Собачьи чувства

Окружающая обстановка, оказывается, успевает круто измениться, хотя проходит с того момента, как Антон перестал обращать на всё постороннее внимание, всего ничего. Мама девочки теперь что-то очень активно высказывает хозяину собаки, одной рукой держа дочь, а другой потрясывая в воздухе с прямым указательным пальцем перед самым лицом мужика. Стоя немного позади неё, Настя — Настя же, вроде? — немигающим взглядом следит за малейшим движением смиренного пса. Антон всё ещё охуевает с того, что его теперь совсем не узнать. От того агрессивного и жестокого хищника с распахнутой клыкастой пастью и вздыбившейся шерстью остаётся ни следа, сейчас — просто лапочка-кнопочка (действительно), которая почему-то слишком сильно прижимает уши к голове и дёргается от каждого раздражённого кашля своего хозяина. Подозрительно? Очень может быть. — Я в полицию пойду, ясно вам?! — кричит между тем женщина, сжигая взглядом мужика, и алый платок на её шее, заправленный под длинное тёплое горчичного цвета пальто, разбалтывается, выскакивая из-под воротника. — Это просто... У меня нет слов! Как вы могли просто взять и выпустить агрессивную собаку без присмотра на улицу? А если бы она чью-ту шею перегрызла? Что бы вы делали, а? Её вообще пристрелить надо! — «Пристрелить»? — как эхо, рассеянно лепечет девочка и испуганно смотрит на свою маму. — Да какой «пристрелить»?! — слышится возмущение от мужика, сердито вскинувшего брови и перекосившего рот. — Собаку злить нельзя, это и ребёнок должен знать! А ваша... наверняка что-то ей больно сделала! — Собаку нельзя оставлять без присмотра, ещё раз повторяю! Вы видите, что она натворила?! На двух человек напала! Натренировали, да? На людей прыгать? Жрать их?! — Какой «натренировали»?! Какой «жрать»? — Вот именно! Вообще не тренировали!.. Антон, всё это время слушавший занимательную беседу, мгновенно отвлекается и зажмуривается, содрогнувшись от боли. Арсений рвано выдыхает, тут же отрывая пальцы от чувствительной кожи вокруг раны. — Тш-ш, прости, но посмотреть надо было. — Н-ну и что?.. Есть что-то интерес... интересное? Тот нервно хихикает, и Антон замечает только сейчас, насколько он бледный, насколько нахмурены его брови и поджаты напряжённые губы. Волнуется. Чёрт. — Арс, — справившись с отступившим приступом боли, он осторожно касается плеча мужчины и дожидается ответной реакции, встретившись с беспокойной синевой, — ты как? На лице Попова исчезает опасно-тревожное выражение, сменившееся более спокойной тенью с намёком на удивлённую улыбку. Зрительный контакт устанавливается крепкий и оказывается таким открытым, откровенным даже, что Антон невольно окунается в неожиданно тёплый омут, чуть шире распахивая глаза и на мгновенье скользнув ими ниже, к губам. Всё такие же бледные, но их уголки более расслаблены и дёргаются вверх, будто желая до конца снять напряжение. От чего-то эта картина затягивает и манит, удерживает возле себя. И Арсений — маг ебучий, козлина, скотина такая — на него смотришь и не понимаешь, как вообще возможно с таким взаимно-преданным замиранием сердца разглядывать лица друг друга, изученные вдоль и поперёк на протяжении стольких лет. Такое слишком часто происходит на съёмочной площадке во время импровизаций, такое слишком часто происходит на различных сценах в период туров, и иногда такое случается вне камер и зрительских глаз, когда резко накрывает усталость и, наконец-то, уступает другим чувствам. Тем, что показываются на свет крайне редко... Такое случилось почему-то и сейчас. — Ты себя слышишь? — Попов первый опускает взгляд обратно на руку Шастуна, и тот растерянно моргает, сжимая пальцы в кулак. — Не меня тут покусала бешеная тварина. — Не тебя, но знаешь… возраст — дело такое, серьёзное. — Придурок, иди нахер с возрастом. При чём он тут вообще. Твою рану промыть надо. У тебя в машине есть вода? Пальцы Арсения снова касаются прокусанной толстовки, отводя ткань подальше, а другой ладонью крепко сжимает покалеченную руку, поддерживая. Антон вдруг порывается посмотреть на укус, но Арсений резко складывает пальцы над раной в козырёк и с упрямством смотрит в возмущённое лицо. — Не рано ли тебе смотреть? — Ты угараешь? — Нет, ты тупой, Антон? Арс не смеётся, очевидно же. — Почему это звучит так, как будто мальчик погуглил «голые тётки жирные с хуями долбят подушку смотреть бесплатно», а кто-то из взрослых это увидел? Попов брезгливо морщится и в то же время улыбается, снова утыкаясь взглядом в руку Антона. — Так есть вода? — Есть. — Ну вот и отлично. А аптечка? — Арс, блин, какая в пизду аптечка? — Такая, которую обычно представляют, когда говорят об аптечке, — маленький белый чемоданчик с красным крестиком посередине, — Антон на это фыркает. — Я так понимаю, даже этой нет? — Тем более такой. Арсений вздыхает, качая головой с видом «Ну ты, конечно, и долбоёб, Шаст». — На этот счёт я ещё с тобой поговорю, — Антон открывает было рот для возражений, но тот затыкает его молча, одним лишь взглядом, и продолжает: — А сейчас ты дашь мне ключи от своей квартиры, я поднимусь и возьму хотя бы перекись водорода. Или что-нибудь обеззараживающее. Даже спрашивать страшно, есть ли у тебя что-то подобное... — А зря, — хмыкает Шастун, прижимая правую руку обратно к себе, когда Попов отпускает её. Чуть слышно шипит. — Перекись есть. — Ого. — Да. Чё удивительного-то? — А я её найду? Перекись твою? Совсем недавно Антон переживал насчёт неожиданного появления Арсения в его квартире из-за «небольшого» беспорядка в ней. Теперь ему почему-то стало обидно. Не живёт же он, как бомж, в самом деле! — А ты просто в ящиках на кухне поищи, — наигранно доброжелательно натягивает улыбку парень, щуря глаза. — Не за чем искать по всей квартире. Арсений не сдерживает тихого смешка. — Понял-принял. Ключи давай. — Они в куртке... были, — Антон здоровой рукой хлопает по карманам джинсов и цокает языком. — Да, в куртке. А куртка... — Сейчас принесу, — мужчина правильно считывает растерянность на его лице и, встав на ноги, оборачивается вокруг своей оси, выискивая трижды несчастную куртку. Шастун нервно сглатывает, теряя точку концентрации внимания и вдруг ощущая отчётливый холод, бегущий от ног к шее и расползающийся тонкой коркой на щеках. Пусто. Теперь рядом с ним никто не сидит, не держит за руку или не успокаивает одним своим присутствием. Магия вне Хогвартса, однозначно. Но и минуты не проходит, как Антон уже скучает по подобному волшебству. Ну не долбоёб ли? Куртка всё-таки в космос не улетела, Арсений находит её быстро с потерей в виде одного оторванного рукава и поднимает её из мокрого сугроба. «Эх, хорошая вещь была», — с толикой досады думает Антон, а потом еле отрывает взгляд от влажного низа чёрного пальто мужчины. Окружающая обстановка снова меняется, какого чёрта вообще? Мужика с собакой уже нет на площадке, их силуэты виднеются на улице через дорогу рядом с соседними домами, а женщина с алым платком, вся нервная и невероятно сердитая, топчется на месте, глядя вслед обидчикам её дочери. Настя в это время с тоскливым видом рассматривает валяющуюся неподалёку какую-то цветную коробочку, из-под которой выглядывает что-то пёстрое и мягкое. Хм, что это?.. — Куда он пошёл? — произносит погрубевшим голосом Попов, замечая отсутствие главных действующих лиц. Женщина вздрагивает и рассеянно смотрит на импровизатора, видимо, до этого целиком пребывая в своих растормошенных и гневных мыслях. — Он... а, он! Домой. Сказал, сейчас придёт, псину свою дома на цепь пристегнёт и вернётся. Антон выгибает бровь и мельком переглядывается с Арсением, не менее озадаченным. «Пошёл домой»? — Эм... зачем? — не понимает он и осторожно поднимается на ноги, сопровождаемый пристальным взглядом своего коллеги. Да он просто задолбался уже на снегу вперемешку с лужей сидеть. А так хоть на ослабших, но всё-таки ногах стоять и не чувствовать замёрзшей жопы. Мама Насти с испуганным выражением лица рассматривает Антона с ног до головы и тянется рукой к своей дочке, будто убеждаясь, всё ли с ней хорошо, цела ли она и здорова. Вовремя. — Его тварь пугает Настю, — она убирает со своего лица выбившуюся прядь, тяжело вздыхает. — Да и вдруг она ещё на кого-нибудь набросится, а нам и этого хватает, верно? — кивок на покалеченную руку. — Кстати, у вас ещё кровь идёт... Антон смотрит на свои пальцы, с которых действительно срываются красные капли, и мотает головой. Потом. Это всё потом. — С этим мы разберёмся, — будто прочитав мысли, заверяет Арсений и подходит ближе к Антону, показывая ему ключи от квартиры, которые лежали в кармане куртки, вопросительно выгнув бровь, мол: «Эти?». Эти-эти. — Где хозяин пса живёт? — Он сказал, что в соседнем дворе. Я не знаю. Мы и сами не здесь живём. Представляете? Он выпустил свою собаку гулять, а сам дома остался. Мол, не в первый раз такое делает, да и Кнопка его, Господи-прости, никогда не выбегала за пределы своего двора. Я в шоке вообще! Как так можно, а?! Я в полицию пойду, это даже не обсуждается! Таких людей наказывать надо! Ни грамма ответственности!.. — Она вдруг замолкает, резко опускает взгляд на дочку и, встретившись с её всё ещё встревоженными глазищами, присаживается рядом с ней на корточки. — Лапусик мой, всё будет хорошо. Больше она тебя не тронет, слышишь? Всё, — она целует девочку в мокрую щёчку и натягивает на её голову капюшон, — где твой рюкзак? А, на скамейке. Пойди, пока там посиди, проверь, всё ли на месте, а потом мы с тобой к доктору поедем. Ух ты! Не может быть — правильное решение! — К-к доктору? — Настя давится полным вселенской грусти и страхом всхлипом. — Но она мен-ня не кусала. Только сапожек... — На всякий случай, котёнок. На всякий случай. А теперь давай, иди, посиди. Мне надо с молодым человеком поговорить. Девочка неуверенно смотрит на Антона, и он ей поддерживающе подмигивает, накрывая здоровой рукой раненую, чтобы ей было меньше видно окровавленную толстовку. Хотя нахера? Наверняка она уже успела всё рассмотреть. — Мама немного поговорит и скоро к тебе подойдёт, — уверяет девочку Арсений с улыбкой и с вопросительным выражением смотрит на женщину. — А ты мне сейчас лучше покажи, какие у тебя были уроки в школе. Давно там не был. Поняв намёк, мама Насти согласно кивает, и Попов, подняв ребёнка на руки, уходит в сторону скамейки, в последний момент всучивая Шастуну остатки от его куртки. Тот слегка раздражённо оглядывает свою одёжку и, встряхнув её, осторожно оборачивает вокруг укушенной конечности. — Вам помочь? — подаёт голос женщина, уже протягивая ладони к Антону, но тот резко отодвигается от неё, шипя и тихо ругаясь под нос. Несколько капель крови снова падают в полурастаявший снег. Сука. — Простите и спасибо, лучше так, — бормочет он и прижимает руку к животу, чуть более облегчённо выдыхая. Теперь рука не на таком холоде, а в импровизированном коконе. Ха-ха, ну а что? Вся жизнь — это сплошная импровизация. — Думаю, нам обоим не стоит затягивать с разговором. — Согласна, — говорит та и неловко сцепляет пальцы в замок, еле оторвав взгляд от Антоновой руки в куртке. — Я хотела... Господи, я так вам благодарна за Настю! Просто... от всей души! От всего сердца спасибо вам! Не каждый пойдёт против собаки с такими габаритами!.. — Да это его стоит благодарить, — тихо перебивает парень, кивая в сторону Арсения. — Уж не знаю как, но он отогнал от нас собаку... — Я обязательно поблагодарю его, но вы! Вообще не каждый кинется на помощь! Сейчас это кажется такой редкостью... Боже, — в её глазах начинают блистать искренние слёзы, и Антон невольно теряется, смутившись, — огромное вам спасибо! Как вас зовут? — Эм... Антон. — Антон! — Женщина делает шаг к нему, видимо, с намерением обнять, но, спохватившись, берёт его здоровую руку в свои прохладные ладони. — Я говорю вам спасибо не просто как человек, а как мать, для которой ребёнок на самом деле вся её жизнь! Как бы я могла вас... — Не надо, — перебивает Антон, пальцами сжав ладони женщины. — Сейчас главное, чтобы Настю собака действительно не укусила и... — Он внимательно смотрит в блестящие глаза и кашляет, решаясь. — В общем... у меня ещё, конечно, детей нет, и тот мужик, хозяин, в смысле, стопроцентно виноват, но скажу кое-что: были бы вы рядом, этой ситуации, скорее всего, можно было избежать. То есть, ну, она звала вас, — последнее звучит тише, будто стесняясь чего-то. Лицо мамы Насти чуть вытягивается и бледнеет. — Вы оставили её одну на незнакомой площадке. А вдруг кто-нибудь из взрослых обидел бы её? Или, не дай Бог, похитил? Или ещё что? Ну, блин, в общем, примеры стрёмные, согласен. Но а вдруг?.. Тем более кое-что стрёмное уже произошло. Антон делает паузу, чтобы спокойно вздохнуть, и они оба одновременно поворачиваются в сторону скамейки. Абсолютно милейшая картина заставляет невольно задержать дыхание и улыбнуться: девочка, сидящая на скамейке и держащая в руках какую-то книжку, с непосредственным детским увлечением что-то рассказывает Арсению, а он сам, присев на корточки перед ней, греет ножку Насти без обуви ладонями и с интересом слушает активную болтовню. Сердце сильно сжимается, что становится физически больно. Арсений так гармонично смотрится с ребёнком и с этой цветущей ласковой улыбкой на лице... — Вы правы, — глухо произносит женщина, и парень снова поворачивается к ней. — Вы всё правильно сказали, да. Я не должна была её оставлять. Просто... мы шли домой, а потом я вспомнила, что надо кое-что купить, и пошла в магазин. Он там, если выйти со двора на проезжую часть... А Настю решила тут оставить, я же ненадолго отошла... В общем, молодец я, нечего сказать. Мать года, где моя награда? Антон невесело ухмыляется и качает головой. — Просто больше не делайте так. — Обещаю. Вам, себе, — женщина натягивает грустную улыбку, — и ей. Ей в первую очередь. Я действительно виновата... — Она ещё раз крепко сжимает здоровую руку Антона и отпускает её, нервно поправляя свой платок. — А ещё надо как-то наказать это мудака. Извините. В полицию же обращаются в подобных ситуациях? — Думаю, да, — Шастун слегка сжимает пальцы вспотевшей ладони и поправляет куртку на покалеченной руке. Она мокрая. Не то от снега, не то от крови, хуй знает. — Честно говоря, ещё ни разу в таких не оказывался. — Я тоже. Но то, как этот хрен дистанционно выгуливал свою псину, должно же как-то караться, я в этом уверена. Было бы неплохо узнать, есть ли здесь камеры видеонаблюдения. Вдруг нападение собаки хотя бы чуть-чуть заснялось. Хм, идея-то действительно хорошая. Но вот камеры... — Про камеры, если честно, ничего не знаю. В смысле, есть ли они или нет. Женщина машет рукой. — Это ладно, это потом можно узнать. Может, сами полицейские разузнают что-нибудь про них... В любом случае, необходимы наши совместные усилия, — тут она всплёскивает ладонями, с досадой цокая языком. — Ёлки-палки, Антон! У вас про имя спросила, а сама не представилась. Я Елена. Простите мои... так называемые «манеры», — кривит в неловкой улыбке губы. — Удивительно, как нечто неожиданное может выбить из колеи. — Бывает, — Антон пожимает плечами, сталкиваясь со взглядом Арсения со стороны скамейки и тяжело вздыхая. Он просто хочет, чтобы разговор побыстрей подошёл к концу. Сейчас особо чувствуется тяжесть в ногах, и отчаянное желание куда-нибудь сесть вспыхивает с невероятной силой. Тряпка. — Так, — Елена тоже с беспокойством смотрит на Настю, что-то рисующую в розовом блокнотике, — вам и нам надо в первую очередь к врачу. Но перед этим я дождусь муденя, который ушёл в неизвестном направлении, а потом сразу же в больницу... «Ха-ха, вернётся ли он обратно на площадку — вопрос хороший». — ... фиксируем повреждения и обращаемся к общественности, — продолжает между тем женщина. Стоп, чё? — Люди должны знать, какие ублюдки населяют планету Земля!.. — Простите, что? — Шастун резко выныривает в реальность при осознании сказанных слов. Это, блин, обязательно? — «Общественность»? Вы хотите обратиться в СМИ? — Ну да. Можно начать с небольшого — с какого-нибудь поста в социальных сетях, а дальше уже... — Зачем? Елена слегка меняется в лице, в её чертах скользит змейка растерянности. — Ну как «зачем»? Обращение в СМИ — большая гарантия того, что муденя действительно накажут, что этот случай люди запомнят. Есть истина в её словах, но... Блядь. Это же определённо очень быстро наберёт обороты, даже если будет трындеть только на каком-нибудь одном малоизвестном канале по телеку. Такая информация обычно никогда не остаётся без лишнего внимания. «Лишнего» — это про возможные дополнительные интервью, про фанатов, про посты, связанные с его своеобразным приключением на жопу, и вообще разговоры-разговоры-разговоры... Чёрт. Парень нерешительно мнётся, снова поворачиваясь к своему коллеге, и тот моментально ловит замешательство в его взгляде; что-то с улыбкой шепчет девочке и, получив в ответ кивок, полный энтузиазма, выпрямляется. Даже здесь какой-то загадоШный, ей Богу, Арсений!.. — Вы не хотите, чтобы того мужчину наказали? Не хотите, чтобы люди действительно понимали, что за такую халатность обязательно следуют последствия? — не понимает Елена, активно жестикулируя и вглядываясь в лицо парня. Тот невольно отклоняется от неё, сильнее сжимая завёрнутую в куртку руку. — Не хотите, чтобы этот человек ответил за то, что он позволил этой ситуации случиться? Что его псина укусила вас? «Я, честно говоря, сейчас вообще ничего не хочу, так что идите нахер!» — необоснованное (так ли это?) раздражение вспыхивает так резко и неожиданно, что Антон еле сдерживается, чтобы не выпалить всё это вслух и уйти в направлении к своему дому. Чёрт возьми, а он же действительно может просто взять и развернуться на сто восемьдесят градусов. Физически — да, может. Но не делает. Тьфу ты, твою мать, даже здесь какие-то внутренние сложности! — Мне казалось, что у нас одни интересы сейчас, разве н... — Я не против того, чтобы он понёс ответственность, — сдержанно перебивает Антон и дышит чуть глубже, чтобы успокоиться. — Но вариант со СМИ мне не совсем подходит. Женщина выглядит немного растерянной, будто её уже — каким-то чудесным образом — складно выстроенные планы рушатся, и она этого не ожидала. Ну, что же, Антон тоже не ожидал сегодняшних обнимашек со злой собакой, но так-то его никто не спрашивал, и он же не жалуется... — Но, Антон, тогда он вряд ли за что-то будет отвечать, — она снова чуть наклоняется вперёд, ближе к парню. — Наши бравые правоохранительные органы могут не заинтересоваться делом о халатном обращении с животным, а подстраховка в виде рассказа об этом случае в социальных сетях или где-нибудь ещё может очень сильно нам помочь. Такое будет труднее игнорировать, понимаете? Да и что вам будет этого стоить? Вы наверняка есть в социальных сетях, так что указание ваших имени и фамилии вам не будет как-то мешать. Да, Антон всё понимал. Но это будет очень много стоить, чего Елена уже не понимала. — Боюсь, будет стоить, поэтому и не хочу вот такой огласки... — Думаю, уже пора расходиться, — Арсений вмешивается в разговор очень даже вовремя, подходя к говорящим, и не без еле скрываемого волнения замечает облегчённый вздох со стороны Антона. Смотрит на всё ещё недоумевающую женщину и чуть хмурится. — Им обоим, — выразительный кивок в сторону девочки на скамейке, — нужно в больницу. Насте — на всякий случай, а Антону — на очень даже понятный. — Но мы ещё не договорили насчёт общественности, — возражает Елена, вставая в упрямую диалогическую стойку, а парень, уже мысленно ненавидя слово «общественность», видит, как тут же взлетает бровь Арсения от удивления. — Это очень важно, и... я понимаю, что нужно к врачу, но чем быстрее мы разберёмся с этим вопросом, тем быстрее мы все попадём туда, куда хотим. — На тот свет, что ли? Елена с абсолютно изумлённым выражением смотрит на Антона, а тот просто уже ничего не хочет, поворачивает голову в сторону, игнорируя растерянный женский и настороженный мужской взгляды. Тяжесть в ногах прилегает к самым пяткам и тянет мышцы вниз, скорее всего, к центру земли. В голове как будто вакуум, густой, тягучий и до тошноты плотный, не позволяет адекватным мыслям даже появиться, даже заглянуть на разумный огонёк. Только одно крутится, как заевшая прокисшая плёнка: «У меня всё ещё есть возможность просто взять и уйти. Просто взять и уйти. Просто взять и уйти. Прост взя и ути. Просзяиут...» — Шутник. Профессия у него такая, — голос Арсения прорывается, как свежий ветер, и Антон вздрагивает и ловит глубокий взгляд, перехватывая смысл следующих слов: — Елена, мы сейчас с вами быстро поговорим об этом, м? Антон, кажется, уже не так хорошо себя чувствует, поэтому... — Всё со мной нормально... Огрызнуться у парня толком и не получается. — Шаст, иди, посмотри, что Настя нарисовала. Она хотела тебе кое-что показать. Блядь, как с ребёнком разговаривает. Парень сдерживается, чтобы не фыркнуть, и разворачивается в сторону скамейки. Мысленно он, конечно же, очень рад тому, что Арсений так удачно и вовремя взял на себя ответственность за предстоящий разговор. Ему-то это дело можно было доверить. Оба телевизионные личности, оба понимают, как сильно на них может повлиять та или иная новость из вне. Тем более у них скоро концерты, особенно не хотелось бы быть в ещё большем центре внимания. Особенно, когда вокруг них обоих царит некий... купол из догадок и теорий насчёт их отношений. Ситуация всё ещё хуйня, но своим присутствием Попов делает её в разы лучше, легче. Наверное, это у него такая суперспособность. Надо будет поинтересоваться у него на этот счёт. Есть вероятность того, что он спокойно воспримет вопрос, ха-ха. Арсений же всё-таки... — Настя, — та тут же поднимает головку с широкими глазами, и Антон присаживается на корточки, как это делал его коллега ранее, — ну что, как дела? Лять, максимально странно задавать такое после всего того, с чем они столкнулись, но похер уже. Даже здесь уже насрать. — Норма-ально, — тянет девочка, а затем снова опускает взгляд на блокнот, продолжая что-то сосредоточенно чирикать в нём. — Что делаешь? — Рисую. Я потом покажу, немного осталось, — Настя чуть-чуть приподнимает блокнот, чтобы парень не видел нарисованное. Тот не может не умилиться этой реакцией. — Жалко, нет карандашей. У нас ИЗО завтра. У меня с собой только ручка. — Думаю, это для тебя не проблема, — улыбается Антон и получает в ответ согласный кивок. — Да. Ручкой тоже можно красиво рисовать. Просто с карандашами получается веселее. — Ну почему же? Если ты рисуешь человечков, то просто нарисуй им улыбку, и станет веселее. Кажется, это предложение Настя воспринимает довольно серьёзно. Она сосредоточенно смотрит на Антона блестящими глазищами, а затем опускает взгляд на перемотанную курткой руку. — Больно? — Нет, — тут же говорит парень, а затем чувствует укол совести. — То есть, уже не так больно. Но когда съезжу к врачу, всё будет совсем-совсем хорошо. Девочка кивает, а потом вырывает листок из блокнота и поднимает его на уровне лица Антона, будто сравнивая реальность с тем, что она успела изобразить. Между ними воцаряется сосредоточенное молчание, и парню кажется, что даже Арсений с Еленой замолкают — настолько становится тихо. Почему это произошло, не понятно. Арсений всё ещё разговаривает с женщиной, а затем достаёт свой телефон, что-то показывая на экране. Хм-м, интересно, о чём хоть говорят... — Антон, — зовёт внезапно Настя, и Шастун дёргается. Арсений, наверное, сказал его имя. — Улыбнись. Чего?.. — Что? — Улыбнись. — Э-эм, ла-адно, — всё ещё не понимая, что происходит в этом грёбанном дне, он растягивает губы в улыбке. В неискренней, это правда. Просто на открытую пока нет никаких сил. Настя с откровенным любопытством разглядывает лицо Антона, а затем, вдруг громко захихикав, кладёт листок на блокнот и что-то дорисовывает. Парню кажется, что его лицо застывает в какой-то очень непонятной гримасе, потому что мышцы тут же начинает сводить, и он убирает улыбку с губ. Передёргивает плечами. Холодно, блядь. — Вот, теперь всё! — Настя буквально светится от неизведанного счастья, протягивая листок Антону. — Это тебе! Мой подарок! Нравится? Тот смотрит на рисунок, и в его груди что-то больно скребётся, вырываясь на свободу в попытке поглотить всё вокруг горечью. На листочке в клеточку изображены три человечка. Один совсем маленький, с острыми косичками, торчащими в обе стороны, — сама Настя. По бокам от неё стоят два других человечка, довольно высоких. Один тонкий-тонкий, с длиннющими ногами, словно стремянками, а другой — в зачириканном ручкой пальто. Оба от уха до уха улыбаются с рисунка, с палками-пальцами, растопыренными, словно обломанными сучками. Над одним написано кривовато «Антон», а над другим — «Сеня». Рисунок буквально вызывает физическую боль, дёргает в покалеченную руку и куда-то в область сердца. Даже грудь потереть хочется, чтобы чуть-чуть разогнать скопившуюся там тяжесть. — Очень, — хрипит Антон, откашливаясь. — Очень нравится. Спасибо. Ты суперски рисуешь. Я здесь так улыбаюсь... «Даже лучше, чем в жизни». — Правда-правда нравится? — пытливо интересуется девочка, от радости хлопая по блокноту ладошками. Парень кивает. — Я старалась! Но карандашами у меня получается намного лучше. А карандашей у меня нет. Сеня сказал, что всегда получается красиво, если от души рисовать. Антон улыбается при имени «Сеня». Из детских уст звучит не смешно, наоборот — очень трогательно, по-уютному. — Сеня правильно говорит. Он очень умный, поэтому ему можно доверять. — А вы друзья с Сеней? Улыбка Шастуна мгновенно гаснет. Когда Арсений уже закончит разговаривать с этой Еленой, блин? — Ну... да. Друзья. Мы очень давно друг друга знаем, работаем вместе. — Получается, вы близкие друзья? Эх, как у детей всё просто!.. — Думаю, да. А у тебя есть близкие друзья? — лучший уход от темы — перевод этой самой темы на другого человека. И плевать, если этот человек ещё совсем маленький. — Нет, — качает головой Настя, убирая блокнот обратно в свой рюкзак. — У меня есть друзья, но мама говорит, что близкие друзья должны отличаться от обычных друзей. И что самых-самых близких друзей не должно быть много. Что надо любить их по-особенному. Не так, как маму или папу, как-то по-другому. Но я не понимаю, как это, — она задумчиво болтает ножками. — А ты любишь Сеню? Сегодня день откровений, не так ли? Почему Антон должен всем всё рассказывать? Причём рассказывать то, что он хотел сохранить при себе ещё какое-то энное количество времени? Примерно вечность или «никогда». Почему это всё легло на один день? Он не вывезет этого всего!.. А он же может соврать? Почему нет? Может. Но почему не будет этого делать — хрен знает. — Да, — Антон тяжело вздыхает, вспоминает Иру, со слезами на глазах слушавшую его признания в том, что он не любит её, и мелко вздрагивает. Он чуть ли не сейчас видит её, разочарованную и глубоко опечаленную, с тем самым принимающим и смирившимся взглядом, с которым он больше никогда в своей жизни встречаться не хочет. Видит, как дрожат её руки, сжимающиеся и разжимающиеся в кулаки, видит, она кивает самой себе после волны повышенного тона в его адрес, а потом молча идёт собирать вещи. А после, когда она уходит насовсем, оставив после себя осколки разбитой рамки с фотографией, он смотрит на рассыпавшееся по полу стекло и искренне желает наступить на него голой ногой, раскроить себе грудь, проглотить самый крупный осколок и ждать. Ждать своей неминуемой кончины, потому что заслужил. И не только это. Сейчас эти воспоминания отдают своим существованием лишь тупой болью, бьющей в сердце, но желания всё вернуть назад, оставить при себе слова нет. Это правильно. Такое должно было произойти намного раньше, чтобы никому не было так больно и непонятно, тоскливо и просто ужасно. А сейчас они оба должны двигаться дальше и иметь возможность на ещё один шанс выкарабкаться в счастливые узы, отношения. Особенно тогда, когда чувства не выдуманы на почве расставания и потребности замены, а живут, цветут уже очень долгое время. — Да, — повторяет Антон, смотря на Арсения, дружелюбно улыбающегося Елене, а затем тоже повернувшегося в сторону скамейки. Голубые глаза вопросительно щурятся, но Антон лишь качает головой. Ничего, всё нормально, просто смотрю. — Очень люблю. И не так, как родителей. Впрочем, и не так, как близкого друга.