Бриллиант без оправы

      Время остановилось, замерло, заледенело, как вода на морозе. Холодно. И больно. Горько. Очень тяжело на сердце, и в тоже время полное опустошение. — Извини за всё, я не хотел на тебя столько всего разом вываливать, я бы предпочёл, чтобы тебе вообще никогда не пришлось столкнуться с этим, но ты должен знать, что он за человек, Чонгук. И его появление в поле зрения не сулит никому ничего хорошего.       В глаза не смотрел, весь поникший, и взгляд от пола не отрывал. Так непохоже на него. Помимо всего того гнетущего на сердце, у Чонгука в нём было очень много любви. Любви, которой хотелось поделиться, окутать Юнги всего, спрятать, как за щитом, оградить от всего плохого, согреть, защитить. Господи, Чонгук даже не подозревал, с чем Юнги приходилось жить и мириться, сколько всего держать в себе. — Всё в порядке, то есть очевидно, что нет, я вижу, как тебе тяжело и неприятно об этом говорить, но, Юнги, не извиняйся, ты не виноват. Ни в чём не виноват, — напоминая о своей поддержке, крепче сжал его ладонь.       Неубедительно, недостаточно, Юнги прятался, закрывая и растирая лицо руками, будто избавиться от него хотел. — Больше всего в эту минуту я желаю отмотать время назад и не допустить вашей встречи, потому что… господи, я просто не переживу, если с тобой что-то случится. Я не представляю, чего именно он добивается, втираясь к тебе в доверие, но, Чонгук, прошу, не верь тому, что он говорит. Для меня он действительно никто, посторонний человек, с которым я не хочу иметь ничего общего. Я бы хотел забыть о своём происхождении, никогда не знать, что тогда произошло и никогда не встречаться со своим отцом. Мне проще думать, что он умер, и на какой-то период времени у меня получается себя в этом убедить, пока он снова не объявляется в моей жизни. Я не хочу его видеть, я не хочу его слышать, я не хочу говорить и думать о нём… как же я его ненавижу.       Юнги был так воодушевлён до этого злосчастного визита, весел, так радостно и счастливо улыбался, они наделали кучу забавных селфи, наслаждались временем вместе, и Юнги собирался показать мастер-класс на ледовой арене, а сейчас… сейчас он полностью разбит, подавлен, удручён. Сердце Чонгука разрывалось, беспокойно билось в клетке от тревоги и печали, вырваться хотело, оно так хотело помочь и исцелить все те раны, если не забрать, то хотя бы разделить на пополам все переживания. Чонгук в какой-то степени понимал, почему Юнги предпочёл бы ничего не рассказывать о своём отце. И дело здесь не в отсутствии доверия. Юнги не хотел касаться неприятной и болезненной для него темы, он желал забвения и покоя.       Физически здоровое, молодое и влюблённое сердце вновь болело.       Болело из-за Юнги, который винил себя в том, в чём он точно повинен не был. Юнги не сожалел о своём упущенном будущем и возможностях, он жил реальностью и с тем, что имел, с теми выборами, которые сделал сам. Но он жалел о будущем, которого у его папы никогда не было, которое, как Юнги думал, он украл. Сколько же неправильных мыслей в его голове. И как их прогнать оттуда? Чонгук, крепко обнимая, шептал ему, что это не так, искал слова, чтобы переубедить, нарушал обещание, потому что удержать слёзы не получалось. Твердил без устали, что Юнги не такой, хороший, добрый, самый лучший, любимый и ничем, совершенно ничем не похож на Хесона. И будет день за днём напоминать ему, как много Юнги для него значит, как сильно он его любит, сколько в нём доброго и светлого. — Чонгук, пообещай мне, если он ещё попытается встретиться с тобой, если ты его увидишь поблизости, ты сразу же сообщишь мне, и я приеду. Не разговаривай с ним, просто игнорируй или вызывай полицию.       Теперь Юнги смотрел в глаза, он серьёзен, собран и в тоже время… он паниковал? Боялся? Это испуг?  — Юнги, я всё же не думаю, что он настолько… — Чонгук. Прошу, пожалуйста. Понимаю, что, возможно, звучит это немного безумно и утрировано, но, пожалуйста, будь на моей стороне. — Я люблю тебя, и я на твоей стороне. Я всегда с тобой.       Тани почувствовал, что-то не так, прибежал к ним, с вопросом в своих блестящих умных глазках поглядывал, на диван сам пытался забраться, чтобы тоже Юнги успокоить и поддержать. Тани его очень любил, наверное, помнил, кто его выбрал, к себе забрал и несколько дней заботился, прежде чем познакомить с самым добрым на свете человеком. Только даже малыш Тани, оказавшись у Юнги на руках, не смог привести его в чувства.       Сердце болело ещё и за Сунхи, который пережил ужасные вещи, который не получил ни грамма сострадания и понимания, ему никто тогда не поверил и слушать не стал, его лишь обвинили в распутстве и нарекли позором для семьи. Сунхи справился, пережил тяжёлые времена, он очень и очень сильный. И Чонгук уверен, своего старшего сына Сунхи любил. Какие волшебные слова нужно сказать, чтобы и Юнги в это поверил?       Единственный, кого можно винить, сегодня ещё и праздник им испортил. Гринч пытался украсть Рождество, но потом одумался, у него всё же было сердце. А Мун Хесон этого органа лишён, и он заслужил билет в Азкабан сразу по двум статьям. Возможно, и третье из непростительных к нему тоже применимо, Юнги сказал, что нисколько этому бы не удивился. Его отец страшный человек, чудовище. И ещё раз Чонгук убедился, внешность обманчива.       Мун Хесон располагал к себе, с первого взгляда каким-то невероятным образом завоёвывал доверие, умел красиво говорить и подать себя правильно, только это всего лишь фасад, маска. Ну и ещё природа, точнее, феромон, сильный, и точно такой же неизвестный компонент, что чувствовался в феромоне Юнги. Скорее всего только поэтому Чонгук так спокойно смог с ним общаться, из-за того что что-то знакомое почувствовал, родное, то, что ассоциировалось с безопасностью. Инстинкты подвели, ошиблись, дали неверную оценку.       Только поступок Хесона ошибкой молодости назвать нельзя. По мнению Чонгука к ошибкам молодости можно отнести глупую татуировку с китайским иероглифом, обозначающую суп и сделанную на пьяную голову, о которой поутру и протрезвев жалеешь; неудачную стрижку или дурацкую, но модную одежду; деньги, впустую потраченные на какие-нибудь совершенно ненужные глупости. Случайный секс с малознакомым человеком, но секс добровольный, без принуждения. Мун Хесон совершил преступление.       Говорят, что время лечит, но сколько нужно времени, чтобы забыть и отпустить такое, простить непростительное? Законодательством определён срок давности, по прошествии которого наказание уже не грозит, то есть государство и общество готовы простить виновного через десять-пятнадцать-двадцать лет, забыть. Правильно ли это? И откуда взять силы на прощение того, что непоправимо?       Как же это тяжело, даже мысленно представить сложно, страшно и мерзко, и нет здесь подходящих слов. Не обо всём Юнги знал наверняка, но и услышанного когда-то в детстве хватило, чтобы со временем осознать, почему отец умер, а имя его в их маленькой комнатке не произносили никогда. А потом большую часть жизни жить с оглядкой на огромную нависшую тень, бояться и ненавидеть то, кем ты являешься.       Возможно, ещё до презентации, организм Чонгука и его мозг начали подготовку к тому, чего в последствии он и опасался. Оказаться уязвимым, подчинённым, униженным. Оказаться слабее, не иметь возможности дать отпор, сказать «нет» так, чтобы услышали, и не только словами. Поэтому и тхэквондо, поэтому наращивать мышцы, чтобы быть готовым, становиться сильнее день за днём. То, с чем Чонгук столкнулся в школе после презентации, можно назвать не только травлей, есть ещё одно подходящее определение. Сексуальное домогательство. Пусть и без прямого физического контакта, его всё-таки побаивались, зная об увлечениях и чёрном поясе, полученным отнюдь не за красивые глаза, но слова… слова могут задеть гораздо сильнее и больнее прямого удара в лицо. И всё это было настолько отвратительно, что вспоминать не хотелось, тошно и противно от этого.       Разумеется, половое созревание происходит не за один день, и, разумеется, можно узнать свою предрасположенность заранее. Кто-то пользуется такой возможностью, проходит обследование. Родители Чонгука такие процедуры его проходить не заставляли. Ему было всё равно, кем он в итоге окажется, им тоже, у них родился сын, человек, которого они воспитывали в любви и прививали уважение к окружающим, вне зависимости от статуса. И Чонгук уверен, что если бы, гипотетически, случилась аналогичная ситуация, как у Сунхи, они бы никогда от него не отвернулись и не винили в том, что кто-то не смог удержать себя в штанах. Этим люди и отличаются от животных, инстинкт и желания поддаются контролю, у каждого есть выбор.       А Мун Хесон лишил Сунхи этого выбора, о последствиях не подумал, ответственность на себя не взял. Да, Юнги прав, Хесон — чудовище. И он хотел, чтобы его простили? Улыбались, радовались его появлению, как спасителю, благодарили и называли отцом? К этому были его рассуждения об ошибках? Тогда, в кофейне, Чонгук говорил про вторые шансы обобщённо, не зная всех деталей, да, наивно веря в прощение и добро, поделился своими соображениями на этот счёт, даже жалел и сочувствовал. Сейчас всё иначе. Вопросы уже Чонгук задавал сам себе, совсем другие, конкретные.       Можно ли простить фактическое изнасилование, принуждение к сексу несовершеннолетнего? Можно ли простить глухоту к мольбам и громкому «нет», которое кричали? Можно ли простить применение силы к тому, кто слабее? Можно ли простить лишение свободы выбора? Ведь Сунхи, даже узнав о своей беременности, ничего с этим поделать не мог, потому что аборты в те времена считались уголовно наказуемым преступлением. Это ужасная несправедливость наказывать жертву, того, кто уже подвергся насилию, и не давать возможности избавиться в этом случае даже не от ребёнка, нет, от последствий, от напоминания о самом худшем дне. Вообще никакого выбора, только один, рожать. А вот уже дальше варианты имелись. Сунхи от ответственности не сбежал, несмотря на то, что вместе с маленьким Юнги они в дальнейшем не жили, выживали. И сам факт принятия этой ответственности, ребёнка, которого ты не хотел, который оказался следствием не большой и светлой любви, в которую ты наивно веришь, всё ещё, несмотря ни на что… как его принять и полюбить? Сунхи каким-то образом и с этим справился, может быть и не сразу, но Юнги он не винил, Чонгук очень хотел в это верить.       И вот тут он испугался, очень сильно испугался своих мыслей, потому что, да, всё, что случилось с Сунхи, это ужасно, это трагедия и несправедливость, этому нет оправданий и никакого прощения Хесон не заслуживает, но итогом всего этого получился Юнги. Мин Юнги — правильный и идеальный человек для Чонгука, лучший альфа на свете, тот, кого он безмерно и всем сердцем полюбил. Если бы не роковое стечение обстоятельств, если бы этого всего не произошло, то Юнги бы никогда на этом свете тоже не было, того сильного и бесстрашного Юнги, который сейчас в объятиях Чонгука и с Ёнтаном на руках казался просто крошечным и беззащитным, уязвимым. И тогда бы не было всего того светлого и чистого, яркого и страстного, всего того, что уже почти год согревало Чонгука. Совершённое зло может породить что-то хорошее? Скорее всего в большинстве случаев — нет, но Мин Юнги — всегда исключение.       К Вселенной с каждым прожитом днём у Чонгука всё больше и больше вопросов. Почему из-за чьей-то прихоти страдают хорошие и невинные люди?       Для самого Чонгука беременность — очень сильный страх. К такой ответственности он не готов, и неизвестно, когда будет, и будет ли вообще, поэтому, как только в его жизни появился регулярный секс с любимым человеком, он регулярно и по графику стал принимать противозачаточные. И первый секс без презерватива у них случился совсем недавно. Да, Юнги в этом плане оказался очень щепетильным. Напрямую о детях они ещё не говорили, пожалуй, слишком рано такое обсуждать, наверное, ну и случая подходящего не было, но можно сделать вывод, что неожиданных сюрпризов Юнги не хотел. Всё рационально и логично, разумно, по-взрослому, такие сюрпризы и Чонгуку были не нужны. Сейчас, конечно, всё несколько проще в плане избавления от нежелательных последствий и сюрпризов, теперь это легально с точки зрения законодательства, но проходить через такое Чонгук тоже не хотел, это должно быть очень нелегко, как физически, так и эмоционально. На самом деле, у него до сих пор в голове не укладывалось, что он, точнее его организм, способен на зарождение и воспроизведение новой жизни.       Никогда Чонгук не думал, что его будут одолевать вот такие мысли в Рождество. Тяжёлые, мрачные, гнетущие, неоднозначные с моральной точки зрения. Он этого не хотел, он об этом не мечтал, да и не задумывался никогда. Мун Хесон всё испортил, украл праздник и хорошее настроение. Он точно не человек, а какая-то помесь дементора и Волдеморта. Зло во плоти.       А за окном снег пошёл. Рождественское чудо. Сколько времени прошло? Сумерки уже, значит, несколько часов точно. Интересно, каково ангелам, когда идёт снег? В дождь они плачут, а сейчас что делают? Скорее всего им также нехорошо, как и Чонгуку с Юнги.       Как из этой ледяной болотной трясины выбираться? Идей не так уж и много, нужно переключиться, занять себя чем-то рутинным. Нужно прогнать плохие мысли и Мун Хесона вместе с ними. Экспекто патронум, чёрт возьми! Если не поможет, в запасе есть ещё два слова, чтобы уж наверняка.       Всё, что пришло на ум, чтобы подбодрить и успокоить Юнги, Чонгук уже сказал, повторяясь неоднократно, поделился всей возможной любовью и теплом через прикосновения, объятия и лёгкие поцелуи. Нужно возвращаться к реальности, к простым и бытовым делам, которые им тоже подкинул Мун Хесон. — Искупаешь Тани? — Чонгук решил действовать. — А я пока приберусь в холле.       Юнги без лишних слов кивнул, соглашаясь, он нуждался в тайм-ауте точно также, как и Чонгук. Поблагодарил за эту ненавязчиво предоставленную возможность побыть немного наедине с собой, оставив нежный поцелуй на губах. Вместе с Тани они поднялись наверх, а Чонгук вяло побрёл в ванну на первом этаже умыться и взбодриться.       Уборка всегда помогала ему отвлечься, и сейчас Чонгук надеялся, что это тоже должно сработать.       Выбрасывать еду Чонгук не приучен. Родители воспитали его так, нужно ценить то, что имеешь. Кто-то не может себе позволить продукты, от которых ты нос воротишь, капризничаешь и говоришь, что не будешь есть. И если с растёкшейся по полу кучей взбитых сливок, клубники и бисквита всё понятно, продукт не годен к употреблению, то с мандаринами сложнее. Юнги мандарины очень любил, Чонгук тоже, только в случае этих конкретных, которые Ёнтан, видимо, успел покатать по холлу, тут даже маленькая долька встанет поперёк горла. Мандарины отправились в мусор вместе с тортом.       Немного пришлось поискать чистящие средства и сопутствующие приспособления, чтобы избавиться от сладкого и липкого пятна на полу и от того, что Тани успел на лапках разнести. Сам Юнги уборкой в доме не занимался, Чонгуку раньше тоже не приходилось, поэтому небольшой квест в поисках сокровищ.       В этот раз наведение порядков со своей задачей не справлялось, мыслями Чонгук всё равно возвращался к Хесону.       Спустя годы он пытался откупиться, помогал материально и временами лез туда, куда его не просили. Таким образом он заглаживал свою вину? А сколько стоит сломанная жизнь? У Хесона таких денег нет, и даже если собрать все богатства мира, этого не хватит. Самое дорогое, чем может владеть человек, это и есть его жизнь, будущее, которое он сам выбирает, поэтому-то она и бесценна. Вполне возможно, что принимая помощь от Хесона, Сунхи тоже переступал через себя и свои чувства, потому что благополучие детей, которых тогда уже было двое, для родителя всегда на первом месте. Каково ему тогда было увидеть на пороге, спустя годы, монстра, которого он похоронил в своих воспоминаниях? Каково было услышать, что монстр пришёл снова разрушать? Всей фантазии и воображения не хватило бы, чтобы представить.       И к чему были все эти, теперь уже никаких сомнений, подстроенные и неслучайные встречи? Чего Хесон хотел от самого Чонгука? Да что-то вообще никаких идей. Если таким образом он собирался наладить контакт с Юнги, используя Чонгука, как промежуточное звено в цепи, то это очень глупо и неразумно. Юнги не скрывал своё отношение к отцу, неоднократно ему об этом говорил в лицо, запрещал какие-либо контакты с Тэхёном, а после начала отношений, и с Чонгуком. Хесон почему-то решил не прислушиваться к голосу разума. Плюсов к карме он точно не заработал. Почему он никак не хотел услышать своего сына и оставить его в покое, как Юнги и просил? Почему не сдавался, если ему каждый раз не рады? Видимо, он до сих пор не научился адекватно воспринимать слово «нет».       С понятием ненависти Чонгук не сталкивался, то есть он сам никого не ненавидел, даже Джесона и его последователей. Хосока Чонгук не понимал, но не ненавидел. То, что выливалось в его сторону от одноклассников, была ли это ненависть? Сложно сказать однозначно. Его не принимали, потому что под стандарт не вписывался, отличался, как внешне, так и своим поведением, жизненными ценностями от общепринятой нормы. Может быть, кто-то и ненавидел, только за что? Чонгук никому и ничего плохого никогда не делал. Сейчас же он сам очень близок к тому, чтобы свои чувства, которые вызывал Мун Хесон, назвать ненавистью. Отвращением, потому что его поступок и поведение недопустимы.       Чонгук не судья, и не ему прощение даровать, но… если бы его спросили… Мун Хесон виновен, Ваша честь. Заслуживает ли он второго шанса? Чонгук бы всё ещё хотел сказать, что да. Наверное, это слишком наивно, но хотелось верить, что даже в плохих людях есть что-то хорошее. Может быть, изначально намерения Хесона относительно Юнги и не были связаны с родительскими чувствами, но в дальнейшем, возможно, что-то и изменилось? Раскаивается ли он, сожалеет? Могло ли что-то измениться в нём за столько лет? Он не отказал Юнги в помощи, когда тот просил о ней, и хотел быть ближе к сыну, только насильно мил не будешь. Человеческие взаимоотношения несколько сложнее, чем товарно-денежные. Нельзя точно обозначить цену искупления и прощения, в каждом конкретном случае она уникальна и индивидуальна. Хорошие поступки не отменяют и не перекрывают уже содеянные. Юнги в своих намерениях и желаниях категоричен и однозначен, он не хотел видеть Хесона рядом с собой и своими близкими, Чонгук понимал его, и единственно верным решением в этой ситуации будет его поддержать.       Всё же не зря рекомендуют не судить книгу по обложке, содержание и то, каким смыслом она наполнена, могут отличаться от первого впечатления. И внешность человека тоже обманчива. Чонгук бы никогда не подумал, что такой обаятельный, солидный мужчина, как Мун Хесон, способен на то, о чём рассказал Юнги. Вот и как после этого сохранить веру в добро и человека?       В литературе, да и в фильмах, зачастую, главного злодея пытаются подать страшным и некрасивым, с отталкивающей внешностью, какими-то увечьями, шрамами, чтобы персонаж не вызывал симпатии и сочувствия, и это, пожалуй, большая ошибка. В реальной жизни всё может оказаться совсем по-другому, не будет вот таких подсказок и кричащих характерных деталей. Доверять первому встречному в дорогом костюме и с красивым лицом будет опрометчивым решением. Некрасивых людей не бывает, а вот плохие встречаются чуть ли не на каждом шагу.       И опасения Юнги понятны, сам Чонгук тоже не горел желанием хотя бы ещё раз повстречать на своём пути Хесона после всего услышанного сегодня. Только почему-то не покидало ощущение, что это вновь произойдёт, какая-то незавершённость, что ли, осталась. Мотивы его поступков так и не ясны.       Полы теперь натёрты до блеска, Чонгук замёл следы и спрятал улики, будто бы никто сегодня и не приходил. Миссия выполнена, это хорошо, а дальше что? Какой план? Вернуться к тому, чем они и собирались сегодня заняться? Поехать на каток? В целом, для праздничных дней не так и поздно, время есть, но вот желания… у самого Чонгука никакого, а у Юнги? Скорее всего аналогично. Может быть, просто спуститься вниз и погулять по территории жилого комплекса? Она большая, и здесь тоже всё очень красиво украсили к Рождеству. Просто немного развеяться, воздухом свежим подышать, на снег посмотреть. Но и желание вновь обнять Юнги и спрятать его от всего мира Чонгука не покидало. Тогда, может быть, обнимашки под одеялком? И к чёрту весь этот мир и Вселенную с её идиотскими сюжетными линиями и поворотами.       С этими мыслями Чонгук поднялся в спальню, где Юнги сушил Ёнтана феном или скорее играл с ним. Тани балдел под потоками тёплого воздуха, катался из стороны в сторону на полотенце, щелкая зубами, пытаясь поймать невидимку, а Юнги улыбался, сидя рядом с ним на полу. И это мгновение Чонгук хотел бы остановить, чтобы улыбка с любимого лица никуда не исчезла. Он не решался ещё какое-то время обозначить своё присутствие, просто наблюдал и согревался, сердце затопила такая всепоглощающая нежность.       Юнги его всё же заметил, а когда поднял голову и посмотрел, Чонгук просто в лужу готов превратиться от той теплоты, мягкости и любви, которую в его взгляде увидел. Это вообще невозможно, вот столько чувств за раз транслировать, да и не умел Чонгук по взглядам читать, не разбирался он в таком. Но тут всё настолько однозначно и очевидно почему-то.       Он присоединился к ним, присев позади Юнги, и тут же крепко-крепко обнял, оплетая и руками, и ногами, приступил к выполнению своей главной миссии по сокрытию Мин Юнги от жестокого мира. Глаза закрыл, плотнее прижимался, носом уткнулся ему в шею, вдыхал его запах, и вот так хорошо, спокойно стало, умиротворённо. Именно так и должно быть, всё на своих местах.       Фен шуметь перестал, Тани недовольно тявкнул, требуя вернуть тепло. Юнги хмыкнул, фен отложил и приступил к следующей части спа-процедуры, взялся за щётку. Ёнтан любил, когда за ним так тщательно ухаживают, не терпел, а наслаждался. Он вообще внимание любил, как и Тэхён, тот тоже кайф ловил, когда ему волосы перебирали.       Молчание никого не напрягало и не давило. Даже дыхание у них синхронизировалось, ровное и мерное. Возможно, и мысли тоже, потому что заговорили они одновременно и произнесли одну и ту же фразу. — Я тут подумал…       Чонгук всё же собирался предложить сходить и посмотреть на снег, но интереснее узнать, о чём думал Юнги всё это время, поэтому подтолкнул его к продолжению. — Давай к твоим родителям съездим? Ты их с лета не видел. Впереди ещё целая неделя выходных. И Новый год с ними отметим.       Не ожидал Чонгук такого предложения, вот совсем не ожидал. — Ты сейчас серьёзно? — Почему нет? — Даже не знаю. У тебя же были какие-то встречи запланированы на послезавтра, и если не ошибаюсь, то ещё и запись. — Это не проблема, перенесу. Ты же скучаешь по ним.       Да, Чонгук скучал, несмотря на то, что уже взрослый, несмотря на то, что не один, у него теперь Юнги и Чимин, и Тэхён, пусть он и далеко сейчас, по нему он тоже скучал. И родители бы очень обрадовались.       Немного странно, конечно, что именно Юнги уговаривал Чонгука на поездку к его же родителям, обычно всё с точности до наоборот должно происходить. И не то, чтобы ему не хотелось или он отказывался, просто Юнги не замолкал, а продолжал приводить аргументы, почему ехать нужно. — Будет круто, отправимся в небольшое путешествие, по пути будем останавливаться в красивых местах. — Юнги, подожди, ты хочешь поехать на машине? — Ну да, всего триста километров, не так и много. Ты сам родителям скажешь или мне твоему папе позвонить? И у тебя здесь всё необходимое есть? Потребуется что-то забрать из дома? Вообще, нужно было сразу к ним на Рождество приехать…       Кажется, энтузиазм Юнги с каждой минутой только разрастался. — Я лучше сам позвоню.       Всё ещё чертовски странно, но больше радостно. Складывалось впечатление, что это путешествие необходимо Юнги гораздо больше, чем самому Чонгуку. Он воодушевился, снова улыбался, как и на протяжении всего дня и до того момента, пока их своим визитом не выбил из колеи Хесон.       Чистый, причёсанный, пушистый и вкусно пахнущий Ёнтан отправился по своим собачьим чрезвычайно важным делам, а Чонгук с Юнги приступили к планированию и сборам. Так всё спонтанно. В таких путешествиях раньше Чонгуку не доводилось принимать участия, поезда не в счёт, там толком ничего и не увидишь в окно. А тут… это прям как настоящая семейная поездка.       Но и на этом сюрпризы в этот вечер от Юнги не закончились. Пока Чонгук доносил радостные известия до папы, он из виду скрылся куда-то, а когда разговор закончился, снова появился и руку протянул, помог на ноги подняться и повёл за собой. Видимо, он решил утопить Чонгука в романтике и своих чувствах, ну то есть буквально.       Приглушённый и неяркий свет, ароматные свечи, которые очень приятно и ненавязчиво пахли, наполненная ванная с пушистой пеной. — Ты и меня решил искупать? — Если позволишь, я к тебе присоединюсь.       И, конечно, Чонгук позволил.       Только теперь уже Юнги окутывал его собой, свою грудь предоставил в качестве опоры. И, серьёзно, нет лучше места в мире, чем эта большая горячая ванна с Мин Юнги за твоей спиной. Можно и голову ему на плечо пристроить, и глаза закрыть, чувствовать и ничего больше.       Чувствовать, как его ладони скользили по телу, гладили аккуратно и нежно, разминали плечи, а его губы их же невесомо целовали, что-то на ухо шептали, мягко и плавно оставляли свои метки на шее. Чонгук ни слова разобрать не мог, не способен мозг столько действий разом обрабатывать. Слишком сильные ощущения от тактильного контакта захватили всё сознание. И Чонгук полностью себя вверял Юнги, наслаждался каждым прикосновением, принимал всю ласку, которую ему дарили, тяжело дышал полной грудью и воздух ртом хватал, потому что если у Юнги была цель его таким образом разнежить и расслабить, то она с треском провалилась. Всё это лишь распалило и возбудило молодое горячее тело.       На смену шумному дыханию пришли приглушённые стоны, ведь его руки спускались ниже, сжимали и мяли особо нежную и чувствительную кожу на бёдрах, приподнимали и полностью укладывали такое податливое и жаждущее тело на себя. Чонгук так нуждался в этих прикосновениях, так нуждался в Юнги, в его опоре, в его поддержке, во всём, что он способен дать в этот момент, и Юнги ему в этом не отказывал. Целовал по-настоящему, страстно, голодно, и сводил с ума, потому что Чонгук один, а у Юнги две руки. Одна надёжно держала, не позволяла соскользнуть полностью в воду, оглаживала грудь, пальцами дразнила, сжимая и пощипывая соски. Он беспомощно скулил, закидывая голову назад, выгибаясь… как же много, слишком много… вторая-то так и осталась там внизу, двигалась размеренно, мучительно неторопливо, а хотелось чтобы быстрее и плотнее. Юнги не любил ждать, но и спешить он тоже не любил. Чонгук же нетерпелив, нужно всё и сразу, но такое томительное ожидание несомненно стоило самого яркого и насыщенного оргазма. С Юнги каждый раз так, как взрыв сверхновой.       И в себя Чонгук приходил долго и под всё тот же ласковый тихий шёпот над ухом. — Вот так, всё хорошо, я тебя держу.       Всё остальное происходило и воспринималось, как в каком-то мареве и будто со стороны, отстранённо. Это приятное опустошение, когда тело лёгкое и воздушное, когда нет ни одной мысли в голове, когда так хорошо, что ты буквально ощущаешь себя парящим над землёй. Юнги направлял и контролировал его такого беспомощного, невоспринимающего действительность. Помог выбраться из ванной и смыть пену, укутал в полотенце, высушил волосы, одел в пижамку, уложил в постель, и, кажется, Чонгука сморило даже раньше, чем Юнги поцеловал его на ночь перед сном. — Спи спокойно, душа моя.