Исцеляющие

— Аллах велик! Аллах велик! — святящийся от счастья Хасан ворвался вихрем в дом. — Эта радость, в чем её причина? — Обними меня, отец! У твоего сына родилась дочь! — в порыве чувств схватил Кеманкеша за шею, а потом крепко-крепко обнял. — Благодарю тебя! — воодушевлённый дед поднял руки к небесам. — Пусть проявит Всевышний милость Свою к тому, кто дарован тебе. Возблагодари Того, Кто одарил тебя им. Пусть он достигнет полной зрелости, и будь ты наделен его покорностью и любовью. Сынок, какое счастье! — Тринадцать лет я неустанно молил о прощении и о том, чтобы прижать к груди наше с Гевехерхан дитя. И Он услышал меня! О, Аллах, Ты велик! — Дочери — это большое счастье в жизни мужчины. Нежность, которую они дарят, открывает для отца ворота Рая на земле. Теперь и ты это испытаешь! — Кеманкеш увидел, как на глаза Хасана навернулись слёзы. — Не сдерживай себя, сынок. Слёзы счастья, как и слёзы по любимым и детям благословенны! — обнял ещё раз. — Надо сообщить Султанше и срочно ехать! Вы ведь поедете со мной? — Конечно! Я сам её обрадую. Хочу первым увидеть счастье на лице моей Кесем! В небольшой церкви было душно. После мессы большинство разошлись. Среди тех, кто остался, были в основном мужчины и молодые женщины. Отец-настоятель разрешал использовать стены храма для тайных собраний, ведь мусульмане, управлявшие Ретимно, уважали право христиан на молитву «своему Богу». — Их Визирь как-то узнал о подкреплении от французов, идущем с моря. Они заблокировали наш порт и не подпустили корабли к берегу. Одно судно затонуло, получив пробоину от пушечных ядер, остальные уплыли, побоявшись той же участи. Кто-то предал нас! — эмоционально говорил Франко — один из ярых сторонников сопротивления османам. — Этот тюрок умён и изворотлив как тысяча чертей! — с досадой промолвил ещё один юноша. Джованни в это время сидел, слушал и глядел по сторонам. Лица святых, смотревшие на него с полотен, украшавших алтарь и церковные пределы, были написаны в совершенной технике. Уж в живописи то он разбирался. Ислам учил, что у Аллаха нет образа, времени и места, он не на что не похож, не на одно из своих созданий, существует одновременно везде и всегда. По этой причине религиозные законы строго запрещали любые изображения Всевышнего и Пророков. Тут же его взору открывалось сразу несколько библейских сцен: Святой Петр, держащий в руках ключ — символ Первосвященника, Святой Грегорио (Георгий) на коне, пронзающий копьём змею, благая весть Анне и её мужу о рождении Марии — матери Иисуса. Сам образ распятого Христа был размещен над главным алтарём церкви. В исламе его имя было Иса ибн Марьям аль-Масих — один из величайших пророков, посланных Аллахом и принёсших одну из Священных книг — Инджиль (Евангелие). В Коране довольно подробно было описано чудо непорочного зачатия Марьем подобно тому, как был сотворён Адам. Было упоминание и о чудесах, которые творил Иса, но Священная книга ничего не говорила ни о распятии, ни об учениках Пророка. Согласно исламской вере, служение Исы состояло не в жертвенности и страдании за грехи людей, а в том, что он был посланником единого Бога и указал путь к Нему. Джованни прекрасно понимал, за что бились тюрки, но при этом, как и Фазыл Ахмед, у него не было личной ненависти или презрения к христианам. Эти люди были по-своему правы, со своими верованиями, идеалами и заблуждениями, унаследованными от предков. Но победитель в этой войне должен был быть только один — сильнейший. Тот, чья вера крепче, чей разум как стрела, чья рука не дрогнет, чей меч окажется острее. — Предатель среди нас? — тем временем задался вопросом Франко. — Если я вычислю кто, то ему не жить! Не один мускул не дрогнул на лице молодого мужчины, не выдав, не вызвав подозрения. Джованни был уверен в себе и не чувствовал страха. Медальон с полумесяцем, надежно спрятанный во внутреннем кармане, оберегал его от всех бед и сомнений. — Намык-бей, не ожидала увидеть вас в своём доме, да ещё так скоро. — Кесем принимала гостя. — Я подумал, что будет удобнее, если я принесу вам образцы тканей, чтобы вы не утруждали себя поездкой в лавку. Потом зайду, вы скажите мне, что выбрали и я принесу заказ. — Спасибо за беспокойство, но, правда, не стоило… — немного растерялась от внезапного внимания. — Мне приятно быть полезным вам, Султанша. Теперь, когда мой единственный сын женат и живёт отдельно, я почувствовал недостаток в общении. — Думаете, я могу восполнить его? — Много лет я наблюдал со стороны, как остр и ясен ваш ум, как безупречно грамотны ваши решения. Вы всегда меня восхищали своим упорством, твёрдостью и…красотой. — Намык-бей, только вы не думайте что… — Нет-нет, мои намерения кристально чисты. Я мечтаю стать вашим другом. — Ну, раз так, давайте свои образцы. Кесем сидела на диване и изучала ткани, а Намык её, потягивая из стеклянного стаканчика крепкий чай. — Господин! — удивилась Чичек, но впустила хозяина внутрь — Я к Кесем Султан. Доложите… — говоря это, вдалеке он увидел картину, которая и удивила, и огорчила одновременно: рядом с женой сидел мужчина, улыбался и что-то рассказывал. Но самое страшное было в том, что она тоже улыбалась ему. В этой смущённой улыбке было что-то, что разожгло огонь в груди отвергнутого мужа. — Прошу прощения, что нарушаю вашу идиллию… — Кеманкеш… — Попрощайся с гостем, у нас дела…семейные. — У меня нет с тобой никаких дел! И вообще, по какому праву ты тут командуешь? Это мой гость и он уйдёт тогда, когда я этого захочу. — Я всё ещё твой муж. — Скоро это изменится. Жду с нетерпением! — Кеманкеш, послушай…- пытался оправдаться Намык. — Я тебя помню. И голодные глаза, которыми ты смотрел на Кесем, тоже. Не знаю, зачем пришёл, но лучше немедленно уйти и забыть сюда дорогу. — По какому праву ты так со мной разговариваешь? Ты больше не Паша, не Визирь, не хозяин этого дома и даже почти не муж. — Я теряю терпение. Считаю до пяти, забирай свои тряпки и убирайся к шайтану, иначе ты узнаешь, что такое кулак «почти не мужа». — сделал шаг вперед, стиснув зубы, глаза при этом загорелись ярким пламенем ревности. Потом взял куски тканей и обмотал их вокруг шеи соперника. — Ненормальный! Как такая женщина могла терпеть тебя столько лет! — Я тебе сейчас покажу «ненормального»! — погнался за Намыком, но тот успел ускользнуть и хлопнул за собой дверью. — Как ты можешь врываться сюда и устанавливаешь свои порядки? — не на шутку разозлилась Кесем. — Пока я твой муж, ты не будешь принимать в доме чужих мужчин! — Тебе какое дело? Иди к своим девкам и оставь меня в покое! — Что ему надо? — Ничего! — Да невооруженным глазом видно, что у него слюни текут при виде тебя. — Даже если так? Может быть, с ним или с кем-то другим меня ждёт спокойная старость, а не вот это всё! — решила отомстить.  — Что?! Только через мой труп! Я его покалечу, отрежу всё, что ещё шевелится и выкину в Босфор! — Себе бы отрезал, чтобы я не мучилась! — кипятилась. — Вообще-то, я пришёл сообщить радостную новость, но никак не ожидал увидеть такое… — Говори. — У нас родилась внучка! Ещё один человек, в котором соединилась наша кровь, появился на свет. — Какое счастье…- Кесем немного расслабилась и даже улыбнулась. — Собирайся, Хасан отвезёт нас к детям. — Валиде, почему у меня такой большой живот? Гюльнуш выглядит аккуратнее и легче. Я же уже с трудом хожу, а еще полтора месяца ждать. — У всех по-разному, дочка. Может, у тебя родится крепкий мальчик. — Было бы прекрасно, Фазыл Ахмед обрадуется сыну! — Он любому ребенку обрадуется. — Валиде, вы так резко поменялись к нему? Даже письмами обмениваетесь. Я не понимаю… — Он делает тебя счастливой. Этого достаточно, чтобы я смирилась. — Это правда. Посмотрите, какое письмо прислал мой муж! И это при том, что боевые действия идут полным ходом. Но он любит меня так, что находит время писать. — Турхан окинула взглядом строки. Много нежности и теплых слов в адрес Бейхан и ребенка было в них. Её кольнула ревность и зависть по отношению к родной дочери, за что она тут же стала внутренне себя бичевать. — Вам плохо, Валиде? — Нет, я просто… Просто устала. Пойду прилягу. И ты отдыхай. — Ты рад, сынок? — спросила Гевхерхан у мальчика, который сидел и разглядывал новорожденную девочку в люльке. — Ну, я надеялся на брата, если честно. Но и сестра пойдёт тоже. Наверное. — все засмеялись. — Знаешь ли ты, мой Мустафа, что старший брат для сестры это очень ответственно и почётно? — спросила Ягмур. — Вот у нас с Нефес есть старший брат Хасан. Он нас всю жизнь оберегает от зла, поддерживает, заботится. И ты должен так поступать со своей сестрёнкой. — Трудно быть старшим. — тяжело, по-взрослому вздохнул мальчик, чем ещё сильнее всех рассмешил. — Но я надеюсь, что в твоём животе всё-таки братик? Потому что с двумя сёстрами я не справлюсь! — Скоро узнаем. Но ты же настоящий мужчина? Не испугаешься, не убежишь в любом случае? — Нет! Я ведь не Эзель…- слетело с детского языка. — Ой, я не хотел. Прости, Ягмур. Просто он казался мне таким хорошим, а потом взял и уехал… — Так, есть что-то, чего я не знаю? — встревожилась Гевхерхан. — Да, сестра… Когда Мустафа ушёл с Нефес, сёстры поговорили и Ягмур всё рассказала. — В голове не укладывается. Он мне тоже очень понравился. И ты была такой счастливой рядом с ним… — Не представляешь, сколько слёз я пролила по этому человеку, сколько ночей не спала, пытаясь понять, чем провинилась перед ним. Это ведь он очень хотел ребёнка, а я сомневалась, не думала рожать так быстро. Было какое-то предчувствие, что эта сказка всего лишь обман, который рано или поздно закончится, но я хотела ему верить. Я его очень любила. — Бедная! Не переживай, ты не одна. Мы все тебе поможем. Ты будешь разводиться? — Да. Но после рождения ребенка. Имам на этом настоял. Говорит, так будет меньше вопросов об отцовстве. К тому же, он думает, что Эзель может вернуться. — А если так и будет? Если он обрадуется, узнав о малыше, если захочет вернуться к тебе… — Не думаю. Но если так случится, я его не приму. В том письме он ясно всё написал. Я больше не потерплю, чтобы меня жалели, чтобы обманывали. К тому же там есть другая женщина. Пусть будет счастлив с ней, а обо мне и моём ребенке забудет. — Но ведь ему нужен отец… — Вырастет как-нибудь с матерью. Такое тоже нередко случается… Я рассчитываю на Хасана и на папу, пока их крепкие плечи есть за моей спиной, ничего не страшно в этом мире. — Представляю, как твои родители ждут внука. — Гевхерхан, есть ещё кое-что, чего ты не знаешь. Мама и папа расстались. — Пусть заходят слева! — командовал Фазыл Ахмед, находясь на расстоянии от боевых позиций османского войска, но не теряя ситуацию из вида. — Сейчас передам командиру батальона! — ответил один из янычар, собираясь уходить. — Погоди. Мой приказ: не отступать, идти вперед, взрывать стены бастиона Панигра. Пусть до рассвета сделают в нём брешь, им это по силам! Да поможет нам Аллах! Янычар ушёл, а Фазыл Ахмед всё никак не мог отвести взгляд с поля боя. — Что за… Я же сказал слева! Так они всё испортят. — внимательно присмотрелся и понял, что янычар не дошёл до места назначения, его сразило осколками пушечного ядра. Осмотрелся — никого не оказалось рядом. — Аллах! — взял оружие и пошёл сам. — Визирь, что вы тут делаете? — удивился командир, увидев Фазыла Ахмеда в окопах. — Что вы делаете? Ты не видишь, что надо бить слева? Чему тебя учили? — голоc срывался, ведь вокруг творился кромешный ад: взрывы шли один за одним. — Уходите, это опасно. — Возьмите мне этот бастион! Вырвите из груди своё сердце, но над Панигрой должно развиваться знамя ислама! — кричал, не сдерживаясь. В этот момент пуля, выпущенная из другого бастиона, легла ровно в цель, пробив кафтан Визиря на груди. Первым из прибывших в Анадолу к жене и дочке побежал Хасан. Счастливая Гевхерхан держала девочку на руках. — Смотри, кто пришёл, доченька! Наш папа пришёл. — развернула одеяло и на отца посмотрели тёмные, как ночь глаза. — Я до последнего боялся поверить в это чудо. — взял ребенка и прижался губам к крошечному лбу. — Красавица моя! — На тебя похожа, любимый. — Как же я ждал тебя, дочка! Как молился за тебя много лет и эти последние месяцы, которые тянулись бесконечно долго. Пусть дарует тебе Аллах здоровье и долгих лет жизни. Гевхерхан глядя на мужа, заплакала. — Ты чего, родная? — сел рядом и обнял одной рукой, другой держа девочку. — Спасибо, что вымолил её для нас. Я ведь уже потеряла надежду, но знаю, что ты никогда не переставал верить. — его горячие губы коснулись её виска. Минуты счастья втроём были волшебством. Но нетерпеливые родственники не могли больше ждать и начали стучать в дверь. — Ма-Ша-Аллах! — воскликнул Кеманкеш, увидев невестку с сыном и внучкой на руках. — Дайте же мне её! — аккуратно взял и всмотрелся в крохотное личико. — Да будет твоя жизнь такой же прекрасной, как твои глаза! — Кесем подошла сзади и заглянула через плечо. — Посмотри, бабушка, какое чудо появилось в нашей семье! — немного опустил ребёнка, чтобы она могла разглядеть. Кесем улыбнулась и провела ладонью по щеке. — Вы её уже назвали? — Нет. Мы ждали вас. Как было решено, девочек в семье будет называть старший мужчина. Мы на всё согласны. — просияла Гевхерхан. — Но наш сын назван в честь деда, может быть… — Не вздумайте! — запротестовала Кесем. — Я столько раз меняла имена в этой жизни… Они не принесли мне удачи. Пусть у девочки будет своё особенное имя. — Ну, тогда… Её имя в переводе с арабского будет означать «путь, дорогу». Тот длинный путь, что с помощью Аллаха преодолели её родители, чтобы прижать своё дитя к сердцу. А также прекрасную дорогу жизни, что ждёт её впереди. Кеманкеш наклонился к лицу девочки и стал читать молитву нараспев, создавая своим голосом неповторимую гортанную мелодию. «Аллах велик. Аллах велик. Я свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха. Я свидетельствую, что Мухаммед его Пророк. Спешите к молитве. Спешите к спасению. Аллах велик…» — Пусть люди на земле и ангелы на небесах знают, что твоё имя Сибель. Твоё имя Сибель. Твоё имя Сибель. — Моя Сибель! — воскликнул Хасан. — Мы с Нефес приготовили угощения и сладости в честь рождения племянницы! Все к столу! — скомандовала Ягмур. Девушки с тоской посматривали на родителей, которые были так близко друг к другу, но тем не менее так далеко и не вместе. Кеманкеш не сводил с жены глаз, она же, чувствуя это, каждый раз прятала свои, не желая, чтобы их взгляды пересекались. — Али! — Атике прижалась к плечу своего возлюбленного. За прошедшие пять месяцев они успели снова поругаться и помириться. Эта ссора была недолгой. Всё началось с того, что Али усомнился в том, что брак Айлин без любви может быть счастливым. — Ты думаешь, всё только на этом строится? Кому нужна эта любовь? Одни беды от неё! — Тогда почему ты со мной? — Потому что ты добрый, ласковый, терпеливый… — Это значит, что ты меня не любишь? Я лишь спасение от твоего одиночества. — Не говори так! Это другое. — Другое? Я не хочу скрываться под словом «другое». Или по любви, или порознь. Сейчас они снова были вместе и снова счастливы. Она в очередной раз попросила прощение и сказала, что любит. — Ты сегодня никуда не торопишься? — Дома только Чичек и Дерья. Все уехали посмотреть на дочку Гевхерхан Султан. — Иногда я ей завидую. У неё двое взрослых сыновей и приёмная дочь, уже есть внуки от Селима. Подрастает Мустафа и теперь родилась эта девочка… — У нас тоже могли бы быть дети. Ещё не поздно. — Поздно, Али. — Айлин замужем. Скоро Мехмед Паша передаст власть в руки молодого энергичного сына. За ним Повелитель будет как за каменной стеной. Оставь всё, как это сделала Кесем Султан. Давай поженимся, может Аллах нам ещё дарует родительское счастье. — Посмотрим, не хочу загадывать. Одно знаю: сейчас не время. Джованни сидел за столом в ожидании ужина. Лукреция налила чашку наваристой похлёбки и оторвала ломоть свежей лепёшки. — Ешь! Мужчина помешал содержимое и увидел кусок свинины. Не притронулся, пожевав лишь лепешку. — Не нравится? — Я просто не голоден. — Я смотрю, ты не ешь мясо. Давно бы сказал. — Не хотел обидеть. Я ем только курицу и рыбу. — специально не стал упоминать о баранине и говядине, чтобы не вызвать подозрений. — Ты прям как аристократ! Из какого ты рода, как твоя фамилия? — Кардуччи. — брякнул первое, что пришло на ум. — Мы из Вероны. — Ясно. И всё равно ты какой-то странный, необычный. — девушка наклонилась вперед и глаза молодого мужчины опять заворожено застыли на вырезе платья. — Вот, поешь сыра тогда. Не оставаться же тебе голодным. Пока он с аппетитом поглощал пищу, Лукреция разглядывала его темные волосы, красивое лицо. — Скажи, у тебя есть девушка? — Нет. Откуда? — Не знаю. У нас здесь столько одиноких, оставшихся вдовами в юном возрасте, как я, а ты даже не смотришь ни на кого. — Я не думал об этом. — А я нравлюсь тебе? — Ты очень красивая, но…- замолк, не зная, что ответить. — Но? Не бойся, скажи. Ты же мужчина. А каждому мужчине нужна женщина. Это естественно. Я ведь уже не девушка. Мы можем по-тихому, никто не узнает, ты понимаешь…- взяла его за руку. Соблазн был очень велик. Джованни почувствовал, как его начало лихорадить. Его мужская натура стала проявляться со страшной силой. Та картинка, которую он представил в своём воображении, заставила его сердце учащённо биться. Он сжал руку Лукреции и понял, что теряет контроль над собой, когда девушка приблизилась вплотную. Капельки пота выступили на лбу. — Я тебя приласкаю. — коснулась его губ. — Нет! Извини, я не могу. — решительно высвободился и ушёл в свою комнату. «Аллах, усмири мою плоть! Не позволь мне согрешить. Убереги для любимой, которая ждёт меня» В доме было тихо. Новоиспеченные родители заснули, утихомирив разбушевавшуюся наследницу. Ягмур спала в комнате Мустафы, сжимая во сне его руку. Кесем же осталась в одной комнате с Нефес, чтобы ночевавший по соседству Кеманкеш не вздумал явиться посреди ночи для очередного разговора. Дочь спала тревожно, металась по подушке, постоянно просыпалась. — Что с тобой? Ты не заболела? Может быть, позвать Ягмур? — забеспокоилась мать. Девушка наотрез отказалась. Причиной её беспокойства был Демир, с которым вдали от дома что-то происходило. Нефес не могла понять, что именно, но чувствовала его терзания, его смятение, его страх. Чтобы больше не беспокоить маму, она отвернулась и старалась лежать тихо. Наконец, Кесем не выдержала и спустилась вниз: очень хотелось пить. Да и для дочери нужно было прихватить что-то, чтобы она всё-таки могла уснуть. При свете свечи нашла стаканы и налила в них молоко, стоявшее в кувшине на столе. — Кесем, это ты? — услышала родной голос за спиной и замерла. Он приблизился. Потом ещё сильнее. Так, что она почувствовала его дыхание на своей щеке. Он не прикасался, но его близость была равноценна жарким объятьям. Мягкий голос начал шептать на ухо, словно убаюкивая: — Я очень скучаю по тебе. Внутри меня боль, утолить которую можешь лишь ты одна. Я больше не выдержу, это слишком жестокое наказание. Знать бы только в чём моя вина. Поверь мне, умоляю. Если не можешь поверить, прости. Если не можешь простить, злись, кричи, но только не гони. Позволь мне быть рядом, иначе я погибну. Разреши вернуться хотя бы в наш дом. Я должен видеть тебя, слышать твой голос, знать, что важен для тебя. Султанша тихо плакала. Обнять его сейчас и никогда не отпускать было самым большим желанием. Но рядом с ним соседствовало и другое чувство: страх ещё раз увидеть то, что она увидела в той таверне. Она повернулась лицом и сквозь застилавшую глаза пелену увидела его такое же мокрое бледное лицо. — Кеманкеш, пожалуйста…с меня довольно. Давай прекратим эту муку и отпустим друг друга по-хорошему, сохраним то доброе, что между нами было. Каждый пойдёт своей дорогой. — У меня нет другой дороги, кроме той, что ведёт к тебе. — Если действительно любишь, отпусти. Я не могу провести старость, как ненормальная, ревнуя, подозревая, представляя, где ты каждую минуту когда задержишься с вечернего намаза. Мне нужен покой в душе, а с тобой его нет. Я ненавижу эту ревность, что душит меня, словно змея, обвившая шею. Я задыхаюсь. Она ушла, оставив на столе два нетронутых стакана молока. Сафие рано утром почувствовала себя неважно. Ребёнок доставлял ей массу неудобств, не давая спать по ночам и жить той жизнью, к которой она привыкла. — Поезжай за Ягмур, мне плохо! — попросила она одну из хатун, служивших в доме. Та вернулась через час одна. — В чём дело? Где лекарша? — Служанка сказала, что она уехала в Анадолукавагы. Её сестра родила ребёнка.