Большой Секрет

Лемони никогда прежде не видела смерти. Пару раз она с семьей участвовала в погребениях, но держалась на расстоянии от усопших. Она считала, что мертвецам, коли они не вернулись в новой сущности, нужен был лишь покой, без обрядов и стенавшей толпы. Но вид людей, которых провожали их родные, будто мирно уснувших, разительно отличался от того, что довелось лицезреть девушке в усадьбе. Минуту назад живые, воры из Кориции обратились в пепел, а призрак растворился, не успев закончить прощальной речи. Она в шутку пригрозила Марко Беллеру, что подожжет его, если тот обидит Ханну. Но выйдя из дома, Лемони позволила себе несколько раз взмахнуть в воздухе кулаками, злясь на саму себя. О каком огне она теперь могла говорить, когда на ее руках не сгорела, но рассыпалась пеплом Лисианна? Подумав о ней, Лемони быстро зашагала к небесным людям, дожидавшимся ее и Фила у ворот. У Лемони не было никакого чувства долга, она не привязалась к Лисианне за короткие дни, что та провела в усадьбе. Но было нечто несправедливое в истории каждого, кто оказался связан с Корицией, и девушке думалось, что ей самой нужно вникнуть, разобраться с этой несправедливостью. Если бы ей предложили посетить город с пустыми каналами просто так, она бы отказалась. Но ей хотелось увидеть самого Лоренцо Серра, заглянуть ему в глаза, допытаться, что сделало его таким жестокосердным, почему он собирал вокруг себя людей с искалеченной судьбой и черной душой. С тех пор как братья и Акса вернулись из Кориции, Лемони все пыталась представить, как родные удерживают ее под замком, потому что им удобнее запереть ее, чем найти способ помочь ей. Пыталась и никак не могла вообразить себя на месте несчастной Франчески Серра. Последнее желание Лисианны вновь всколыхнуло в Лемони чувство возмущения. Бездомная девушка больше родни беспокоилась о ребенке, одну за другой терявшего нити, связывающие его с настоящей семьей. Нужно было найти опекунов мальчика Тони, а затем взглянуть на Лоренцо Серра. Оправдываясь перед семьей просьбой Лисианны, Лемони умолчала о прочем. Небесный человек, с которым говорила Лемони и которому едва не успела нагрубить, зло сверкнул глазами при ее появлении. Без предупреждения он дернул Лемони за руку на себя, подхватил ее под коленями и тут же взмыл в небо. Лемони показалось, что она вот-вот распрощается со вчерашним ужином. Полет с небесным человеком не был похож на то, как она верхом поднималась на небо через коридор: нутро сжалось, уши заложило, глаза заболели. Лемони инстинктивно зажмурилась и забыла даже бросить на усадьбу последний взгляд. Крылья небесного человека со свистом рассекали воздух, Лемони чувствовала, как с каждым взмахом приходят в движение мышцы под рукой, которой она судорожно вцепилась ему в плечо. Ее прическа растрепалась, и вторую руку Лемони прижала к голове, боясь, как бы из волос не выпуталось гусиное перо. Она почувствовала, как небесный человек оттолкнулся ногами от опоры и понесся вперед, теперь по дороге, как решила Лемони. Кожу неприятно обдавало холодной сыростью. Она приоткрыла глаза и увидела перед собой только белую завесу, будто они летели сквозь туман. Девушка подняла взгляд на своего спутника, но тот был сосредоточен только на дороге. Туман рассеялся через пару минут, и вслед за этим небесный человек резко наклонился вперед и камнем полетел вниз навстречу земле. Лемони завизжала и попыталась сжаться в комок, но взгляда от раскинувшегося внизу города оторвать не смогла. В Кориции царила ночь, золотые огни уличных фонарей и окон домов рассы́пались по краям черных пустых каналов. Лемони не успела привыкнуть к полету, а под ее ногами целый день уже прошел, сменившись ночью. Словно увиденного было мало, дома вдруг начали приближаться еще быстрее. Прямо под Лемони маячила крыша башни, и девушка не сомневалась, что небесный человек намеревался сбросить ее на эту крышу. Где-то рядом закричал Фил, но Лемони не находила в себе сил повернуть голову и проверить, что происходило с братом. Внезапно сам он первым оказался на крыше, чуть не угодив в ее шпиль, и оставивший его небожитель взмахнул крыльями прямо перед носом Лемони. Стихийная зажмурилась на мгновение, и державший ее небесный человек в этот момент разжал пальцы. Она едва успела заметить, как Фил, вцепившись в башенный шпиль, выбросил вперед свободную руку и перехватил Лемони за запястье, она схватила его в ответ. Девушка плашмя ударилась о черепицу животом и коленями и тут же заскользила, не находя опоры. Фил так же шлепнулся и завалился на бок, едва не вывернув руку, которой держался за шпиль. Крышу будто веками полировали, чтобы никто даже по безумному стечению обстоятельств не смог на ней задержаться. Лемони тщетно упиралась носками ботинок в черепицу и снова и снова скользила, утягивая Фила за собой, не в силах подняться. Брат безуспешно тянул Лемони на себя, рыча от напряжения и боли в обожженных руках. «Как глупо повторить судьбу Франчески», – пронеслось у нее в голове, и вслед за этой мыслью пришел ужас, что она закончит жизнь, оставив вину на руках младшего брата. – Фил, – всхлипнула она. Лемони никогда не обращалась к нему со слезами, и собственный тон поразил ее. – Фил, я не хочу умереть вот так. – Ты не умрешь, – сквозь стиснутые зубы ответил брат, – помоги мне, постарайся встать. Застонав, Лемони уперлась вспотевшей ладонью в черепицу и попыталась встать на колени, но тщетно. Из-за ее барахтаний Фил еще ниже сполз по крыше, теперь он лежал на ней, удерживая Лемони на вытянутой руке. Девушка почти достигла края башни. – Я ужасная сестра! – захныкала она. – Я тебя никогда ни во что не ставила. Прости меня, прости, прости! – Замолчи, – процедил Фил, – Лемони, ты чего? В его голосе мелькнул испуг, но он только крепче сжал ее запястье. – Мы оба знаем, что ты еще можешь спастись, – продолжала Лемони. Как бы ей ни было страшно, она вдруг ясно увидела разрешение их беды. – А я… кто-то должен. Тебе не хватит сил на двоих. Отпусти меня, и тогда… – Лемони! – рявкнул Фил. – В Кориции умрешь не ты. Лемони слышала, как Акса рассказывала Голди о кошмаре, в котором Фил гадал, останется ли он жив, как подруга говорила о странных речах Фила. В конце концов, она, Стихийная, знала о своем брате куда больше любого постороннего человека. Знала и не хотела допустить ожидаемого. Она ослабила хватку. Слабо светившиеся глаза Фила сверкнули злостью, он легко разгадал ее замысел. Лемони никогда не задумывалась, каково это – принести себя в жертву, но сейчас она увидела выход лишь в самопожертвовании. Фил же был ничем не хуже, например, Хани, которую Лемони всегда готова была защищать ценой жизни. Он был ее родным братом, Стихийным, и этот простой факт отвечал на все вопросы и сомнения. Отдав жизнь, она бы спасла его. И остальных. – Чем вы тут заняты, а? От неожиданности Лемони хотела снова вцепиться Филу в руку, но тот, наоборот, разжал пальцы. С коротким вскриком девушка поехала вниз, и страх скорой бесславной погибели занял все ее последние мысли. Съезжая дальше, она вдруг заметила на самом краю крыши сидящую человеческую фигуру, беззаботно болтающую ногами в воздухе. Незнакомец, не испытывая ни малейшего затруднения, ухватил ее за шиворот, не дав сорваться. А затем с протяжным стоном, как любила делать Арьяна, будто он устал вот так спасать людей, незнакомец затянул Лемони обратно на крышу. Девушка заскользила снова, и человек, засмеявшись, уселся на черепицу, вытянув ноги вдоль края крыши, чтобы Лемони могла в них упереться. Фил на руках подтянулся к шпилю и обвил его вместе с ногами, он был похож на загнанного на верхушку дерева кота. Растерявшаяся Лемони не знала, что ей делать: попытаться перебраться к брату, или снова расплакаться, или поблагодарить незнакомца за спасение. Последний вел себя так, будто ему приходилось иметь дело с несмышлеными детьми – они забавляли и утомляли его одновременно. Сам он держался на покатой, гладкой крыше, как на твердой земле, даже чуть откинулся назад, отставив руки. Он позволял Стихийным отдышаться и молчал, но Лемони пронзила новая мысль. Не мог ли сам Лоренцо Серра взобраться к непрошенным гостям? Лемони, прижимавшая ладони и локти к черепице, с трудом оторвала руку от крыши, над кончиками ее пальцев вспыхнул небольшой огненный шар. Он осветил заплаканное лицо девушки, заставил ярче засверкать глаза Фила, а незнакомца – вздрогнуть. Он хотел инстинктивно поджать ноги, чтобы отстраниться от девицы, умевшей создавать огонь, и Лемони тут же испугалась, что без его поддержки снова сорвется с крыши. Но страх перед возможной угрозой сотворил с ней то же, что и в ночь, когда Лекстар Колдберг прошел сквозь защитный купол усадьбы. Обычно спящая сила вновь пробудилась в Лемони и выплеснулась наружу, кольцом пляшущего в воздухе огня окружив незнакомца. Тот застыл, так и не убрав ног. Теперь она могла разглядеть его. Молодой, усатый, с копной вьющихся черных волос и глазами-омутами, в которых отражался вызванный ею огонь. В левом ухе блеснуло золотое кольцо, узел шейного платка сбился набок. Он будто утром не мог выбрать, что надеть, и натянул все лучшее разом: рубашку, жилет без пуговиц, куртку, поверх нее еще одну, повязанный через плечо кусок шерстяной ткани и этот платок. Несмотря на нелепость его наряда, Лемони невольно отметила, что незнакомец ей понравился. Пока она его беззастенчиво рассматривала, страх ее постепенно затихал, укорачивались языки пламени, кольцо огня исчезло, и остался лишь шар над рукой Лемони. – Хани рядом нет, не сожги его, – со старой язвительностью сказал Фил. – Это он? – Кто – он? – Лоренцо Серра! Это он? – Это не облик, – проворчал Фил. – Это лазутчик, еще и часовой. Только после его слов Лемони заметила на поясе незнакомца свернутый кольцом хлыст, какие носили часовые Кориции, а заодно вспомнила слова Лисианны о том, что в Кориции было полно лазутчиков, не принимавших ее и Ромпера. Сущность лазутчика объясняла, как он держался на крыше – такие могут хоть ходить по потолку, хоть стоять на стенах. Но не сущность, а его собственная выдержка и осторожность помогли ему не сдвинуться с места, пока Лемони окружала его огнем. После первого секундного замешательства он лишь неотрывно смотрел на нее. Смотрел до сих пор, будто не слышал, что в нем пытались распознать Лоренцо Серра. – Кто ты? – выпалила Стихийная. – Но-но! – часовой перестал упираться в крышу руками и сел удобнее. – Оставьте вопросы мне, я страсть как хочу знать, что вы делаете на крыше башни. И зачем вернулся ты? – он оглянулся на Фила. – Когда твоя подружка осветила всю округу, я узнал тебя. – Мы не встречались, чтобы ты меня узнавал, – заметил Фил. – Лоренцо принимал ваш облик каждый день, чтобы мы запомнили ваши физиономии. Глазастый помладше, глазастый постарше, молодая ведьма, какой-то мальчишка и сбежавший часовой, которого и так все знали. – Лоренцо ждал нас? – с сомнением спросил Стихийный. – Нет, – часовой скривился, – он рассчитывал, что вас найдут. Но вы ушли к простым людям, успели. – А Церий? – А Церий был моим хорошим другом. Часовой мгновенно сник. Лемони переглянулась с братом; по словам часового не было ясно, оборвалась ли только его дружба с Церием или случилось худшее. Аксарильма с такой благодарностью отзывалась о Церие, что Лемони, слушая ее, сама воображала, как уже бывший часовой Кориции находит новый достойный его дом и начинает новую жизнь без оглядки на прошлое. Прошлое жило и помнило о нем: Лоренцо Серра не прощал предательства, товарищ Церия скорбел и, возможно, искал виновных. Лемони, еще минуты назад готовая погибнуть, чтобы выжил брат, осознала в полной мере, что ее жизнь теперь зависела от часового. Одно движение, одна ее вспышка, и она сорвалась бы с башни. Узнав Фила, на которого вел охоту Лоренцо, часовой мог избавиться от Лемони, чтобы сделать больно ее брату. И девушка сжала руку в кулак, огонь над пальцами погас. Она, с трудом повернувшись на черепице на бок, медленно согнула ноги в коленях, чтобы присесть и оказаться почти на одном уровне глаз с часовым. Фил предупреждающе зашипел на нее, но Лемони смотрела только в глаза часовому. Тот с какой-то жадностью наблюдал за ней, не шевелясь. – Как тебя зовут? – спросила она. – Мьюро Палли. – Мьюро. Я Лемони, – ей недоставало мягкости Ханны, но она старалась вложить в интонацию всю миролюбивость и покорность, которую только могла найти в закоулках души. – И мы с тобой видим друг друга впервые, но ты должен знать, что мне жаль, что все произошло так, как произошло. – Что случилось, то случилось, – эхом отозвался тот. – Мы хотели вернуть сюда Ромпера, отдать его Лоренцо, но не успели. Он и Лисианна погибли на наших глазах, от них ничего не осталось, кроме горстки пепла. – Лиса мертва? – Мьюро склонил голову на бок. – Это справедливо. Для Церия. И несправедливо, ох... – Ты знал, что она из небесного народа? – Я знал, что она не отсюда. – Мы обещали попрощаться с малышом Антонио за нее, с сыном Франчески и Ромпера. И я хочу поговорить с Лоренцо. – Поговорить? – недоверчиво переспросил Мьюро. – Ну, может быть, проклясть его, глядя ему в глаза, – из голоса Лемони пропало напускное смирение. – Мы в твоей власти, Мьюро. Ты можешь бросить нас здесь и обречь на погибель. Тогда я лишь попрошу тебя дать мне вновь взяться за руку брата, – она склонилась еще ниже и дрожащей рукой коснулась колена часового. Ей было ничуть не удобно, но так она помнила и надеялась, что говорит с живым человеком. – Или же ты можешь отвести нас к Лоренцо Серра. Под конвоем или указав дорогу – не имеет значения. Кажется, Церий говорил, что ночью заступают на службу те, кто предан Кориции. Ты заступил на пост или как раз сдал его? Мьюро все смотрел на нее, будто взвешивал каждое ее слово по отдельности, и тянул время. Лемони дрожала уже всем телом, самой ей уже не удалось бы распрямиться и распластаться на черепице. Мьюро все молчал. В ожидании его ответа Фил будто даже перестал дышать и копошиться в попытке удобнее ухватиться за шпиль. Наконец Мьюро медленно развязал узел накинутой на плечо ткани, продолжая сверлить Лемони взглядом. До них дотягивался лишь свет городских огней откуда-то снизу, а Лемони не могла похвастать таким же превосходным зрением в темноте, как Фил и Джереми. Но она чувствовала, что Мьюро вглядывается в каждую ее черту, будто хочет запомнить или боится что-нибудь упустить. – Мое любимое одеяло, – сообщил он, расправляя кусок ткани в руках. – Отлично греет и держит. – Держит? – невольно переспросила Лемони. Мьюро повернулся к Филу и сказал с усмешкой в голосе: – Жди здесь, никуда не уходи. – Это шутка? – возмутился брат. Лемони едва успела подивиться, до какого же мастерства Фил отточил притворство и умение расплескивать яд больше любого другого члена семьи. Она хотела усмехнуться в ответ на его возглас, как вдруг Мьюро резко подался вперед и накинул на нее одеяло, а затем притянул ближе к себе. Взвизгнув, Лемони забарахталась в одеяле и потеряла равновесие, но Мьюро уже держал ее одной рукой за плечо, другой удобнее заворачивая ее в одеяло. Как паук добычу, пришло ей в голову. Фил кричал, Лемони вопила, не решаясь защищаться огнем, а часовой невозмутимо прижал кокон с ней к себе и встал в полный рост. Кориция в глазах Лемони перевернулась. Мьюро не пополз с крыши, как это сделала бы Лисианна, он пошел вниз, шагая по стене, как по дороге. Лемони висела перед ним, позволяя себе только льющиеся без остановки слезы и молясь, чтобы Мьюро оказался достаточно сильным и донес ее до земли. Нетрудно было представить, как он разводит руки, и завернутая в одеяло Лемони камнем летит вниз. Такого она не видела даже в самых страшных кошмарах. Мьюро прошел со своей ношей недолго. Ниже крыши располагалась площадка, где прежде висел колокол. По рассказу Лисианны, Франческа спрыгнула именно отсюда. Потолок и башенная крыша поддерживались парапетом с многочисленными колоннами, и Мьюро пролез между ними и аккуратно поставил Лемони на пол, размотав одеяло. Девушка тут же упала на колени и уткнулась в них лбом, теперь плача и завывая во весь голос. Она зажмурилась, но до сих пор видела пляшущие перед собой городские огни, казалось, что и пол вот-вот тоже уйдет из-под ног. – Ты бы готовилась дольше, чем мы спускались, – извиняющимся тоном сказал Мьюро, присев рядом, – или начала бы брыкаться. – Или спалила бы тебя! Или ты не удержал бы меня! – воскликнула Лемони и накрыла голову руками. Мьюро осторожно потянул ее за руку, заставляя повернуться к себе. Лемони шмыгнула носом, сдерживая желание сжечь хотя бы одеяло часового. Тот смотрел на нее без тени улыбки. – Тебя бы я удержал. У Лемони перехватило дыхание. Простые слова, наверняка значившие не больше, чем было сказано, всколыхнули что-то в ее душе. Она позволила себе представить, что Мьюро говорит ей это, потому что Лемони понравилась ему, несмотря на обстоятельства встречи, недоверие и угрозу поджечь его. Мьюро не был похож на ее заносчивых братьев, на самодовольного Лекстара или на притворно отстраненного Марко Беллера. Серьезностью и спокойствием он скорее напомнил ей Тинга. Не сомневаясь, что старшая сестра и Тинг были предначертаны друг другу судьбой, Лемони тем не менее всегда считала их взаимоотношения смертной скукой. Но сейчас, пережив достаточно в Коралладе и еще немного в Кориции, Лемони неожиданно поняла, что ей нужна чья-то уверенность и спокойствие, которых хватит на двоих. – Лемони! Мьюро, сидевший так близко к ней, вскочил на ноги. Лемони моргнула, и наваждение исчезло. Она и Фил все еще зависели от решений часового. А произнесенные им простые слова он мог говорить каждой девчонке в Кориции, которую вот так желал протащить по стене дома ради развлечения. Брат тоже влез на площадку и подлетел к Лемони, обхватив ее за плечи. – Ты цела? Лемони отрешенно кивнула ему. «Если бы не Фил, я бы, может, сказала ему: так продолжай держать», – подумала она с сожалением об утраченной возможности. – Как ты спустился? – сощурился Мьюро. – Прилетел, – огрызнулся Фил. – Ты чуть не убил мою сестру! Какого черта ты потащил ее вниз вот так? – Он бы удержал меня, – пробормотала Лемони и тут же добавила в голос обычной грубости: – Иначе я успела бы его поджарить. – Конечно, – Мьюро невесело улыбнулся. – Спустился сам, и прекрасно, мне меньше работы. Идем. После Франчески башня пустует, нас никто не увидит. Выйдем через обычную дверь. Он заговорил с прежней деловитостью. На ходу вновь обвязавшись одеялом, он прошел через площадку и указал Стихийным на открытый люк в полу, ведущий к нижним ярусам башни. Заглянув внутрь, Лемони увидела ступени, спиралью уходящие в темноту. Она представила, как Франческа выходит из спальни, крадется вверх по лестнице сквозь такую же тьму или, что даже хуже, поднимается средь бела дня и оказывается на площадке, откуда открывается полный обзор на Корицию. Ей нужно было только выбрать сторону башни. Лемони тряхнула головой. К счастью для самой Франчески, она не стала призраком, освободилась, но Лемони будто чувствовала ее присутствие после того, как едва не повторила ее судьбу. Фил тронул ее за руку и вызвался идти первым, решив, что ее лишь страшит лестничная темнота. Она чуть пожала плечами, пропуская его вперед, и тут же вновь сотворила огненный шар, державшийся над ее пальцами. Фил, не оборачиваясь, хмыкнул. Дома она редко использовала свою силу подобным образом – для освещения – и до сих пор не могла контролировать ее в полной мере. Боли от языков пламени, обволакивающего кожу, девушка не чувствовала, но ожоги ее были настоящими, и их приходилось беспрестанно лечить. К счастью, колдовские мази помогали ожогам затянуться быстро и полностью, но заветное лекарство не всегда было под рукой. Потому Лемони привыкла прятать шрамы под перчатками и длинными рукавами. Потому она не разжигала огонь на руках. Она засмотрелась на собственное пламя и очнулась, когда Мьюро нарочно прочистил горло. – Если не доверяешь, я могу пойти следующим. И тогда ты успеешь метнуть в меня огнем. – Что бы ты ни сделал, стоя у меня за спиной, я тоже успею направить огонь на тебя. Но мне, да и тебе всего лишь нужен свет на лестнице. Отчего-то уверенная, что Мьюро не стал бы нападать на нее, девушка шагнула на первую ступень винтовой лестницы. – Удобно, и тепло всегда рядом, – бросил Мьюро. Лемони повернулась к нему и протянула левую руку. На коже между большим и указательным пальцем она сохранила ожог, которому позволила заживать самостоятельно, болезненно, с рубцами. Кожа в этом месте была ярко-розовой и бугристой; родные привыкли к ожогу и не замечали его, но при чужих Лемони старалась его прятать до тех пор, пока он не требовался «для поучительного показа». – Чтобы согреться, ты залезаешь в костер? – спросила она у Мьюро, и тот покачал головой. – Так почему я должна? Мьюро понял ее. Лемони хотела уже убрать руку и начать наконец спуск, как вдруг часовой перехватил ее пальцы и без запинки произнес: – В детстве, когда в Кориции еще бывали ведьмы, одна напророчила мне, что я влюблюсь в пожар. Матушка думала, это означало судьбу поджигателя. Мне кажется, я уже влюбился в тебя. Прежнее очарование самоуверенным часовым окончательно испарилось, и Лемони не испытывала уже ничего, кроме раздражения. Если бы ее спросили, верила ли она в любовь с первого взгляда, она бы не задумываясь сказала: да, но не для себя. Она верила и знала, что Ханна и Беллер были такими влюбленными, хотя заветные слова не были произнесены вслух. Мьюро же разбрасывался ими так же легко, как ходил по стенам. Лемони не удостоила его даже язвительным или обидным ответом, лишь отвернулась и заспешила за спустившимся ниже Филом. По пути, пытаясь скрыть волнение, она провела рукой по волосам и обнаружила, что гусиное перо ненадежно держалось в ее локонах. Выудив его из спутанных волос, Лемони спрятала перо в рукаве рубашки. Брат нервно расхаживал по следующей площадке и при виде Лемони с облегчением привалился к стене. – Где ты пропадала? – прошипел он. – Признания в любви выслушивала, – в тон ему ответила Лемони. Брат только фыркнул, ожидаемо не поверив ей. Страх потерять друг друга прошел, и они с готовностью вернулись к обычным колючим взаимоотношениям. – Лоренцо нас без внимания не оставит. Я и сам думал повидаться с ним, не ожидал, что и ты захочешь встречи. Даже не стану спрашивать, зачем. Кого навестим первым: его или ребенка? – говорил Фил. Не дожидаясь Мьюро, они перешли к следующей лестнице, более широкой, и продолжили спуск. – Пока будем искать ребенка, Лоренцо найдет нас первым. Если увидимся сначала с Лоренцо, он не даст нам приблизиться к мальчишке. Можно уговорить часового провести нас к мальчику сейчас. Лемони промычала в ответ что-то неразборчивое. Она думала, что именно молчанием должна была оскорбить Мьюро в достаточной мере, чтобы он не захотел идти ни на какие уступки. Терзания Лемони и размышления Фила закончились, едва они добрались до первого этажа башни. Мьюро уже нагнал их, но держался на расстоянии, словно Лемони впрямь обидела его. Он не успел преградить путь Филу, когда тот толкнул дверь, ведущую на улицу. Дверь, не запертая, поддалась, и Стихийный уверенно шагнул наружу, где его тут же сбили с ног. Лемони вскрикнула и бросилась на помощь брату, но Мьюро не дал ей выйти из башни. Он в один прыжок преодолел последние ступеньки и обхватил Лемони снятым с пояса хлыстом, притянув девушку к себе. – Прошу тебя, – прошептал он, – не сожги меня. Убедившись, что она не вырывается, он подтолкнул ее к двери. Часто дыша, сжимая кулаки и сдерживая огонь, рвущийся наружу, Лемони вышла из башни и оказалась в кольце часовых. Перед ними на боку, скорчившись, лежал Фил, опутанный сразу несколькими хлыстами, из носа у него бежала струйка крови. Лемони подавила полный разочарования вздох. Брат упустил возможность уйти от опасности и вновь оказался в какой-то колдовской власти местных, как и в прошлый раз. Братья и Акса рассказывали: тогда они чувствовали чужую волю и не могли противиться чужим приказам. Лемони чувствовала только острое желание крепко ударить Мьюро и пустить огонь по головам всех, кто посмел тронуть ее и Фила. От ее мнимого смирения не осталось ни следа. – Прошу тебя, – снова прошептал Мьюро над ухом. – Вставай, – рявкнул один из часовых. Фил покорно поднялся, вжимая голову в плечи. Увидев, что Мьюро вывел из башни Лемони, часовые заулюлюкали, но тот из них, кто приказал Филу встать, окрикнул остальных, и часовые затихли, хотя и продолжили ухмыляться. Их повели вокруг башни к саду, о котором Лемони тоже была наслышана. Под светом звезд и городских огней заросший сад выглядел жутко, он нависал над людьми древесными стволами и тянул к ним руки-ветви, словно хотел рассмотреть гостей поближе. – Тише, – продолжал шептать Мьюро. Они шли последними, он убрал хлыст и удерживал Лемони лишь руками. – Они не видели, на что ты способна. Стиснув зубы, Лемони позволяла вести себя дальше. Они пришли вглубь сада, где под навесом из сросшихся крон сидел мужчина. Рядом с ним горел единственный фонарь, освещавший лишь часть лица, но Лемони не нужно было разглядывать его полностью, чтобы узнать человека. Судя по поджатым губам Фила, Лоренцо Серра принял тот же облик, в котором встретил его в прошлый раз. По его знаку часовые расступились, освободив Фила, и отошли в тень. Мьюро, поколебавшись, тоже отпустил Лемони, предостерегающе стиснув напоследок ее локоть, и сделал несколько шагов в сторону. – Какая удача, я только подумал, что стоит повидать тебя, – первым сказал Фил, прежде чем Лоренцо открыл рот. – Твоим псам не нужно было бить меня перед нашей встречей. – Все знают, что я ждал этой встречи с нетерпением, – Лоренцо развел руками. – Побоялись упустить тебя. – Какая честь, – фыркнул Фил. – Я пришел кое-что рассказать тебе. – Неужели? – Ромпер мертв, – выкрикнул брат, часовые зашептались между собой. – Лисианна мертва. Джомари скулит, как настоящий побитый пес, если тебе интересно. Твои старые знакомые превратились в кучу пепла, когда Ромпер снова все испортил. Этого достаточно. – Достаточно для чего? – Лоренцо изобразил удивление. – Чтобы ты оставил всех в покое. Ромпера больше нет. Твоей сестры не вернуть, но виновные понесли наказание. Мы встали у тебя на пути случайно… И просим прощения. И надеемся, что нам не нужно будет оглядываться, проверяя, не хочешь ли ты еще нас достать. Услышав о сестре, Лоренцо изменился в лице. Лемони ждала, что он набросится на Фила, осквернившего память о Франческе одним ее упоминанием. Но облик продолжал слушать Фила, тараторившего без остановки. Сама Лемони старалась сохранить невозмутимый вид, чтобы не показать, как удивлена тому, в какое русло свел разговор Фил. – Если бы мы могли не приезжать в Корицию, чтобы не мешать тебе править городом, мы бы с радостью повернули домой. Признай, наша встреча – стечение обстоятельств, досадное и приведшее к новым бедам. Но в твоей власти закончить все примирением. Аксарильма хотела вернуть тебе Ромпера. Привести его силой. Обменяла бы его жизнь на наше спокойствие. Но она не успела. Однако я все же здесь. По виду Лоренцо было понятно, что с каждым словом Фила он гневается все сильнее, но Стихийный не мог остановиться. Фил сказал слов за одну речь больше, чем за всю жизнь, и Лемони чувствовала, как он волнуется и безнадежно пытается заговорить Лоренцо. Властителя Кориции не тронули ни вести о кончине Лисы и Ромпера, ни сбивчивые призывы к миру. Его будто с первой минуты вывело из себя то, что Фил вообще обращается к нему так открыто. – Почему ты пришел без брата? – спросил Лоренцо, словно не слышал ни слова, что произнес Фил. – Тебе и меня хватит, – заявил тот. – Как вы уживались столько лет? – Мы не облики, – Фил пожал плечами. – Мы братья, которым не нужно терпеть друг друга. – Чушь! – воскликнул Лоренцо. Лемони непонимающе захлопала глазами. Фил улавливал настрой Лоренцо, но его сестра как будто упустила важную часть разговора и не могла теперь влиться в беседу. – Мы хотим увидеться с семьей, которая воспитывает твоего племянника, – Лемони поравнялась с братом. – Мы дали Лисе обещание. После мы уйдем из Кориции. – Кто ты такая? – лениво спросил Лоренцо. – Я его сестра, – девушка вскинула голову. – Я все думала, что скажу тебе при встрече, но сейчас вижу, что ты глух. Так что дай нам возможность выполнить долг перед Лисой и никогда нас больше не увидишь. Лоренцо обошел ее по кругу, приглядываясь. Лемони за раздражением и нетерпением пыталась скрыть охвативший ее страх. Лоренцо был обликом, как Гретта, но мог превратиться в кого угодно не из забавы, а чтобы напасть и причинить боль. У Лемони был на все подготовлен «пламенный» ответ, но она опасалась, что попадет под влияние чужой воли, не успеет защитить себя и брата и будет покорно ожидать расплаты. – Она другая, да? – Лоренцо обратился к Филу. – Не такая, как мы с тобой. – С моим братом у тебя тоже маловато общего, – огрызнулась Лемони. – Он знает, что такое семья, и не бросает родных на произвол судьбы. Лемони почувствовала, что перешла черту. Краем глаза она видела, как напряглись часовые, слышала, как пораженно вздохнули те из них, кто не отличался стойкостью. Она могла поклясться, что за спиной у нее стоит Мьюро и молит: «Тише, будь тише». Но Лемони уже нашла больное место Лоренцо и оставалось только гадать, на кого из Стихийных его гнев падет первым. – О, тебе хочется поговорить о семье? – Лоренцо навис над ней. – Жестокий тип из Кориции не щадит ничьих чувств, наплевал на сестру, прогнал бездомных воришек? Мой город полон отбросов вроде Ромпера. Когда у меня появилась возможность от него избавиться, я был рад ею воспользоваться. Тодо! Как называлась дыра, из которой выполз Ромпер? Кункулла? – Каркам, – отозвался часовой Тодо, – из Кункуллы выполз я. Часовые дружно захохотали, Лоренцо снисходительно улыбнулся им. – Каркам, – повторил он, – верно. Крови от разных сущностей в нем было намешано, как в котле у ведьмы, но он хотел считаться прежде всего лазутчиком, да его не принимали в общину за темные дела. Я принял оборванца таким, каким он был, дал ему проявить себя. Дал ему Лису, – он вгляделся в лицо Лемони, проверяя, как она отреагирует на его рассказ. Девушка слушала его, плотно сжав губы. – Небесный народ выкинул ее за какой-то проступок, сородичи хотели отправить ее в тюрьму Кориции, но я отдал ее Ромперу, чтобы он показал, на что способен. – И он лишил ее памяти? А крылья? – Лемони скрестила руки на груди, пытаясь унять дрожь. – Отрезал их, – Лоренцо пожал плечами, – придумал историю об их общем сиротском детстве. И главное, убедил ее, что у нее есть почти те же способности, что и у него. Она и раньше умела пробираться в мысли, кажется, потому ее и прогнали, выведала лишнее. А мне такая парочка была полезна. Так я думал. – Пока Ромпер не встретил Франческу? – Ромпер, Лиса. Лиса, Ромпер! – Лоренцо всплеснул руками. – С ними в Кориции стало тесно, но моя бедная сестра места себе не находила без Лисы, и я не мог вышвырнуть ее, а Лиса держалась за Ромпера, как за последнюю соломинку. Они сломали жизнь Франческе. Сломали ее сознание, навесили на нее щенка от Ромпера, настроили ее против меня. Я похоронил живую сестру, потому что все, к чему прикасался Ромпер, умирало раз и навсегда. И я привязал его к Кориции, чтобы и Лиса никуда не делась. А они затем разрушили мои последние планы. – Те планы, в которые входило похищение небесного человека? – хмыкнул Фил. Лоренцо, в процессе рассказа бродивший перед Стихийными, резко подскочил к Филу и вытянул к нему руку так, будто хотел схватить за горло. – У нас был уговор! – прошипел он. – Я разберусь с Лисой, они закроют коридор, по которому простые люди приходят к Кориции. Из-за этого коридора нас не принимали в Исский союз городов. Но они меня обманули. Улетели, и прощай! Я терпеливо ждал годами, прежде чем смог поймать ту девчонку, мне нужно было чем-то надавить на них. А эта парочка ее освободила, чтобы задобрить небесный народ и оставить коридор открытым. Мечтали по нему сбежать от меня. – Исский союз? Все началось из-за Исского союза? – ахнула Лемони. Союз позволял в мгновение ока переходить из города в город с проводниками – людьми, специально учившимися перемещению в пространстве без использования коридоров небесного народа. Правители Исса, единственного в землях Пяти Океанов города, имевшего пути во множество других мест, тщательно выбирали кандидатов на вступление в союз. Проверяли, принесет ли новый город опасность тем, кто уже состоял в союзе. Кориция, с ее коротким путем в Людское королевство, очевидно, не подходила им. – Простые люди превратили Корицию в свалку, – сказал Лоренцо. – Свозят сюда преступников, с которыми не хотят разбираться. Иногда вспоминают о них, иногда забывают, обязывают меня кормить их. А взамен никто не пытается отобрать у нас Корицию, никто не пытается оторвать ее от Радталии и пришить к Людскому. Мне не нужны такие подачки. Пока я жив, я буду сражаться за величие и полную свободу Кориции. И неважно, чем мне придется пожертвовать. – Тебе нужно мозги прочистить, а уже затем навести порядок в Кориции, – сердито возразил Фил. – Ты был нужен сестре, а не Кориции. – Как трогательно вы держитесь за семью. Ты бы дрался за сестрицу до последнего вздоха, да? Потому что она другая, – Лоренцо улыбнулся, растягивая слова. – С ней поступлю иначе. Сперва разберусь с тобой, как и хотел. Мгновения назад с упоением говорящий о Кориции, Лоренцо вдруг превратился в медведя, встал на задние лапы и передними махнул перед лицом Фила. Юноша увернулся от когтей и прыгнул в противоположную от Лемони сторону, чтобы медведь обернулся к ней спиной. Лемони тут же вскинула руки, собираясь опалить медвежью шкуру, но сразу два хлыста с разных сторон обхватили ее запястья и заставили отступить. Лоренцо принял человеческий облик и рявкнул: – Держите ее! – он повернулся к Филу. – Защищайся, щенок! Борись так, как мы всегда боролись. – Лоренцо! – закричала Лемони. На голову ей прилетела шерстяная ткань, скрыв из виду брата и правителя Кориции. С нее спали державшие ее хлысты, но она сразу ощутила, как чужие руки обвили ее со спины. – Дай брату сразиться, и Лоренцо успокоится, – быстро заговорил Мьюро ей на ухо. – Откроешь себя, и Лоренцо уйдет, вы его больше не достанете. Он стащил одеяло с ее головы, позволяя видеть, но не отпускал. Еще пара часовых стояли рядом и заключали пари на драку Лоренцо и Фила. У Лемони потекли предательские слезы, из-за которых все расплывалось перед глазами. Лоренцо был каким-то огромным зверем. Он под возгласы и гогот часовых гонял Фила по саду, иногда на секунды становился человеком и призывал свою жертву превратиться. Лемони уже поняла, чего хотел Лоренцо Серра. Издавна облики не могли ужиться с себе подобными. Они не образовывали между собой семей, на дух не переносили сородичей и держались от них подальше. Облики, если не имели возможности избежать встречи, непременно находили повод для ссоры, разрешить которую можно было только дракой в зверином обличье. Чтобы узнать друг в друге облика, им не нужно было демонстрировать способности. Они чувствовали прочих обликов на расстоянии. А еще они так же чувствовали и не любили тех, кто мог превращаться в какое-то единственное существо. – Он не облик, – плакала Лемони, – услышьте нас! Он не облик. Лоренцо! Он не облик. Мой брат – не облик! Ради всего сущего! Фил! Ты же знаешь, что делать! У Фила была всего лишь одна возможность спастись, как и на крыше, но упрямец продолжал убегать от Лоренцо. Он не хотел оставлять Лемони. И он больше других знал, что и ради чего должно произойти, поэтому ничего не предпринимал. Лемони не знала, как ему помочь. Даже если бы она разом подпалила весь сад, Лоренцо смог бы ускользнуть. – Не пробовал сражаться на равных? – крикнула она Лоренцо. – Не хочешь начать с меня, подонок? – Заткни ее, – бросил часовой справа. Мьюро не нужно было уговаривать, он с готовностью зажал Лемони рот рукой и снова зашептал: – Что вы оба делаете?! Жить расхотелось? Фил хотел жить, как хотел этого любой из их семьи, но было одно обстоятельство, висевшее над Стихийными, которое отчего-то давило на младшего из них сильнее прочих. Если бы Лемони вовремя сообразила, почему Фил вызвался сопровождать ее в Корицию и почему Акса была сама не своя, не желая его отпускать, она бы ни за что не позволила брату отправиться вместе с ней. Фил увлекал Лоренцо все дальше от Лемони. Он готовился пожертвовать собой, чтобы у Лемони была возможность сбежать. Но Лемони собиралась бороться до конца. Она огляделась и остановила выбор на хлыстах, висящих на поясах часовых. Хлысты загорелись легко от одного ее желания. Увидев, что горят, часовые моментально потеряли интерес и к Филу с Лоренцо, и к Лемони, а та переключила внимание на ближайшие деревья и кустарники. Запущенный сад представлял из себя отличный будущий костер. Часовые один за другим покидали сад, и Лемони жалела, что не узнала их имен и не запомнила их лиц. Она бы позже поболтала с каждым из них о том, что в городе пора менять правителя и заодно отношение к гостям Кориции. Мьюро больше не удерживал ее, но не ушел. Краем глаза Лемони видела, как он топчется на месте, оглядываясь на разрастающийся пожар вокруг, снова и снова хочет взять ее за руку, но не решается. Может быть, боялся, что тоже получит от нее свою долю огня, может быть, думал, что о ее кожу можно обжечься. Ее внимание было приковано к метавшейся в глубине сада темной массе. Лоренцо наконец заметил за спиной языки пламени и мгновенно определил их источник. Он оставил Фила, забившегося за древесные корни, и, превратившись в птицу, преодолел огненное кольцо, в центре которого стояли Лемони и Мьюро. – Это сад моей сестры! – взревел Лоренцо, став человеком. – Забери огонь, и я пощажу вас! Мне пригодится огнедел. – С чего ты взял, что я могу его забрать? С чего ты взял, что я буду тебя слушать? – Лемони широко улыбнулась сквозь слезы, обнажив клыки. – С чего ты взял, что я огнедел? Мы Стихийные. Как жаль, что в каналах Кориции нет воды, чтобы потушить пожар. Зарычав, Лоренцо бросился на нее, и Лемони выставила перед собой руки, чтобы наслать на него огонь. В это же мгновение между ними успел проскочить серый филин. Он когтями вцепился Лоренцо в лицо, и мужчина отшатнулся от девушки. Лемони закричала от досады на упертого брата. Он знал, что против одного Лоренцо она не смогла бы выстоять даже со своим спасительным огнем. Он должен был убежать, чтобы Лоренцо больше не мог его достать, и потом они с Лемони непременно нашли бы друг друга и тайком покинули Корицию. Лемони это казалось очевидным и правильным. Филу казалось необходимым вмешаться. Лоренцо отрастил когти, длинные и тонкие, и вонзил их в тело филина, пройдя сквозь мягкий слой перьев. Ему удалось оторвать птицу от своего лица и швырнуть ее на землю. Упав, Фил принял свой обычный вид. Лоренцо тут же навалился на него и вцепился ему в горло. – Ты говорил, что ты не облик. – Прости, это все, на что я способен, – прохрипел Фил и криво усмехнулся. – Уведи ее, – добавил он, скосив взгляд на Мьюро. Пальцы Лоренцо снова обзавелись когтями. Лемони успела подумать, что ни у одного зверя не видела таких же жуткий когтей. Лоренцо полоснул Фила по горлу. Лемони вдруг почувствовала, что из ее естества вырвали огромный кусок. Может быть, даже вырвали сердце, всю ее искромсали, оставив только способность видеть. И кричать. Лемони кричала так, что болело горло, ныли легкие. Слезы высохли, и она отчетливо видела, как Лоренцо медленно встает и идет к ней. Мьюро потянул ее к себе. Девушка сбросила его руку и сильно топнула ногой, сжала кулаки. Одежду Лоренцо охватило огнем. Лемони снова закричала, выпуская всю скопившуюся боль и ярость. Лоренцо еще мог в кого-то превратиться, сбросить одежду, но он по-человечески заметался перед Лемони, пытаясь сбить пламя. Лемони взмахнула рукой, и всего мужчину объяло огнем. Их крики смешались, пока Лоренцо Серра погибал в пожаре Лемони Стихийной. Она упала на колени и с новой силой завизжала от гнева, от утраты, от обиды, что не плачет. Огонь побежал по ее рукам, волосам, и Лемони, пусть и почувствовала нестерпимый жар, не думала остановиться. Ей хотелось сгореть. Сгореть, сжечь вместе с собой тело брата, слепо смотревшего в ночное небо, сжечь упавшего и застывшего Лоренцо, спалить дотла сад, а затем и всю Корицию, где чужими жизнями распоряжались, как своими. Перед ней, заслонив вид на брата, возник Мьюро. В его волосах запутались хлопья пепла, одежда кое-где подпалилась. Он встал перед ней на одно колено. Так близко, что мог обжечься. В руках у него было неизменное одеяло. – Убирайся, – приказала ему Лемони охрипшим голосом. – Сожгу и тебя, и тряпку. – Нет. Позволь тебя спасти. Глаза снова наконец защипало от слез, но жар не давал им пролиться. – Уходи, Мьюро. – Я же говорил, что удержу тебя. Он выпрямился, одним легким движением накинул ей на плечи одеяло, тут же начавшее прогорать насквозь. Мьюро, будто не заметив этого, придвинулся ближе к Лемони и обнял ее. Какое-то мгновение, и он бы получил ожоги и следом лишился бы жизни. И Лемони, горестно вскрикнув в последний раз, обмякла в его руках, заставив поглощающий ее огонь исчезнуть и не вредить часовому. Сад вокруг продолжал гореть, угрожающе треща погибающими стволами деревьев, вспыхивая и искрясь. Слышались новые голоса, требовавшие больше воды. «Сюда бы нашу Хани», – вяло подумала Лемони. Мьюро сдернул безнадежно испорченное одеяло с плеч Лемони, снял одну из своих курток и укутал в нее девушку. А затем подхватил ее на руки и понес прочь из сада, уворачиваясь от падающих горящих веток. У Лемони хватило сил только чуть пошевелить пальцами, чтобы огонь отступал от Мьюро. Выбравшись к башне, они очутились в толпе, носившейся с ведрами. В Кориции и в самом деле не было воды, кроме морской стены, от которой по улице растянулась вереница желавших потушить пожар. Мьюро и Лемони никто не заметил. Крепче прижав ее к себе, часовой начал подъем по фасаду башни, чтобы снова скорее очутиться на площадке под крышей. Там он бережно опустил Лемони на пол и сел рядом, смотря перед собой в одну точку. Девушка, уткнувшись носом в ворот его куртки и зажмурившись, старалась не двигаться и убеждала себя, что не слышит доносившихся снизу криков. – Мне так жаль, Лемони, – пробормотал Мьюро. – Мы все… Нас всех убедили, что Фил и его, ваш брат были обликами. Лоренцо их почувствовал. Я думал, что Фил действительно сразится с ним, как облик с обликом. Поэтому я не препятствовал вашей встрече. Обликам никто не страшен. Лемони не отвечала. Все вечно ошибались насчет Джереми и Фила, только Гретта Ремнайшт, проводившая с ними все время, чувствовала, что свет глаз – не единственная личная способность двух Стихийных. Она чувствовала их как облик, хотя никогда не считала, что они принадлежали одной и той же сущности. Фил не кривил душой, когда после превращения в птицу сказал, что это было его единственной способностью. – Какой же я дурак! – воскликнул Мьюро. – Я не должен был даже подпускать вас к Лоренцо. Я не знал… Вы хотели увидеть ребенка Франчески? Мы разыщем его, если пожелаешь. И вылечим… Он осекся. Лемони бездумно коснулась правой щеки и виска, провела рукой по голове. Справа волосы сгорели почти до макушки, шея, щеки, уши и кисти обгорели, рукава уберегли кожу только от запястий до плеч. Она полезла в рукав и выудила оттуда гусиное перо. Кончик его успел подпалиться, и, когда Лемони им взмахнула, вместо одного предмета на площадку посыпались все ее вещи, местами обугленные или тлевшие. Девушка равнодушно оглядела их, взглядом задержалась на жестяной баночке с мазью, которую ей передала Голдельмина. Подруга, несомненно, что-то предчувствовала, но только даже самой себе не смогла бы объяснить, зачем готовит для Лемони мази столько, сколько никогда не делала за один раз. Мьюро все говорил, извинялся и обещал, но Лемони едва его слышала. Какое ей было дело до того, что он думал прежде? Вокруг Лемони стали появляться сложенные клочки бумаги. Вся семья почувствовала, что Фила с ними больше не было. Что Лемони могла им ответить? Что она сожгла того, кто убил ее брата, и теперь на ее руках их кровь? Она дотянулась до баночки, слабыми пальцами попыталась открутить оплавившуюся крышку. Мьюро тут же отобрал у нее баночку и без труда открыл ее. Лемони с облегчением зачерпнула мазь, приятно холодившую кончики пальцев, и принялась наносить ее на лицо, чувствуя, как кожа постепенно разглаживается, исцеленная заботой предусмотрительной Голди. Мьюро с минуту наблюдал за тем, как она сперва ощупывает ожоги, определяя, где навредила самой себе, и потянулся за мазью, чтобы помочь девушке, но Лемони предупреждающе вскинула руку. Мазь не излечила бы разбитое сердце, но тело девушка могла восстановить своими силами и не желала никакой помощи. Начавшая зудеть кожа уже не болела, и вместе с болью уходил шум, созданный роем мыслей в голове. Осталась лишь одна из них: брата не стало, и она допустила такой исход. Записки продолжали сыпаться ей под ноги, но Лемони не обращала на них внимания. Мази не хватило на кисть правой руки, и девушка с усталостью глядела на волдыри, от которых пока не могла избавиться. Она впервые посмотрела на Мьюро с тех пор, как он поднял ее на башню. – Ну? Еще уверен, что влюбился в пожар? – Разлюбить кого-то не так просто, как кажется, – он пожал плечами.