебом. — Ты уже закончил сватовство? — Как будто я мог бы потратить своё драгоценное свободное время на размышления о вашей личной жизни без того, чтобы вы двое сами запихивали мне это в глотку, — отвечает Хонбин. — Мне нужно вернуться в Солун, где никто из моих друзей не женат и не отвратителен. — Конечно, — говорит Джебом с ухмылкой. — Возвращайся в Солун, где у тебя нет друзей. — Не то чтобы у меня и здесь были друзья, о которых можно было бы упомянуть, — раздражённо говорит Хонбин, разворачиваясь на пятках. — Подожди. — Джебом прикусывает губу, когда с обмена колкостями с Хонбином его мысли переключаются на свиток пергамента, который он теребит. Он протягивает его Хонбину. — Возьми это с собой. Парень усмехается. — Любовное письмо для меня? Я знаю, что ты меняешься, но это немного далеко даже для тебя… — Это для Ёндже, — тихо говорит Джебом, нехарактерно серьёзно для разговора со своим лучшим другом. — Я… просто передашь ему это? Рот Хонбина захлопывается, когда его взгляд падает на письмо. Он молча кивает и берёт его. — Убедись, что он… ну, ты знаешь. — Знаю, — отвечает Хонбин. — Глупый ты придурок. Когда Хонбин уезжает, копыта его лошади поднимают облако пыли, что тянется за ним, а Джинён наклоняется и шепчет: — Знаешь, ты скоро увидишь его снова. — Я мог бы прожить годы, не видя Хонбина, — говорит Джебом, взгядом ястреба наблюдая, как фигура его друга становится всё меньше и меньше. Джинён смеётся. — Я не о нём. При мысли о том, что скоро он снова увидит Ёндже, сердце Джебома сжимается у него в груди. Это было такое отдалённое желание с тех пор, как он прибыл сюда, но возможность, висящая прямо перед ним, как низко свисающий фрукт, делает острую тоску по его брату невозможной, чтобы её игнорировать. — Эй. — Джинён слегка ударяется плечом о плечо Джебома. — У меня есть кое-что, что, я думаю, может заставить тебя чувствовать себя лучше. Хочешь посмотреть? Джебом вздыхает, пытаясь сбросить тяжёлый груз тоски вместе с дыханием. — Ага. Было бы здорово. Джинён ведёт его по знакомой тропинке к библиотеке в Восточной башне. Место, где он впервые встретил Джексона, место, где он нашёл Джинёна после течки, место, где он дремал на его плече, окутанный его запахом. Когда они входят, их встречает удивлённое мяуканье. Взгляд Джебома падает на Нору, свернувшуюся калачиком на диване, который он делил с Джинёном несколько недель назад. Улыбка без раздумий растягивается на его лице, когда он подходит к ней и наклоняется, чтобы заглянуть в её сонные голубые глаза. — Джинён был прав, — бормочет он. — Увидев тебя, я определённо чувствую себя лучше. Она издаёт приглушённое мурчание и лениво растягивается на боку, выгибаясь назад, как скобка. Позади него раздаётся смешок, и Джебом поворачивается, чтобы увидеть, как глаза Джинёна сморщились в улыбке над рукой, которую он подносит ко рту. — На самом деле это счастливое совпадение, что она здесь, — признаёт он. — Думаю, она знала, что ты нуждаешься в ней. Джебом с любовью оглядывает её сверху вниз, где она устроилась в довольно глупой и почти человеческой позе, сидя на корточках, вытянув передние лапы перед животом. — Она всегда была хороша в таких вещах. Шаги Джинёна раздаются по толстому ковру, пока он не оказывается рядом с Джебомом, у маленького столика около сиденья. — То, что я на самом деле хотел тебе показать, находится здесь. — Он протягивает руку, берёт книгу, лежащую на столе, и протягивает её Джебому. — Я нашёл её и подумал о тебе. Джебом встаёт, берёт том и поворачивает его так, чтобы можно было прочитать название — Истории с Юга: Легенды и предания. Кожаный переплёт трещит, когда он открывает позолоченные страницы и изящно выкрашенные золотом края. Когда его взгляд падает на название первого рассказа, он издаёт смешок, который не может точно определить — что-то среднее между довольным, ошеломлённым и не находящим слов. — «Жаждущий жилец». — Он листает вперёд, пока не находит крошечную иллюстрацию, которая отмечает конец истории, просматривает слова над ней и смеётся. — Да, это оригинал, похожая на ту, что была у нас. Джинён вопросительно наклоняет голову. — Оригинал? Что здесь можно было бы изменить? — Многие истории… в некотором роде ужасающие, — признаётся Джебом, возвращаясь к началу. — До того, как Ёндже научился читать, я всегда менял концовки, чтобы ему не снились кошмары. — Он смеётся. — А потом, как только он научился читать, он звал бы меня: «Хён!», если бы я попытался изменить историю. — Джебом имитирует характерный скулёж Ёндже: — Я вижу, что ты неправильно читаешь! Я не ребенок, хён! Джинён хихикает, кладя голову на плечо Джебома, чтобы вместе с ним посмотреть книгу. — Ты такой заботливый, — бормочет он. — Хороший брат. Тепло разливается по щекам парня от добрых слов, и он кашляет, прочищая горло, моргая, глядя на страницу перед собой. — Эта… э-э, эта история, в частности, довольно плохая, — быстро проговаривает он. — О, правда? — Судя по тому, как подбородок Джинёна почти уткнулся в изгиб шеи Джебома, он, должно быть, почувствовал, как тот напрягся от застенчивости. — Да, это о тех путешественниках, которые отправились в трактир, и там не было места, но… ну, на самом деле там было место, но в том-то и дело, что… — Джебом? — Джинён обрывает его бессвязную речь. — Не мог бы ты прочитать мне её? — Я… — Джебом сглатывает. — Звучит отлично. — Мы могли бы пойти почитать в сад, если хочешь, — предлагает принц. Джебом не уверен, почему, вспоминая о своей любви к природе, Джинён заставляет его сердце чувствовать себя таким лёгким, заставляет его биться в груди, как у колибри. Отстранённо он благодарен, что Джинён стоит у него за спиной и не видит выражения его лица. — Мне бы этого хотелось, — отвечает он. — Очень сильно. — Мне тоже, — говорит Джинён, и Им слышит улыбку в его голосе. — И, Джебом? — Да? Дуновение воздуха касается его шеи, когда Джинён усмехается. — Не меняй концовки для меня.

-

Сады так сильно отличаются от того, как они выглядели в первые дни пребывания Джебома в Серисейле. Он вспоминает своё замешательство у иголок живой изгороди, то, как он протянул руку и заставил себя истекать кровью, качает головой и улыбается. Всё вокруг купается в тепле, тишина покрывающего снега сменяется гулом жизни во всех уголках сада. Листья шелестят, птицы щебечут, сам воздух, кажется, мерцает и танцует от солнечного света и жизненной силы, земля пружинит под ногами Джебома, когда они сходят с тропинки, чтобы сесть под его любимым корявым деревом. По его телу пробегают мурашки тепла, похожие на вспышки звёзд, когда он прислоняется к широкому стволу, не обращая внимания на покалывание коры сквозь тонкую одежду. Он ощущает солнечный свет, падающий на его ноги, торчащие из тени дерева, то, как прижимается голова Джинёна к его коленям, когда он лежит на его бёдрах, полноту, что набухает в его сердце с каждым вдохом. Сначала он был удивлён, когда Джинён положил голову ему на колени, на мгновение задумавшись, были ли какие-то скрытые ожидания, ожидал ли Джинён большего после того, что они сделали вместе. Но Джинён просто тает рядом с ним, напоминая ему кота, лежащего на солнце. Джебом держит книгу за корешок одной рукой, а другой переворачивает страницы, пока читает, позволяя своему голосу погрузиться в низкий, дымчатый тембр, который напоминает ему о раннем отходе ко сну и счастливых концовках. Всякий раз, когда он делает паузу, чтобы перевернуть следующую страницу, его глаза скользят поверх книги. Лицо Джинёна прямо здесь, дразнящее, испещрённое солнечным светом и тенями от листьев, словно его с любовью нарисовали аккуратными мазками, взгляд Джебома скользит по изгибу его щеки, прижатой к его бедру, его губы выпячены в ещё более выраженной пухлости, чем обычно. Он выглядит настолько невыносимо милым, что у Джебома могли бы разболеться зубы от этой сладости, и в то же время он умолял бы о большем. Это напоминает ему обо всех тех случаях, когда он смотрел на Джинёна и думал: «Возможно, в другом мире. В другой жизни». В других обстоятельствах, и тогда, возможно, Джебом почувствовал бы что-то к Джинёну. Возможно, если бы вместо всех этих обстоятельств, в которых они оказались, Джинён мог бы просто быть мальчиком с глупым смехом, огромными ушами и улыбкой маленького котёнка… И мир Джебома слегка наклоняется, как лучи рассвета, наконец-то появляющиеся над горизонтом, как будто мир меняется от одного сезона к другому, и он понимает, что Джинён всё ещё тот мальчик. Он всё ещё тот мальчик, и он намного больше. Он человек, человек, которому отдали Джебома, только что вырванного из своего дома, с шипами, схожими с бритвой, на каждом сантиметре его тела. Человек, который сделал шаг вперёд и два назад вместе с Джебомом, но всё равно оставался рядом на протяжении всего пути, который позволил колким словам Има проникнуть глубоко в душу, пока он не принял их близко к сердцу, рос вместе с ним болезненно и постепенно, оба они страдали от перемены. Человек, который был слишком нежен, чтобы пометить Джебома с первой попытки, человек, который позволил Джебому сидеть на нём, даже во время гона, человек, который не может удержаться от улыбки всякий раз, когда Джебом делает это. Человек, который приносит ему книги с рассказами. Человек, который заставляет его смеяться. Человек, который успокаивает страхи, которые когда-то посеял в нём. Джебом не уверен, знал бы он когда-нибудь этого человека так, как знает его сейчас, если бы они встретились в другой жизни. И внезапно он не уверен, захотел бы он вообще этого.  — Джебом? — Голос принца, перемежающийся с вопросом, вырывает из мыслей. — Почему ты перестал читать? Джебом не знает, как выразить своё прозрение словами, не пытаясь сжать это ощущение потенциала во что-то слишком определённое. Он напрягает мозги, подыскивая, что бы такое сказать, чтобы не нарушить созданный ими осторожный баланс. Джинён смотрит на него приоткрытым глазом, и Джебому кажется, что он видит его насквозь. В панике он выпаливает: — Когда у тебя будет следующий гон? Джинён сонно моргает, словно после дрёмы. — Ты хочешь сказать, — медленно произносит он, — что читал мне историю о мёртвой женщине, которая высасывает дыхание из живых… и это заставило тебя задуматься о моём гоне? — Я… это никак не связано между собой, — поспешно говорит Джебом. — Это просто… что-то, что было у меня на уме, наверное. Губы Джинёна опускаются в лёгкой гримасе. — Тебе не нужно беспокоиться об этом, ты же знаешь, так ведь? — спрашивает он. — Только потому, что мы провели последний раз так… — Я знаю, — успокаивает его Джебом, а затем фыркает. — Кроме того, учитывая, что мы сделали помимо… знаешь, я не думаю, что тебе нужно беспокоиться о том, что немного ласк через одежду будет слишком много. Джинён стонет и шлёпает Джебома по бедру. — Не называй это ласками через одежду, — протестует он. — Это так звучит, будто мы с тобой перевозбуждённые подростки. — Перевозбуждённые взрослые, — поправляет Джебом, слегка дёргая ногой, так что Джинён сваливается с него и падает на траву. Джебом смеётся над его недовольным лицом. Джинён фыркает, упрямо кладя голову обратно ему на колени. — В любом случае, мой следующий гон будет не скоро, — говорит он. — Вероятно, не раньше чем через год или около того. Твоя следующая течка наступит намного раньше, если с твоим здоровьем всё в порядке. Дыхание Джебома застывает у него в горле. Он продолжает забывать об определённых частях своей биологии, даже спустя несколько недель после своего представления, переезда в Серисейл и спаривания с альфой. Это всё ещё кажется чем-то чуждым, хотя он не уверен, что это полностью связано с тем фактом, что у него нет опыта в этом. Он начинает подозревать, что это могло быть больше связано с тем фактом, что его никогда не учили многому об омегах, и он ничего не знает, кроме слухов, когда альфа при дворе пропадал на несколько дней, а дворянство и куртизанки хихикали в ладонь о нуждающихся в своей паре омегах. Это или королевские советники, объясняющие ему, почему он больше не подходит на роль, к которой его готовили всю жизнь. — Я забыл об этом, — признаётся он. — Это не то, о чём я привык беспокоиться. Джинён издает сочувственный стон. — У меня тоже было так. Тем более, что это не совсем то событие, которое ты можешь точно отметить в календаре. Я имею в виду, у меня промежуток более или менее года между гоном, но разные вещи могут вызвать его немного раньше. Стресс, большие жизненные события. — Он встречается взглядом с Джебомом и ухмыляется, — нахождение рядом с омегами во время их течки. Джебом кашляет, чтобы скрыть свое смущение. — Ну, если ты так говоришь, я мог бы обвинить тебя в том, что ты в первую очередь вызвал у меня течку, укусив меня. — Обвиняешь меня в своей течке? — поддразнивает Джинён. — Это просто низко. — Несмотря на то, что слова, которые он подбирает, кажутся беззаботными, в его голосе слышится дрожь, когда его глаза изучают лицо парня. Джебом понимает, что на самом деле не так давно он бы на полном серьёзе обвинил Джинёна в чём-то подобном. Эта мысль вызывает у него чувство вины за то, как он разговаривал с ним, когда тот, вероятно, рассматривал это как игривость и пытался понять. Джинён — совсем другое. Джебом раньше не мог этого знать, но это так. Он так полностью отделён от мира, который знал Джебом. Для него не было прецедента, но теперь всё остальное блёкнет по сравнению с ним. «Забавно, — думает Джебом, — как многое может измениться при наличии терпения и открытого сердца». — Ну, — говорит Джебом, пытаясь поднять настроение с того места, где они оба напряглись при воспоминаниях о прошлом. — Кто-то должен взять вину на себя, не так ли? — Чтобы убедиться, что Джинён понимает, что он шутит, Джебом протягивает руку и игриво дёргает его за ухо, заставляя заскулить. Джинён хлопает его по руке. Между этим и его пухлыми губами он больше, чем когда-либо, похож на котёнка, и Джебом не может удержаться от смеха. — Не смейся надо мной, — умоляет Джинён. — Я пытался научить тебя, и вот как ты со мной обращаешься… — О, простите меня, учитель, — говорит Джебом с притворной серьезностью. — Пожалуйста, продолжайте урок. — Я не знаю, стоит ли мне продолжать, — говорит Джинён, скрещивая руки на груди и утыкаясь головой в бедро Джебома. — Пожалуйста. — Сарказм сквозит в каждом слове. — Даруйте мне свою мудрость, о мудрейший… Джинён хихикает. — Сарказм ни к чему тебя не приведёт. — Как насчет лести? — Предлагает Джебом. — Хорошо, — отвечает Пак. — Я бы, конечно, не отказался от этого. Джебом делает вдох, готовый начать выкладывать всё начистоту, но слова застревают у него в горле. «Ты красивый», — вертится на губах. Чудесный, великолепный, умный, забавный, добрый. Он не может найти комплимента, чтобы сказать его Джинёну в шутку, о котором он не думал бы искренне. Он сглатывает, а затем произносит: — У тебя хороший вкус в вине. — Это всё, что ты можешь сказать? — спрашивает Джинён с обидой в голосе. Джебом моргает. — Нет? Принц поднимает брови. — Тогда продолжай. — Ну. — Джебом наклоняет голову и задумчиво смотрит на него. — Ты очень хороший. Но я уверен, что ты слышал это раньше. — Мне не тяжело будет услышать это снова. — Глаза Джинёна закрыты, и довольная улыбка изгибает уголки его губ, заметно приподнимаясь. — Ты умный, — говорит Джебом. — Даже когда ты издеваешься над людьми, это забавно. — Я думаю, ты имеешь в виду «особенно когда». — Как скажешь. — Джебом протягивает руку и срывает цветок, застрявший под воротником Джинёна. Повинуясь прихоти, он заводит его ему за ухо, такой бледный на фоне его густых чёрных волос и тёплой кожи. — Ты… заботливый. Даже несмотря на то, что ты остёр, ты не жестокий. — Джебом осторожно зачёсывает прядь волос назад, чтобы она удерживала цветок на месте. — Прекрасный, — выдыхает он. Самодовольный блеск в глазах Джинёна изменился, сменился на что-то более мягкое и спокойное, когда он понял слова парня. Джебом отводит взгляд и срывает травинку. — Была ли эта лесть удовлетворительной? Принц тихо бормочет: — Да, этого… этого хватит. — Он быстро делает небольшой вдох, выдох, словно готовится, и говорит: — Итак, на чём мы остановились? — Ах, я думаю, что моя следующая течка наступит раньше, чем твой гон. — Он срывает немного травы и посыпает ею волосы Джинёна, чем зарабатывает удар локтём в бедро. — Верно. — Джинён взъерошивает волосы, оставляя их в беспорядке с несколькими травинками, всё ещё торчащими из его чёлки. — Ну, поскольку у тебя она была только один раз, она, вероятно, ещё не будешь постоянной. Тебе потребуется некоторое время, чтобы цикл устоялся, но я буду рядом, чтобы помочь тебе пройти через это. — Когда Джебом поднимает глаза, на этот раз Джинён отводит взгляд, его щёки порозовели, когда он пристально смотрит на ветви над ними, а не на Джебома. — Что бы это ни повлекло за собой. Джебом вздыхает. — Мы что-нибудь придумаем. — Конечно придумаем, — соглашается он. — У тебя могут начаться симптомы предтечки, которые помогут тебе понять, что через несколько дней всё начнётся. Озноб, болезненное состояние, раздражительность… — Как мы распознаем последний симптом, если это моё обычное состояние? — спрашивает Джебом. Джинён фыркает. — Если бы ты спросил меня об этом месяц или два назад, я бы согласился. Но сейчас ты уже не такой раздражительный. Обычно я могу заставить тебя улыбнуться, если буду достаточно стараться. — В чём-то ты прав, — признает Джебом. — Я знаю, что я прав, — отвечает Джинён. — Но если ты заметишь что-либо из этого, возможно, тебе захочется начать строить планы на… следующие несколько дней. По крайней мере, из того, что я знаю. «Из того, что ты знаешь», — думает Джебом. Есть что-то в этих случайных знаниях, которыми обладает Джинён об омегах, что немного странно скручивается в животе Джебома. Тот факт, что Джебом чувствует, что он должен знать это сам, без того, чтобы альфа говорил ему, конечно, стыд за то, что он не знает, как работает его собственное тело. Но помимо этого, в груди Джебома возникает неприятное чувство, когда Джинён рассказывает о своих знаниях, которые кажутся странно подробными. Ревность, — понимает он. Ревность при мысли о том, что Джинён проводит это время месяца с каким-то омегами, кроме него, при мысли о том, что это не что-то особенное для них двоих. Раньше его не беспокоила мысль о том, что Джинён проводит время с другими людьми, или, по крайней мере, мысль о том, что именно они будут трахать его. Это запечатлелось в его сознании как обычный секс, то же самое, чем Джебом занимался в Солуне. Но когда Джебом вспоминает о своей течке, он думает о мучительной потребности в близости, о близости в такой уязвимый момент, о том, как он назвал Джинена альфой, даже не задумываясь. Он чувствует, как его лицо искажается при мысли… не о том, что он сказал это Джинёну, а о том, что кто-то другой сделал это вместо него. Кто-то касается его щеки, и Джебом моргает, чтобы увидеть, как Джинён тянется вверх, поглаживая его подбородок тыльной стороной костяшек пальцев. — Что у тебя с лицом? — бормочет Джинён. — Как я уже сказал, я знаю, что это и так слишком много, так что нам не нужно ничего делать, если ты не хочешь… Этот парень кажется таким нежным в этот момент, таким мягким, что Джебом не может представить его верхом на омеге, не может представить его иначе, чем так: его голова у него на коленях, цветок вишни за ухом, осторожное прикосновение к его лицу. — Просто… — Джебом закрывает глаза и поворачивается лицом к руке Джинёна, как в тот день несколько недель назад, когда он задыхался от нужды и собственного запаха. Изгиб ладони принца теперь знаком, атласно мягкий и пухлый. — Похоже, ты много об этом знаешь. — У меня была… небольшая фаза, — застенчиво признаётся Джинён. — Наверное, из-за этого я кажусь каким-то психом. — Я… я не думаю, что это делает тебя психом, — натянуто говорит Джебом. Он почти морщится от того, как явно звучит несчастье в его голосе. — Я имею в виду, тебе позволено делать то, что ты хочешь. Живи своей жизнью. — Думаю, — неуверенно говорит Джинён, — я имею в виду, в свою защиту, я делал это не для того, чтобы казаться странным, я просто хотел знать больше, чтобы быть готовым, когда я окажусь со своей парой. — Да, — говорит Джебом с вымученной улыбкой. — В этом есть смысл. — Я действительно думаю, что некоторые из слуг, возможно, в конечном итоге заметили, — говорит Джинён, корча лицо. — Я полагаю, что это то, что я получаю за свою неосторожность. — Неосторожность? — спрашивает Джебом. Трудно представить, что Джинён был чем-то иным, кроме осторожности, но он почти видит это — перевозбуждённый мальчик, возящийся с кем-то таким же неопытным, как он, или, может быть, более опытным, чем он, более опытным, чем Джебом… — Иногда я мог оставить их на прикроватной тумбочке, и когда возвращался, их уже не было, вероятно, их убирали слуги… — Ты мог оставить их… Подожди, что? — спрашивает Джебом. — О чём ты говоришь? Джинён в замешательстве моргает, глядя на него. — Книги? О чём, по-твоему, я говорил? — Я… — Джебом заикается на мгновение, прежде чем выдать: — Книги не делают из людей психов, Джинён. — Люди могли бы подумать, что я псих, если бы они застали меня за чтением книг конкретно о биологии омеги, — протестует Джинён. — Там были картинки, Джебом. — О, боже упаси, — выдыхает парень. — Картинки — Что ж, — раздражённо произносит Джинён. — Если ты думаешь, что это так смешно, то что же ты имел в виду такого возмутительного? — Я — ничего, — поспешно отвечает Джебом. — Не беспокойся об этом. — Нет, нет. — Джинён садится так, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза, волосы всё ещё спутаны, все в травинках, а цветок вишни примостился у него за ухом. — У тебя был шанс посмеяться, теперь я использую свой. Джебом стонет. — Давай не будем. — Когда он видит решительное выражение лица Джинёна, он откидывает голову на ствол дерева и вздыхает. — Хорошо. Я просто подумал, что ты имеешь в виду… что у тебя был опыт с омегами во время течки. Вот и всё. Вместо ожидаемого смеха, Джебом получает удивлённое «о». Джинён смотрит вниз. — Я никогда ни с кем не проводил течку, — признаётся он. — То есть… до тебя — ни с кем. Джебом открывает рот, а затем закрывает его. Открытие того, что Джинён был, по крайней мере, на каком-то уровне, более похож на него, чем он думал, поразило его на удивление сильно. — А как насчёт гона? — Его я тоже никогда раньше ни с кем не проводил, — признаётся Джинён. — Это не так ошеломляюще, когда ты не связан, знаешь, ты можешь справиться с этим сам. Что я и делал, и отчасти поэтому я думал, что смогу просто держаться от тебя подальше, и у нас всё будет хорошо, но… — Но всё по-другому, когда ты связан, — тихо заканчивает за него Джебом. — Да, это… это имеет смысл. — И всё же. — Джинён кусает губу, потирая затылок. — Мне жаль, что я оставил тебя в таком состоянии. Мне жаль, что я не позаботился о тебе с самого начала. — Всё в порядке, — успокаивает его Джебом, прежде чем криво улыбнуться. — Если бы мы не могли понять людей, которые ничего не знают, у нас обоих были бы проблемы, не так ли? Джинён смеётся. — Ты прав. — Тогда… это сильно будет похоже на прошлый раз? — спрашивает Джебом. — Я про течку. Джинён пожимает плечами. — Надеюсь, всё будет не так плохо, когда мы будем держаться ближе друг к другу. И у меня не будет гона, так что… вероятно, мы должны быть в курсе того, что касается взаимодействий. Пока мы знаем, что планируем делать. Джебом поднимает брови. — Ты предлагаешь нам спланировать жаркий секс? Как расписание? — Нет, нет, — поспешно отвечает Пак. — Я просто имею в виду то, что тебе может быть так удобно. Скажи мне заранее, чтобы я не предполагал, что тебе что-то нужно только потому, что ты просишь об этом во время течки. — Что-то? Как… ох. — Джебом чувствует, как румянец пробегает по его щекам, когда он понимает, о чём говорит Джинён. Он не знает, что и думать об этом. С одной стороны, это впервые, то, что кажется ему чужим, таким же чужим, каким казалась его течка до того, как она обрушился на него. С другой стороны, это не его первый раз с Джинёном, даже не их первый совместный раз, и осторожность Джинёна вокруг него, чувство безопасности, которое он излучает, делают идею дать ему ещё один первый раз менее пугающей. Вместо отвесного обрыва Джебом чувствует себя так, будто он стоит над чистыми голубыми водами, а Джинён протягивает руки и говорит ему — не то, что он должен прыгать, но то, что он будет там, если он вдруг сделает это. Джебом говорит: — Прямо сейчас… Я не уверен. Нравится ли мне то, что мы сделали? — Робость в его собственном голосе заставляет его сморщить нос, и он добавляет более твёрдо: — Я подумаю об этом. Мы с этим разберёмся. — Конечно, — соглашается Джинён. — Нет никакой спешки. — Искренность в его голосе значит так же много, как и его слова, удобно устраиваясь над Джебомом в то же время, когда Джинён откидывает голову на его колени. Джебом смотрит на него сверху вниз, и у него не хватает слов. — Ну что? — Джинён наклоняет голову, крепче прижимая её к его бедру. — Почитаешь мне ещё немного? Джебом улыбается. — Конечно. — И он снова поднимает книгу, находя нужные слова.

-

С обещанием встретиться в их покоях и мимолётным чувством поцелуя, задержавшимся на его губах, Джебом направляется в библиотеку, чтобы положить книгу туда, откуда взял её Джинён. Он чувствует себя странно легко, как будто несёт с собой весеннее солнце, а не тяжесть, которую он чувствовал в течение многих недель. Оглядываясь назад, он не должен быть шокирован тем, что вселенная решает подбросить ему Хакёна на его пути, когда он входит в библиотеку. Теперь, когда он чувствует себя комфортно с Джинёном, это походит на космическое испытание. — О, Джебом, отлично! — Лицо Хакёна загорается, как только он видит его. — Я надеялся, что ты будешь где-то здесь. Джебом не уверен, потому ли это, что он всё ещё чувствует себя спокойным и тёплым после дня, проведенного с Джинёном, но Хакён не кажется такой пугающей фигурой, как когда Джебом впервые приехал сюда. Он по-прежнему привлекает внимание — Джебом чувствует, что выпрямляется, когда принц обращается к нему, — но под кожей Джебома не кипит тревога, когда их глаза встречаются. — Хакён, — говорит он, кивая. — И Марк, — добавляет он с улыбкой, когда видит ещё одного брата рядом. — Я искал Джинёна, — говорит Хакён. — Предполагаю, он был с тобой весь день? Джебом моргает, задаваясь вопросом, так ли очевидно то, как он чувствует себя, когда идёт по облакам, просто глядя на него. — Как ты узнал? Марк постукивает себя по носу. — По крайней мере, для меня это очевидно. — Ну, вот и всё, — говорит Хакён. — Но в последнее время я просто не мог выследить его, потому что кто-то постоянно забирал всё его свободное время. — Он поднимает брови, глядя на Джебома. Однако вместо того, чтобы чувствовать себя атакованным, Джебом просто ощущает прилив смущения от точной оценки старшего. Он даже не осознавал, сколько времени они с Джинёном проводили вместе — с подготовкой к фестивалю и всем, что они сделали с тех пор, он предполагает, что на самом деле у Джинёна не было так много времени, чтобы провести его со своими братьями. — Привилегии мужа, — решает сказать он. Хакён и Марк оба смеются, и Джебом ловит себя на том, что улыбается вместе с ними. Это не то же самое, что разговаривать с Хонбином. Хотя это и хорошо. — Так ты не знаешь, где я мог бы найти нашего дорогого Джинёни, Джебом? — спрашивает Хакён. — Мне действительно нужно поговорить с ним о важных вещах. — Ах, мы собирались встретиться в наших покоях, как только я верну книгу, которую мы читали, в библиотеку, — говорит Джебом. — Так что я мог бы предположить, что он там. — Отлично, — отвечает Хакён, похлопывая Джебома по плечу в знак благодарности так легко, что принц уже несётся вверх по лестнице, прежде чем он понимает, что произошло. Это дружеское прикосновение, и впервые Джебом не чувствует, что Хакён встаёт на дыбы, просто существуя. Вместо этого он чувствует себя добрым, братским. Джебом сомневается, что действия Хакёна так сильно изменились за считанные недели. — Погляди на это, — говорит Марк, словно он говорит о погоде. — Какой вежливый разговор. Наша семья растёт. Джебом фыркает. — Это заняло всего месяц после свадьбы. Марк пожимает плечами. — Я имею в виду, учитывая, что мы начинали с самого низа, это произошло довольно быстро, если так подумать. Я знаю, что на твоём месте я бы держал обиду дольше, но у меня такое чувство, что мой характер сгорает медленнее, чем твой. — Ну, — признаёт Джебом, — у большинства людей так и происходит. — И всё же, вот где ты сейчас, — говорит Марк. — Хакён похлопывает тебя по плечу, и ничего не происходит. — Это только тебе так кажется, — шутит Джебом. — Верно, потому что ты так хорошо умеешь прятать свои истинные чувства, когда огорчён, — криво усмехается Марк. — Я имею в виду, помнишь, во время твоей течки… — Нет, — перебивает Джебом. — Я не помню. Марк ухмыляется. — Может быть, мне следует освежить твою память… — Знаешь, я думаю, что у нас всё в порядке и без этого, — громко говорит Джебом. — А я просто пытался помочь, — говорит Марк. — Верно. Помочь. — Парень кашляет. — Вообще-то, на тему течки и того, чтобы помочь мне… Марк хмурится. — Пожалуйста, скажи мне, что ты не будешь просить меня помочь с твоими тренировками. Я занятой человек, Джебом… — Помочь с… о, чёрт возьми, нет, — вскрикивает он. — Я просто имел в виду, что у меня были кое-какие вопросы, Господи… — Не лучше ли было бы поговорить об этом с Джексоном? — спрашивает Марк. — Возможно, — говорит он. — Но я бы предпочёл не иметь дела с его… энтузиазмом прямо сейчас. — Может быть, тебе нужен его энтузиазм, — отвечает Марк. — Это заразно. — Я… энтузиазм — это не то, что мне нужно, мне нужны ответы, — раздражённо говорит Джебом. — По поводу чего? — спрашивает Марк. — Если тебя интересует биология омеги во время течки… — Это не… Я имею в виду, меня интересуют не только омежьи дела. — Признание этого заставляет лицо Джебома гореть, но это не столько связано с признанием того факта, что он испытывает жар, сколько с интимностью темы, которую он затронул со своим деверем, когда они почти не общались. — Получается, ты интересуешься… делами альф, значит? — медленно произносит Марк. — Я… да. — Джебом прочищает горло. — Да, думаю. — Что ты хочешь знать? — Ну… Эм… — Джебом уставился на слегка шаткий кирпич в стене. — Ну, э-э, сцепка. Что с ней делать? Марк издаёт удивлённый смешок. — Что с ней делать? — повторяет он, забавляясь. — Я просто… мне кажется, что это слишком. — Так и есть, — соглашается Марк. — Но это не значит, что твоё тело не создано для того, чтобы справляться с ней. — Хорошо, но по сути многие люди созданы для того, чтобы справляться с родами, — говорит Джебом, — но люди умирают от этого. Марк смеётся над ним, ухмыляясь, когда говорит: — Ты не умрёшь от узла Джинёна, если это то, о чём ты беспокоишься. — Я… перестань смеяться надо мной, — умоляет Джебом. У него никогда раньше не было старшего брата, но внезапно нытье Джинёна, когда его дразнят, имеет смысл, если это именно то, с чем он вырос. — Я не думаю, что умру от этого, я просто… на сколько я… застряну на нём? — Боже, — произносит Марк с болью в голосе. — Ты говоришь об этом так, словно тебя пронзят. — Я… Ну… — Он и Марк мгновение молча смотрят друг на друга, прежде чем внезапно разразиться хохотом, хихикая, прикрывая рот ладонями над менее чем пикантными последствиями того, что они сказали. Когда он немного приходит в себя, Марк говорит: — Это не травматично. Это не сломает тебя и не причинит тебе боли. Особенно в течку, твоё тело знает, что делать. Джебом вспоминает, как бездумно он вёл себя с Джинёном, как выгибался от его прикосновения и обратился к нему как к альфе. — Звучит разумно. — Это инстинктивно, — успокаивает его Марк. — У всех. — Да? — Джебом неловко переминается с ноги на ногу. — Это… на что это похоже для тебя? Я имею в виду, для альф, а не для тебя конкретно. Марк медленно выдыхает. — Что ж. На этот раз у него уже не будет гона, так что сцепка будет случаться каждый раз, когда ты… ну, ты и сам знаешь. — А во время гона — нет? — с любопытством спрашивает Джебом. — Нет, во время гона это просто… раунд за раундом без сцепки до конца гона. — Марк морщится. — В основном нет простоев, нет восстановления. Есть причина, по которой альфы и омеги так сильно реагируют друг на друга, когда у наших партнёров течка или гон. Если бы мы этого не делали, то, вероятно, не справились бы без необходимости отключаться. — Получается, сцепка происходит… когда именно? — спрашивает Джебом. Он всегда предполагал, что узел — это просто данность, когда дело доходит до альф, особенно во время гона. Эту информацию ему придётся должным образом переварить позже. По крайней мере, у него есть почти год, пока ему не придётся беспокоиться об этом, в отличие от его надвигающейся течки. — Это будет происходить каждый раз, после огразма, — уточняет Марк. — Во время течки. На самом деле это будет рефрактерный период. Не так долго, как вне течки, но будет небольшая передышка. По крайней мере, для альфы. Возможно, вы захотите инвестировать во что-то, чтобы заполнить промежуток времени. Я уверен, Джексон мог бы дать тебе несколько рекомендаций… — Нет, это не… нет, — говорит Джебом ломанным голосом. Он клянётся, что в глазах Марка мелькает садистский огонёк, и часть его проклинает тот факт, что он, похоже, связался с семьёй, которой доставляет огромное удовольствие заставлять его извиваться теперь, когда это не связано с искренним дискомфортом по отношению к самому себе. — Я не думаю, что я… — Он кашляет, пытаясь скрыть, как он чуть не подавился собственной слюной от слов Марка. — Этот разговор был очень познавательным. Есть о чём подумать. Очень хорошо. Я просто… пойду. — Рад помочь, — говорит Марк с улыбкой, показывающей его почти нечеловечески острые зубы. — Если у тебя будут какие-либо другие вопросы, ты всегда можешь спросить Джексона или меня… — Ага, — отвечает Джебом, сдерживая свой инстинктивный ответ «думаю, что лучше впаду в горячку и умру от течки, чем снова переживу этот разговор». — Буду иметь это в виду. Спасибо, что поговорил со мной. — Я отлично провёл время, разговаривая с тобой, — выкрикивает Марк, когда Джебом поспешно отступает. — Нам всем следует больше проводить время вместе, вместо того, чтобы вы одни с Джинёном просто прятались в своей спальне, занимаясь… — Это звучит прекрасно! — говорит Джебом с натянутой улыбкой, удаляясь так быстро, как только может, не переходя на бег. — Определённо с нетерпением жду другого разговора! Когда Джебом возвращается в свои покои, Джинёна он там не обнаруживает. По-видимому, он всё ещё с Хакёном. На самом деле это неудивительно, учитывая любовь старшего брата к беседам. Джебом просит БэмБэма приготовить ему ванну, в которую он с благодарностью погружается, как только остаётся один. Он надеется, что горячая вода и пар очистят его разум, ослабят напряжение, пронизывающее мышцы, но его мысли продолжают мчаться, кружась и кружась, вокруг одной темы, с которой, как он думал, он никогда не сможет столкнуться. Но с уязвимостью, которую показал ему Джинён, доверием, которое он заслужил, не требуя этого, того, что пугающе вырисовывалось раньше и, похоже, что Джебом спокойно может представить себе сейчас. Он вспоминает ту ночь, которую они провели вместе. Даже тогда, толкаясь в Джинёна и вытягивая красивые стоны из его красивых губ, он почувствовал эту боль, когда парень надавил на его метку — странно, как, даже без какого-либо опыта, он инстинктивно осознавал, чего хочет его тело. Даже сейчас, без какой-либо системы отсчёта, одна эта мысль заставляет его слегка пошевелиться в ванне. Даже не воспоминание о значительных размерах Джинёна гасит его любопытство. Он не может сказать, является ли это инстинктом омеги — находить такие альфа-черты привлекательными, или это что-то, что привлекает конкретно его. Он медленно выдыхает, проводя руками от колен вверх по бёдрам, а затем снова вниз. Вода стекает по его коже вслед за движениями. Скольжение его ладоней по ногам влажное и тёплое. Он думает о Джинёне. Он думает о стройной силе своего тела под ним во время своей течки, головокружительности его запаха, силе его хватки, когда он направлял бёдра Джебома, чтобы прижаться к нему. Уже одно это заставляет член наполняться, достаточно чувствительно, чтобы у него перехватило дыхание, когда он сжимает бёдра вместе и трёт ствол между ними. Он наклоняется, чтобы прижать ладонь к головке, но этого было бы недостаточно, чтобы он кончил, но достаточно, чтобы по телу пробежала дрожь удовольствия, достаточно, чтобы он обратил внимание на то, как его тело реагирует на возбуждение, начинающее просачиваться в живот. И вместо того, чтобы быть занятым скольжением кулака по своему члену, Джебом позволяет себе прочувствовать свои ощущения. Он чувствует, как возбуждение разворачивается внутри его живота так, как он никогда полностью не осознавал, немного покалывая. Когда он думает о длине Джинёна, прижатой к нему, или о его руке, около его метки, он чувствует, как всё сжимается и пульсирует. Он может чувствовать, когда начинает промокать, даже в ванне, ощущение скользкости между ягодицами, так отличающееся от скольжения воды. Вместо того, чтобы позволить смущению или стыду овладеть им, он думает о пальцах Джинёна, влажно блестящих от самого Джебома и его собственной слюны, когда Джинён словно котёнок облизывал их. Он вспоминает призрачное прикосновение парня между его половинками и впервые осмеливается представить, как Джинён заходит дальше. Он представляет, как Джинён прижимает подушечки пальцев к его отверстию, и эта мысль заставляет его пульсировать, заставляет его поклясться, что он чувствует свой пульс в нижней части тела. Он делает глубокий вдох и раздвигает бёдра. Глядя вниз на своё тело, изображение которого слегка искажено водой, оно кажется достаточно далёким, чтобы оттолкнуть последствия того, каким Джебом был на самом деле. Но когда его рука опускается вниз и касается мошонки, посылая покалывание, знакомое ощущение успокаивает его. Он прикасается к своему телу, и даже если оно новое и немного пугающее, это… это хорошо. По крайней мере, пока. Он продолжает опускаться ниже, кончики пальцев скользят по чувствительной коже его промежности, пока он не достигает ануса. Его пальцы толще, чем у Джинёна, не такие тонкие, как у него, которые он находит такими красивыми, но если он достаточно сильно подумает о Джинёне, он сможет притвориться. Он сможет притвориться, что кончик пальца, кружащий около его отверстия, — это Джинён, такой нежный с ним, как и всегда. Он задаётся вопросом, может ли принц попытаться отвлечь его от этого в первый раз, взяв его член в рот. И чёрт возьми, если бы не эта мысль — мягкие губы Джинёна обхватили его член, его умный язык нашёл хорошее применение, его глаза широко раскрыты и игривы, встречаясь с Джебомом. И всё это время его палец дразнил его отверстие. Искра тепла, что проносится по телу Джебома при этой мысли, делает его смелым, и он наполовину просовывает в себя палец. Он думал, что это будет… больше. Болезненно, наверное, но это ощущается всего лишь как еле ощутимое чувство растяжки. Он отступает, а затем снова входит. Это больше похоже на поддразнивание, чем на игру и ласку, если честно. Это делает идею принять в себя что-то большее менее пугающей. Поэтому он прикусывает губу и проталкивает в себя второй палец. На этот раз он действительно чувствует растяжение, и это срывает вздох с его губ. «Это должно быть больно», — думает он. Он всегда думал, что это должно быть больно, особенно в первый раз. Вместо этого, он ощущает лёгкое жжение, что распространяется по поверхности его кожи, и он чувствует, как на висках выступает пот. Даже не задумываясь, он подтягивает колено над краем ванны, чтобы лучше рассмотреть себя. В этом есть что-то врождённое, как будто одно прикосновение здесь пробудило желание проникнуть в себя как можно глубже. И хотя его разум сосредоточен в первую очередь на ощущении того, как его пальцы раздвигаются, ощупывая стенки, он также осознаёт, что чувствует внутри — мягкое, влажное и отдающее, созданное для того, чтобы член альфы скользил внутри. Он вспоминает, как Джинён чувствовал себя рядом с ним, и издаёт грудной стон. Господи, он хочет, чтобы Джинён чувствовал себя так хорошо. Он хочет видеть лицо Джинёна, когда он погружается в него, хочет слышать его сдавленные стоны и отрывистые проклятия, хочет чувствовать вес своей пары на себе и знать, что каждый вздох, каждая пульсация его члена у стенок внутри — это из-за него. Джебом слышит свои стоны, но даже не может найти средств, чтобы смутиться. Не тогда, когда он вспоминает, каким крупным чувствовался член Джинёна даже во рту, не тогда, когда это воспоминание подталкивает его добавить ещё один палец. Отверстие легко раскрывается, принимая в себя пальцы, и парень отстранённо задаётся вопросом, сколько пальцев Джинёна потребуется, чтобы соответствовать толщине трёх его собственных. Он задаётся вопросом, со сколькими Джинён провозился бы, прежде чем просто трахнуть его как следует — и что-то в необузданном желании, подразумеваемом в этом, мысль о том, что Джинён так сильно хотел бы почувствовать его, заставляет его обхватить другой рукой свой член. Он делает всё возможное, чтобы соответствовать каждому движению вокруг члена с толчком пальцев в себя. В ванне ему трудно выгибать спину и напрягать бёдра, чтобы он мог проще погрузить в себя пальцы, вода издаёт крошечные заметные плески при каждом толчке. Но это приятно. Это кажется таким правильным и удовлетворяющим в том смысле, в каком он подозревал, что это может быть, но не хотел надеяться. Он может не обращать внимания на то, как болит его запястье, согнутое под углом, пока он продолжает чувствовать растяжку, полноту, что приходит, когда он трахает себя. Он двигает пальцами быстрее, глубже, его член пульсирует в его руке каждый раз, когда он толкается, и представляет, что это любая часть Джинёна, которую он может получить — его пальцы, его член, его узел, Джебом думает, что он принял бы почти всё, если бы это было так хорошо, и если бы Джинён продолжал поток сладких слов, как тогда, когда Джебом отсасывал ему. Он почти удивляет сам себя, когда кончает, его оргазм нарастает быстрее и совсем по-другому, чем обычно. Он проникает в себя ещё глубже, и это заставляет его живот сжиматься, когда он скользит пальцами и работает рукой, пока его член не начинает дёргаться и брызгать в воду. Ощущение, что это длится дольше, чем обычно, когда он сжимает пальцы, и он проталкивает их так глубоко, как только может, чтобы пережить это, сдерживая стон. Он сгибает их внутри себя, гоняясь за ощущением, как они трутся о его стенки, когда вытекают последние капли спермы. Даже когда его член обмяк, волочась у бедра, его тело всё равно ощутило, как он дёрнулся, когда Джебом осторожно вынимал пальцы. Вода в ванне уже остыла, и он невольно вздрагивает, когда появляется сверхчувствительность, но пока не может заставить себя пошевелиться. Вместо этого он откидывается назад, расслабленный, позволяя себе наслаждаться тем, как он чувствует себя одновременно уставшим и сосредоточенным, как будто он действительно осознаёт своё тело в первый раз. Он тяжело выдыхает, откидывая голову на край ванны, пытаясь найти в себе силы встать и приготовиться ко сну. Лежа там, он ждёт прилива стыда, но ничего не происходит. Вместо этого в его конечностях ощущается расслабленное тепло удовлетворяющего оргазма, а возбуждённое покалывание проходится по мышцам вокруг сердца. И помимо этого, он ощущает предвкушение. О следующем разе, когда он сможет чувствовать себя так, о том, что именно может повлечь за собой этот следующий раз. Это неописуемо приятно, и его тело чувствует себя свободно и комфортно, когда он, наконец, заставляет себя вылезти из воды, вытереться и надеть ночную рубашку, прежде чем отправиться в спальню. — Как ванна? Джебом чуть не выпрыгивает из кожи, когда слышит голос Джинёна со стороны их кровати, чувство вины сразу же накатывает, а страх кусает его за пятки. Может ли Джинён сказать, чем он занимался? Он поворачивается к парню, сидящему на их кровати, и пытается просканировать его лицо в поисках подсказок о том, знает ли он, чем Джебом занимался в ванне. Если Джинён и может знать, то он ничего не говорит. Всё, что он делает, это стягивает одеяло со стороны Джебома и зовёт: — Иди в постель. Благодарный за то, что Джинён либо не заметил, либо вежливо не упомянул о возбуждении, что, вероятно, витает в его запахе, Джебом подходит к кровати и забирается в неё. — О чём Хакён хотел с тобой поговорить? — спрашивает он, устраиваясь под одеялами. — Он просто снова хотел придраться ко мне, — ворчит Джинён, утыкаясь лицом в подушку. — А потом он повёл меня поговорить с мамой. — По поводу чего? — Джебом поворачивается на бок лицом к Джинёну. — Она хотела сообщить нам, что подготовка к нашей поездке в Солун завершена. — Джинён нехарактерно изворачивается, когда говорит это, уставившись в угол наволочки, которую он ковыряет, вместо того, чтобы встретиться взглядом с Джебомом. — Мы можем отправиться туда через несколько дней, если хочешь. Джебом моргает. — Так быстро. — Когда Джинён не отвечает, он добавляет: — Я имею в виду, мы говорили об этом… что, день или два назад? И они уже договорились о размещении, написали моим родителям и… подожди секунду. Джинён кусает губу и молчит. — Когда ты рассказал об этом своим родителям? — спрашивает Джебом. — Это не могло случиться только после того, как мы поговорили об этом. — Ну… я бы отменил это, если бы ты сказал «нет», когда я спросил, — говорит Джинён, нервничая. — И, очевидно, я бы не стал просто сваливать это на тебя или что-то ещё, я никогда не пытался держать это в секрете от тебя, просто… не было подходящего времени, чтобы поднимать эту тему… — Джинён… Джинён, притормози, — призывает Джебом, протягивая руку и кладя её на его плечо. — Что ты имеешь в виду, «сваливать это на меня»? Джинён вздыхает. — Я имею в виду… Я не пытался переступить через голову или заставить тебя что-либо сделать. Я не хотел переступать черту. — Чер… — Джебом издает недоверчивый стон. — Джинён, ты не переступил черту, пытаясь удивить меня визитом к моей семье. Джинён смотрит на него снизу вверх. — Правда? Неуверенность неприятно напоминает Джебому о том, как они раньше с тревогой танцевали друг вокруг друга, каждый их разговор превращался в конфронтацию. Он скользит рукой вниз по руке Джинёна, крепко переплетая их пальцы. — Правда, — твёрдо говорит он. — Я… На самом деле это много значит для меня. Джинён резко вздыхает. — Ты уверен? — Конечно, — говорит Джебом. — А почему бы и нет? — Это просто… то, о чём я бы беспокоился, чтобы случайно не разозлить тебя. Раньше, я имею в виду. — Джинён облизывает пересохшие губы. — Я просто… никогда не хотел, чтобы ты чувствовал, что должен что-то делать из-за меня, или что я заставляю тебя что-то делать. — Ах, точно, — криво усмехается Джебом. — Мой ужасный муж, заставляющий меня навестить мою семью. Что за чудовище… — Остановись, — скулит Джинён, поднимая их сцепленные руки, чтобы слегка толкнуть Джебома в грудь. — Мне просто нужно было убедиться, что ты не против! — Что ж, я не против. — Джебом поднимает их руки, чтобы провести губами по их переплетённым пальцам. — Так что перестань беспокоиться. Джинён вздыхает. — Я всегда беспокоюсь о тебе. Чувство вины пробирается под кожу Джебома, и он притягивает Джинёна ближе, пока их колени не упираются под одеялами, и он может сосчитать его ресницы. — Я ценю это, — бормочет он. — Правда. Особенно после… всего. — Я пытаюсь, — шепчет Джинён. — Ты делаешь гораздо больше, чем просто пытаешься, — отвечает Джебом, касаясь губами костяшек пальцев. — Ты… Ты потрясающий, Джинён. Уши принца розовеют, и он опускает глаза, уголки его рта приподнимаются в маленькой, милой улыбке. — Я действительно никогда не думал, что услышу от тебя что-то подобное. — Ты это заслужил, — настаивает Джебом. — И ты тоже, — возражает Джинён. — Ты такой… Я наблюдал, как ты так сильно и так быстро меняешься, Джебом. Я видел, как ты переходил от страха даже прикоснуться ко мне к этому. — Он крепче сжимает пальцы Джебома между своими. — И я видел, как ты перешёл от недоверия даже Джексону к возможности сидеть в одной комнате со всей нашей семьей. И я не знаю, боялся ли ты всё ещё тогда… Я не уверен, что ты всё ещё не боишься сейчас… — Я не боюсь, — на автомате отвечает Джебом. —… но даже если бы ты боялся, или даже если ты боишься и сейчас, — продолжает Джинён тихим, но серьёзным голосом. — Ты всё равно очень храбрый. Ты был очень храбрым. — Я… — голос Джебома застревает у него в горле, и, к сожалению, его глаза начинают покалывать. — Я не знаю. Я вёл себя как-то ужасно… — Потому что ты видел ужасные вещи раньше, — говорит Джинён. — Когда ты говоришь о Солуне… Я не говорю, что твой дом ужасен, я не хочу, чтобы ты думал, что я чувствую то же самое. Но даже тот факт, что ты думал о себе так, как думал, когда впервые приехал сюда… — Он вздыхает. — Это было неправильно. И это была не твоя вина. — Но то, как я обращался с тобой, — говорит Джебом, от стыда у него горит живот при воспоминании об этом. — То, как я обращался с твоей семьёй… — Ты не можешь изменить прошлое, — перебивает Джинён. — Но ты изменил своё поведение. Ты научился принимать нашу семью и то, как мы относимся к тебе. — Он колеблется, прежде чем добавить более робким тоном: — Я надеюсь… Я надеюсь, что ты также сможешь принять и себя. Его выбор слов пробуждает в Джебоме воспоминание, одно из его первых дней в Серисейле. «Ты мне нравишься», — сказал Хакён. «Надеюсь, что ты тоже когда-нибудь сможешь». Джебом в то время ещё не собрал всё воедино, полусонный, измученный путешествием и затуманенный запахом Джинёна. Но теперь кажется до боли очевидным, что Хакён увидел путь перед Джебомом раньше, чем увидел его сам. Конечно, оглядываясь назад, это ясно видно. Но у Джебома не было преимуществ, которыми обладает Хакён, ни по возрасту, ни по воспитанию, он не был воспитан таким образом, чтобы найти этот путь было легко. Даже самый тусклый свет после темноты ослепляет, и у Джебома не осталось ничего, кроме боли и коварного голоса, преследующего его, того, который проснулся в Солуне, когда он потерял свой титул, потерял всё, на что он возлагал своё будущее и личность. Голос, который сказал ему, что он заслужил это из-за того, кто он есть. Пока Джебом лежит здесь, слова Джинёна и Хакёна гармонично звучат в его голове, он понимает, что этот голос исчез за время его пребывания в Серисейле. На самом деле, когда он встречается взглядом с Джинёном, ему кажется, что он вообще ничего не слышит. — Я тоже надеюсь, что смогу, — шепчет он. — На самом деле, я думаю, что уже начинаю. От улыбки, что расцветает на лице Джинёна при его словах, у него перехватывает дыхание. Он не может удержаться от того, чтобы наклониться вперёд и прижаться поцелуем к губам Джинёна. Действие неуклюжее, и их губы сначала не совсем совпадают — Джебом чувствует щетину над верхней губой парня, жёсткую линию его зубов, уголок рта, который изгибается, не совсем там, куда целится Джебом. Но всё это прекрасно, весь Джинён, и Джебом продолжает целовать всё, до чего дотягиваются его губы, даже когда принц смеётся, затаив дыхание, от его нетерпения. — Спасибо, — выдыхает Джебом, не позволяя их губам разомкнуться, надеясь, что Джинён почувствует его искреннюю благодарность. — Тебе не нужно меня благодарить. — Джинён тоже не отстраняется, тепло произнося эти слова. Джебом улыбается и смотрит, как он отражает его. — Но я хочу. — Просто услышать, что ты хотел сказать, было достаточно, — бормочет Джинён. Джебом наклоняет лицо так, что кончики их носов соприкасаются. — Может быть, я не хочу довольствоваться достаточным количеством. Дыхание Джинёна прерывается, и Джебом чувствует это. — Ну, тогда, — говорит принц слегка неровным голосом, — я далёк от того, чтобы остановить тебя. Джебом ухмыляется и наклоняет голову, чтобы начать целовать его шею, наслаждаясь тихим вздохом, который это вызывает. — Я надеялся, что ты это скажешь. — Что? — спрашивает Джинён, прежде чем тихонько охнуть, когда Джебом сползает по кровати, целуя его в ключицы, расстёгивая халат спереди. — Джебом, что… Что ты делаешь… Парень прижимается носом к его груди, а затем оставляет за собой поцелуй. — Благодарю тебя, — просто отвечает он, прежде чем снова припасть ртом к коже.