Обосновавшись в Шевелушской усадьбе, Голдельмина пришла к выводу, что ей не нравятся чьи бы то ни было приезды. Дома любой визит дальней родни или старых знакомых был сродни маленькому празднику, он сулил новые истории и, если повезет, подарки. В усадьбе под Коралладом же каждый новый человек был предвестником скорее всего дурных вестей. Ведьма боялась, что даже появление старшего брата вызовет одно расстройство, хотя она и соскучилась по Квертинголу.
Когда объявились Стихийные во главе с Греттой, удивляться было нечему. В глубине души Голди знала, что их приезд был лишь вопросом времени, хотя бы один, но кто-то из Стихийных обязательно бы разыскал их даже на другом конце мира. Талбот Шевелушский, фальшивый наследник покойного графа, показал, что за дом на земле простых людей еще и придется бороться с себе подобными, чего Литакторо никак не планировали. И, конечно, были визиты Лекстара Колдберга или его помощника и посыльных, которые сперва воспринимались как желание владельца проверить свой дом, но довольно скоро превратились в желание проверить, как дела у Аксарильмы.
После злополучной ночи, когда Лемони до смерти напугала Колдберга, а утром к нему буквально прилип призрак-пират, аристократ поспешил сбежать на ферму Пембертонов, которые любезно отвезли его обратно в Кораллад. Один раз передав в усадьбу письмо, Колдберг затаился, и никто не стал бы его винить за попытку оградиться от всего
непростого.
Но за несколько часов до возвращения Аксарильмы он вновь приехал, вернее, в этот раз его привезли в экипаже, уже захмелевшего и несущего с собой еще несколько бутылок вина. Свое состояние он объяснил тем, что много думал, а вино – тем, что оно еще ему пригодится. Младших Стихийных Голди и Арьяна держали от него на расстоянии и по очереди наблюдали за ним в гостиной, от безысходности поддерживая рассуждения о сущностях и их взаимоотношениях.
До возвращения Колдберга у Голдельмины было время все заново переосмыслить, и она уже не видела ничего поразительного в том, что в Колдберге могла течь кровь сущностей из земель Пяти Океанов. Древнейшие из человеческих городов строились во времена, когда не существовало ни границ, ни разделения на простых людей и прочих живых существ. Небесные люди, первые исследователи безбрежных морей и земель, только начинали строить коридоры, разрывавшие время и пространство. Желай-место еще не создали, а первый и последний пророк уже обещал его погибель. Никто не знал, что в Дальних горах живет народ «с мыслями наружу», а феям предстояло расселиться по миру. Не было земель Пяти Океанов, была земля холоднее, земля дождливее, земля жарче и суше остальных. Тогда выбирали лишь сторону, и любого, без оглядки на сущность и происхождение, могли поставить перед вопросом: с нами или против нас. Голдельмина не назвала бы эти временя лучшими в истории людей и других сущностей, но они доказывали, что сейчас, спустя века, можно было разыскать потомков тех самых основателей, что были не против колдовства и выдающихся особенностей.
Она рассказывала это Колдбергу, а тот, уронив голову на грудь, только несогласно сопел. Он прекрасно знал, что у истоков времен простые люди были дружны с другими сущностями, и даже сказал, что однажды и ему приходила в голову мысль о том, что чистокровных простых людей должно быть ничтожно мало, но все же считал необычным собственный случай.
Арьяна, присоединившаяся к бдению за Колдбергом, подлила масла в огонь. Она отметила, что защита Голдельминой усадьбы предполагала, что простые люди в нынешнем привычном понимании не должны были пройти сквозь купол. Колдберг все же отличался от них.
– Именно! – воскликнул он. – Аксарильма же говорила, говорила, что со мной что-то не так, верно?
– Аксарильма, – Голди вдруг передумала, решила, что Колдбергу незачем знать ее мнение, но он уставился на нее с такой тоской в глазах, что она нехотя продолжила: – Аксарильма в первую очередь посчитала вас подозрительным, потому что вы обратили на нее толику своего высокородного внимания, а не из-за особенной чувствительности к другим сущностям.
– Я не... нет, я... конечно... – Колдберг зажмурился, пытаясь уложить услышанное в голове.
– Это похоже на Аксарильму, – поддакнула Арьяна. – Вы должны были заметить, она не из скромных. Но она скорее бы поверила в повлиявшую на вас ведьмовскую силу, чем в вашу искренность.
– Немыслимо! – воскликнул Колдберг и закрыл лицо рукой.
– А уже за этим шло убеждение, что вы какой-то особенный, – мягко добавила Голди.
– Я поговорю с ней, поговорю обо всем, – пообещал Колдберг и застонал, – немыслимо.
– Не в таком виде, – осадила его Арьяна, – вы на себя не похожи.
– А кто я теперь, чтобы быть похожим на себя? На кого мне следует походить, Арьяна?
В этот момент в Голдельмину словно вдохнули новую жизнь. Пока Колдберг бормотал, спорил сам с собой и задавал вопросы, на которые ему никто бы не ответил, девушку потянула прочь из дома уверенность, что все встает на свои места. Сердце забилось сильнее от сладостного предчувствия, что она вот-вот воссоединится с родными. Она как во сне выплыла из комнаты, прошла столовую, подбежала ко входной двери. Ее будто бы окликнула с лестницы Лемони, но Голди не обернулась. На веранде ощущения усилились, теперь она точно знала, что Акса и Стихийные вот-вот окажутся в усадьбе. Едва увидев их на подъездной дороге, Голди словно сбросила с себя ворох страхов и еще не пролитых горьких слез.
По сравнению со сложившимся у Голдельмины впечатлением о Колдберге, сейчас тот выглядел жалко. Она наблюдала со стороны, как он пытается каждым движением показать, как он волновался за Аксу, как ждал их встречи, но в то же время ему мешают держаться свободно новые знания о собственной жизни. Аксарильма, не видя полной картины, не знала, что ей делать с изменившимся Колдбергом. Если бы не обстоятельства, Голди бы уже вовсю хохотала над этой парочкой.
Литакторо и Стихийные собрались в гостиной. Голди и младшие Стихийные приготовили чай, и в этот раз ведьма добавила в чашку Колдберга травы, чтобы он скорее протрезвел перед рассказом Аксарильмы о произошедшем в Кориции. Сам он в это время ходил за ее сестрой как приклеенный, пока Арьяна не намекнула ему, что Акса бы не отказалась переодеться и хотя бы умыться после пережитых приключений. В ее отсутствие Голди поила Колдберга своим чаем до тех пор, пока его взгляд не стал более осмысленным, а в движениях не появилось больше твердости.
Аксарильма зашла в гостиную тихо, мягко, но Голдельмина, сидящая к ней спиной, сразу же почувствовала ее присутствие и, обернувшись, потянула к ней руки. Глаза Аксы блестели, она только что плакала, но теперь была спокойна.
Ее история, рассказанная сперва нехотя, а затем во всех подробностях, ошеломила Голдельмину. Ей захотелось наслать какое-нибудь долгоживущее и бьющее на расстоянии проклятье на Лоренцо Серра, и на Ромпера, и на всех часовых Кориции, и для верности на Лисианну, обошедшихся с Аксой и Стихийными таким образом. Пламя редких свечей, расставленных по гостиной, задрожало, когда Аксарильма дошла в истории до нападения Лоренцо на переправе. Именно этот момент Голди увидела глазами сестры, испытала ее страх, когда они висели над бездной и боролись за свои жизни.
– Джереми держал Церия и вытащил его, – сказала Акса.
– Ты колдовством перехватила его еще раньше, без тебя он бы разбился, – вставил Фил.
– Если бы не ты... – добавила Акса и покачала головой.
– Это самое жуткое, что я слышала, – прошептала Лемони. Она сидела, вместе с Ханной прижавшись к Джереми, и в ее глазах Голди видела тот же ужас, что запоздало охватывал и ее. – Вы же могли... Всего секунда, и вот ты жив, а вот и не жив.
Аксарильма вдруг вскинула голову и уставилась на Лемони, но та, не замечая ее взгляда, смотрела только на Джереми, решившего закончить рассказ вместо Аксы. Голди тоже смотрела на него, и в сердце ее вновь разрасталась любовь, гордость за Джереми, а вместе с ними и страх, что он рисковал своей жизнью вместе с ее сестрой. Она взяла Аксу за руку, чтобы убедиться, что та вновь была с ней, жива и невредима.
– Больше никогда ничего подобного не делай, – сказала Арьяна, ткнув в сторону Джереми пальцем, она говорила спокойно, но дрожавшая рука ее выдавала. Она поочередно посмотрела на Аксу и Фила: – И ты не вздумай, и
ты тоже. Запомнили? Все позади. Что ж, наши дни были не такими насыщенными.
Она коротко, но не без похвалы рассказала, как Голдельмина создала защитный купол, не пропускавший внутрь простых людей, что привело к неожиданному знанию о Лекстаре Колдберге. К той минуте, когда Арьяна заговорила о нем, Голди успела позабыть, что и сам Колдберг присутствовал в комнате.
Затаившись в дальнем углу, в самой густой тени, он неподвижно слушал остальных. Все уже знали, почему он оказался в усадьбе, спрятанной под куполом, но все равно одновременно обернулись к нему, будто мужчина в тот же миг мог раскрыть им тайны своей сущности.
– Мы во всем разберемся, – пообещала Аксарильма, но в голосе ее не было уверенности.
С того вечера она пребывала в задумчивом состоянии и переживала за всех, быстро забыв о том, что сама недавно была всеобщим поводом для волнений. Когда она не размышляла над происхождением Колдберга, ее мысли занимало то, что было спрятано в Шевелушской усадьбе и от него, и от всех домочадцев. Она то и дело порывалась написать Гретте, но всякий раз откладывала бумагу. Оставив мысли о подруге и Колдберге, она начинала вспоминать несчастную Франческу Серра, мальчишку Винса и Церия, которому пришлось в одночасье переменить всю жизнь. Но о жителях Кориции она говорила только с сестрой, когда рядом не было ни Колдберга, ни Стихийных. Призналась, что Фил напугал ее, будто во всем его образе появилось нечто зловещее, что давно видели прочие ведьмы Рассадника. Голди не заметила никаких мрачных изменений в младшем Стихийном, ей казалось, что он, наоборот, стал тише и спокойнее.
Джереми начал иначе относиться к младшим сестрам. После того как он узнал, что Ханна противостояла Лемони, спасши Колдберга, а Лемони, напротив, едва не «зажарила чертового Колдберга прямо во дворе», он заговорил с ними на равных, без прежнего превосходства. Узнав, что скоро приедет Квертингол Литакторо, у которого наверняка нашлась бы для него пара «замечаний», Джереми быстро сник. Тинг молчал, но в его отсутствие говорила Арьяна: Тинг был одним из немногих, кого Джереми уважал и к чьему мнению прислушивался, потому боялся, что произошедшее с Аксарильмой Тинг вменит ему в вину и, что хуже, разлучит его с Голди.
Последнего Голдельмина не опасалась. Тинг мог лишь дать сестрам совет, который они бы приняли с благодарностью, но которым едва ли воспользовались бы. Тинг, уже связавший себя с семьей Стихийных, не стал бы препятствовать Голдельмине делать то же самое, если бы она захотела. Ее больше беспокоило то, что она не знала, хотел ли этого Джереми, но такой вопрос она не решалась задать ни ему самому, ни ведающей обо всем Арьяне.
Колдберг тоже не предвкушал встречу со старшим из Литакторо. Для него приезд Квертингола означал, что Аксарильма может вот-вот уехать домой, в Рассадник, куда ему путь был заказан. И он все свободное время проводил в усадьбе, сюда приезжал Бенедикт с городскими делами. Голдельмина, не в силах терпеть, как они с Колдбергом в любую погоду встречаются за пределами усадьбы, после семейного совета убрала защищающий дом купол. Теперь Бенедикт и Колдберг закрывались в старом кабинете графа Шевелушского, который располагался на первом этаже сразу за гостиной и который в должный порядок никто не приводил, а затем, тяжело вздыхая, Бенедикт уезжал обратно в Кораллад. Все мелкие постройки, через которые прежде проезжали посещавшие столицу, к тому времени переместили западнее, и обитавшие в них работники взялись за очередное восстановление дома, выкупленного Колдбергом. Его подчиненные, руководившие работами, тоже стали тянуться в усадьбу за решением хозяина, и уже их визиты подтолкнули Голдельмину и Аксарильму к требованию: Колдберг должен вести себя как гость, заглянувший к друзьям по пути домой и в гостях никаких дел не имеющий. Он стал приезжать реже и позволил всем наконец отдохнуть.
Голди видела, что Аксарильма каждый раз, стоило им с Колдбергом попрощаться, вновь погружалась в мысли об окружавших аристократа тайнах, от которых он и сам хотел избавиться. Его история выглядела для ведьм любопытной. Когда он был ребенком, Колдберги уже долгое время жили в Штрогкаме и в Коралладе появлялись редко, но в шесть лет маленький Лекстар вместе с родителями очутился в столице Людского королевства и больше никуда не переезжал. От раннего детства у него остались только воспоминания о ночных кошмарах, полных чьих-то истошных криков за спиной. Зато он до сих пор помнил первые впечатления о новом доме: он был огромен в сравнении со старым, уютным, с собственным садом; а еще он помнил первую встречу с сестрой отца, Мэри-Энн Колдберг, одинокой и требовательной женщиной, отнесшейся к мальчику с подозрительностью, будто он лишь притворялся сыном ее брата. Со временем она смягчилась и после гибели Колдбергов взяла на себя заботу о молодом человеке, о чем тот не просил.
Лекстар Колдберг мало интересовался Шевелушским, пока отец был жив, а тот, напротив, испытывал к графу ненависть. Старший Колдберг уверял жену и сына, что Альфред Шевелушский украл их фамильные драгоценности, которые должен был унаследовать Лекстар. Но у него не было доказательств, а Шевелушский и вовсе будто обладал какой-то силой, не позволявшей Колдбергу приблизиться к усадьбе и перевернуть ее вверх дном. Лекстар предполагал, что мужчины были связаны некой тайной, защищавшей Шевелушского от Колдберга. Умер один, затем умер другой, графиню Шевелушскую обвинили в колдовстве. Только тогда Лекстар Колдберг обратил внимание на теперь уже своих арендаторов. Вернее, он обратил внимание на подругу безутешной вдовы и стал невольным свидетелем их разговора, когда Заграя Пебра уверяла графиню Шевелушскую, что найденный
тот самый тайник обеим обеспечит долгую безбедную жизнь. И тогда он будто почувствовал, что женщины говорят об украденном у Колдбергов и позже, месяцами следя за Заграей Пеброй, он убедился в своей правоте.
Итак, он разыскивал некую шкатулку из черного дерева, которую видел лишь раз в детстве, но почему-то в руках не у родителей, а у незнакомой женщины, лица которой не помнил. Содержимое шкатулки представляло для него не столько наследное богатство, сколько самое главное наследие, оставшееся от родителей, раз отец столько говорил о нем. Он поочередно с Заграей Пеброй изучил всю усадьбу, но так и не добился успеха. Люди Колдберга из Кораллада и фермеры Пембертоны, которым он щедро платил за помощь, то и дело сообщали, что ведьма тоже остается ни с чем. Поиски не приносили результатов, пока не появились Литакторо.
– Мы не проверяли чердак, – подсказала Голди, вновь слушая историю Колдберга.
– Чердак заперт, зачем его проверять? – фыркнула Аксарильма.
Голдельмина согласилась с сестрой, но у нее возникло ощущение, что они в чем-то ошибаются. Однако уже через минуту она отвлеклась на новое занятие и позабыла про чердак.
В вечер, когда жизнь в усадьбе снова переменилась, Голди и Акса вдвоем провожали Колдберга до дверей. Уставшие от загадок и секретов, они уже ни о чем не говорили и двигались медленно, как во сне. Но стоило Голдельмине чуть приоткрыть входную дверь, как Акса вдруг судорожно вздохнула и вцепилась Колдбергу в плечи. Не успев отреагировать, Голди открыла дверь до конца, а ее сестра развернула Лекстара спиной ко входу и быстро заговорила:
– Не смотри, не смотри на них!
Едва взглянув на пришедших, Голди мгновенно узнала героев из историй Аксы. На пороге стояла девушка с волосами рыжими, ярче пожарового цветка, одетая непозволительно легко для текущих снежных дней, у ее ног сидел маленький взъерошенный пес. Рядом с ними, разглядывая свои ногти, стоял молодой мужчина с неровно выкрашенными в белый волосами; он поднял на Голдельмину глаза, и та почувствовала мороз, забирающийся под кожу от одного его взгляда. Лисианна, Ромпер и Джомари нашли их в Людском королевстве.
– Джереми!!!
Голдельмина закричала так, что топот ног послышался по всему дому, когда каждый решил прийти ей на помощь. Акса схватила Колдберга за руку и бросилась в сторону кухни, уводя его за собой. Голди попыталась закрыть дверь, но Ромпер навалился на нее и толкнул дверь внутрь. Лисианна посмотрела на ведьму виновато, но все же переступила порог вслед за Ромпером. Пес, отчетливо печально вздохнув, тоже вошел в дом.
– Невежливо так встречать гостей, – с притворной обидой протянул Ромпер и как-то хищно улыбнулся.
– Гости вечно создают проблемы, – прошипела Голдельмина. Вспоминая рассказы сестры, она постаралась смотреть только ему на руки, не поднимая взгляда к глазам. – Что вам нужно?
Ромпер чуть склонил голову на бок, высматривая что-то у нее за спиной, и девушка обернулась. Позади нее застыл Джереми, Фил выглядывал из столовой, их сестры собрались на лестнице, и перед ними, уперев руки в бока, с грозным видом стоял Мерл. Джереми потянул Голди к себе и заставил спрятаться у себя за спиной.
– Зачем вы пришли? – спросил он. – А, не отвечайте.
Проваливайте из нашего дома.
«Вот это да!» – с мимолетным восторгом подумала Голдельмина, глядя на него. Она мягко положила ему руку на спину в знак поддержки, и Джереми чуть наклонился вперед, нависая над Ромпером.
– Нам тоже нужен дом, – тихо сказала Лисианна и опустила голову.
– Разве вся Кориция не была вашим домом? – хмыкнул Джереми. – Не далеко ли вы забрались?
– У нас больше нет Кориции, ясно? – с Ромпера слетела напускная веселость.
– Не будьте так резки, – вдруг заговорил пес, – Ромпер, мы пришли в дом к этим людям, от них многое зависит.
– Например, мы можем вышвырнуть вас обратно на улицу, – подал голос Фил, и Джереми согласно кивнул брату.
– Лоренцо уже поступил так с нами, – пробормотала Лиса.
– Может быть, нам стоит предложить им хотя бы чашку чая после долгого пути? – робко подала голос Ханна.
Ее сестры и Голди удивленно обернулись к Стихийной, а та робко пожала плечами, больше смотря на Лисианну, чем на остальных. Девушка так же неуверенно улыбнулась ей в ответ:
– Благодарю.
– О, она мне определенно нравится, не сравнить с ворчливым Джереми, – оскалился Ромпер.
– Я от тебя тоже не в восторге, – повысил голос тот.
Лисианна вдруг повернула голову к кухне, словно к чему-то прислушивалась, и вновь улыбнулась, теперь с каким-то умилением. Голди в тот же момент ощутила прилив счастья, редкий и оттого сильный в последние недели. Она подумала, как Аксарильма и Лекстар минуту назад убегали на кухню, начала вспоминать, как эти двое могли часами проводить время только вдвоем, тихо переговариваясь в гостиной, как они встретились после возвращения Аксы из Кориции. Затем она перескочила на воспоминание о том, как обнял ее Джереми, как шепотом просил прощения, как после маскарада…
– Прочь от меня! – рявкнула Голдельмина, и Лисианна вздрогнула.
– Да как ты смеешь лезть к нам в память? – возмутился Джереми и толкнул Ромпера, стоявшего к нему ближе, к порогу. – На какую помощь вы рассчитываете, если не можете не копаться в чужой голове?!
– Вы так интересны, – пискнула Лисианна и вцепилась в руку Ромпера, сделавшего шаг обратно к Джереми. – Простите, простите меня, это всего лишь дурная привычка.
– От так все в Радталии говорят, – насмешливо заметил Мерл. – Кого ни возьми с поличным, виновата дурная привычка да природная блажь, ага.
Лисианна пристыженно отвела взгляд. Джереми устало покачал головой и указал на столовую.
– Идите туда, – он обернулся на сестер, – а вы оставайтесь наверху с Мерлом.
Стоило им пройти в соседнюю комнату, как Голди, следуя возникшей в голове идее, в несколько жестов рукой выдвинула из-под стола два стула и толкнула на них Ромпера с Лисианной. Она пару раз покрутила пальцем в воздухе, представляя, как невидимая веревка опутывает непрошенных гостей, привязывая их к спинкам стульев. Ромпер тут же попытался встать, но колдовство притянуло его обратно, и он недовольно рыкнул. Голдельмина сделала последнее движение, и стул круто развернулся, заставляя Ромпера смотреть исключительно на стену. Фил одобрительно похлопал в ладоши. Джомари обеспокоенно заскулил, прижавшись к ноге Лисианны.
– И что же произошло в Кориции? – спросила ведьма, с прищуром смотря на Лисианну.
– Франческа умерла, – коротко ответила та.
Голдельмина отпрянула от нее. Аксарильмы не оказалось рядом, но сестра наверняка приняла бы близко к сердцу новости о несчастной. Уже зная историю Франчески, Голди не могла не подумать, что гибель сестры Лоренцо принесла той только заслуженный покой. Вздохнув, Лисианна продолжила:
– Ее охватило особенное волнение. Мне кажется, кто-то из небесного народа навещал ее. Она говорила, что хотела посетить их город, все тянулась руками к небу. Твоя сестра заколдовала окно, Франческа бы не смогла выбраться из него. И я не могла пролезть внутрь. Выше ее комнаты в башне есть площадка, где раньше висел колокол. Я неосторожно объяснила Франческе, что попала к ней через эту площадку. Мне нужно было молчать! – Лисианна вдруг всхлипнула и уронила голову на грудь.
– Виновата не ты, а та дура, которая смотрела за ней, и Лоренцо сам виноват, – фыркнул Ромпер, в голосе его не слышалось ни капли сожаления из-за произошедшего. – Белла забывала запереть дверь в спальню, а я даже не при чем, между прочим. Чему удивляться, если Франческа выбралась наверх?
– Заткнись, Ромпер, – бросил ему Джереми.
– Я рассказывала Лоренцо, что Франческа может подняться наверх, где нет решеток, и что небесный народ крутится рядом с ней, – Лисианна говорила, рассматривая свои руки, – а он сказал, что обо всем знает. И в одну ночь Франческа… Она…
– Она упала с башни. Или спрыгнула, может быть, хотела в небесный город попасть, – закончил за нее Ромпер.
Голдельмина ударила по воздуху, и Ромпер дернул головой, как от подзатыльника. Лисианна все же расплакалась, а Джереми подскочил к Ромперу и схватил его за волосы, задрав ему голову.
– Она была матерью твоего сына!
– Не помню такого, – оскалился Ромпер, и Джереми толкнул его вместе со стулом, отчего тот едва не повалился.
– Джереми, оставь его! – воскликнула Голди. – Пока что.
– Лоренцо разыскал их сам и изгнал из города, – взял слово Джомари. – Сказал, что их сбросят в море, а затем достанут и сбросят на дно канала, если хотя бы еще раз покажутся в Кориции.
– О, так вы легко отделались, – хмыкнул Фил. – Вы все равно бездомные.
–
Кориция была нашим домом, – Ромпер снова попытался встать. – И вот удача, трое случайных гостей Кориции отлично помнили, куда им нужно вернуться после визита в наш город.
– Простите, – прошептала Лисианна.
Джереми от бессилия заскрежетал зубами. Голди лихорадочно пыталась придумать, как им поступить с пришедшими. Она не сомневалась, что Ромпер привел за собой новые проблемы. Его нельзя было выпускать из усадьбы одного, нельзя было позволить попасть в Кораллад. Если он по-прежнему промышлял воровством и в целом не отличался порядочностью, рано или поздно следы привели бы в Шевелушскую усадьбу, и никакие заверения не убедили бы горожан, что он не связан с обитателями этого дома. То общество, что так легко однажды встало против вдовы Шевелушской, что возмутилось появлением в усадьбе Литакторо и их дружбой с Колдбергом, никогда бы не простило появление в своем городе такого человека, как Ромпер.
В то же время Голдельмина не хотела, чтобы он оставался под одной крышей с ее семьей. Пусть ей была противна эта мысль, с Ромпером стоило поступить так, как этого никогда не делал Лоренцо Серра ради собственной выгоды: по-настоящему посадить его под замок.
Лисианна бросила на нее очередной извиняющийся взгляд. Голди была бы рада, если бы в этот раз девушка последовала за ее последними мыслями и осознала, в какую беду она с кузеном втягивала обитателей усадьбы.
– И Джомари тоже нужна крыша над головой, он же наш друг, – невозмутимо закончил Ромпер с улыбкой в голосе.
Остальные одновременно обернулись к псу. По описанию Аксы, Джомари не возражал против человеческой компании и тянулся к тем, кто мог дать ему кров, но, по мнению Голди, он держался, не как пес, отчаянно нуждающийся в настоящих хозяевах. Он был похож на человека, которому все равно, что с ним произойдет далее и как с ним поступят. Прижав уши, Джомари по очереди осмотрел каждого в комнате и произнес:
– Прошу прощения, не могу пожать плечами, не так скроен.
– Добро пожаловать, – процедил Джереми в ответ. – Ромпер, отлично смотришься на этом стуле, посиди-ка на нем еще какое-то время.
***
Аксарильма и Лекстар вбежали на кухню, девушка захлопнула двери. Ее бросало в дрожь от мысли, сколько знаний Лисианна может извлечь из его памяти. Лекстар знал богатейших людей Кораллада, их имена и адреса, бывал во дворце и во всех городских окрестностях. Ничего не помешало бы Лисианне и Ромперу воспользоваться этими знаниями, чтобы стащить у горожан все, что только можно было поднять и унести.
Лекстар только крутил головой, глядя то на двери, то на метавшуюся по кухне Аксарильму. Она прильнула к окну, проверяя, зашли ли чужаки в дом, затем устремилась к противоположной стене, ее пустому участку, откуда недавно отодвинули старый буфет. У самого пола она ткнула указательным пальцем в стену и повела им вверх, выше головы, затем прочертила линию вправо и сделала пару шагов назад. На пустой прежде стене возникла новая дверь. Мужчина за ее спиной ахнул.
– Эту дверь давно заделали, – быстро проговорила Акса и махнула ему рукой, подзывая к себе, – мы ее нашли, привели в порядок и снова спрятали. Для случая вроде этого.
Они вышли во внутренний сад, и Аксарильма проделала те же движения в обратном порядке. Когда она отвела руку, дверь изменила цвет и слилась со стеной, словно ее не существовало. Через маленький сад можно было быстро пройти на конюшню, но Лекстар не спешил уходить. Защищенный от посторонних глаз домом с одной стороны и усадебной оградой с подступившим лесом за ней с другой, садик теперь был облюбован девушками для выращивания того, что в Людском королевстве встретить было непросто. Даже в зимние, снежные недели здесь было тепло и безветренно. На первый взгляд постороннему казалось, что садик зарос сорняками, но под определенным углом через некоторое время становилось видно, что здесь проходили свои линии грядок, листья растений формой чуть отличались от привычных человеческому глазу, распустившимся цветам нельзя было сходу дать название. Лекстар, покорно учившийся жить с новым знанием о своей жизни, вдруг эти различия с обычным садом заметил.
– Когда мы уйдем, мы все заберем, – пообещала Аксарильма.
– Нет! – он растерянно обернулся к ней. – Некому будет ухаживать, и пусть. Пусть ваши цветы разрастутся по округе. Или же… не уезжайте.
– Лекстар, – Акса покачала головой, – я столько думала об этом, мы столько говорили. Эти двое, Лиса и Ромпер, пойми, они – начало конца. Ромпер разрушает все на своем пути, они не дадут нам жизни в усадьбе и влезут в жизнь Кораллада.
– Одни против целого Кораллада? – Лекстар недоверчиво фыркнул. – У нас полно…
– Молчи! – воскликнула Акса и закрыла ему рот рукой. – Не говори,
не думай о Коралладе. Я не знаю, как далеко может находиться Лиса, чтобы дотянуться до чужой памяти. Твой город должен быть закрыт для них, – она аккуратно переместила ладонь ему на щеку, проверяя новые границы. – Когда они рядом, думай о том, что они и так знают.
– Например, о тебе? – выдохнул Лекстар.
Не дав ей ответить, он обхватил ее за талию, притянул к себе и поцеловал. Время для Аксы остановилось. Она внезапно поняла, что именно этого поцелуя ей не хватало все ее пребывание в Коралладе. В иной истории, не будь она намеренно ершистой, он бы непременно поцеловал ей руку на прощание в гостевом доме, а затем – в конце прогулки на пруду. В кладовой, когда он не нашел спрятанного наследства и напугал Аксу, он извинился бы за резкость и смену настроения и поцеловал бы ее украдкой, пока не видят родные. На балу, после Дара Жизни, после признания своей истинной сущности, она бы позволила ему договорить, позволила бы поцеловать себя, доверилась бы ему. Она до сих пор не признавалась себе, но уже тогда почувствовала, что он жаждет этого поцелуя и что ей хочется того же, но страх за семью тогда возобладал над желаниями. Если бы не было рядом Гретты, если бы не вмешалась Арьяна, она бы поддалась, не поехала бы к Заграе Пебре, и он бы непременно поцеловал ее, уже тогда прося никуда не уезжать, не сбегать от него. Если бы она не была вымотана страхом, отчаянием и ожиданием Кориции, она бы сама поцеловала его посреди радталийской дороги, едва он спас ее. Если бы…
Она уперлась рукой ему в грудь и попыталась отстраниться. Лекстар смотрел на нее нежно и с сожалением, в его глазах она увидела отражение всех своих мыслей и воспоминаний об утраченных возможностях.
– Нужно было…
– Раньше, – согласилась Акса и набрала воздуха в легкие, чтобы тут же сказать: – Не приезжай сюда и никого не присылай. Я не хочу, чтобы вы встречались, пока мы с Голди не придумаем, как всех обезопасить.
– Но вы останетесь в усадьбе? – он нахмурился и снова потянулся к ней. – Кто будет защищать вас от этого Ромпера?
– Я ведьма, я постою за себя. И я буду приезжать, – Акса выскользнула из кольца его рук и отступила к стене. – Уезжай, прошу.
Поколебавшись, Лекстар кивнул, порывисто развернулся и зашагал к конюшне.
Аксарильма прикоснулась к губам и, пытаясь спрятать глупую, счастливую улыбку, пошла вдоль дома в противоположном направлении. Она хотела зацепиться за слух Джомари, чтобы понять, о чем говорили пришедшие и ее семья, но у нее этого не вышло, будто в доме не было ни одного животного. Ведьма вернулась к спрятанной в стене двери, пробралась на кухню и оттуда – к дверям столовой. Она хотела войти в комнату, когда услышала голос Лисианны:
– Франческа умерла.
Не веря собственным ушам, Аксарильма закусила кулак. Она легко могла представить подобный исход для Франчески, но не думала, что это произойдет так скоро, что ей предстоит это узнать через считаные дни после их знакомства. Все счастье, только что собранное в сердце от поцелуя Лекстара, разбилось о страшные вести из Кориции.
– Твоя сестра заколдовала окно, – говорила Лисианна.
Аксарильма заколдовала его, надеясь уберечь Франческу, и сделала только хуже. За разговорами последовали крики, удары, но Акса уже не прислушивалась, не желала знать, что происходит. Выскочившая из столовой Голди обнаружила ее, заплаканную и сидящую у стены, но Акса мыслями была далеко от усадьбы, планируя ближайшее будущее.
***
Голдельмина была в столице с Ханной, когда вдруг отчетливо поняла, что старший брат добрался к ним из Рассадника. Ей едва хватило терпения, чтобы закончить чаепитие с госпожой Шейб, уже давно желавшей услышать подробности злоключений Аксы и ее чудесного спасения Лекстаром Колдбергом. «Тинг приехал, – вдруг сказала она посреди разговора и тут же поправилась: – Можете себе представить, госпожа Шейб, к нашему маленькому обществу наконец присоединился мой брат».
Ханна, как и остальные, отлично понимала, что приезд Квертингола был равносилен началу прощания с усадьбой. Если он, самый невозмутимый из Литакторо, всецело доверявший сестрам и невесте, выгораживающий их перед отцом, решил объявиться в усадьбе, значит, их время на земле простых людей истекало. Но Ханна радовалась, для нее Тинг, как и Джереми, да и Фил, был символом безопасности и защиты. Она боялась Ромпера и в отсутствие кого-то из братьев начинала сильно волноваться.
– Мне стыдно признаться, но я думаю, было бы лучше, если бы он оставался под проклятьем в Кориции, – сказала Ханна по пути в усадьбу.
– Я бы его тоже не отпустила. А теперь мы отвечаем за него, – вздохнула Голди. – Не переживай, Хани, у Тинга больше опыта, чем у нас, он заколдует Ромпера так, что тот сам позабудет, как его зовут.
Только Голдельмина знала: Аксарильма ожидала Тинга, чтобы он помог ей в новом деле. Он действительно был опытнее младших сестер в заклинаниях, и Акса намеревалась с его участием по-своему разобраться с Ромпером. Голди по глазам Аксарильмы поняла, что та все решила еще в тот момент, когда Лисианна завершала рассказ об изгнании из Кориции. И решение Голдельмине не понравилось, но отговаривать сестру она не стала.
Увидев в усадьбе Тинга, сидящего в гостиной вместе с Аксой и Арьяной, Голдельмина в первое мгновение растерялась. Она привыкла к мысли, что все Литакторо остались в Рассаднике, на почтительном расстоянии, и при виде брата ей показалось, будто она вновь очутилась дома.
– Вы неплохо устроились, – ухмыльнулся Тинг и встал, чтобы поприветствовать ее.
Он тепло обнял сестру, а затем положил руки ей на плечи, пристально рассматривая. «Он чувствует», – пронеслось у Голди в голове, хотя она до конца и не осознавала, что именно ощутил старший брат. Изменения в сердцах его сестер, чувство ответственности за себя и окружающих, отношение к жизни в целом, новые тревоги – Квертингол уже обнаружил все это в Аксарильме и подтвердил свое открытие, увидев Голдельмину. Позволяя изучать себя, она в ответ разглядывала брата, словно успела позабыть его.
Внешностью Тинг пошел в отца и на радталийца был похож больше, чем сестры: черные вьющиеся волосы, темно-карие смеющиеся глаза, величавая, статная фигура. Глядя на него, Голди всегда понимала, что в молодости так привлекло ее мать в облике отца. Даже тонкие шрамы на правом виске, где волосы не росли с детства, казались подходящими брату, и Голди видела его в образе и богача из столичного общества, и благородного разбойника.
– Достроил дом? – хитро улыбнулась она.
– Чтобы ты попыталась из этой усадьбы сразу переехать туда, минуя родительский? – Тинг подмигнул ей и вернулся на диван к Арьяне. – Пока госпожа Стихийная не займется его обстановкой, я не смею назвать его завершенным.
– Я знала, кого выбирать, – промурлыкала Арьяна, взъерошив ему волосы.
Они продолжили подшучивать друг над другом, но Голдельмину вдруг охватила тоска. Даже если Квертингол не говорил напрямую, он в каждую фразу вкладывал намек, что Арьяне стоило бы собрать свое семейство и вернуться в Рассадник в ближайшее время. Он хотел, чтобы и сестры оставили Шевелушскую усадьбу и больше не рисковали жизнью.
Но, как вскоре выяснилось, никто не желал немедленно уезжать отсюда, даже Джереми, всегда рвавшийся домой. В Рассаднике, стоило Тингусообщить, что он поедет в Кораллад, родители и старшие Стихийные сразу же передали с ним наказ возвращаться домой всем своим детям. Но Тинг не удивился отказу родных. Он был только рад дни и ночи проводить время с Арьяной, отложив домашние заботы, но одновременно с этим приглядывал за сестрами и невольно присоединился к наблюдению за Ромпером и Лисианной.
Но, как вскоре выяснилось, никто не желал немедленно уезжать отсюда, даже Джереми, всегда рвавшийся домой. В Рассаднике, стоило Тингу сообщить, что он поедет в Кораллад, родители и старшие Стихийные сразу же передали с ним наказ возвращаться домой всем своим детям. Но Тинг не удивился отказу родных. Он был только рад дни и ночи напролет проводить время с Арьяной, отложив домашние заботы, но одновременно с этим приглядывал за сестрами и невольно присоединился к наблюдению за Ромпером и Лисианной. Он ждал, когда обитатели усадьбы сами придут к выводу, что жить здесь дальше нельзя.
Лисианна, до этого жившая на улице и ничего толком не умевшая, старательно училась вести домашние дела, чтобы работой расплатиться за добродушие. К ней начали относиться с некоторым доверием, но трудно было не думать о том, что она может забраться в чужие воспоминания. Лисианна клялась не касаться ничьей памяти и вжимала голову в плечи каждый раз, когда к ней обращались по имени, будто ожидала, что ее обвинят в старых занятиях.
Ромпера же поселили на первом этаже, Голди и Акса колдовством запретили ему подниматься к спальням, а Мерл превратился в надзирателя, неусыпно следящего за вором. Ромпер принял, что при разговоре с ним все намеренно смотрят в сторону, но, так как ему ничего не доверяли, весь день бездельничал. Мерл, скучая, изводил своего подопечного разговорами о старой пиратской жизни и скитаниях по землям Пяти Океанов в призрачной сущности, и Ромпер в его компании быстро растерял нахальство и словоохотливость. Мерл говорил, что иногда Ромпер вдруг вскидывал голову и подолгу глядел в потолок, что-то бормоча под нос. Заметив новую привычку, призрак высчитал, что Ромпер смотрит туда, где со второго этажа вели ступеньки на чердак. Лисианна призналась, что чувствовала легкое покалывание в теле, проходя мимо чердачной лестницы. Ее будто подталкивали к запертой двери, предлагали заглянуть внутрь, но девушка быстро теряла к ней интерес.
– Что на чердаке? – спросил Квертингол.
Он знал уже и о любителе чужого имущества Шевелушском, и о поисках Колдберга, и о Заграе Пебре, и о потайной двери в кладовой, но ни разу никто не говорил ему о чердаке и его содержимом. Голдельмина пожала плечами:
– Он заперт, мы не осматривали его.
– Вас остановил замóк? В вашем распоряжении два вора и призрак, проходящий сквозь стены, – фыркнул брат.
– Но туда не попасть, – Аксарильма развела руками, – да и к чему?
– Акса, я поражен, – Тинг с мягкой усмешкой покачал головой, – ты легко нашла и сняла чужое проклятье, но не можешь совладать с дверью, от которой колдовством отводят внимание?
– Не может быть, – заспорила Голдельмина. – Мы сразу почувствовали, что это место отличается от остального дома. Но Мерл в первый же день сказал, что не смог туда попасть.
– И Бенедикт говорил, что дверь заперта, – подхватила Акса.
– Потому что от нее отводят внимание. Только послушайте себя!
Тинг смотрел на сестер со снисходительной улыбкой, словно разгадал секрет раньше них и ждал, когда они нагонят его. Но Голди не понимала, откуда у него мог возникнуть такой интерес к месту, в которое ни у кого не было доступа. Ведьма помнила, как они с Аксой поочередно перебирали способы открыть дверь, быстро сдались и пришли к выводу, что чердак не достоин их внимания. Даже если порой о нем вспоминал кто-то из домочадцев, долго о нем не говорили.
– Вижу проблеск в глазах, – Тинг улыбнулся сестрам, одновременно погрузившимся в размышления. – Я еще не пытался попасть на чердак, поэтому мне легко не отмахиваться от него. Когда вы мне поможете с открытием двери, вам все станет ясно, обещаю.
– Сперва помоги мне с Ромпером, – тихо сказала Аксарильма.
Голди поморщилась, не желая принимать участие в разговоре о воре из Кориции, но брат повернул беседу в совершенно иное русло.
– Сперва, – брат наклонился ближе к Аксе, – я хочу познакомиться с твоим Колдбергом.
