большой мир
30 мая 2021 г. в 00:00
В местности, в которой был рождён Тэхён, без машины никак. Эта область в Тэгу расположена в котловине, окружённой зелёными сопками, где солнце рано уходит за гору, поэтому на дорогах полгода гололёд. Зимой выпадает толстый рыхлый снег, и дороги пронизаны колеями от шин «Джипов» и тяжёлых мотоциклов (таких, как «Harley-Davidson» и «Challenger Limited»), заносящих уже на подъёме на сопки. Так, хочешь ты того или нет, научишься водить безопасно ещё в старшей школе.
Местность, где был рождён Тэхён, практически оторвана от города, поэтому там, помимо шелеста трепещущих при ветре высоких трав и редких карликовых кустарников, висит плотная тишина, словно там никто никогда и не жил. Будто только время суток меняется длинной чередой (с возрастом время искажается до автоматной очереди), как Солнце и Луна, изображённые в императорском дворце.
Большинство из приятелей, которые помогали Тэхёну тюнинговать «ведро «Ниссан Скайлайн», зона сделала «холодными индюками»*, сейчас работающими в гаражах и на станках. С десяток затянула машина из-за попавшей одежды и раскручивала кровавые лохмотья, а парни, подогнавшие «Ниссан Скайлайн» капот и противотуманные фары, несут каторжные работы.
* — Так говорят о человеке, который бросил привычку без какой-либо подготовки и раздумий. Та же привычка: опиум, табак, «Белый китаец», каннабис, алкоголь.
И всё же, «Ниссайн Скайлайн» не стоил нервов и воплей: там не договорились, у парня со станции Кёнбу не оказалось дисков, у знакомых со станций Тэмён и Чунанно нет гаража, там подтекло, здесь заварено намертво. Проблемы «Скайлайн» заключаются в гнилой «морде», помятом лонжероне (чёрт с порогами!), списании с учёта, маленькой течи…
— Да заебала, на, ёпта, пей, бля! — Тэхён в слепом порыве ярости бросает баклажку воды под капот «Скайлайн» и громко захлопывает его.
Маленькая течь — это лопнувший из-за высокого давления шланг отвода охлаждающейся жидкости. Всё же, в «Ниссан» вложено намного больше денег, думает Тэхён, чем обеспечение родителям достойной жизни и «Джипа», чтобы вкарабкиваться на вершины сопок, и при этом машина не прекращает «подкидывать работёнку».
Собственно, Тэхён не может отказаться от этой машины и заменить её оригинальной моделью, собранной по конструкции 1998 года — так он покажет свою слабость и признание в том, что деньги ушли «на ветер».
«Skyline R33» стала японской легендой в глазах Тэхёна ещё с дешёвой жевательной резинки со вкладышами, металась по ночам по горному склону, ревя мотором намного громче выкриков на модных концертах и сабвуферов. «Скайлайн» для Тэхёна значит любовь и жизнь, равно как и музыка, при этом совершенствуя машину: вместо двух литров — два и пять «Турбо», пневматическая подвеска, оригинальные тормозные колодки от «Мазерати», ручник, спойлер.
«Скайлайн» значит жемчужина. Вовсе не потому, поспешно оговаривается Тэхён, что в машину вложена сумма больше, чем за оригинал, а потому, что «Скай» не иначе как родной, оторван от сердца и по-прежнему рассекает горный склон в Тэгу даже спустя время с момента «выстрела» группы.
«Скайлайн» любит хранить секреты, такие как неловкий и импульсивный секс, неестественно сгибающиеся конечности в узком пространстве, глухие напыщенные вздохи, нежное произношение имён, скрежет одежды о натуральную кожу салона. Экспансивный, деликатный, а главное — качественный секс, сводя своё существование к нулю.
Жалобный визг «Скайлайн» — это плачет маленький тёплый комок большой любви Тэхёна к Хосоку.
Назойливый, раскалённый комок застревает в самом горле, зависая между стенками, будто жилистый кусок мяса. И при этом он может быть нежным, трепетным и сокровенным, точно ещё одна жемчужина наряду со «Скаем». Но таким, как Тэхён, вовсе не нужна взаимность этой любви, чтобы быть счастливым, ведь он видит, как Хосоку хорошо и комфортно с ним.
Тэхён вдруг сравнивает эту любовь с кипящей и переливающейся жирным блеском ртутью, как жидкая лава перед выбросом из жерла вулкана, называя её той же запчастью, необходимой для «Скайлайна». Но, пожалуй, ни любовь, ни электричество не дают Тэхёну никакого представления — для него это слова на незнакомом языке.
Облокотившись на капот, лицом к лобовому стеклу, Тэхён слышит вибрацию телефона, на дисплее которого загорается «Хосок-хён». Мгновенно отдавшие призрачной ноющей болью в затылке иероглифы (настолько простые, что их знают дети второго класса) вызывают лишь какую-то дрожь, и в груди начинает что-то щемить. Будто Тэхёна ударяет током или бьют под дых, а вполне возможно, выламывают конечности и тащат за волосы… к пирамидам.
— Тэ, ты где? — торопливо спрашивает Хосок привычным громким, но уже безэмоциональным и уставшим голосом.
— В гараже, — Тэхён зажимает телефон между ухом и плечом, открывая капот, чтобы вытащить баклажку воды, — вот, маленькая течь образовалась… Лопнул шланг, короче.
Он шёпотом глупо просит прощения у «Скайлайн», называя машину жемчужиной и любимой, и откручивает патрон шланга простой «копейкой» — монетой пяти вон.
— А-а, антифриз вытек, — с другого конца линии слышно, как Хосок закрывает дверцу вещевого шкафа (по крайней мере, так считает Тэхён, ведь он уверен, что подобный звук издаёт только этот шкаф). — Приезжай, слышишь? И возьми сигареты.
И сбрасывает, зная, что Тэхён не сможет ему отказать.
Ну всё, думает тот, пора возвращаться в мир.
В муравейник, подмечает Тэхён, к людям и среднему проценту, действующему на автопилоте лишь с некоторыми происшествиями. Например, распыление зарина в токийском метро. Тэхён вдруг думает, что послушники «Аум», распылившие зарин, и «холодные индюки» — и есть люди, больше не имеющие автопилот в городской суете, выбившиеся из потока и, собственно, несущие последствия и наказание. Ведь каждое действие имеет противодействие, продолжает Тэхён, значит, он тоже несёт последствия и наказание за то, что однажды попал в программу телевидения.
За то, что мечтал попасть в говорящий ящик в те времена, когда было нечего есть, жрал лишь обезболивающее и работал за копейки (вполне такие же, какой сейчас выкручивает патрон).
Так что же лучше: плыть по течению или бороться с потоком?
Иначе говоря, вскоре отношения Тэхёна к Хосоком, «Ниссан Скайлайн» и права на музыку просто выбьют из рук и опустят на дно, где Тэхён сейчас прячет классику в написании текстов и страх перед «Большим миром». И ведь Тэхён сам знает об этом (а вполне возможно, только догадывается) — откуда-то он достал идею большого мира, но тот никак не впускает его в себя и свою идеологию.
И, вот, Тэхёна, увлёкшегося идеей большого мира, встречает прелестная картина: посреди светлой спальни зависает запах пыли; постель мятая и незаправленная, с явными следами у подушек; поверх одеяла брошено нижнее бельё и простая тренировочная одежда. Слышен напор воды из ванной, шум, напоминающий звук падения бутылочки, например, с шампунем, и скрип открывающейся дверцы стенного шкафа.
Тэхён присаживается на постель, принимает мысли об идее большого мира как неизбежность, продолжая представлять, где бы он сейчас был, если не команда, и совсем не заостряя внимание на том, что Хосок не запер квартиру. Самоуверенный болван, небрежно оценивает Тэхён, хотя вряд ли он это признает, даже если не придумает надуманную причину вроде «я ужасно пахну, правда плохо» или «я ведь знал, что ты приедешь».
Из щели под потолком двери ванной идёт полупрозрачный пар. Тэхён представляет Хосока под напором воды, как та лижет тёмную кожу, липкие, спутавшиеся чёрные волосы на лбу и затылке пластом, немного изгибистым в силу формы черепа. Рукой Хосок пытается убрать с глаз чёлку, но она, гладкая и потяжелевшая, распрямляется под потоком. Пена стекает на волосы у гениталий. Потом Хосок видит своё отражение, совсем не похожее на него, — детское и маленькое.
В этом есть что-то знакомое для Тэхёна — во всяком случае, ему не нужно подглядывать, ведь он помнит голое тело Хосока — сравнительно небольшое и пластичное, изредка возвышающееся над Тэхёном всё той же излишне самоуверенной фигурой.
Это даже напоминает фильм, где Хосок должен раздеться, чтобы помочь белому мужчине с фотографией. Тэхён зажмуривается, чтобы не думать и не видеть того, как бы Хосок ласкал другого, чужого мужчину и любезно предлагал своё тело. Ведь Тэхёна, во-первых, гложет ревность, а во-вторых, пугает идея несуществующего фильма.
И что-то говорит ему (должно быть, сама Ваджраяна), что подобного не может быть, и Тэхён тайком открывает глаза.
Выходящий из пара Хосок, с мокрыми взъерошенными волосами, на ходу выбрасывающий пустую бутылку степлившегося пива (Тэхён видит, что весь лёд в контейнере из-под алкоголя растаял), больше напоминает ошмёток резины, в котором заключён спящий человек. Но сама резина ещё не может стать человеком — ей ещё предстоит собрать себя в бессмысленный комок и стать чем-то огромным и бесформенным. Например, стать ещё одним подпунктом идеи большого мира и послушником Ваджраяны.
Возможно, Тэхён видит Солнце, а может, рок-звезду с изрезанным шрамами лицом (так стекают крупные капли), — такое яркое, жидкое и белое, что становится больно глазам.
Хосок стоит посреди спальни, неловко и даже стыдливо улыбаясь Тэхёну, щёлкающему крышкой заполненной пачки сигарет, и только больше обвязывает бежевое полотенце вокруг бёдер. Тэхён думает, что это честь — видеть Хосока таким смущённым. «И никаких фильмов!» — восклицает он.
— Ты просил, — протягивает Тэхён пачку сигарет, уже не обращая внимание на то, что сейчас Хосок выглядит удивительно хорошо.
— Ну да, — тот вытягивает сигарету и ищет посреди белья на постели зажигалку. «Ту синюю, с колёсиком», подмечает Тэхён. — Просил.
Подбирая одежду, Хосок на ходу прикуривает и бросает бельё в стиральную машину в ванной.
— Поцеловал бы меня, — бросает Хосок прежде, чем приоткрыть окно и выпустить излишки табачного дыма.
Да пускай этот белый мужчина с фотографией так и будет ждать, чтобы Хосок разделся для него, ведь вот — тот гол уже перед Тэхёном, и ему нет дела до каких-то белых мужчин.
Да если в мире будет с десяток тысяч людей, которых Тэхён любил бы больше, если знал, его жемчужиной остался Хосок, сейчас дымящий возле окна в одном полотенце.
Рядом с Тэхёном — одно и то же существо, так сходно устроенное, издающее равно такие же громкие крики — такое во всём близкое, хотя даже не ощущает этого. Спрашивается: чувствует ли Хосок, уже сидящий рядом, всё то же самое, что и Тэхён? Так же беззаботно верит, в стену лбом, в честность, целуя чужие, холодные, чуть треснувшие и обветренные губы.
Вот, ещё несколько часов назад Тэхён вёз пьяного Хосока домой, подпевая рок-балладам, а сейчас целует того с той нежностью, которую мог бы дать при выплеске чувств, с признанием в трепетной любви. Но все отклики этой трепетной и капризной любви больше походят на тонущий корабль — как бы Тэхён не хватался за Хосока, тот вряд ли мог удержать.
Как наяву Тэхён видит пену, поднимающуюся по палубе, слышит тихий плеск бурунов, думает, что раньше он мог любить по-настоящему, а возможно, ещё научится любить искреннее и сдерживаться, чтобы не выкрикнуть: «Да заебала, на, ёпта!»
«Люди искажают истину, выбивают из рук заданную с самого начала природу, готовую, во всяком случае, не только для них, чтобы возводить бетонные джунгли, рвать друг другу волосы, взрывать ядерные боеголовки, бороться за еду и стакан водки, и при этом большинство живёт лишь для того, чтобы любить, — размышляет Тэхён. — Да на кой хрен нам ваша любовь, если максимальный ваш выкрик — это идиотский жест раздеться перед заводом мясокомбината с надетыми резиновыми головами животных?»
Губы Хосока аккуратные и чересчур мокрые, он только больше жалобно прижимает к себе Тэхёна, несмотря на то, что полотенце уже спадает с бёдер, прикасается тонкими пальцами к спине, к натуральной коже косухи. Из них двоих Тэхён больше походит на рок-звезду и без изрезанного шрамами лица — ему нет дела до того, чтобы примерять имя Тони Монтаны, Патти Смит, Клауса Майне, Джека Брюса…
Будто Тэхён болтается в невесомости и становится особенно рассеянным. Он подмечает, что тепло кожи Хосока, его небольшие, такие же горячие после душа губы, подрагивающие мышцы шеи и пальцы Тэхёна больше похожи на элементы религиозной церемонии, нежели на черты нечто логичного и ожидаемого в преддверии секса.
И никаких последствий, среднего процента, камеры между колонкой и кружкой, идеи большого мира, лопнувшего шланга — сейчас лишь частица бозона могла бы перейти в истинный вакуум. И тогда всё — больше ни для Хосока, ни для Тэхёна, ни для большого мира ничего не будет.
Тэхён подмечает, что в электрическом свете соски Хосока выглядят странно тёмными и твёрдыми. Он слышит глухой, проглатывающий некоторые слога шёпот: «Нам будет хорошо, ведь ты хочешь моего внимания, ты хочешь меня всё время…»
Да ни черта подобного, вдруг думает Тэхён, это не я звал тебя из гаража, не я просил, чтобы ты поцеловал меня.
Сейчас Тэхён подчиняется порыву некой необходимости, исходящей вовсе не от него, — и в этом никакой свободы нет. Нет ничего, что бы он мог описать в лирике «Know my rights».