Большой Секрет

Что бы ни собирался заявить Джереми Стихийный, едва переступив порог усадьбы, ему пришлось резко выдохнуть и попятиться, чтобы не налететь на возникшую прямо перед ним Голдельмину. Дверь еще жалобно скрипела, пытаясь вернуться в прежнее положение, почти снесенная с петель нежданным гостем, а ведьма уже очутилась у входа и стояла, нетерпеливо притоптывая ногой. Весь ее вид показывал, что девушка была готова к появлению Джереми, но радости от его прихода не испытывает. На полголовы ниже Стихийного, она исподлобья смотрела на него так строго, будто сама намеревалась его в чем-нибудь обвинить. В присутствии Голдельмины Джереми никогда не робел, но сейчас стушевался. – Джереми Стихийный, – певуче протянула Голди, – не сказала бы, что желала твоего приезда, зная, как тебе не понравится сама мысль о тихом доме подальше от Рассадника. – Людское королевство... – оторопело начал Джереми. – Не было ни одного исторического доказательства, что простые люди одинаково, все до одного, относятся к другим сущностям лишь с ненавистью и желают им страшных мук и истребления, – ведьма вскинула руку и проворно прижала указательный палец к губам Джереми, заставляя его молчать. – Они не замечают нас, пока наши отличия не станут очевидны. Уж первую неделю, как ты мог заметить, Литакторо пережили, ни разу не угодив в тюрьму или хотя бы на суд. Стихийный, наконец, пришел в себя и схватил Голдельмину за руку. Он наклонил свое лицо к ней и процедил: – Ваше безрассудство... – О, ради всего сущего, довольно! – раздался из столовой голос Аксарильмы. На мгновение Джереми отвлекся на ее возглас и повернул в ее сторону голову. Рука ведьмы под его пальцами вдруг обмякла, кожа вместо гладкой стала чешуйчатой, и Стихийный вскрикнул, с отвращением отбросив от себя изумрудно-зеленую змею, в которую превратилась девушка. Не успев удариться о землю, змея обратилась сорокой и тут же вспорхнула на перила лестницы. Джереми оскалился и кинулся к птице, но та снова взлетела и в мгновение ока оказалась на втором этаже, где превратилась в Гретту Ремнайшт. Присев на корточки, она просунула голову между балясинами и ребячески показала молодому человеку язык, а затем вскочила и понеслась в один из коридоров второго этажа. Джереми хотел уже погнаться за обликом, но кто-то схватил его за шиворот. Настоящая Голдельмина удерживала его и тянула на себя, как сорвавшегося с привязи пса, за ее спиной, одинаково скрестив на груди руки, стояли Арьяна и Фил. Вид у старшей Стихийной был усталый, зато ее младший брат, казалось, с трудом подавлял желание тоже пуститься вслед за Греттой. Водя дружбу и со Стихийными, и с Ремнайшт, ведьмы с детства никак не могли разобраться, откуда у их друзей возникла жгучая ненависть друг к другу. Многие осуждали облика за ветреный характер, но ни у кого и в мыслях не было оскорблять Гретту или даже искать повода для драки с ней, как это делали сыновья Стихийных. Девушки безуспешно пытались примирить друзей больше десяти лет, найти причину вражды. Джереми и Фил неизменно называли облика избалованной девчонкой, которой все доставалось слишком легко. Гретта же шептала, что со Стихийными «что-то не так», но не могла объяснить причину своих чувств. Их вечное противостояние напоминало проклятье обликов: один из их сущности не выносил даже присутствия другого. Обликам никогда не было суждено найти дружбу или любовь среди себе подобных. Но в семье Стихийных обликов не было, а Арьяна советовала ведьмам оставить тщетные попытки привести обе стороны к миру. Джереми повернулся к Голдельмине и сощурился, будто проверял, тот ли человек стоит перед ним. Голди разглядывала его в ответ, поддавшись мысли, что успела соскучиться по вспыльчивому Стихийному. Тот вдруг ссутулился и обнял ведьму, растеряв весь пыл и гнев, предназначенный для Гретты. – Поверить не могу, что ты повелся на фокусы Ремнайшт, – фыркнул Фил. – Сегодня ты повелся на фокусы Ремнайшт дважды, – осадила его сестра и толкнула его влево к дверям столовой. Голдельмина высвободилась из объятий старшего Стихийного и скрестила руки на груди, смотря на молодого человека не менее сердито, чем он на нее. Пускай сначала он ошибся, пытаясь вместо ведьмы отчитать Гретту, но это означало лишь одно: с самого Рассадника он действительно готовился «устроить хорошую взбучку» ведьмам. – Безрассудство, скрытность, тебя не позвали, что-нибудь еще? – спросила Голдельмина, все так же заглядывая Джереми в глаза. – Конечно, – серьезным тоном ответил Стихийный. – Твой отец обещал покарать меня, если я причастен к побегу. Твой брат обещал покарать меня, если я буду лезть в ваши дела. Я оказался меж двух огней, знаешь ли. – Кто-то смог запугать Джереми Стихийного? – Голди ухмыльнулась. Джереми недовольно поджал губы. Когда он волновался или хотел вразумить младших, он превращался в невыносимого зануду, а рядом с Греттой и вовсе становился другим человеком. Голдельмина оттягивала момент, когда он окажется в столовой и начнет собирать семью и ведьм, как цыплят, чтобы под своим крылом отвести их домой. Позволяя в это время Арьяне легко пожурить Аксарильму как представительницу обеих Литакторо, Голди махнула другу рукой и увлекла Джереми в противоположном направлении, к кухне. Мимо них со второго этажа каким-то пушистым клубком скатилась Гретта и на крыльце обратилась человеком, заворковав с оставленными на улице лошадьми. Джереми с силой захлопнул за ней дверь. – Побереги силы, – шикнула на него Голдельмина. На кухне она занялась ужином. Суп, сваренный еще в обед, должен был остаться и до следующего дня, но с таким количеством новых ртов Голди не была уверена, что им хватит поставленного на огонь котелка. С посудой дело обстояло тоже туго. Сестры нашли несколько целых тарелок и мисок, но многое было побито и свалено вперемешку с неповрежденной утварью. Все осколки они собрали в ведро, найденное у конюшни, и до сих пор не притрагивались к нему. Голдельмина окинула задумчивым взглядом полку со склянками, выставленными над плитой. На каждой из них были наклеены бирки с названиями безобидных специй и трав, но, сощурившись, можно было разглядеть настоящие подписи содержимого банок. Ведьма сняла с полки обозначенную как смолевка. Из-под кухонного стола вытащила ведро с грязными осколками, взяла щепотку толченой смолевки и посыпала ею разбитую посуду. Она поймала взгляд Джереми, застывшего у дверей кухни, и кивнула ему на ведро: – Встряхни. – Зачем? – ворчливо спросил тот, но все же взял ведро в руки, с сомнением разглядывая его содержимое. – Вы, Стихийные, из котла будете есть? – в тон ему фыркнула ведьма. Джереми что-то несогласно рыкнул и с силой затряс ведро, осколки жалобно зазвенели, перемешиваясь между собой. Голдельмина следила за выражением лица Стихийного: сначала недовольство, что его привлекли к колдовским делам, затем смирение и усталость. Судя по его взгляду, смолевка работала на славу и склеивала кусочки посуды, составляя целые предметы. Впрочем, успех в работе не производил на молодого человека никакого впечатления. Стихийные в Рассаднике жили бок о бок с ведьмами, но к чужому колдовству некоторые из них относились с осторожностью. Они сами обладали всевозможными видами связи с природой, и эта связь передавалась по наследству, правда, с поколениями все реже. Она же и определяла их семейное имя и сущность, в любом уголке земель Пяти Океанов можно было найти их сородича. В той части необъятной семьи-сущности, с которой были знакомы ведьмы, особенные силы достались каждому из детей. Тем страннее для Голди было каждый раз видеть, как Джереми избегает колдовства, а если и делает что-то, то с несчастным видом, словно его насилу заставили помочь ведьмам. Пока он устраивал разбитой посуде встряску, Голди с наслаждением рассматривала его самого. Пристальных взглядов Джереми тоже не любил. Он не смущался от них, но обязательно бурчал, что смотреть тут не на что. Ведьма так не считала. В Джереми ей нравилось все, хотя вслух она бы ни за что в этом не призналась. Рослый, жилистый, загорелый, с шевелюрой пшеничного цвета, тонкий нос, те же удлиненные клыки, из-за которых Джереми не улыбается, а только демонстрирует хищный оскал. Но самыми удивительными в нем были глаза: холодные, золотистые, чуть светящиеся в темноте и отражавшие чужой свет, как кошачьи. У сáмого младшего Стихийного, Фила, глаза были такими же, и оба считали, что дело было в отголоске способностей отца – Вайсмеш Стихийный в темноте видел, как днем, а лунный свет давал ему энергию, как обычный прием пищи. – Да-а-а, – протянул Джереми, изучая содержимое ведра. Он поставил его на кухонный стол, чтобы Голдельмина могла полюбоваться результатом своего колдовства. Ведро было полно заново склеенных мисок и блюдец, они выглядели целыми, только слишком грязными. Придирчиво осматривая каждый предмет, Голди выставляла их на стол, Джереми, поколебавшись, разыскал на кухне полотенце и принялся протирать тарелки. Последняя из них заставила ведьму рассмеяться. Она пыталась склеиться из остатков, ни к чему не подошедших, и представляла из себя жалкое зрелище. Каждый грязный шов отчетливо выделялся между белыми осколками, один из них и вовсе был расписан мелкими нежно-розовыми цветами, явно принадлежа отдельному сервизу, от края с золотой каймой будто оторвали кусок, а в самой середине осталась дыра с неровными краями. Голдельмина протянула несчастную тарелку к лицу Джереми, чтобы увидеть один из его золотистых глаз через дыру. Но стоило ей сделать это, ей вдруг показалось, что вместо кухни она очутилась где-то высоко над землей и смотрит сквозь отверстие не на друга, а на яркое солнце. Она охнула, тарелка выскользнула из ее рук и упала на пол, разлетевшись на прежние разрозненные куски. Ведьма резко наклонилась вперед, не то хотела подобрать осколки, не то потеряла равновесие, и Джереми тут же подскочил к ней, подхватив под руки. – Голди, ты в порядке? – встревоженно спросил он. – Нам эту посуду еще клеить и клеить, в такую только суп наливать, – попыталась отшутиться та и вместе со Стихийным принялась собирать разбитое обратно в ведро. Ладони стали ледяными и мокрыми, сердце часто застучало в груди. Голди силилась придать себе беззаботный вид, но краем глаза видела, как Джереми продолжает следить за ней, наверняка чувствуя, что что-то произошло. Ей только не хватало начать получать видения и гадать над будущим. Прорицание могло быть полезным, но все же было не в почете даже среди ведьм. – Но мне кажется… – не удержался Джереми. В то же мгновение Голдельмина отбросила последний осколок, обхватила лицо Стихийного руками и, встав на цыпочки, поцеловала в губы. Джереми, покорившись ее попытке отвлечь его от случившегося, притянул ведьму ближе к себе. На пороге кухни кто-то тактично покашлял. – Рада, что тебе удалось усмирить его, – сказала Арьяна, когда ее подруга и брат отскочили друг от друга, застигнутые врасплох. – Всю дорогу слушала это «Как они могли?» и «Вот я им всем покажу». Суп кипит, как ядовитое зелье. Чертыхнувшись, Голди кинулась к котлу, о котором успела позабыть. Арьяну Стихийную, выросшую в компании с ведьмами и помогавшую в воспитании младших сестер и братьев обеих семей, казалось, трудно было чем-то удивить. Спокойная, рассудительная, находившая и доброе, и строгое слово для каждого, сама она была на четыре минуты младше Джереми, и, когда у брата в спорах заканчивались всякие доводы, он обязательно упоминал, что был самым старшим, а значит, самым главным. В противоположность ему и сестрам, Арьяна была обладательницей густых черных волос, которые она заплетала в толстые косы. Пронзительный взгляд васильковых глаз неизменно привлекал внимание, казалось, зрачки вот-вот покроются изморосью. Зато клыки, такие примечательные для их семьи, у Арьяны почти не отличались от обычных человеческих. Ей и в целом было легче притворяться простым человеком, даже ее способности как Стихийной не были заметны на первый взгляд. Арьяне досталось управление воздухом, и только родные могли точно сказать, пользуется ли она своей силой в данный момент. Стихийная могла выглядеть безмятежной или занятой, а в это время ее длинные пальцы чуть дрожали или будто перебирали струны невидимого музыкального инструмента: так она слушала, что доносил ей ветер, улавливала колебания воздуха, чтобы узнать нечто, недоступное взгляду. – Разберусь! – послышался раздраженный крик Фила из глубины дома. Фил Стихийный, самый младший в семье, будто взял от остальных черты внешности и характера, выбрав и лучшее, и худшее. Малый рост, угольно-черные непослушные волосы, широко расставленные золотистые глаза, вздернутый нос, клыки, вечные мелкие ранки по всей коже, обкусанные ногти – он был похож на вредного зверька. В поведении Фил брал пример с Джереми, что делало его совершенно невыносимым. Преданный семье, он терпел, что его зачастую не принимали всерьез, но не упускал возможности о чем-нибудь поспорить, как только его мнение расходилось с чужим. Ведьмы в Рассаднике недолюбливали младшего Стихийного и поговаривали, что у него нет ничего своего, даже природа не стала тратить на него время. Аксарильма, с детства проводившая с ним больше времени, чем любой другой ребенок в Рассаднике, всегда ругалась на ведьм, за глаза заявлявших, что Фил – не более чем ходячая тьма. Но Голди казалось, что со временем Акса поддерживала с ним теплые отношения только из привычки и даже из жалости. Чем старше Фил становился, тем в самом деле угрюмее он был, отталкивая всех, кроме Стихийных и Литакторо. – Наша Хани хочет, чтобы кто-нибудь помог ей с лошадьми, – Арьяна чуть повернула голову к двери, прислушиваясь к голосам семьи. – Позову Фила, – бросил Джереми и, метнув Голдельмине пронзительный взгляд, покинул кухню. – Фил и так с Хани, а вот Джереми не помешает свежий воздух, – Стихийная хитро подмигнула ведьме, когда брат вышел. Нарочито протяжно вздохнув, она раскинула руки, и Голди с радостью обняла подругу. С одним только присутствием Арьяны в доме становилось спокойнее. Голдельмина в мгновение ока забыла, что у нее только что было подобие видения, что опасалась бессмысленных препирательств с Джереми, что Стихийные своим появлением внесут сумятицу в новую жизнь, которую пытались наладить ведьмы. С Арьяной все ее страхи пропали. Ужин проходил в неприятной тишине. Стихийные, утомленные дорогой и мыслью, что оказались в центре королевства простых людей, больше не переругивались даже между собой. Гретта, когда не ела, сидела, закусив губу, чтобы не начать болтать о каком-нибудь пустяке. Мерл, вглядевшись в новые лица, заявил, что столько голов в его доме ему не нравится и скоро их количество достигнет команды «Вшивого Пса» в худшие времена пиратского судна, и отправился бродить по лесу в спасительном одиночестве. Фил стоял у окна, скрестив руки на груди, и всматривался в заросли заброшенного людьми сада. Голди так хотела спросить у Стихийных, как долго они собираются гостить в усадьбе, но не удивилась бы, если бы Джереми тут же вскочил, предложив всем вместе отправиться в Рассадник следующим утром. Судя по кислому выражению лица сестры, Аксарильма молчала по той же причине. – Придется повозиться, но вместе наведем порядок быстро, – вдруг сказала Арьяна. Все одновременно повернулись к ней, и эта сцена неприятно напомнила Голдельмине вечер, когда отец заявил, что им не видать Людского королевства. Но в этот раз каждый, должно быть, подумал, что ослышался: девушки смотрели на Стихийную со смесью надежды и восторга, Джереми и Фил – с осуждением. Арьяна невозмутимо закончила ужин под пристальными взглядами и склонила голову на бок: – Не думали же вы... вы все, что мы посмотрим, как живут ведьмы на новом месте, и поедем домой? Если держать голову на плечах, никто не обратит на нас лишнего внимания. Я ни в коем случае не хвалю девочек за то, что покинули Рассадник. Но они положили начало чему-то новому в нашей жизни. Родители сами сказали, что справятся без нас какое-то время. Эта усадьба – отличный шанс отдохнуть от дома. Поменять что-то в себе, – она выразительно посмотрела на старшего из братьев, а затем довольно улыбнулась, – поучиться хозяйничать в собственном доме. – Вот именно, ты и так скоро переедешь, зачем тебе этот дом? – пробормотал Фил. – Откуда тебе знать, что я говорю о себе? – парировала Арьяна. – Попробуй Тингу так же сказать, что ему не о чем беспокоиться, потому что скоро он обзаведется отдельным домом. Не думала, что ты вырос с мнением, будто в ведении хозяйства нет ни забот, ни хлопот. Вы не будете вечно жить под родительским крылом. Едва ли у каждого из нас появится по дворцу, но почему бы на какое-то время не отнестись к усадьбе, как к своему настоящему дому? – Окруженному опасными людьми, – фыркнула Лемони. – Не будешь вести себя должным образом, и сама будешь считаться самой опасной в округе. В любых краях. Лемони только пожала плечами, не собираясь спорить. Голдельмина готова была расцеловать подругу, но несчастный вид Джереми, которого только что предала родная сестра, удерживал ее на месте. И он, и Фил явно не были согласны с Арьяной. Они хотели бы немедленно вернуться домой, где им нечего было бояться, где не нужно было смотреть в оба, чтобы следить за безопасностью каждого члена семьи. – Под этот мир можно подстроиться, – тихо проговорила Аксарильма и вздохнула, – этот мир даже сам тянется к нам, чтобы все уравновесить. – О чем ты? – нервно спросил Фил и снова поглядел в окно, будто ожидал увидеть там надвигающиеся на него стены враждебного мира. – У тебя есть голова, две руки и две ноги, – Акса сощурилась, – скажешь, что для начала этого недостаточно, чтобы быть простым человеком? Им, – она махнула рукой в сторону окна, – этого хватит на первых порах. Они сами придумают, как ты впишешься в их мир. Ты это почувствуешь. Мне кажется, мы с Голди начинаем чувствовать. – Как бы не заиграться в простых людей, – пробормотал Джереми. – Если бы Квертингол беспокоился о безопасности Арьяны, он бы не отпустил ее. Если бы он беспокоился о нашей безопасности, он бы приехал за нами, – процедила Акса, даже свет в комнате замерцал от нахлынувшего на нее раздражения, ни в какое сравнение не шедшего с ядом, который то и дело расплескивали братья. – Не вздумай сказать, что за нами приехал ты. – Семейство, нам всем нужно выспаться, – вмешалась Арьяна. Наблюдавшая за ними Голди заметила, что все это время сидела, подобравшись, чтобы вовремя броситься на чью-нибудь защиту и убедить кого-нибудь успокоиться. Едва Арьяна упомянула сон, ведьма тут же вскочила, приглашая всех гостей выбрать себе комнаты из тех, в которых Литакторо успели убраться. Она была рада ухватиться за возможность отвлечься и отвлечь других. Ей все же хотелось думать, что с новой помощью удастся всю усадьбу привести в должный порядок, а не камня на камне не оставить из-за разгоравшихся то и дело препирательств. Гретта и Стихийные, даже ершистый Фил, гуськом потянулись за Аксарильмой на второй этаж, слушая ее объяснения о целости обстановки в комнатах. Джереми продолжал сидеть на месте, сердито скрестив руки на груди. Голдельмина тихо обошла стол и замерла за спиной друга, осторожно опустила руки ему на плечи, но тот оставил прикосновения девушки без внимания. – Ты, наверное, считаешь нас с Аксой не очень умными, раз мы тайком уехали в Кораллад. Но ты не думал… – у Голдельмины перехватило дыхание, пока она подбирала слова, – ты не думал, что зато здесь нет никого, кто осудил бы тебя? Она сказала «никого», но оба понимали, что она имела в виду своего отца, не упускавшего шанса поворчать о визите Джереми, о его словах и поступках, никак не подходящих для человека, желающего быть рядом с дочерью Боско Литакторо. «Ты же его дочь, он не хочет доверять твою жизнь кому попало», – отшучивался Тинг, когда Голди допытывалась у брата, почему отец на дух не переносил Джереми. Но такой ответ ее не устраивал. Тинга, просившего руки Арьяны, в семье Стихийных принимали, как родного сына, а Джереми, даже всего лишь хотевший быть рядом с Голди в течение дня, такой чести никогда не удостаивался. Боско Литакторо будто забывал все время, что молодой человек вырос вместе с его дочерью у него на глазах и точно не был «кем попало». Голдельмина с горькой усмешкой представила, как Аксарильма приводит в дом своего избранника, простого человека из Людского королевства, и отец тут же решает, что Джереми – прекрасная кандидатура для спутника другой его дочери. Она так крепко задумалась, что испугалась, когда Джереми взял ее за руку и потянул вниз, заставляя ведьму низко наклониться к нему. Голди прижалась щекой к его щеке. – Я о многом думал, Голди, – едва слышно сказал он, – но там, дома, ничего не меняется. – Значит, нужно успеть изменить все здесь! – определила ведьма и, поколебавшись, добавила: – Если ты этого хочешь. Джереми встал, все еще не выпуская ее руки, и навис над ней мрачной тенью. Голдельмина взглядом молила его сказать что-нибудь ободряющее, хотя бы улыбнуться в ответ. Но Джереми все с той же грустью в глазах только поцеловал ее в лоб и, резко развернувшись, вышел из столовой.