Исцеляющие

— Быстрее! Быстрее! Заносите его в шатёр! — командовал кто-то из янычар. Фазыл Ахмед был в сознании, но из груди фонтаном била кровь. — Лекаря! Скорее! Где лекарь? — Аллах, милостивый и милосердный. — взмолился прибежавший мужчина и вспорол кафтан острым ножом, прижав рукой кровоточащий сосуд. — Что, всё плохо? — мужественно превозмогая боль, спросил раненый. — Я сделаю всё, что смогу. — Сделай же! Я должен вернуться живым! Должен увидеть своего ребёнка! — Тогда молитесь, Визирь. Так, как ещё никогда не молились до этого дня. — начал зашивать сосуд. Перед тем как закричать от раздирающей плоть боли, Фазыл Ахмед дал последние указания помощнику: — Пусть идут в наступление, не сдают позиции. Если я умру, командование передайте главе янычар. В Стамбул ничего не сообщайте до тех пор, пока я сам не напишу либо пока меня не предадут земле. До того, как потерять сознание от обширной кровопотери, Кёпрюлю-младший успел прочитать про себя молитву. — Красавица наша! — Кесем склонилась над колыбелью. Она впервые осталась один на один со старшей дочерью, не считая маленькую Сибель, тихо посапывающую после кормления. — Это такое счастье, Валиде! Если будет молоко, я хочу сама кормить её грудью. Старших детей, как это заведено у членов династии, я отдавала кормилице. Как и Мустафу, что понятно, я ведь его не рожала. Сегодня впервые я поднесла дочку к груди. Это незабываемое чувство! — Понимаю. Я тоже кормила Нефес сама, единственную из всех детей. Она молоко других женщин не признавала. Всегда была особенной, с самого рождения. Как будто чувствовала меня. Сибель чем-то на неё похожа внешне. — Порода Кеманкеша. — при упоминании этого имени улыбка сошла с уст Кесем, что не укрылось от глаз Гевхерхан. — Вам ведь очень плохо друг без друга. Почему вы не простите его? — Сердце разрывается всякий раз, когда звучит его имя, когда вижу его, даже когда слышу его шаги за дверью. Нас так много связывает, невозможно прекратить всё в один момент, вычеркнуть, выкинуть из головы. Дочери очень любят отца и вот теперь пошли внуки. Скоро и у Ягмур родится малыш… — Может быть ради нас всех дадите ему ещё один шанс, последний? — Нет. Не знаю. Просто если ещё раз такое случится, я не переживу, моё сердце остановится. Ты бы смогла простить Хасану измену? — Я уже сталкивалась с предательством в предыдущем браке и простила. Но в этот раз всё по-другому. Я уверена в своём муже как в самой себе. Знаю, как сильно он любит меня, как терпеливо ждал нашего общего ребёнка. Хасан никогда не пойдёт на такое. — Ох, дочка… Пусть Аллах услышит твои слова. — До каких пор ты будешь противиться? Видит Всевышний, я терпелив. Но даже моё терпение не безгранично. — Айяс Махмуд Паша стучался в покои супруги. — Уходи. Я сказала, что ты ко мне не прикоснёшься. — Хотя бы открой. Я тебя не трону, обещаю. — замок щёлкнул и дверь отворилась. — Чего тебе? — Я твой муж и если ты не пускаешь меня в супружескую постель, то хотя бы выйди к завтраку. Я против того, чтобы ты ела здесь в одиночестве. — Не пойду! — Пойдёшь. — взял за руку и потянул в сторону столовой. — Что ты делаешь, пусти! — упиралась, но тщетно, сил у Махмуда было на несколько порядков больше. — Садись! — отодвинул стул. Айлин ничего не оставалось, как повиноваться. Девушка съела совсем немного и просто сидела, глядя куда-то в стену. — Расскажи, что у тебя на душе. Мы не можем жить как чужие. Давай хотя бы для начала станем друзьями. — Какой ты мне друг? — Пока никакой, верно. Но стану. Если ты перестанешь вести себя как капризная Султанша. — Вот именно. Я — Султанша, дочь Султана. А ты кто такой? Махмуд устало вздохнул. — Давай рассказывай, чего ты там нафантазировала про отца-Падишаха. Я послушаю, так и быть. И Айлин рассказал всю историю, которую поведала ей мать. От удивления, мужчина вытаращил глаза, чем даже немного насмешил девушку. — Вот это история! Чего только не случалось в стенах Топкапы. — Только это тайна. Никто не должен знать. — Это понятно. Но тогда получается, что Исмихан Кая Султан твоя родная сестра? — Да. Эта серая мышь мне роднее, чем кто бы то не был. Мы никогда особо не общались. Слово из неё не вытянешь. — На твоём месте я бы поехал и поговорил с ней. Может теперь, зная правду, вы найдёте что-то общее. — Не знаю. Может быть. Я пойду к себе. — встала и ушла. — Аллах, ниспошли мне терпения! — Махмуд уже понимал, что супружеская жизнь, начавшаяся с того, что жена выставила его за дверь в первую брачную ночь, вряд ли будет лёгкой и счастливой. — Сынок, когда ты поговоришь с женой о Сафие? Мне кажется, время пришло. — Она такая счастливая сейчас. Как и я. Боюсь, что радость в её глазах сменится болью и мне не будет места рядом. Не перенесу, если она меня прогонит. Без Гевхерхан, без Мустафы, без Сибель моя жизнь погрузится во мрак. — Понимаю. Но будет хуже, если она узнает правду не от тебя. Ты хотя бы сможешь рассказать, как всё было, что твой разум был одурманен. А вот что ей расскажет Сафие… — Ты прав, отец. Я вернусь в Стамбул на несколько дней, чтобы решить неотложные дела, а потом снова приеду и поговорю с женой, обещаю. — Крепись. У тебя ведь скоро ещё один ребёнок будет. Нужно будет заботиться обо всех. — И ты крепись, дед! — засмеялись. — Да уж, осыпали вы меня внуками в один год. Но ничего, у Кеманкеша большие крепкие руки, на всех хватит! — Папа, дедушка! Смотрите, как я запускаю змея! — закричал Мустафа и мужчины обернулись. Мальчик беззаботно бегал по зеленой лужайке, держа за верёвку белую с зелёными полосками фигуру, взмывающую в небо. — Вот оно, самое большое счастье в жизни! Всё остальное с помощью Аллаха мы преодолеем. — приободряюще произнёс Кеманкеш. На очередном собрании в церкви мужчины Ретимно были воодушевлены. — Говорят, самый главный из османских собак повержен! — радовался Франко. — Неужели Кёпрюлю убит? — послышались радостные возгласы и Джованни вздрогнул всем телом. — Эта счастливая весть пока не приходила, но уверен, придёт. Рассказывают, что он залил своей кровью всё поле боя! Без него боевой дух осман ослабнет, и мы победим, изгоним эту нечисть с Крита! Потом придёт освобождение и в Ретимно, и в Канею, и в другие города и сёла. «Брат ранен. Возможно, уже умер. Нет. Что они говорят? Этого не может быть! Я должен его увидеть. Удостовериться, что всё хорошо». Джованни по-тихому улизнул с собрания и войдя в дом, где жил, увидел Лукрецию и Лючию, перебиравших на кухне фасоль. — Что-то случилось? У тебя такое лицо, будто кто-то умер. — Я только что узнал, что мой друг тяжело болен. Там, где я жил раньше, на юге острова. — Ой, сочувствую. — Мне нужно поехать, навестить его. Пойду собирать вещи. — Погоди хотя бы до утра. Куда ты в такое время? Скоро начнёт темнеть. — Лучше отправлюсь сейчас. Нельзя терять не минуты. Ему может понадобиться моя помощь. — Как знаешь. Мы будем ждать твоего возвращения. Большой баркас плыл по Босфору по направлению к Стамбулу. Кеманкеш сидел на палубе, с двух сторон обнимая по дочке. Девушки положили головы на плечи отца, зная, что ему, как и матери, требуется их поддержка. Хасан был на вёслах, как и трое других гребцов, приводивших в движение тяжёлое судно. В его памяти всплывали тёплое прощание с женой и детьми. Ничего прекраснее этих минут в жизни не существовало. Глядя на отца и сестёр он представлял, как его Сибель тоже однажды прижмётся вот также к нему, когда вырастет большой. Кёсем стояла в стороне и смотрела на мужа и дочерей. Раньше такая картина была привычной и её часто можно было видеть дома, но теперь всё приобрело другой, более глубокий смысл. Девочки повзрослели, но их привязанность к отцу всё ещё была безграничной, они тянулись у к нему и только в его объятьях чувствовали себя защищенными от всех бед и жизненных невзгод. — Папа, ты как? Нормально питаешься? Бережешь себя? Одевайся теплее, чтобы спину не продувало. Сейчас зима и сильные ветра… — Я в порядке, милая. По крайней мере физически. Это ты береги себя. Мой внук должен родиться крепким и здоровым. Я их всех ещё научу плавать в Мраморном море. — поцеловал Ягмур в лоб. — И Сибель, и твоего малыша, и всех тех, что могут появиться позже… — Моему ребёнку ты тоже дашь красивое имя? Уже придумал? — Сначала я на него посмотрю. Может он сам сообщит, как его зовут, как это было с Нефес. — поцеловал младшую дочь. — Ягмур, ты бы пошла в трюм. Здесь холодно, можешь простынуть. Тебе нельзя болеть. — побеспокоилась Кесем и девушка послушно вылезла из-под тёплого отцовского крыла и пошла вниз. Нефес последовала за ней. Кеманкеш подошёл к жене и накинул на её плечи тёплую меховую накидку. — С воды дует. — Спасибо. Но не стоило. У тебя ведь спина. — Ты не думала о нашем вчерашнем разговоре? — Нечего думать. Я всё сказала. — Если это твоё желание, я не буду препятствовать разводу. Если без меня ты обретёшь покой и счастье, так и быть. Я так сильно люблю тебя, что могу отпустить. Даже если сам буду умирать от тоски. Только обещай, что рядом не будет других мужчин. Ни этого недотёпы, никого другого. Этого я не смогу пережить. Она ничего не ответила, просто ушла в трюм к дочерям. — Сафие Ханым, вы куда? Хасан Паша строго-настрого запретил выходить вам из дома. — возмущалась служанка. — Моё дело. Я устала сидеть здесь как проклятая. Никому нет до меня дела. Не Хасану, не маме, не Ягмур. Я ещё покажу им всем, кто такая Сафие! Выйдя из дома, она остановила первую попавшуюся карету. — Куда едем? — На пристань. Среди рыбаков она нашла того, кто за хорошее вознаграждение был готов отвезти её в Анадолукавагы. — Только это далеко. Часа четыре в одну сторону. — Не важно. Скажите, а что это за место? — Рыбацкая деревня. — И что, там только дома рыбаков? — В окрестностях, неподалеку, есть несколько богатых особняков. Говорят, они принадлежат членам Совета Дивана и один даже самому Мехмеду Паше Кепрюлю. — Покажите мне его? — А чего ж не показать? За всё ж заплачено. Только смотрите, не вздумайте рожать в моей лодке. Я всё умею, но повитуха из меня никудышная. Где-то на острове Лесбос. — Эзель, вставай, ты проспишь на работу. Нас ждут на судоверфи. — А мне плевать. Я никуда не пойду. — перевернулся на другой бок. — Ну, мы должны на что-то жить. Деньги, которые мы взяли с собой уже закончились. И здесь нет таверн, где ты мог бы за вечер выиграть целое состояние. — не унимался Харун. — Отстань, говорю. Голова болит. — Не надо было так напиваться с вечера. Ты уже пять месяцев не расстаёшься с бутылкой. Всё, что зарабатываешь, пропиваешь. — Мне всё равно. Я ведь уже умер. А два раза умереть нельзя. Если сердце остановится, зароешь меня где-нибудь. Хоть под сосной на берегу. Только табличку не ставь, хочу остаться неизвестным на этой проклятой земле. — Брат, перестань… — Какой я тебе брат? Ты знаешь, что такое братья? Это когда один за счастье другого готов умереть. А ты что сделал? Уйди с глаз. — Я пытался тебя спасти. И всё ещё пытаюсь. — Лучше бы прирезал. — Хорошо, я что-нибудь снова совру хозяину. Но скоро тебя выгонят и не говори, что я не предупреждал. Харун ушёл, а Эзель снова забылся. Где-то в его снах девушка с каштановыми волосами и зелено-голубыми глазами цвета вод Босфора заливалась раскатистым смехом. Она убегала от него вдоль кромки моря, а он догонял, прижимая к холодным скалам, к горячему песку. — Ягмур…- сквозь сон бормотал её имя. — У меня есть новость для тебя, отец. — сказал Хасан, когда они с Кеманкешем зашли в дом. — Да? — Я хотел рассказать ещё несколько дней назад, но с рождением дочери всё отошло на второй план. Мои люди регулярно проверяли усадьбу Синем. Говорят, на прошлой неделе она вернулась в Стамбул. — Интересно. — Не хочешь заставить её рассказать правду? — Я много думал об этом. Если Синем замешана в этом деле, в чём я почти не сомневаюсь, вряд ли заговорит даже под острием ножа. Я должен с ней подружиться, сделать вид, что ни о чём не догадываюсь. Она обязательно скажет или сделает что-то, что приведёт меня к разгадке этой тайны с убитой женщиной и младенцем. А заодно попробую разузнать что-нибудь о её племяннике-негодяе, бросившем твою сестру с ребёнком под сердцем. — Только будь осторожен. Если она на самом деле это всё провернула, то способна на всё. — Не беспокойся, твой старик ещё не настолько плох. Хотя однажды я и угодил в хитрую ловушку. Демир пробирался к лагерю османов недалеко от крепости Кандия. Его глаза и нос скрывал капюшон, сильно напущенный на лицо. Пару часов понадобилось, чтобы вычислить одного из надёжных помощников Визиря, который точно не проболтается. Он дождался пока тот отойдёт по нужде и, схватив его сзади за горло, прошипел на ухо: — Тихо, не кричи. Я Демир. Отведи меня к брату, чтобы никто не видел. Убедившись, что человек под капюшоном действительно тот, кем назвался, мужчина принёс одежду, какую носили янычары. Когда в шатре Фазыла Ахмеда никого не было, Демир смог туда проникнуть. — Брат! Как ты? — Плохо. Но надеюсь на лучшее, не сдаюсь. То что до сих пор жив, уже не мало. Как ты сюда прошёл? Никто не следил за тобой? — Вроде нет. — Как только почувствуешь опасность, сразу уходи от венецианцев. За эти месяцы ты передал столько информации, что они зарежут тебя при первой же возможности. — Они что-то затевают. Сейчас не время покидать Ретимно. Я должен вернуться. Только ты крепись, отец не переживёт второго удара. — Я держусь зубами за жизнь. Из последних сил. Из-за отца, из-за ребёнка, который скоро родится, из-за любимой женщины, из-за тебя. Мы ведь ещё прочитаем молитву на твоём никяхе. Я тебе обещаю. — Брат…- сжал бессильную, побелевшую от потери крови руку мужчины, который ещё недавно отличался не дюжей физической мощью. — Довольно. Иди, пока тебя здесь не застали. Юный Кепрюлю ушёл, а через несколько минут Фазылу Ахмеду сообщили новость, которая вселила в него жизненные силы: бастион Панигра был захвачен османскими войсками. Демир тайком пробирался от лагеря в сторону дороги. Он немного успокоился после встречи с братом и не заметил, что за ним следят. Не успели женщины вернуться домой, Намык-бей уже был тут как тут. — Султанша, я принёс ткани, которые в прошлый раз вас заинтересовали. Вот. — протянул свёрток. — Хорошо. Скажите, сколько я вам должна. — Я решил, что первая покупка будет подарком. Вы же говорили, что у вашей падчерицы Ягмур скоро день рождения. Так вот, это для неё. — Это неправильно. Я привыкла платить за всё, что заказываю. Так что… — Нет-нет. Если хотите отплатить, просто разрешите мне как-нибудь зайти, побеседовать, выпить чаю… Обещаю надолго не отвлекать ваше внимание. — Намык-бей, я вижу, что за вашим интересом, что-то скрывается. Если вы надеетесь на что-то, то… В моём возрасте это уже в тягость. Да, я развожусь с мужем, но это не означает, что я собираюсь в дальнейшем связывать себя отношениями с кем-то ещё. Этого не будет. — Что вы, Султанша. Поймите, я очень одинок. Не с кем даже словом перекинуться. — А чем я могу помочь? Заведите себе друга среди мужчин. — Но среди них я не нашёл родной души. А в вас я чувствую что-то очень близкое. — Ай, Намык-бей, что-то вы темните. Ну да ладно. Приходите в четверг. Один вечер я вам уделю. Но только один. За ваше добро. — Султанша! Вы не пожалеете, уверяю. — поцеловал руку и раскланялся. Гевхерхан пела колыбельную маленькой Сибель, когда в покои вошла хатун, помогающая по хозяйству. — Султанша, к вам приехали! — Ко мне? — немало удивилась, но передала девочку в руки девушки и стала спускаться вниз. С момента родов прошло чуть больше двух дней, и она ещё чувствовала себя неуверенно, покачиваясь из стороны в сторону. Но, увидев знакомый силуэт дочери, очень обрадовалась. — Доченька! Какими судьбами ты здесь? Хасан говорил, что ты в Бурсе, у отца. Девушка повернулась, и поражённая мать увидела большой живот, говоривший примерно о шестом-седьмом месяце беременности, не меньше. — Сафие?! Что это? Как? Ты вышла замуж? — Мамочка! Только ты можешь мне помочь! — кинулась в объятия Гевхерхан. — Что случилось? Я не понимаю, чей это ребёнок? — Он от Хасана, твоего мужа.