Бриллиант без оправы

      Воспоминания, только они и остались. Бесценные сокровища, их у Чонгука никто не заберёт.       В тишине императорского сада он искал покой и умиротворение, старался обрести гармонию с собой и этим миром, который к нему был слишком жесток. И Чонгук ответил ему не менее жестоко, не побоялся пролить чужую кровь. Это уже прошлое, далёкое, но не забытое, которое тоже оставило неизлечимые следы.       Временами он думал о том, как бы всё сложилось, если бы в тот день на рынке он не увидел его, а увидев, проигнорировал, не обратил внимания, не пошёл за ним следом. Что было бы тогда? Какой бы была его жизнь? Было бы в ней место хотя бы толике того счастья, короткого, мимолётного, которое ему подарил Золотой Дракон? А был бы он сейчас жив? И если бы у Чонгука была такая возможность, если бы он только мог… он бы отдал всё без исключений, но мёртвых к жизни не вернёшь.       Сейчас пора цветения. Бело-розовые шапки фруктовых деревьев, как низкие густые облака. Совсем несложно представить, будто бы ты на небесах. Голова кружилась, но не от высоты. Запахи весны, сладкие, нежные, лёгкие, обладали какими-то дурманящими свойствами.       В любимой беседке, находящейся на небольшом возвышении, окружённый цветами и свежестью, Чонгук наслаждался одиночеством. Он рисовал. Вспоминал.       Когда-то у него был всего лишь уголёк и рубленая неровная деревяшка, сейчас в его распоряжении лучшие кисти и краски, белоснежные шёлковые полотна. Тогда он рисовал лесных зверушек, чтобы порадовать детвору, теперь он рисовал по памяти своего Дракона во всём его величии, золотом, слепящем, сияющем. Миновало так много лет, столько воды утекло с того дня, но Чонгук до сих пор помнил любимые черты лица. Он не забывал. Никогда. Ни на минуту.       Никто не смел нарушать его покой, отвлекать или беспокоить, даже внуки и собственный сын, император. Никто, кроме него. Тот, кто вернулся с того света, всё ещё преследовал Чонгука. — Красиво, — раздалось из-за спины. — Он был очень красивым.       Даже после смерти законы этому тигру не писаны, а приличия не знакомы. Появился, как и обычно, тихо и почти бесшумно. Порыв ветра, шелест. Незаметно. Не вовремя, как и всегда. — Тебе больше заняться нечем? Разве у тебя нет других дел? — не оборачиваясь, как и всегда. — Есть, конечно, — показался на глаза и, не спрашивая дозволения, нагло уселся напротив, устраиваясь удобнее, поправляя мягкие подушки. — Мы давно не виделись. Я подумал, что сейчас подходящий момент.       Да не будет никогда подходящих моментов. Его компания для Чонгука нежеланна, но со временем он научился с ней мириться. Молчать с ним в тишине, слушать его, вымещать на нём свой гнев, иногда, очень редко, даже спокойно говорить. Наверное, вот такие его внезапные визиты стали вполне привычны. Чонгук к нему привык. До сих пор, правда, не понял, реально ли всё это. И кем стал его злейший враг. — С этим местом у меня тоже связано много приятных воспоминаний, — а к такому привыкнуть сложно, этот демон будто мысли читал, хотя и говорил, что не умеет.       Чёрное пятно среди всего светлого, что у Чонгука было. Даже сейчас он выделялся своими грубыми тёмными одеждами среди нежных оттенков шелков и цветов, окружающих беседку. — Именно здесь, впервые встретив, ты пообещал стать моей смертью. — А потом пошёл дождь.       Да, сильный, очень сильный ливень. Чонгук тогда промок, убегая, а после заболел. Как же он его тогда боялся. — Вышло же всё совсем наоборот. И ты сказал, что любовь проходит, — очередная его ошибка.       Всех ли убийц преследуют их жертвы? Почему-то Чонгуку казалось, что ему одному так не повезло. Возможно, духи, призраки и прочая нечисть доступна лишь взору сумасшедших. Это бы тогда объяснило всё. — Знаешь, этот дворец и сад были подарком предыдущего императора, его отца, своему супругу. Мой брат хотел подарить тебе весь мир.       И этот факт Чонгуку хорошо известен. Дракон многое рассказывал о своём детстве и своих родителях. Обоих он трагично потерял, обоих он любил. И весь мир Чонгуку был не нужен, ему бы хватило всего одного человека. — Вы не были братьями, — не упустил возможность напомнить об обмане, который этого человека погубил. — Да, ты прав, — тигр смиренно согласился, отвёл свой взгляд в сторону. — Он был для меня всем.       Скользкая дорожка, крайне опасная и больная тема, но… — Ты любил его?       Сомнительно, потому что бессердечное чудовище не способно на любовь.       С ответом тигр не спешил. Цветы его интересовали больше, а может быть, он обдумывал и подбирал слова. — Это сложно. Те чувства, которые я испытывал к нему… их было слишком много для одного. Особенно для такого человека, кем я был тогда. Я запутался в них, в своих желаниях. И цена, которую пришлось заплатить, чтобы осознать истину, оказалась слишком велика. Я никогда не желал ему смерти, поверь, моему горю и сожалению нет предела. Он был единственным человеком, которому я никогда не желал зла. — Но и с его счастьем ты смириться не смог. Не смог смириться с моим присутствием в его жизни. С тем, что он любил меня.       Это и не обвинение, это факт, который оспаривать бесполезно. Слёз Чонгуком уже было пролито достаточно, чтобы затопить все имперские земли, а гнев и ярость были столь сильны, что они могли испепелить дотла всё на свете, но время… нет, оно не исцелило, рана болит по-прежнему. С этой болью Чонгук просто привык жить, она же память. — Вам с ним суждено было встретиться, — взгляд его печален, но твёрдость голоса… он уверен в том, что говорил. — Судьба жестока, — как, собственно, и жизнь.       К Чонгуку она никогда не относилась благосклонно. Подарив надежду и любовь всего лишь на короткий миг, тут же забрала свой дар обратно. — Не вини себя. Ты не был его ошибкой. Ей стал я. Он не только мне поверил, он поверил в меня. Он этой темы не касался, а я никогда не спрашивал, почему. Боялся. На самом деле, это первое, что я почувствовал к нему. Страх. Я очень сильно его боялся.       Чонгук этого никогда не замечал. Он видел многое, но нет, никак не страх. — Я не был первым, кто пришёл к нему, пытаясь выдать себя за его брата. Он терпеливо слушал всех, а потом наказывал за ложь. Справедливо. И я не надеялся на какой-то иной исход. Меня посещали мысли отказаться от своей затеи, но зашёл я уже слишком далеко. Во дворце, тогда, впервые увидев императора, я сразу же понял, почему его называли Золотым Драконом. Мощь, сила, уверенность, всё это исходило от него, ощущалось колоссальное давление, ноги подгибались, и одна мысль, даже скорее желание, пасть ниц, подчиниться его воле. Непобедимый, неуязвимый, легендарный и самый опасный на свете зверь… Дракон. Мой голос дрожал, когда я сбивчиво рассказывал ему свою историю, опуская некоторые детали, умалчивая или немного изменяя смысл произошедшего. Я почти не лгал, говорил правду о той своей жизни. У меня был медальон, возможно, именно это сыграло свою решающую роль. Кулон был уникальным, необычным. Второй такой же император носил на себе, скрывая его под одеждами.       Похожее первое впечатление, только Чонгук не боялся, он не мог отвести глаз. Следил внимательно, а на самом деле, любовался. Даже будучи одетым не в богатые, расшитые золотом шелка, Дракон не терял своего величия. Он выделялся среди всех, кто в тот день бродил по рыночной площади. — Выслушав меня, он встал со своего трона и будто крылья расправил, такой величественный, могущественный, статный. Настоящий Золотой Дракон. Грозный Император. Он степенно спускался и шёл ко мне, приближался, а я трясся от страха, я так его боялся. Думал, что через мгновения лишусь головы, а он… он обнял меня, прижал к своему сердцу и сказал: «Теперь ты дома, тигрёнок, теперь всё хорошо». Он больше никогда не задавал вопросов, и я никогда не решался спросить, почему он мне поверил. Наверное, он просто хотел в это верить, поэтому и принял так легко.       Самообман, даже такие сильные и могущественные люди ему подвержены. — Достаточно быстро к страху добавилось восхищение, уважение. Он дал мне всё, о чём я когда-то мечтал. Он относился ко мне с такой заботой и безграничной добротой. В этой самой беседке он обучал меня чтению и письму. Терпеливо, ни разу не сорвался из-за моих ошибок, ни разу не накричал. Он всегда находил для меня время, читал для меня, говорил со мной, рассказывал захватывающие истории и ничего от меня не требовал. У нас с ним была достаточно большая разница в возрасте, опыте и уровне знаний. Для него я был не сколько младшим братом, скорее уже взрослым сыном, который, кроме как управляться со скотиной, ничего и не знал. Императору, правителю и своих забот хватало, а он… слово «семья» для него очень много значило. В его лице я обрёл её, настоящую, правильную, такую, какой она и должна быть, какой я её себе когда-то представлял, о которой тайно мечтал. Мудрый отец, который обучал меня жизни. Старший брат, который готов всегда помочь и поддержать. Лучший друг, который доверял свои тайны, и готовый сохранить мои. И мне так хотелось приблизиться к нему, показать, что я на что-то способен, что я чего-то стою, оправдать его веру в меня. И теперь я уже боялся его разочаровать. Я так старался, а он всё замечал, хвалил меня, поощрял. Он не заставлял меня идти в его армию, нет, я мог жить свою праздную жизнь во дворце. Это решение я принял сам, и сам дослужился до генерала. У меня был стимул, я хотел завоевать для него все земли этого света. И я тогда был ещё совсем юнцом, мальчишкой, но темнота в моей душе требовала крови. Самое худшее чувство — потерять самого себя. Тогда я этого не понимал. Я был разбит. Я уже не был целым. Сломан там внутри, но чувствовал, что мне чего-то не хватает. И я решил заменить ту пустоту человеком, который заставил меня чувствовать вновь. Мне уже была не нужна слава, тем более трон, я хотел, чтобы он гордился мной, чтобы он просто был у меня. Дом, он стал для меня семьёй и домом. — И меня рядом с ним ты видеть не хотел.       «Не забывай, здесь не твой дом». Слова отчётливо отложились в памяти, тогда Чонгук не видел в них какого-то иного смысла, кроме очевидного. — Тебя я тоже боялся, потому что ты крал его у меня. Ни одна омега так сильно его не увлекала. Ни с одним из них он не был таким… он никого из них не любил. Его считали холодным и неприступным, властным и суровым, именно таким правителем он и был, но тебе он открыл своё сердце, с тобой он был совсем другим. Обычным человеком, альфой, который любил свою омегу. Ты для него стал всем. Он с лёгкостью был готов отказаться от Империи и короны, только чтобы быть с тобой. — Если всё это правда, если он был так дорог тебе, почему… почему ты не принял его выбор? — Потому что я был очень-очень глупым. Слепцом. Чудовищем, которое упустило свою истинную любовь и даже не осознало этого. Я погубил свою омегу и нашего сына, и всю оставшуюся жизнь искал то, чего на этом свете и в этой жизни мне было уже не обрести. Уже никогда не. Я любил своего брата, очень-очень сильно любил, на грани с безумием или даже за гранью. Мой разум не был ясен, тьма ослепила. Я был потерян и не был самим собой. Я так запутался. Мои эгоистичные желания найти в нём то, чего нет и быть не может, погубили и его. Разрушили семью, частью которой я мог бы стать, мне бы нашлось место рядом с вами. Моё существование — моё же наказание. Я знаю, чего лишился, что мог иметь, я мог быть счастлив. И я лишил этого тебя. И никакая людская боль не причиняет мне столько страданий, сколько это. Вечность сожалений, вины и…       Больно. От правды становится не только горько. Она будоражит худшие воспоминания. И слабость. Её он больше не должен видеть. — Уйди. — Прости меня. Я… — Пожалуйста, уйди. Оставь меня.       Чонгук моргнул, слеза скатилась по щеке. Чёрного перед глазами больше нет. Тигр или демон исчез. Все мы безумны в какой-то мере, пожалуй. Может быть, его здесь никогда и не было.

***

      Резкий толчок. И нет, это не Юнги пинается во сне. Он вообще идеальный человек для сна. Не храпит! Не ворочается, не крутится. Это по части Чонгука сменить стопятьсот поз, прежде чем определиться с удобной. И как Юнги всё это терпит? Ему, казалось, ничто не могло помешать уснуть, и спал он всегда крепко. Ещё одно из свойств камня, пожалуй. Иногда его было очень сложно расшевелить или подвинуть, а иногда он становился суперкомпактным и занимал очень мало места.       И разбудил Чонгука не Юнги, но что-то вытолкнуло его в реальность, заставило открыть глаза, осмотреться. Голова тяжёлая. И сколько времени? В комнате темно, такой себе ориентир. Легли они после шести, а сейчас… Телефон пришёл на помощь. Одиннадцатый час. Маловато, конечно, для здорового сна. Выходной и никуда спешить не нужно, так что можно возвращаться обратно к грёзам и не думать ни о чём, пока ещё есть такая возможность.       Невольно Чонгук прислушивался. Тишина. Ничего нигде не тикало и не капало. Тани вроде бы тоже не шумел. Но что-то негромко щёлкнуло, следом что-то упало или что-то уронили. Всё-таки буянить начал, требовал внимания. Чонгук вздохнул, приложил колоссальное усилие, поднялся на ноги. Нужно проверить, что там Тани на этот раз придумал.       А ничего, его тут и близко нет. Только Хосок, который уже спустился вниз по лестнице. У Чонгука всего несколько секунд в распоряжении, чтобы решить, как реагировать и что делать. Ну просто как в бибисишном сериале «Шерлок». Вперёд или назад? Думай, Чонгук! Думай быстро! — Хосок, подожди, — однозначно вперёд и на суперскорости, пока поздно не стало.       На окрик Хосок отреагировал, послушался, остановился. Замер напряжённо. Не оглядывался. Ждал.       Тут не так уж и много метров, ещё несколько секунд, чтобы приблизиться. А дальше что? Что говорить? Что вообще Чонгук хотел сделать или сказать? Что он мог? Он не знал. Он никогда не знал, как себя вести, особенно в таких ситуациях. Ну же! Озарение, прям щас нужна идея! Подсоби!       Идея и слова пришли в другую голову. — Я не хотел вам мешать, Чонгук. И беспокоить Юнги тоже не хотел. Не я ему позвонил. Охранник запаниковал и… в общем… Извини. Я пойду.       Голос у него слабый, тихий, тоже пустой, совсем не такой, каким доводилось слышать его раньше. Безжизненный.       Нельзя его отпускать. На Чонгука всё же снизошло просветление. — Хосок… Хоби, — сорвалось с языка раньше, чем мозг успел осознать.       Мягко, только так и нужно с ним. Не пугать, не угрожать и ни в чём не обвинять. — Не уходи.       Ещё совсем недавно мечтал Чонгук о противоположном, чтобы Хосок исчез, чтобы не крутился рядом с Юнги и никогда не попадался на глаза. Сейчас же понимал, что ничего из этого допустить нельзя. Иначе это станет чудовищной ошибкой.       Мало. Недостаточно. Не хватило простых и откровенных слов. Они искренние, от сердца, правильные, Чонгук чувствовал. Только Хосока они не остановили. Что же ещё сказать? Что сделать?       Догнать. Удержать. Обнять. Какой же он маленький, тонкий. И нужно извиниться, наконец, быть смелым. Честным. — Прости меня. Пожалуйста, прости. Хоби, я… мне… я не должен был тогда говорить всё, что сказал… мне так жаль. Прости. Не уходи. Тебе нужно отдыхать. Пожалуйста, пойдём наверх.       И не забывать дышать. Вдох. Как же он приятно пах. Солнцем, тёплым летним южным днём, лавандой. Всего на секунду закрыть глаза, и ты уже посреди бесконечного фиолетового поля. Прованс, как на картинке. — Ты был прав, Чонгук. От меня одни проблемы. Я никогда не хотел никому делать больно, особенно Юнги. Не хотел его обременять. И сейчас… сейчас мне лучше уйти.       Как убедить в обратном? Если что и понял Чонгук за свои ещё небольшие годы, так это то, что не всегда одного желания достаточно, чтобы повлиять на обстоятельства. Порой люди над ними не властны, скорее даже очень часто не. Плохое просто случается с хорошими людьми. Да, это жестоко и несправедливо. И Хосок ни в чём не виноват.       Не виноват, что с ним случились все те ужасные вещи. Не виноват, что появился на свет в семье, где оба родителя, даже папа, оказались монстрами, для которых богатства, статус и влияние гораздо важнее, нежели собственный сын. Жизнь не вечна, рецепт долголетия ещё не найден, хотя и поговаривают, что рис и женьшень одни из его неотъемлемых компонентов. Ради чего всё это? Зачем вообще заводить ребёнка, если он, по сути, не нужен?       И не виноват Хосок в том, что на его пути встречались недостойные альфы, ненастоящие, которые не ценили доброту, не помогли, когда было очень нужно, отвернулись, обидели, причинили боль. Не виноват, что все эти люди, их поступки, их решения оставили следы… шрамы, раны, травмы, которые о себе напоминают по сей день. Не виноват, что предпочёл, несмотря на свои чувства, избежать возможного перелома вновь. Хосок заслуживал, чтобы его любили.       Люди так хрупки, они же не из золота и титана, у них нет высокотехнологичной брони. И не у всех есть близкие, семья, друзья, чтобы помочь преодолеть трудности, пережить их. К счастью, с Хосоком был Юнги.       И бояться нормально. Инстинкт самосохранения — это врождённое. Хосок всё-таки не мазохист. Любить легко, но страшно. Чонгук и это тоже понял. Только когда вы вместе, когда вас двое, бороться со страхами проще, когда рядом правильный человек. — Нет, не говори так. Не надо. Я ошибался, не знал… ничего не знал, и я думал, что вы… и был очень зол и явно не в себе, прости. Прости меня. Пойдём? Давай вернёмся. Пожалуйста. Юнги будет волноваться, если ты уйдёшь. И я буду. Не уходи. Останься.       Момент чем-то смахивал на день сурка, повторяющаяся временная петля. Только теперь уже Чонгук держал Хосока за руку, вёл за собой, боялся отпустить. Вдруг он передумает, вдруг убежит, хотя и сил-то у него на побег нет.       Ну и вот Хосок вновь доставлен в гостевую спальню, уложен в постель, укрыт лёгким пледом, а Чонгук, как истукан, стоял. Растерянный, потому что, а дальше что? Как правильно, как лучше? Возникло какое-то, возможно, и совершенно неуместное желание поправить подушки, чтобы удобнее, комфортнее. Порыв пока удалось сдержать. Но всё равно хотелось позаботиться. — Может быть, ты хочешь чего-нибудь? Воды? Или что-нибудь поесть? Я могу сделать что-нибудь простое или разогреть что-то из готового. Может быть, рамён?       От сэндвичей и рамёна, приготовленных Чонгуком, ещё никто не умирал и не жаловался. Они всегда неплохо получались. Или лучше чай? Мята была в холодильнике, а она успокаивает, тонизирует. Виски как-то с утра неудобно предлагать. — Чонгук, спасибо, но ничего не нужно. И жалеть меня тоже не надо. Я не болен. Просто иногда… мне бывает тяжело, как и всем, наверное. Я в порядке, всё хорошо.       От многих Чонгук слышал про такой порядок и такое хорошо. От Юнги, когда Хесон навязывался со своим общением. От Чимина, когда он грустный задумчиво зависал. От Тэхёна сквозь улыбку, когда он, видимо, переживал, что в очередной раз поторопился и всё испортил. И сам Чонгук таким грешил. — Это не из жалости. Я хочу… если ты хочешь… я бы мог… Я хочу чем-нибудь помочь, чем угодно. Хосок, мне, правда, очень жаль… и я виноват перед тобой, мне очень стыдно за то, что я сделал. Тогда… Я хотел тебя задеть, и мне очень жаль, что я тебя обидел, что из-за этого ты… что тебе плохо. Прости. — Тебе не за что извиняться. Ты тут совершенно ни причём, это только мои тараканы и проблемы, — взгляд у него усталый, но открытый, чистый, не осуждающий, не обвиняющий, улыбка не ослепляющая, вынужденная, всего лишь попытка спрятаться за маской. — Выкинь все эти глупости из своей головы. И ему ничего не говори, не надо.       Так вот какой он человек? Добрый. Терпеливый. Понимающий. Всепрощающий. Хороший человек, которому по неведомым причинам не повезло, который настрадался уже очень много и сильно.       Чонгук понимал, что честности и откровенности не заслужил. Доверия тоже. Понимал, что и присутствие его тут лучше никому не делало. Он по себе судил, не хотел бы, чтобы его кто-то видел в уязвимом состоянии, в момент слабости, особенно кто-то чужой. А Чонгук таким и был для Хосока. Он его совсем не знал, много чего нехорошего надумал о нём, а потом мучился, злился и страдал. — Я не буду навязываться и не буду тебе мешать. Просто отдыхай, ладно? Постарайся уснуть. И никуда не уходи. Пожалуйста?       Кивнув, Хосок закрыл глаза. Ещё немного помявшись на месте, Чонгук вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Только возвращаться к Юнги он не спешил. Его цель — кухня. Всех надо накормить. Тани в первую очередь, проверить его запасы еды и воды. Воды особенно, лето, жарко же.       Он заварил чай с мятой и лимоном, добавил льда, чтобы остыл быстрее. Сделал несколько сэндвичей с курицей, свежим зелёным салатом, огурцами и помидорами. Рамён решил не беспокоить. Помыл фрукты. Красное яблоко, яркие мандарины, немного клубники. Что-нибудь ещё добавить? Бутылка воды. И где-то Чонгук видел шоколадки. Сникерсы. Одну тоже за компанию прихватил. Поднос пришлось поискать, но и с этой задачей он успешно справился. Всё аккуратно расставил, тарелку с сэндвичами накрыл салфеткой. Очень медленно и осторожно двинулся на выход со всеми своими приготовлениями, Тани крутился под ногами. Соскучился, ему нужно внимание. — Подожди немного, малыш. Скоро пойдём гулять.       Скорее всего аппетита у Хосока нет, но вдруг. И если ему захочется, то и всё необходимое будет рядом.       Ожидал Чонгук, что за полчаса или что-то около того Хосок уснёт, но нет. Он просто лежал с закрытыми глазами, дышал размеренно, но тело не настолько расслаблено, как во сне. Стараясь не шуметь, Чонгук устроил поднос на небольшой прикроватной тумбе, тихо и молча вышел.       Желания идти досыпать уже никакого, как, собственно, и бодрости. А Чонгук уже пообещал кое-кому прогулку. Обещания нужно выполнять. Поэтому прохладный душ.       Пока одевался и собирался, Юнги проснулся. Ну как проснулся? Глаза открыл, зацепился ими за движущуюся фигуру. Барахлил, видимо, у Чонгука режим маскировки. Ниндзя провалился, его разоблачили. — Бэмби? Ты куда? — не очень осознанно, низко и хрипло. — Недалеко. Выйду с Тани на улицу. Сегодня вроде бы не так жарко. Спи. — Чонгук. — Да? — Всё в порядке?       Всё относительно, конечно, но в целом… — Да. Я заглядывал к Хосоку, он просыпался, и вроде бы снова пытается уснуть. Я не знаю, как нужно, то есть, что обычно делают в таких ситуациях, поэтому принёс ему поесть. — Спасибо.       Не за что тут благодарить. — И ты тоже займись этим полезным делом. Купить кофе на обратном пути? — в ответ утвердительное мычание и кивок взъерошенной головы. — Какой он пьёт? — Лучше молочный коктейль. Клубничный. А мне, как обычно. — Заказ принят. Я ненадолго. Отдыхай.       Себя-то Чонгук собрал, теперь на очереди Тани.       На улице придерживались тёмной стороны, насколько это возможно прятались в тени. Закон подлости, только вышли, и солнце вдруг появилось из-за облаков. Пожалуй, стоило взять зонт или кепку у Юнги одолжить, чтобы голову так не пекло.       Мысли тоже там поджаривались, варились, готовились на медленном огне. Ничего не подгорало, не закипало, не убегало. Действительно, просветление. Спокойствие. Ядовитый змей окаменел.       И нет, Чонгук не обрёл дзен. Просто переживания и волнения сменили вектор. Он поверил и сейчас спокоен за себя, за Юнги, за них, за вместе. Разочарован превратностью судьбы, людьми и их жестокостью.       В очередной раз вместе со знанием пришло не только облегчение.       Людские страхи столь разнообразны. Когда-то Чонгук где-то прочитал или услышал, что есть всего два врождённых страха: боязнь падения с высоты и громкие неожиданные звуки. Всё остальное это уже приобретённое. Разумность человека — его же самая главная проблема. Люди много думают, не все, конечно, и не всегда о том, что нужно. Чонгук тоже думал очень много.       Понять Хосока оказалось очень просто. Не все его решения Чонгук назвал бы рациональными и правильными, но, поставив себя на его место, он вообще не представлял, что справился бы со всем, что свалилось на одного человека. Потенциальный разрыв с Юнги, последующее одиночество и разбитое сердце так пугали Чонгука, что ему ужасно плохо только от одной мысли. И он не представлял, как бы жил дальше, если бы такое случилось. Он бы просто не смог. Задохнулся бы, потому что лишился бы кислорода. Вечности бы не хватило, чтобы забыть Юнги. Хосок очень сильный человек, стойкий, у него получилось пережить, не без последствий, да, и приобретённых страхов стало лишь больше. И с ними он тоже живёт, неправильно обвинять его в трусости. Бояться нормально, это не слабость и не порок.       К Тэхёну тоже были вопросы. Как он справился с этим? Как принял? В его благородстве, порядочности и адекватности Чонгук не сомневался, Тэхён замечательный, добрый и отзывчивый человек, но всё же. Ведь он мечтал о детях, во множественном числе. Он хотел большую семью. Возможно, из-за своих взглядов и убеждений Чонгук не видел проблемы в бесплодии Хосока, как тот альфа, Дэвид, но далеко не все разделили бы его точку зрения. Юнги разделял. Он не считал, что смысл жизни в том, чтобы обзавестись потомством. Он говорил, что жизнь нужно жить. Жить так, как тебе хочется, так, как ты считаешь правильным. С мечтой или без неё, со своей половиной или одному, с детьми или без. Но Юнги не большинство. А для чего ещё нужна омега? Рожать и воспитывать детей, конечно же. И это в прогрессивном двадцать первом веке, где планете грозит перенаселение.       Идеи и мысли Таноса, если смотреть шире и глобальнее, в далёкое или, возможно, что и не очень будущее, не такие уж они и безумные. Погорячился он, конечно, выпилив половину Вселенной, нужно было ещё подумать, пока голова оставалась на плечах. Ладно, речь не об этом. Грубо выражаясь, раздобыть ребёнка, если обоим влюблённым это надо, а естественным путём не получается, вопрос непростой, но решаемый, очевидных вариантов два. Хосок их в расчёт не брал? А Тэхён, видимо, подумал, что-то для себя решил. У него по-настоящему серьёзно, он и раньше об этом говорил. Истинная любовь не проходит, время её только закаляет. Его слова. А ещё он говорил, что настоящая любовь не может быть безответной. Юнги подтвердил, что у них взаимно, только очень сложно.       И всё это время, что между ними происходило? Был ли прогресс? И насколько всё назад откатилось после той случайной оговорки? Есть ли ещё надежда? Почему Тэхён ничего не сказал, вполне понятно. К Чонгуку это отношения не имело, его это не касалось. Неправильно и неуместно лезть не в своё дело. Это фактически девиз Чонгука по жизни, только иногда он про него забывал.       Видимо, мысли о Тэхёне так отвлекли, что Чонгук и не заметил, как на обратном пути, помимо кофе и молочного коктейля, купил ещё и пирожные. Клубника со сливками, Тэхён их очень любил.       На самом деле, ненадолго вылилось в почти два часа. Юнги поднялся, очевидно, совсем недавно и готовил поздний завтрак или скорее уже обед. К нему у Чонгука был очень важный вопрос. Нужен ли Хосоку какой-то особый уход после его срывов? Не покидало сомнение, а вдруг он опять что-нибудь не так сделал. Ответ почти обнадёжил. Ничего сверхъестественного не требовалось. Не заострять внимание на случившемся, комфорт и забота.       Немногим позже к ним спустился и Хосок. Должно было быть неловко. Ну, оно и было в какой-то мере. У них с Чонгуком и до этого не раз случались пересечения и встречи, и они всегда вызывали раздражение, внутреннее негодование и сомнения, злость. Чонгук видел то, чего на самом деле нет. То, чего боялся. Сейчас иначе. По-другому. Хосок просил его не жалеть, но ведь сочувствие, сострадание — вполне логичные чувства для тех, у кого есть сердце. А у Чонгука оно очень впечатлительное, большое, способное любить.       Этим же вечером он узнал, что в спорах Юнги не всегда выигрывает. Хосок хотел вернуться к себе домой и очень упрямо настоял на своём. Уговорить его остаться больше не получилось. Он выглядел получше, не такой бледный, сон пошёл ему на пользу. Поесть он толком и не поел, а надо бы, чтобы силы появились. Компромиссом в итоге стало то, что отвезли они его сами, а не отправили на такси. И, кажется, Тани нашёл себе нового любимчика среди людей.       Всё, действительно, изменилось после той ночи, да и время не стояло на месте. Откровенных разговоров с Юнги стало больше. Чонгук не боялся спрашивать о том, что его интересовало. Юнги отвечал, рассказывал о своей молодости. Господи, ему двадцать девять, а он уже себя в старики записал. Хотя, возможно, полученный опыт, пройденный тяжёлый путь за эти годы и можно приравнивать к отдельно прожитой жизни.       Ценности и цели тогда у Юнги были совсем другие. Он мечтал прославиться, мечтал доказать себе и окружающим, что достоин, что он чего-то стоит, что он заслуживает признания. Мечтал о богатстве, чтобы не приходилось думать о том, на что поесть или чем оплатить счета, аренду жилья, как извернуться, чтобы купить тёплую куртку и ботинки, новое музыкальное оборудование. Гордость и ненависть к родному отцу не позволили и дальше жить за чужой счёт. И как только Юнги стал официально взрослым, он ушёл в никуда и ни к чему.       И серьёзные отношения тогда ему были не нужны, оттого и не складывались. Он не был к ним готов, приоритеты располагались иначе. Он пробовал любить, но не получалось, а иногда это и вовсе мешало в осуществлении мечты. Юнги делал выбор в пользу того, что ему было ближе, роднее. Музыка тогда была его единственной любовью и страстью, только ей он хотел отдавать всего себя. Ему повезло повстречать Хосока, такого же мечтателя, готового сутками не спать, трудиться до седьмого пота, вкалывать, преодолевать себя, развиваться, становиться лучше. И вместе, действительно, было легче идти по тому трудному пути к вершине. Они поддерживали друг друга. Ещё одна причина, почему они с Хосоком и не пытались сблизиться в ином смысле, тогда единомышленник, друг был нужнее. Надежда была нужнее, чем любовь. Поговаривают, что дружбу сексом не испортишь. Юнги считал иначе, он не хотел испортить всё и потерять человека, который стал близким, родным. И у них получилось осуществить мечту, обрести крепкую, нерушимую дружбу, проверенную на прочность временем.       И во всём этом Юнги находил какой-то более глубокий смысл. Очень громкое слово — предназначение. Возложенная на него задача, миссия — сберечь Хосока для Тэхёна. И с ней, в отличие от младшего брата, который получил аналогичную с Чонгуком, он не справился. Во многом Юнги винил себя, не доглядел, где-то промолчал, не вмешался. И решение, которое он принял, доверив брату то, что пообещал хранить в тайне от него, ошибкой не считал. Сейчас большего Юнги, действительно, сделать не мог, теперь всё зависит только от Тэхёна и Хосока, терпения и времени.       И Юнги не знал, как у них там обстояли дела, что вообще-то странно. Тэхён всем делился со своим старшим братом, да и Хосок скорее всего тоже. Но, видимо, очень-очень личное попадало в разряд исключений.       Несколько важных решений Чонгук принял после того дня.       Не давить на Тэхёна, пытаясь что-то разузнать, сам расскажет, когда будет готов или ему потребуется поддержка. Если он всё ещё не отчаялся, верил в лучшее, значит, шанс на счастье не упущен, надежду он не потерял. Но отсюда вытекала кое-какая проблема. Чимин. Похоже, что для него надежды не осталось.       Не избегать встреч с Хосоком, как Чонгук делал раньше, постараться с ним наладить отношения. Попробовать получить шанс и возможность обрести ещё одного близкого человека в его лице.       И последнее, уверенно, не сомневаясь, сказать Юнги «да» и как-то пережить переезд.       Запланированное шло по плану. Поездка в Пусан на целую неделю, долгожданная возможность вместе отдохнуть и повидать родителей. Пляж, фрукты, мороженое, фреши, морские деликатесы — всё, как Юнги и обещал. А в это время в его квартире во всю шли ремонтные работы. Гостевую на втором этаже переоборудовали в кабинет-студию для Чонгука. Сюрприз, очень приятный и неожиданный. Юнги хотел, чтобы у него было своё личное пространство, чтобы можно было спокойно заниматься учёбой или рисованием. Место, где можно уединиться, если захочется или потребуется. Юнги очень хорошо чувствовал Чонгука и понимал его.       Официально они съехались в августе только после того, как Чимин с остальной командой «Hope World» и Хосоком улетели в Штаты. И никаких радикальных перемен, совсем не страшно. Им вместе хорошо, комфортно. Рядом с Юнги тёплый и уютный дом.       Некоторое беспокойство, тревожный звоночек поступил из-за океана. Чимин регулярно делился новостями. И недовольством. Какой-то альфа настойчиво обивал пороги отеля, в котором они жили. Слишком навязчивый поклонник желал встретиться с Хосоком. Пожалуй, ничего необычного, Чонгук совсем не удивился. Он и сам был его тайным фанатом уже очень давно, с того самого момента, как увидел на сцене впервые. Только Чонгук фанат тихий и у себя в голове, а бывали и другие, слишком активные и наглые. А через пару дней у альфы появилось имя. Дэвид. И стало как-то уж совсем нехорошо на душе, когда после завершения всей насыщенной программы тура Хосок решил остаться и провести три недели отпуска в Лос-Анджелесе. И в этом тоже нет ничего удивительного, у него там полно друзей и знакомых. Только… а что если… что если Хосок любил того недостойного Дэвида до сих пор? Что если ничего не прошло? Вдруг это чувство сильнее, чем его неокрепшая влюблённость в Тэхёна?