Исцеляющие

— Эзель…- шёпотом произнесла его имя, на секунду прекратив такой желанный для обоих поцелуй, озаренный последними лучами солнца, рисовавшего искрящуюся дорожку на морской глади. — Ничего не говори. Просто позволь мне быть всегда рядом. — его губы уже спускались вниз, начиная с виска и дальше — до мочки уха, потом к шее и ключице, зажигая в горячих молодых телах безудержное пламя страсти. — Подожди. — отстранилась на расстояние вытянутой руки, оставив на его лице морские брызги от неловкого движения. — Ты должен пообещать мне, поклясться, что никогда не оставишь, не бросишь, не предашь. Иначе всё это не имеет смысла. Я больше не хочу страдать. — Ягмур…я клянусь Аллахом, что меньше всего на свете мне хочется причинить тебе боль. Ты первая и единственная любовь моей жизни и я не хочу расставаться с тобой вплоть до того дня, когда Всевышний призовёт меня. Девушка опустила в воду руки, разделявшие её с Эзелем. Она поверила. Ещё раз. Снова. Ей было очень страшно, душа металась от сомнений, но желание любить и быть любимой оказалось намного сильнее всех страхов. Нащупав ногами дно, она сама сделала первый шаг навстречу мужчине, который за короткое время так много сделал для неё, а главное, вернул утерянную веру в то, что она ещё может быть счастлива. Он замер, не зная, что будет дальше. И тогда она положила свои нежные ладони ему на плечи. — У меня только одна просьба: если у тебя есть сомнения, если ты держишь камень за душой, умоляю, уйди сейчас с моей дороги. Последние слова больно ударили. Теперь настала его очередь делать непростой выбор. Сказать всё как есть и быть честным? Просто развернуться и уйти? Эзель понял, что сейчас не в состоянии сделать ни то, ни другое. Его сердце бешено колотилось. — Я люблю тебя и никуда не уйду. Моё место здесь, рядом с тобой. — Тогда я отдаю свою жизнь, свою судьбу в твои руки. Теперь только от тебя зависит, будет ли в этих глазах печаль или их озарит радость. Только ты будешь решать, смеяться мне или плакать, лететь на расправленных крыльях или падать камнем на дно. Ты можешь стать моим спасителем или палачом, а твоя любовь будет либо исцелением, либо приговором. — Ягмур сама потянулась к солёным от морской воды губам, даря своему мужу первый в жизни осознанный поцелуй, полный любви, желания и надежды. Эзель всем телом прижался к ней и каждой своей клеткой ощутил, что эта женщина теперь целиком и полностью принадлежит ему, а он ей. Потом он обхватил её талию и повлёк к берегу. Когда стало мелко, взял на руки. Струи солёной морской воды стекали с её хлопкового нижнего платья, плотно прилегавшего к телу, также как и с его льняных штанов. Поставив Ягмур на всё еще теплый песок, он нашёл большую простынь для вытирания, прихваченную из дома и расстелил у её ног. — Пусть сегодня этот пляж будет нашим супружеским ложем. Я хочу, чтобы ты запомнила эту ночь навсегда. Пары минут хватило, чтобы освободить её тело от мокрого платья, столько же — чтобы избавиться от его одежды. Они увидели обнаженные тела друг друга в отсвете розового зарева уже севшего за горизонт светила. Было в этом что-то естественное и первозданное, словно первые с начала времен мужчина и женщина, находясь на лоне природы-матери впервые собирались познать любовь. Да, она была для него далеко не первой, да и он для неё не единственным, но в этот момент всё, что было раньше, перестало иметь всякое значение. Эзель приблизился и провёл рукой по её спине вдоль позвоночника, спускаясь к упругим ягодицам. Вечерний воздух был всё еще сильно прогретым, но Ягмур задрожала всем телом, как дрожат от сильного холода. На самом деле то была любовная лихорадка: робость, волнение, смущение, к которым примешивалось сильное нестерпимое желание. Кожа стала влажной и липкой, дыхание участилось и постоянно сбивалось. В какой-то момент они отбросили скованность и стыдливость и стали одаривать друг друга безудержными ласками. Тепло песка ощущалось даже через толстую простыню, смешиваясь с жаром их собственных разгоряченных тел. — Люблю тебя! — громко сквозь стоны прокричал в самый сладостный момент. — И я тебя. — эхом отозвалась она, обессиленно выпуская из ладоней скомканную простынь. На смену огненному светилу пришла холодная круглая луна. Небо покрылось яркими звёздами. Прибой стал тише и крики чаек почти смолкли. Эзель протянул руку и достал свой тонкий летний кафтан, прикрыв от холода жену, обернувшуюся в простынь и мирно спавшую у него под боком. На её лице была улыбка. Он тоже улыбнулся, ведь ещё никогда в жизни не был так безумно счастлив. Было уже глубоко заполночь, когда Хасан и Абаза упираясь друг на друга, доползли до погреба. — Стой здесь! Я сейчас. — приставил Абазу к стене. Через несколько минут вернулся с ещё одним бутылём ракы — крепкого напитка, настоянного на анисе и недавно вошедшего в моду в Стамбуле. Ракы делали кустарно, чаще в домашних условиях и почти в каждом семейном погребе была припасена не одна бутылочка, хотя религиозный закон и не одобрял этого. — Вот она! Для особого случая! — покрутил перед лицом Абазы. На лице Хасана, под глазом, красовался свежий синяк, результат длительного выяснения отношений с бывшим соперником, а ныне отцом опозоренной им девушки. — Мне надо было убить тебя ещё двенадцать лет назад. — в порыве злости кричал Мехмед, тряся кулаками. — Сейчас уже поздно. Ты что, жену мою вдовой хочешь оставить? Ребенка моего нарожденного сиротой? Ты понимаешь, в какой я ситуации? — Ещё бы! Ты думаешь, я в такой ситуации не был? — Абаза с яростью швырнул стул, стоявший в гостиной. — Её мать поступила со мной почти также. Мне было плохо из-за равнодушия Гевхерхан, я искал утешение, а она всё время слушала меня, делала вид, что поддерживает, пока однажды я не напился до чёртиков и не проснулся рядом с ней поутру. Ничего не помнил. Стыдно было перед женой, не мог смотреть ей в глаза. Потом мать Сафие явилась в наш дом через два месяца и заявила, что беременна. Я ведь долго сомневался, всё смотрел на девочку, искал в ней свои черты. — Нашёл? — Вроде бы. Мы с Гевхерхан её полюбили, и всё остальное было уже не важно. — Но ты ведь не женился на той женщине? — Как я мог? Я ведь её не любил. Жалел. Был благодарен за ребенка. Но не более. — Вот и я жалею Сафие. Она бедная запутавшаяся девчонка, принявшая блажь за любовь. Слишком тяжело пережила правду о своей матери, в долю секунды превратившись из потомка Османской династии в незаконнорожденную дочь бывшего Паши. — Что мне как отцу теперь делать, скажи? Взять вторую жену ты не можешь, ведь являешься мужем женщины из династии, да и Гевхерхан этого никогда не позволит, сама уйдёт. Если я буду настаивать, то буду виновен в том, что случится с вашим ребенком. — Я не знаю. Я только хочу, чтобы мой сын или дочь появился на свет, чтобы моя жена доходила беременность, не узнав правды. После этого сделаю всё, как ты скажешь и как решит Гевхерхан. — А если Сафие тоже окажется в положении? — Приму и этого ребенка. — Сколько времени прошло? — Почти три недели. — Подождём ещё немного. Через пару недель я попрошу Лею осмотреть её, и если беременности нет, выдам за какого-нибудь бедолагу. Махра за невесту не возьму, приданное дам пощедрее, небось как-нибудь исправлю то что вы натворили. Но если будет ребенок… — Я не позволю, чтобы его растил чужой мужчина. — Тогда решим, что делать. Выпить есть? После этого они на двоих опустошили две бутыли. Но этого оказалось мало. — Иди домой. Я попрошу чтоб тебя отвезли. — настаивал Хасан. — Ну уж нет. Я не оставлю тебя в таком состоянии в одном доме с моей Сафие. Если вы мне в прошлый раз внука не сделали, то уж теперь точно ничего тебя не спасёт. Если ты с кем и проснёшься завтра утром, то это буду я! — сказал, как отрезал. — Упаси Аллах! В итоге они так и заснули у погреба, прислонившись друг к другу. Хорошо что Хасан успел отправить кучера с запиской к Лее, чтобы она не волновалась. На рассвете Эзель и Ягмур возвращались домой, держась за руки. — Ну что, как ты себя чувствуешь в роли моей жены? — спросил, убирая с лица непослушные растрепавшиеся волосы. — Чудесно. Только ты обещал мне не врать, но уже соврал. — Интересно, в чём это? — Про то, что я твоя первая любовь. — Так и есть. У меня были женщины, но любимой — никогда. — Сделаю вид, что поверила. — Всё что было у меня, у тебя до вчерашнего дня больше не имеет значения. Теперь мы вместе. Одно целое, одна семья. Гевхерхан уже не спала и выглянув окно, увидела милую картину: сестра и её муж шли вдвоём обнявшись. Когда Ягмур поднялась проверить всё ли хорошо, она встретила её улыбкой. — Ты счастлива, сестра? — По мне заметно? — Когда человек светится, это трудно не заметить. Я не знаю, как и почему вы так быстро поженились, но могу предположить, что этот брак станет счастливым и крепким. Я очень за тебя рада. — Спасибо. — засмущалась. — Мы разговаривали с Хасаном перед его отъездом. Когда вся эта ситуация с Аароном закончится и мы вернемся в Стамбул, вы с Эзелем сможете иногда забирать к себе Мустафу на пару дней, если захотите. Теперь, когда он знает правду, для него важно чувствовать, что его настоящая мама, женщина, которая подарила ему жизнь, любит его и заботится о нём. — Сестра, я даже не знаю как… — Не благодари. Моя задача, как матери, чтобы ребенок вырос счастливым и не обделенным вниманием и любовью всех родных. Прошло несколько дней. Хасан пригнал к острову большую лодку, на которой по морю перевёз семью в новый дом, принадлежавший Великому Визирю Мехмеду Пашу Кепрюлю. Летний дом находился недалеко от посёлка Анадолукавагы, что в переводе с тюркского означает «Анатолийский тополь». Место, рядом с которым воды Босфора соединялись с водами Черного моря. Над посёлком, в котором жили в основном греческие рыбаки, доминировала крепость Йорос, расположенная высоко на холме. До Стамбула нужно было плыть несколько часов на лодке, либо переплыв Босфор, пол дня добираться по суше. Эта труднодоступность и уединенность места очень нравилась Хасану. Здесь ни Сафие, ни Аарон не смогли бы найти Гевхерхан и Мустафу. — Очень красивый дом. — сказала Султанша. — Я знал, что тебе понравится. С тобой будет жить два охранника и несколько Хатун. Из посёлка каждый день будет наведываться местная акушерка. Я буду приезжать так часто, как только смогу, любимая. — Лучше всего, если бы ты был всегда рядом со мной. — Не стоит рисковать. Аарон всё еще в Стамбуле. — Да, я понимаю. — Береги себя и детей. — Хасан положил руку на живот любимой, пытаясь ощутить внутри присутствие новой жизни. — Любовь моя! — Кеманкеш поцеловал Кёсем в шею, когда та, собрав волосы в строгую прическу, подбирала украшения к платью. — Ты давно проснулся? — Да, что-то не спалось. — С недавних пор ты всё время бродишь по дому по ночам. Я за тебя переживаю. — Ничего страшного, это бывает в нашем возрасте. Скажи, Кёсем, ты заметила, что Ягмур и Эзель очень переменились с тех пор, как вернулись с Хейбелиады? — Кеманкеш, ты что, совсем ничего не понимаешь? Они же влюблены друг в друга как сумасшедшие, за версту видно. Ты забыл, как это бывает? — Шутишь? По правде сказать, я очень доволен нашим зятем. Похоже, из него выйдет хороший муж для дочери. — Вчера Чичек сказала, что когда убиралась в их покоях, заметила, что они сдвинули кровати. Ты понимаешь, что это значит? — А как же! У нас скоро будут ещё внуки! — С позволения Всевышнего. — Знаешь, а я им немного завидую. Может быть, нам тоже вспомнить молодость, тряхнуть стариной? — прижал Кесем к себе. — Неугомонный. Я подумаю над твоим предложением, но сначала тебе придется вылечить свой радикулит, герой-любовник! И вообще, куда ты так вырядился? — Нужно съездить по одному важному делу. — Куда это? — Тут недалеко. — ушёл от ответа, переведя разговор в другое русло. — Тебе уже пора? — Ягмур не отпускала от себя Эзеля, прижавшись к нему всем телом после очередной страстной ночи. — Я обещал твоему брату быть сегодня пораньше. — оставил поцелуй на лбу жены. — А ты разве не идёшь сегодня в Топкапы? — Да, но чуть позже. Мне нужно осмотреть Повелителя. К тому же во дворце теперь две беременные, за здоровьем которых я слежу. — Династия вскоре пополнится наследником? — Если Аллах того пожелает. Ягмур еще одевалась, когда Эзель спустился вниз. Нефес сидела за столом и запечатывала письма, написанные для Демира. Она знала, что янычары под командованием Фазыла Ахмеда ещё не добрались до города Фивы, где они должны были соединиться с османским войском, плывущим навстречу из Далмации, но всё равно писала каждый день по одному письму. К моменту отправки их должна была собраться целая куча, но её это радовало. Так Демир будет знать, что он каждую минуту в её уме и сердце. — Доброе утро, Нефес! — поздоровался Эзель. Девушка встрепенулась и протянула ему рисунок. — Что это? — он внимательно всмотрелся. — Откуда ты это знаешь? Она только пожала плечами. — Послушай, я знаю, что ты очень необычная. Твоя сестра говорила, что ты всё знаешь, всё чувствуешь. Ты ведь и про меня можешь многое знать, так? Я прошу тебя, не показывай никогда таких рисунков Ягмур, не пиши ей ничего про меня. Я её очень сильно люблю, если она что-то узнает, подумает, что я обманул её, будет очень страдать. Я этого не хочу, понимаешь? «И я не хочу. Но нельзя молчать всю жизнь. Откройся ей». — Только не сейчас. Может быть позже. Я должен понять, как это сделать, не ранив её. А пока давай бросим это в камин. — рисунок загорелся и мгновенно превратился в пепел. «Всё не так как ты думаешь». — Ты о чём? «Ты должен всё узнать. Я вижу большое заблуждение с твой стороны». — А ты знаешь, как всё было? «Нет. Но не так, как тебе рассказывали. Когда ты узнаешь, будешь очень страдать. Бедный». Эти последние строки никак не выходили уз головы Эзеля. Что он должен узнать? А главное как? — Хасан Паша, я в вашем полном распоряжении. — Пойдём со мной. Мужчины долго спускались куда-то вниз по лестнице. — Что это? — Архив Топкапы. Здесь бумаги за последние примерно пятьдесят лет. Но не все. Многое было уничтожено сразу, многое сгорело во время пожара пять лет назад. Тут переписка с послами иностранных государств, указы Султанов, отчеты о доходах и расходах казны из разных уголков Империи, гаремные книги…и многое другое. Тебе предстоит проделать огромную работу. После пожара всё было свалено без всякой системы. Теперь нужно разобрать, разложить по годам и то, что не имеет значения описать и уничтожить. — А как я пойму, что имеет значение, а что нет? — Это мы с тобой решим вместе. Пока просто разбери и сделай опись. — Дааа. Мне придется просидеть в этом подвале полжизни. — окинул взглядом огромное помещение, заваленное папками, свитками, книгами и просто отдельными листками бумаги. — Что поделать? Я рассчитываю на тебя, Эзель. — похлопал по плечу зятя. — Ягмур, дочка, мне кажется или вы с мужем нашли взаимопонимание? — Кесем хитро улыбнулась. — От тебя ничего не утаить, мама. Вы с Гевхерхан всё видите, всё замечаете. — Любовь — это так прекрасно. Рада, что после всего, что случилось, ты не просто вышла замуж, а за того, кто любит тебя и кого полюбила ты. — Я пока боюсь произносить это вслух. Боюсь спугнуть счастье. — Куда он от тебя теперь денется? Только посмотри на него! Глаза горят огнём! Твой отец также смотрел на меня сразу после свадьбы, мы не могли дождаться встречи. — Ты не замечаешь, но папа до сих пор также смотрит на тебя. С обожанием. — Неужели? — Я мечтаю, чтобы мой брак был таким же крепким, как ваш. Не представляю вас по отдельности. Мой мир рухнул бы и разбился на мелкие осколки, если бы вы с папой однажды расстались. Кеманкеш подъехал к дому, адрес которого был написан на бумажке. Это оказалась довольно большая усадьба, по территории которой бегали куры и овцы. — Я рада, что вы всё-таки приехали. Признаться, не надеялась на это. — встретила его Синем. — Вы меня заинтриговали. Что такое я должен знать о своём зяте? — Пойдёмте в дом. Синем усадила гостя на диване и подала ему чашку ароматного кофе. — Дело в том, что Эзель — мой племянник.