Большой Секрет

Покончив с чужим колдовством, Аксарильма ощущала усталость и дрожь во всем теле, хотя бо́льшую работу выполнил Тинг. Она решила, что ей послышалось, когда Лекстар назвал имя прежнего владельца усадьбы. Весь Кораллад знал, что он умер, а призраком ему незачем было столько лет прятаться на чердаке и неделями терпеть присутствие чужаков. Да и как он мог стать призраком так далеко от земель Пяти Океанов? Лекстара охватило волнение, и он потянулся к двери, за которой не прекращались крики. Остальные смотрели на него с неверием. – Не спеши, – одернул его Тинг. Он первым подошел к двери и дернул за ручку. Дверь оказалась заперта, теперь на обычный ключ, и Квертингол одним легким заклинанием открыл ее. Дверь покорно отворилась ему навстречу, приглашая раскрыть свои секреты. Еще на шаг приблизившись к разгадке, Лекстар уже не торопился пройти на чердак, и прочие тоже оставались на месте. Убеждение, что там ничего нет, пропало, но внутри уже кто-то поджидал их, как и предполагал Тинг. Из-за двери тянуло многолетней затхлостью, запах был похуже того, что стоял во всем доме, когда Литакторо только поселились в нем. Акса представила себе, что весь чердак должен был потонуть в пыли, плесени и паутине. Звон разбитого стекла и новый вопль, девичий, заставили всех, даже державшихся поодаль Ханну и Лемони, разом броситься к чердаку. Только Джомари, тявкнув, побежал обратно к лестнице, ведущей на первый этаж. Очутившись внутри, Аксарильма бегло оглядела помещение. К ее удивлению, здесь не было ни паутины, ни гниющих забытых вещей, лишь запыленные сундуки и накрытая тканями мебель, да под рамой чердачного окна россыпью лежали осколки. По рассказам, примерно так же выглядели дома Серого Карьера, где призраки старательно поддерживали порядок в своих жилищах, хотя и не могли остановить запустение. Потянуло сквозняком через разбитое окно. Голди, сморщила нос и взмахнула рукой подобно Арьяне, разгоняя свежий воздух по всем углам. Тинг через весь чердак побежал к окну, захрустев стеклом, и Акса, встав на его место, наконец увидела того, кто кричал на них из-за двери. На полу сцепились два призрака: Мерл и мужчина в домашнем халате. Мужчина схватился за саблю в груди пирата, но тот протестующе завопил и потянул саблю на себя, держа ее за лезвие. Со стороны казалось, что два больших ребенка дерутся за игрушку. Все, кроме Тинга, высунувшегося в чердачное окно, с открытым ртом смотрели на призраков. – Воры! – вопил мужчина в халате. – Сколько еще вы будете хозяйничать в моем доме? – Живой граф Шевелушский, – ахнула Голдельмина. – Не совсем живой, конечно. – Ваш граф дерется, как подзаборный оборванец, – прокряхтел Мерл, силясь удержать саблю в своих руках. – Откель только силы? – Господин Шевелушский, немедленно прекратите! – воскликнула Голди. – Решили совсем опуститься в наших глазах? Призрачный Альфред Шевелушский неохотно оставил в покое Мерла и встал, приняв горделивую осанку. Мерл осудительно хмыкнул и отошел от драчливого призрака в сторону, разглядывая дыру в своей груди и поправляя в ней саблю. – Он чокнутый, – заявил Мерл. – Ромпер залез в окно, а граф шмыг у меня из рук, как угорь сырой, и вытолкнул этого дурня в окно. Он чай не кот, на четыре лапы не упадет. Тинг, не говоря ни слова, развернулся и выскочил с чердака. Поколебавшись, Голдельмина побежала вслед за ним, Джереми и Ханна – следом. Оставшиеся приблизились к призраку, рассматривающему их с высокомерием и презрением человека, вынужденного разговаривать со сбродом. Его взгляд задержался на Лекстаре, он сощурился, признав в нем сына своего давнего знакомого. – Колдберг? – спросил он с неверием. – И ты здесь? Лекстар скривился. Он всю жизнь прожил с семейным именем Колдбергов и не мог отнекиваться от него сейчас, но не был рад его слышать. Аксарильма прильнула к его руке для поддержки. – Сколько их здесь? – продолжал ворчать Шевелушский. – Они заполонили весь дом. Где эта стерва? Надеюсь, не она открыла дверь? Вы все оказались круглыми идиотами, если доверились ей. – Помолчите, – тихо сказал Лекстар. – Вы умерли шесть лет назад, господин Шевелушский и с того момента утратили всякую возможность вести себя в этом доме по-хозяйски. Я владею усадьбой после отца и не намерен терпеть ваши выходки, как это делал он. – Терпеть? Много ли ты знаешь! – Достаточно, я знаю достаточно, – Лекстар оборвал его. – Меня интересует лишь один вопрос. Отец говорил, что вы стащили у него шкатулку из черного дерева, и я хочу ее вернуть. Можете и впредь сидеть на чердаке, если пожелаете. Я не стану выгонять вас, в вашем новом состоянии вы оказались вне принятых здесь законов. – В новом состоянии? – Шевелушский задрожал от возмущения. – Думаешь, я не знаю, кем я стал? Я тоже знаю достаточно, мой мальчик. А ты, похоже, не понимаешь, какую шайку запустил в дом. – Чудак, – фыркнула Лемони и намеренно прошла сквозь графа, чтобы выглянуть из окна. – Ромпер жив, – пробормотала она. Аксарильма присоединилась к ней, обойдя сверлившего ее взглядом призрака, и тоже высунулась наружу. На земле, распластавшись, лежал Ромпер, вокруг него хлопотали домочадцы, а Лисианна стояла перед ним на коленях, сотрясаясь от плача. Для человека, умевшего ползать по стенам, Ромпер угодил в донельзя нелепое положение. – Не смей умирать у меня во дворе! – крикнула Аксарильма. – У тебя во дворе? – взвился Шевелушский. – О, господин Шевелушский, вы столько пропустили, – процедила Акса. – Мы с сестрой – новые арендаторы. Старина Мерл стал хозяином по закону призраков. – И по закону могу выгнать нового мертвяка вроде тебя, – проворчал тот. – Нового? Я жил здесь раньше тебя. О каких законах ты смеешь мне говорить? – Я твое графство раньше не видал! – Не спорьте с Мерлом, он получил эту саблю, отдав жизнь за своего капитана. Думаете, ему не хватит духу расправиться с вами второй раз? Аксарильма ни разу не слышала, чтобы один призрак мог убить другого. У них было лишь два пути – вечность в сущности призрака или окончательный покой после выполнения нужного кому-нибудь дела. Но граф Шевелушский вряд ли знал хоть что-то о своих собратьях, и правду о призраках и их правилах жизни можно было придумывать на ходу. Граф вел себя так, будто в его жизни ничего не поменялось: он все еще считал себя выше других по сословию. Однако он опасался появления Заграи Пебры, значит, понимал, что добра от нее ждать не стоило. – Скажите Лекстару, куда запрятали шкатулку, – сказала Лемони. – Вы на нее прав не имеете. Спорить с вами скучно. – Она хранится в надежном месте, – заявил граф. – Ее хотела получить Пебра, и она ей не достанется! Где она прячется? Если вы смогли добраться до меня, значит, скоро она вернется, чтобы мучить и меня, и вас. – На нее устроили охоту, – сказала Аксарильма. – Говорят, ведьму поймали в Маннмании, и мы можем только надеяться, что Заграя Пебра сюда не вернется. – И можно, наконец, сознаться, куда вы дели шкатулку, – процедил Лекстар. – Оно принадлежит тебе больше, чем ты думаешь, – кивнул граф, но с места не сдвинулся. – От загадочный, куда там! – всплеснул руками Мерл и принялся рыскать по чердаку, просовывая голову в сундуки и под простыни. – Спрятана надежно, ага. То-то так трясешься за свой чердак. Нагнал туману. Не удержавшись, Шевелушский бросился к Мерлу, сквозь крышку заглядывающему в очередной сундук. Он попытался оттащить пирата в сторону, но тот нырнул в сундук по пояс и издал довольный смешок. Высунувшись из сундука и отталкивая от себя графа, Мерл сказал: – От тут она лежит. Потом покажьте. А я погляжу на этого верхолаза, если он еще не помер. Если он потом вернется, его точно выгоню к чертям. Мерл вразвалку зашагал к двери, больше не оглядываясь на мешавшего ему Шевелушского. Тот в бессилии опустил руки и стоял возле сундука, до последнего не желая оставлять спрятанное сокровище. Оглянувшись на Лекстара, Акса подошла к пыльному сундуку и прикоснулась к замочной скважине, в которой через несколько секунд податливо щелкнул механизм. Лекстар приблизился к ведьме и сам поднял тяжелую крышку. Сундук доверху был набит слежавшимися тканями, из которых, когда Аксарильма начала их вытаскивать, посыпались высохшие жучки. На самом дне сундука лежала шкатулка. Акса сперва решила, что Мерл ошибся. На гладком, отполированном дереве не было ни единого узора, словно ее хотели создать совершенно неприметной. Была лишь маленькая замочная скважина, и замо́к можно было бы сломать, применив грубую силу. Шкатулку вырезали из черного дерева – такую древесину привозили из земель тауров и Ястребинии. Она была невелика, в такой же по размеру Акса и Голди хранили дома украшения. Лекстар не решался достать шкатулку из сундука, будто боялся, что проклятое наследие тут же превратит его в жадное чудовище, думающее только о своем богатстве. Аксарильма мягко взяла его за руку и потянула к шкатулке. Едва оба коснулись пальцами черного дерева, Акса почувствовала во всем теле тяжесть, словно ее влекло ко дну сквозь толщу воды. Перед собой она увидела незнакомку, не то совсем юную, не то стареющую на глазах. Она держала руки перед собой ладонями вверх, будто только что отдала Аксе какую-то вещь. Ее глаза светились печалью. После незнакомки новые лица стали меняться ежесекундно, и последним из них было лицо Мелании Кеннет-от-Иасактов. Все хранители шкатулки, полученной из вод Желай-места, промелькнули перед взором, оставив после себя ощущение тяжкого бремени. Лекстар убрал руку со шкатулки и поднял на графа Шевелушского глаза. – Я действительно знаю достаточно, – произнес он. – И вы, должно быть, тоже знали больше нужного, если вам было дозволено жить в усадьбе просто так. Отец мог вышвырнуть вас, обвинить в краже, но он молчал, и причина известна нам обоим, верно? Чего я не знаю, так это были ли вы на ферме, когда Колдберг убивал моих настоящих родителей. Лемони шумно вздохнула и стала боком пробираться к выходу с чердака, чтобы не присутствовать при неприятном разговоре. Судя по виду Лекстара, если он пришел к подобным выводам, значит, у него было время все обдумать и сопоставить жизни Колдберга и Шевелушкого и пространные намеки графа. – Я ничего не делал, – бросил Шевелушский, но все же отвел взгляд, растеряв надменность. – Ничего не делали и ничего не говорили, – кивнула Акса, уперев руки в бока. – Разве у Лекстара была плохая жизнь? – Чужая жизнь, – отозвался тот. Акса положила руку ему на плечо. Лекстар, чуть сжав ей пальцы, отвел ее руку и широкими шагами пошел обратно к лестнице. Шкатулку он так и не забрал. Девушка осталась наедине с призраком, рассматривающим стены чердака с преувеличенным интересом. В нем не было никакого благородства, лишь напускное величие. Аксарильма ни за что не признала бы в нем графа. Но, возможно, она думала так, лишь потому что знала о его прошлом. И все же Шевелушскому подходил образ городского проходимца, имевшего и деньги, и связи, но о честности слышавшего только от других. Трудно было судить о его внешности – от него остался лишь серый, утративший краски силуэт. Да и смерть застала его, когда граф меньше всего был готов к ней и возможному возвращению в мир живых. У него был растрепанный вид, пояс развязался, и из-под длинного халата виднелась мятая домашняя одежда и мягкие туфли. – Вы слышали нас все то время, что мы живем здесь? – спросила Акса, чтобы заполнить повисшую тишину. – Я был заперт! Я каждый день начинал с того, что требовал от вас немедленно убраться, – сказал Шевелушский. Аксарильма будто дала ему долгожданную возможность выговориться. Слова полились из графа рекой, и, слушая его, девушка не могла не отметить, что в его речи не было ни намека на безумие, которое могло овладеть им за годы одиночества на чердаке. Шевелушский рассказывал о своей жизни эмоционально, но последовательно, позабыв, что еще минуту назад был против всякого вторжения в свою призрачную жизнь. До переезда Колдбергов в Кораллад Шевелушский видел своего арендодателя всего пару раз. Как сейчас Лекстар, старший Колдберг рано получил в наследство усадьбу, дома в Коралладе и Штрогкаме, фермы под каким-то Каменным Кувшином и порядочные суммы денег, но в столице Людского королевства о нем почти ничего не знали. Шевелушские, не имевшие детей, жили для себя, на широкую ногу, не могли похвастать большими доходами и зависели от благосклонности Колдберга. Приближался день, когда они не смогли бы платить за аренду полюбившейся их семье усадьбы. И сам Колдберг предложил Шевелушскому отправиться с ним на фермы, чтобы «навести там порядок» и «присмотреть что-нибудь для себя». Колдберги были одними из последних безумцев, кто упорно верил, что из земель Пяти Океанов можно выжать все до последней капли себе в угоду. Многие состоятельные люди из королевств давно уже оставили местных в покое: ни с людьми, ни с прочими сущностями по ту сторону границ невозможно было совладать. Колдберг же рассказывал, что ему нужна была еще одна ферма. Вернее, он мог распрощаться со всеми прочими, лишь бы владеть одной особенной, принадлежавшей каким-то простакам Иасактам. Шевелушский не нуждался в фермах, он вообще не любил фермы, но поехал с Колдбергом, рассчитывая, что путешествие разрешит арендный вопрос: либо он расположит к себе Колдберга, либо чудом найдет новый источник дохода, чтобы платить за усадьбу и впредь. Он видел, что Колдберга что-то тянет к фермам, торопит его. Шевелушский сомневался, что дело было в выгоде. Даже под управлением лично отобранных Колдбергом людей фермы в землях Пяти Океанов скорее лишь существовали, чем приносили прибыль. Но он не был похож на человека, готового прельститься какой-нибудь волшебной ерундой. Поездка к Иасактам обернулась расправой, чего Шевелушский никак не ожидал. Тогда граф струсил, у него не появилось и мысли встать на защиту Иасактов. – Их звали Кеннеты-от-Иасактов, – поправила Аксарильма, не выдержав. – Родителей Лекстара звали Кеннеты-от-Иасактов. Она бродила по чердаку, изучая его содержимое и напряженно прислушиваясь к оправданиям Шевелушского. – Ну да, – граф пожал плечами, – а мальчишка? Зачем он его забрал? Я даже подумал, что все случилось из-за него, что он был какой-то особенный или талантливый. Оказалось, он сделал его сиротой из-за шкатулки. Шевелушский махнул рукой на злополучную вещь. После увиденного он не хотел иметь никаких дел с фермами, но решение, как сохранить усадьбу, пришло само собой. Колдберг имел неосторожность поделиться с ним планом, как представить мальчика своим сыном, и Шевелушский тут же ухватился за возможность поставить Колдбергу условие: граф будет жить в усадьбе, не платя за нее ни гроша, а взамен будет молчать, что Лекстар, родившийся в землях Пяти Океанов, сын ведьмы, осиротел, потому что алчному аристократу захотелось заполучить какую-то безделушку из его дома. Шевелушский не поверил своей удаче, когда Колдберг согласился. Первые годы Шевелушский не думал о шкатулке, он был занят лишь вопросом, как провести вечер еще веселее и выгоднее. Но, глядя на растущего Лекстара, он будто все чаще слышал шепот колдовской шкатулки, уговаривавшей его забрать ее из дома Колдберга. Он вдруг осознал, какой ценной была шкатулка, как Колдберг обогатился, получив ее. В конечном счете, Шевелушский выкрал шкатулку и поместил ее в тайник. – О, мы нашли ваши сокровища, – кивнула Акса. Шевелушский не стал задавать ей вопросов, но по его взгляду было ясно, что он не рассчитывает увидеть вновь хоть что-то из своих трофеев. Аксарильма хотела спуститься к родным, проверить Ромпера, хотела разыскать Лекстара и утешить его, успокоить. Она попыталась через зрение или слух Джомари разузнать, что происходило внизу, но пес будто снова исчез, и Акса наткнулась лишь на пустоту. Граф Шевелушский в рассказе только подбирался к моменту, когда попал в нынешнее положение. В то время как его грела одна только мысль, что в доме хранятся богатства, в усадьбе появилась Заграя Пебра. Лекстар уже остался один, лишь в компании тетки, но Колдберг старший при жизни не открыл ему правду о настоящих родителях, и Шевелушский, плененный мнимыми сокровищами шкатулки, решил оставить все на своих местах. Он не хотел расставаться со шкатулкой и хранил секрет о ее существовании, который делил только с супругой. Увидев Заграю Пебру, он сразу же почуял неладное. У нее было странное имя, она была словно укутана в чужеродную силу, и она, в отличие от прочих гостей, интересовалась той частью жизни Шевелушского, о которой он предпочитал молчать – о путешествии в земли Пяти Океанов. Пебра быстро расположила к себе графиню Шевелушскую и однажды открыла ей тайну: она искала ту самую шкатулку. Шкатулка была заколдована и со временем порабощала владельца, но Пебра могла помочь Шевелушским спастись. Ей требовалась шкатулка, чтобы от кого-то откупиться. Для самой ведьмы она не представляла ценности, но кому-то в Пяти Океанах могла «пригодиться». – Шкатулка не заколдована, ведьмы ее не чувствуют, – Акса пожала плечами и окинула графа взглядом. – Иначе она бы попросту нашла ваш тайник и забрала ее. – Теперь-то я знаю, – проворчал Шевелушский. Заграя Пебра запугала графиню, и та стала умолять супруга отдать шкатулку ради их спасения. Шевелушский, однако, не желал лишаться своего богатства. Он считал, что Пебра всего лишь собирается разбогатеть сама за счет его доверчивости. – И вы, конечно же, пожадничали, – процедила Аксарильма. – Заграя Пебра до сих пор разыскивала эту шкатулку по вашей милости. – Это не жадность, это… – граф неопределенно взмахнул рукой. – Я в последний раз решительно отказал этой стерве, а на следующий день умер. Ведьма отравила меня! Но я точно не собирался оживать. И вдруг я очнулся над телом жены. Моя Лизабет не знала, где спрятана шкатулка. И Заграя Пебра разыграла сочувствие к ней и убедила бедняжку, будто меня можно вернуть к жизни. Научила ее какому-то колдовству, и Лизабет попыталась оживить меня. – Ведьмы никого и никогда не оживляют, – возмутилась Акса. – Это смертельно опасно, а человеку не под силу сделать то, с чем не может справиться даже опытная ведьма. – Неужели! – отозвался Шевелушский с раздражением. Слухи, что Лизабет Шевелушская колдует, поползли по Коралладу, еще пока она и Пебра готовились к возвращению графа. Все друзья разом перестали приезжать в усадьбу, и та пустовала в угоду Пебре. Ценой своей жизни графине удалось вернуть лишь призрак мужа. Этого Пебре было достаточно, чтобы вновь допытываться до него о расположении шкатулки. Она говорила, что теперь Шевелушскому нечего терять, настаивала, чтобы он признался, где спрятал шкатулку. Но граф, лишившийся всего, решил, что и ей ничего не достанется. Он часами сидел на чердаке, глядя на портрет жены, и упорно молчал, когда Пебра приходила к нему. В какой-то ее визит он притворился, что сдается, что устал, и через чердачное окно указал на место под забором, где закопал шкатулку. Пебра заперла его на чердаке заклинаниями и предложила смотреть в окно, как она найдет и заберет шкатулку, а он останется жить в усадьбе, деля вечность с портретом жены. – Шкатулка все время была с вами? – Да. Я действительно смотрел в окно, как она роется в земле, как возвращается в усадьбу снова и снова. Мне и без нее было на что посмотреть. Если ведьма не рыскала по лесу и по двору, то приходил Лекстар, или мародеры, или эти проклятые вездесущие Пембертоны. Я даже пытался выбраться с чердака, кричал всем и каждому, стучал, гремел стульями. Я слышал, как усадьбу разбирают по кусочкам, видел, как выносят мебель и вещи. Только Лекстар уходил с пустыми руками. Я знаю, он искал шкатулку, как и Пебра. А она почему-то больше не поднималась ко мне на чердак, хотя могла догадаться, что шкатулку оставила со мной. – Она заколдовала чердак так, чтобы никому до него не было дела. И ее саму, похоже, отталкивало собственными чарами. – Умная ведьма. И дура, – хмыкнул Шевелушский. – И что же, теперь Лекстар заберет шкатулку? Аксарильма вернулась к сундуку и достала ее. В этот раз она ничего не ощутила и не почувствовала. Перед ней была лишь обыкновенная деревянная коробка. Девушка потрясла ее, проверяя, есть ли что-нибудь внутри, и пожала плечами. Ее действительно не тянуло к шкатулке. – Лекстар за нее отвечает. Это его наследие. С вашего позволения, граф, я вернусь к семье. И отдам это Лекстару. – Сколько же вас в усадьбе? – пробормотал Шевелушский, провожая ее взглядом. – Я никак не мог сосчитать. – Спуститесь и посмотрите сами. Мы дали усадьбе новую жизнь.