Большой Секрет

Когда Голди и Тинг первыми выскочили из дома, никто еще не попытался помочь Ромперу после падения. Он лежал на спине, раскинув руки, его левая нога была вывернута под углом. Лисианна заливалась слезами, нависая над ним, но боялась прикасаться к кузену. Джомари скулил рядом. Арьяна, крепко обхватив себя руками, стояла в стороне в компании Фила. – Я хотела подхватить его, – пробормотала Арьяна. – Мне удалось сдержать его падение ветром, но... Тинг ласково погладил ее по руке и сразу же занялся Ромпером. Он потрогал его лоб, помог наклонить голову влево и вправо, ощупал плечи и руки. Едва он перешел к ногам, Ромпер с шипением вздохнул, и Лисианна взвыла громче него и спрятала лицо в ладонях. Тинг наклонился к ней, ткнул ей пальцем в лоб и что-то прошептал. «Тишь, стишь», – про себя проговорила Голдельмина, не сомневаясь, что именно это сказал ее брат Лисианне, применив каплю колдовства. Лиса тут же замолчала, хотя слезы продолжали ручьем течь из ее глаз. Ромпер повернул к ней голову и натянуто улыбнулся. – Все в порядке, Лиса. Кажется, я повредил ногу, – прохрипел он. – Страшно болит, но срастется. – Повредил ногу? – переспросил Джереми, вырастая за спиной Голдельмины. – Я удивляюсь, как ты еще дышишь и говоришь, нам стоило бы уже тайно хоронить тебя. – Джереми! – одернула его Голди. – Ромпер, я боюсь у тебя спросить, но как ты себя чувствуешь? – Паршиво, госпожа Литакторо, ближайшее время я не смогу лазать по крышам... Оно там, на чердаке? – вдруг спросил он и попытался приподняться на локтях. – Вы его нашли? – Что мы нашли? – захлопала глазами Голдельмина, изображая недоумение. Взгляд Ромпера из насмешливого в мгновение ока превратился в озлобленный. Ромпер услышал зов шкатулки, услышал так же, как все, кому не следовало знать о ее существовании. Сама Голди не заметила новых ощущений после открытия чердачной двери: не было ни голосов, ни уверенности, что где-то ее ждут богатства. Шкатулка в самом деле не привлекала ведьм, не видевших в ней ни проклятья, ни чего-то особенного. – Не смей умирать у меня во дворе! – послышался сверху голос Аксарильмы. – Моя сестра дело говорит, – Тинг надавил ему на плечи. – Не дергайся. Всего-то вывихнул ногу. Голдельмина опустилась на землю между братом и Лисианной, до сих пор тихо всхлипывающей над Ромпером. В семье Литакторо никто не занимался целительством, пределом умений Голди были успокаивающие и укрепляющие дух отвары да кое-что для заживления ран. С вывихами и переломами ей никогда не приходилось иметь дело. Тинга же состояние Ромпера ничуть не беспокоило. – Ты знаешь, что делать? – тихо спросила его Голди. – Конечно, – брат фыркнул и осторожно прикоснулся руками к поврежденной ноге Ромпера. – На счет «три» я произнесу заклинание, которое восстановит твою ногу. Будет больно, приготовься. Начинаю считать. Едва договорив, он резко потянул ногу Ромпера, раздался хруст, и Ромпер закричал от неожиданности и боли. Он закусил кулак, чтобы заглушить собственный вопль, а Голдельмина перехватила кинувшуюся к нему Лисианну. Тинг встал и картинно отряхнулся. – Что только в жизни не пригодится! Джереми, помоги поднять его, отведем его в дом. – Жаль, в вашей компании нет лекаря, – прошипел Ромпер, протягивая Тингу руку. – На лекаря надеяться… – фыркнул брат. «От простуды загнуться», – закончила про себя Голдельмина. Так любила говорить знахарка из Рассадника. Лекари были такой же редкой сущностью, как облики, жили скрытно и неохотно раскрывали свои способности. Одного их присутствия хватало, чтобы заживить раны, срастить кости и излечить болезни, но каждое исцеление отнимало силы и здоровье у лекарей, неспособных бороться с собственной живительной энергией. Потому они зачастую были нелюдимы и мало к кому приходили по собственной воле. Тем не менее, каждый страдалец надеялся, что его спасет именно лекарь, а не старуха-знахарка, которая в процессе лечения могла и напоить омерзительными настойками, и приложить к больному месту что-нибудь вроде куска сырого мяса с собственным плевком или кусающегося жука. Тинг и Джереми рывком поставили Ромпера на здоровую ногу и помогли ему добраться до веранды. Голди задрала голову, недовольно разглядывая зияющий провал чердачного окна, которое теперь нужно было починить, чтобы в дом не залетали птицы и не гулял ветер. Нужно ли было? Приближался час, когда Квертингол должен был объявить, что им пора уезжать. Что бы ни выбрали Стихийные, Литакторо поедут в Корицию и вернут городу потрепанного, но удивительно живучего Ромпера. Солнце поймало блик в одном из осколков чердачного окна, уцелевших в раме, оно вспыхнуло ярким светом, и Голди увидела кольцо пламени, внутри которого на коленях, сгорбившись, стоял человек. Девушка вздрогнула, и жуткий образ растворился. Она быстрым шагом направилась в дом, влекомая порывом, чутье подсказывало ей, что нужно делать. На пороге она столкнулась с Лекстаром, но даже не остановилась, боясь, что наваждение пропадет. Ноги сами вынесли ее на кухню, оттуда – через спрятанную дверь во внутренний двор. Остановившись среди грядок, она растерянно огляделась, словно забыла, зачем сюда пришла. Голдельмина мысленно вернулась к видению и поежилась, подумав о человеке в огне. Она давно не готовила для Лемони мазь от ожогов, а та не говорила, закончился ли ее запас. Вернувшись на кухню с охапкой трав, девушка застала там брата и Лекстара, сидящих за столом и одинаково подпирающих головы кулаком. – Я думал, ты хочешь приготовить что-нибудь для Ромпера, – протянул Тинг, разглядывая травы в ее руках. – Как же, яд мгновенный я ему приготовлю, – отозвалась Голди, – это для Лемони. Ты слышал его, Тинг? Он почувствовал шкатулку. – Он почувствовал ее раньше. Мерл же говорил, что Ромпер все время смотрит наверх, – брат устало потер глаза. – А если отдать ему шкатулку? – вдруг спросил Лекстар. – Пусть считает себя богачом. Мне она не нужна. – Придут те, кто окажется сильнее Ромпера. А затем те, кто сильнее первых. Ты хочешь начать все заново? – повысил голос Тинг. – Тебе нужно забрать шкатулку и уехать в Кораллад. И ждать, пока мы не угомоним Ромпера. – То есть, пока вы не увезете его в Корицию и не проклянете там? – сощурился Лекстар. Голдельмина опустила глаза. Тинг тихо вздохнул, подбирая слова. Лекстар понимал, что проклятие – не праздное занятие, что это не пара взмахов руки и несколько слов на мертвом языке. Понимал, что для ведьм это – вопрос не законности, а договора с совестью. Но сам он не был готов мириться с тем, что проклясть Ромпера придумала Аксарильма, и с тем, что она нашла поддержку у родных. Прошедшей ночью о подобном говорил Джереми. Слушая Тинга на кухне, он молча кивал каждому его слову, а когда к ночи все разошлись по комнатам, влетел к Голдельмине в спальню и с порога назвал большой ошибкой идею с Корицией. Голди едва успела заглушить шум, идущий из ее комнаты, и сидела на краю кровати, хлопая глазами. Джереми не хотел, чтобы она принимала участие в том, к чему не имела отношения, будто забывал, что Акса была ее сестрой, которой требовалась вся возможная помощь. Он горячился, ругал всю ведьмовскую сущность, Корицию, Ромпера. Голдельмина неосторожно бросила, что Ромпер получит по заслугам, и Джереми обрушился на нее с упреками, что ни ей, ни кому-либо из Литакторо вершить правосудие. – Ты не знаешь, как проклятие повлияет на других, как оно повлияет на тебя! – шипел он. – Ведьмы Мед-Меда проклинают всех подряд за умеренную плату и не жалуются, – спорила Голди и плакала, сраженная его словами. В глубине души она осознавала, что Джереми был движим беспокойством за нее, но с какой яростью он говорил о проклятьях! Он словно не знал прежде, что Голдельмина, будучи ведьмой, могла колдовать по-разному. Джереми смолк, увидел ее слезы и подсел к ней. – Ты не какая-то ведьма из Мед-Меда, – он поцеловал ее в мокрую от слез щеку, – ты моя ведьма из Рассадника. – Я думала, тебе претит моя сущность, – Голди попыталась увернуться от него. – Ты моя ведьма, – повторил он перед поцелуем. Голдельмина облизнула губы, вполуха слушая разговор Тинга и Лекстара. Брат покосился на нее на мгновение, уловив охватившее ее волнение. Голди поспешно отвернулась от него и заметила Аксарильму, стоявшую у дверей, та приложила палец к губам, прося не выдавать ее. – Она привязалась к тебе, – говорил Квертингол. – Беспокоится и о тебе, и о всех подряд. А ты толкаешь ее к выбору. – Но я же... – Я попросил всех уважать твое решение по твоему будущему. Так уважай ее решение в ответ. Я и до твоего Джереми доберусь, – вдруг пригрозил он. Голдельмина почувствовала, как щеки ее предательски вспыхнули. Аксарильма тут же подошла к родным и выставила на стол черную шкатулку, забирая все внимание себе. Лекстар попытался отодвинуться от шкатулки. – Ромпер, – сказала Акса. – Я видела его в гостиной. Жив настолько, что ползает по стенам и скулит, как побитый пес. Шкатулку нельзя держать в усадьбе, Лекстар. В Коралладе ты сможешь обеспечить ей человеческую защиту, пока не придумаем, что делать дальше. Лекстар рассматривал пол. – Лекстар, – позвала его Голдельмина, – никто не хотел, чтобы произошло подобное. Если отбросить последние недели, если бы не было Кориции, мы бы однажды все равно нашли способ попасть на чердак, повстречали бы там графа Шевелушского. И что бы он сказал? «Я украл шкатулку у твоего отца, который украл ее у твоих настоящих родителей»? – Вышло бы паршиво, – отметил Тинг. – Вышло бы еще паршивее, если бы сюда потянулись все, у кого сердце чернее ночи, а мы бы не понимали, что происходит, – проворчала Аксарильма и тут же смягчилась. – Лекстар, мы колдуем, мы можем защитить тебя от Ромпера. – Но вы не можете здесь защищаться от прочих, – он кивнул и тяжело вздохнул. – Я подумал кое о чем, Аксарильма, – он замялся и оглянулся на Голди с Тингом, но по их виду было понятно, что они никуда не намерены уходить, – может быть, ты вернешься? – Вернусь? – сестра захлопала глазами, но Голдельмина, разгадав мысли Лекстара, не смогла сдержать счастливую улыбку. – После Кориции. После того, как вы оставите там Ромпера. Ты бы вернулась сюда? Ко мне? Акса растерялась. Прежде так решительно говорившая, что может остаться с Лекстаром, чтобы помочь ему в переосмыслении его жизни и происхождения, она не надеялась, что он сам позовет ее. Он не понимал тонкостей колдовства, он был против грядущего. Но он отпускал ее, чтобы позже позвать обратно. Голдельмине хотелось запищать от радости, будто то же самое предложили ей, но ее настрой разбился о покашливание Тинга, привлекавшего к себе внимание. – Быстро ты определился, – фыркнул он. – Я спрашиваю себя, что делать, с тех пор как увидел те воспоминания. Ответа я еще не нашел, – признался Лекстар. – Здесь мой дом, мои дела. Тетушка, – он невесело усмехнулся. – Мне все еще многое нужно обдумать. И ко многому нужно приготовиться. Что скажешь, Квертингол? – Спорить не о чем, – брат медленно кивнул. – Я, если приходится, отвечаю за безопасность Аксы и ее благополучие. Пока меня не было, ты сам справлялся с этой задачей. Я могу доверить тебе сестру. Когда к ней вернется дар речи, она согласится, не сомневаюсь. Но есть сила, что стоит выше нас. Отец. – Тинг, ну надо же было так все испортить! – всплеснула руками Голди. – Я и не думал, что будет легко, – с серьезным видом кивнул Лекстар. Где-то в доме послышался крик Ромпера. Голдельмина поежилась, представляя, что такой человек свободно ходил по Кориции и мог любому забраться в сознание. Нужно было привязать его не к Кориции, а какому-то месту, откуда он не смог бы уйти, чтобы снова вредить беззащитным людям. Привязать его к тюрьме, например. – Надо запереть его в гостиной. И заглушить звуки, – вздохнул Квертингол. – И больше туда не возвращаться, – кивнула Голди. Лекстар неохотно попрощался с ними, но шкатулку не забрал, пообещав вернуться за ней на следующий день. Он сделал вид, что не заметил спустившегося на первый этаж графа Шевелушского, что не слышал стенаний Ромпера, у которого боль в ноге накладывалась на неожиданно усилившийся зов шкатулки. Акса, Голди и Тинг провожали его взглядом, стоя на веранде. Голдельмина вдруг вспомнила, как здесь же, на веранде, совсем недавно по видению узнала, что их пути разойдутся. Тот отъезд из видения был похож на побег. Голдельмина старалась забыть каждую из привидевшихся ей картин. Сражаться против будущего было бессмысленно, предотвратить его – невозможно. Ведьма смотрела на сестру, чуть улыбавшуюся вслед Лекстару, и не знала, стоит ли рассказывать ей о предчувствиях, повлияет ли ее решение на ответ мужчине. – Хочу заниматься проклятьями, – неожиданно сказала Аксарильма. – Вернее, их разрушением. – Это опасно, – предостерег ее Тинг, – если сама не пострадаешь от чужого проклятья, так на тебя взъестся ведьма, которая его наложила. – А шкатулка? На ней даже нет проклятья. Так как навсегда отвести от нее чужое внимание? Или тот бедняга Талбот, которого Заграя Пебра хотела использовать как приманку? С таким нужно уметь бороться, дело не только в проклятьях. – А что сталось с Талботом? Его не арестовали? – спросил Тинг, и сестры пожали плечами. – Вы не следили за ним? – Он простой человек, – вздохнула Акса. – Безобидный рабочий, попавшийся под руку Заграе. Раз мы не слышали о происшествиях в Коралладе, значит, он не угодил в беду. Нужно придумать, как освободить и его, – она устало потерла глаза. – Может быть, после Кориции мне стоит добраться до Мед-Меда, расспросить местных ведьм. – В Мед-Мед поедем вместе, – кивнул Квертингол. – Нечего и думать о том, чтобы разделяться в Радталии. Они вернулись в дом.

***

Ромпер стал невыносим. Он хромал по гостиной и столовой, скребся в окна и двери, скулил и хныкал, когда чувствовал, что рядом кто-то есть. Его заперли на первом этаже колдовством, не позволяя выбраться наружу. Мерл, показывая графу Шевелушскому произошедшие в усадьбе изменения, свободно прошел к Ромперу и даже предложил составить «узнику» компанию, но тот тут же принялся расспрашивать его о «том самом». Призраки поспешили оставить его в одиночестве, чтобы не говорить о шкатулке. Лисианна проплакала под дверью столовой весь вечер, пока Джереми не прогнал ее. Она призналась, что Ромпер и прежде отличался вспышками гнева или безудержной радости, но никогда еще его рассудок не мутился так сильно. Она сама выуживала у Лекстара, а затем у Квертингола воспоминания о шкатулке, поэтому понимала, что стало причиной такого поведения. И она также понимала, что содержимое шкатулки вдруг оказалось таким привлекательным для Ромпера, потому что душа у него была испорчена. – У Желай-места было отличное чувство юмора, – отметил Джереми. Он только что с усмешкой наблюдал, как Голдельмина кричит на шкатулку, которую ведьма не ощущала никаким ведьмовским чутьем. Тинг, на удивление, сдался первым, он не хотел тратить время на предмет, не поддававшийся колдовству. Аксарильма несколько минут испепеляла шкатулку взглядом, затем махнула рукой, передав наследие Лекстара сестре. Голди же разве что не завела со шкатулкой разговор, требуя выдать свои секреты и оставить в покое слабые умы алчных людей, притягиваемых ее ложным богатством. Лемони, заглянув в шкатулку, пожала плечами, пробежалась пальцами по старому ожерелью, лежавшему выше прочих украшений, а затем попыталась поджечь деревянную шкатулку. Но огонь, коротко вспыхнув, тут же погас. Ханна разложила содержимое на кухонном столе, вздохнула и сложила все обратно. Мерл с сожалением признал, что в бытность живым пиратом не отказался бы от того, что видел перед собой сейчас, но в нынешней сущности ни в чем не нуждался. Все сходились во мнении, что шкатулку нельзя упускать из виду. Ромпер был заперт, остальных домочадцев шкатулка не прельщала, но кто угодно в городе мог внезапно пожелать навестить усадьбу. Голди, безуспешно попробовав еще одно заклинание, в сердцах накричала на шкатулку и забрала ее с собой в спальню. Джереми разлегся на ее кровати и исподлобья наблюдал, как девушка мечется из угла в угол, готовясь к отъезду. Она взмахивала гусиным пером, и ее вещи исчезали из комнаты, дожидаясь своего часа где-то на обратной стороне реального мира. Они не сбегали, но Ромпер, шкатулка – что-то могло в любой момент выгнать их из усадьбы. Фил с сестрами первым возвращался в Рассадник. Джереми вызвался сопровождать Литакторо, надеющихся оставить в Кориции Ромпера, но не требовалась особенная проницательность или колдовство, чтобы понять, как ему не нравилась предстоящая дорога. Он только что пошутил про Желай-место и сразу помрачнел. – Я подумал, – неожиданно сказал Джереми, – дома все будет по-старому. Я не хочу ехать обратно в Рассадник. Он перевернулся на бок и уставился на Голдельмину, крутившуюся возле зеркала. Она размышляла, забирать ли ей зеркало с собой в память о проведенных в усадьбе месяцах почти беззаботной жизни или оставить на месте как имущество вернувшегося графа Шевелушского. Но, услышав Джереми, девушка застыла, все мысли вылетели из ее головы. Взглянув на него через отражение, она тут же отвела глаза. Она боялась молчать, боялась поддержать разговор. Джереми столько твердил о возвращении домой, что Голди давно уже держала в себе несогласие, пусть и скучала по родителям и младшему брату. Она никак не была готова к таким его словам. – Мы можем и не ехать, – Голдельмина подсела к нему и взяла за руку. Джереми с тяжелым вздохом снова перевернулся на спину, не отпуская ее руки, и уставился в потолок. – Поговорим с Тингом, с Арьяной, они успокоят родителей. Мы... мы выросли, Джереми, – мягко продолжила Голди. – Мы почти не знаем этого мира, он не держится на одном Рассаднике. Вокруг столько мест, которые мы могли бы увидеть. Посмотри на Аксу, она близка к тому, чтобы вернуться в Кораллад после Радталии, а не ехать домой. Чем мы хуже? – Ты – ничем, – пробормотал Джереми. Девушка непонимающе посмотрела на него. Во всем его виде сквозила какая-то безысходность, усталость, но он не спешил делиться с Голди причинами тоски. Что-то беспокоило Джереми, и ей такая таинственность не пришлась по душе. Будто нужно было еще и вслух, громко и отчетливо сказать, что она готова вновь оставить дом, только чтобы быть рядом с ним. – В чем дело, Джереми? – она требовательно потянула его за руку. Дверь в спальню распахнулась так резко, что Голди невольно вскрикнула. На пороге стоял Тинг. Джереми, обычно при виде ее брата изображавший заинтересованность в чем угодно, кроме Голдельмины, в этот раз даже не шелохнулся, продолжая сверлить взглядом потолок. – Я написал Лекстару, – сказал Тинг с тем же невозмутимым видом, будто не заметил Джереми, – рано утром он приедет за шкатулкой и попрощается с Аксой. И мы сразу же уедем. – К чему такая спешка? – Не знаю, – брат развел руками, – чувствую, если задержимся, быть беде. Считай это новым легким пророчеством. – Потороплю-ка девочек со сборами, – Джереми с притворной бодростью вскочил с кровати. – Ты уходишь от разговора, – бросила ему Голди. – Нет, я иду торопить сестер. Девушка фыркнула и снова взялась за гусиное перо. И брат, и Джереми уже покинули ее комнату.