Исцеляющие

Гевхерхан не выдержала и рано утром на следующий день отправилась по оставленному Ягмур адресу. Дверь открыл сам Хасан. Накануне вечером он послал за Хатун, работавшей в доме Абазы и она привезла некоторые вещи Сафие, а также бельё, полотенца и всё остальное необходимое, ведь в новый дом пока ничего не было куплено. Также удалось найти кормилицу, жившую в соседнем доме. — Ты приехала…- выражение лица мужчины сразу же изменилось, напряжение и усталость уступили место мягкости и чувственности. По-другому на жену он никогда не смотрел. — Как я могла не приехать? Никакая обида, никакая боль не остановит меня, если речь касается Сафие. Как она? — Только что заглядывал к ней. Ещё спит. — А мальчик? — Хасан показал рукой на диван, на котором между подушек лежало что-то крохотное, завёрнутое в одеяло. Гевхерхан подошла, присела, и немного помедлив, нерешительно освободила личико ребёнка, чтобы прикоснуться к розовой, ещё не разглаженной щёчке. Малыш зашевелился и в полудрёме схватил Султаншу за палец, заставив улыбнуться. Она очень боялась, что незаконнорожденный сын мужа вызовет у неё болезненные чувства, но этого не случилось. Возможно, оттого что она сама совсем недавно стала матерью, другие дети рождали в ней нежность, желание защитить, позаботиться. — Он всего на десять дней младше Сибель, но кажется, что в полтора раза меньше её. Бедный кроха. — Ягмур сказала, что он весь был обмотан пуповиной, которая сковывала его движения, не давая нормально расти, потому роды начались намного раньше срока. — Он ведь вырастет здоровым? — обеспокоенно взглянула на мужа Гевхерхан. — Не знаю. Днём и ночью буду молить Всевышнего об этом. — Я привезла детские вещи на первое время. Наверняка у Сафие ничего не было готово. — Не стоило… — У Сибель всего в избытке. Кроме того, кое-что осталось ещё с тех времён, когда Мустафа был маленьким. — достала крохотные носочки, которые когда-то связала своими руками для сына. — Я их помню. — Хасан взял детскую вещь, на мгновение прикоснувшись к теплым пальцам жены. Оба отвели взгляд. Слишком тяжело всё это было. Неловкое молчание прервал стук в дверь. Это был Кеманкеш, который узнав от Гевхерхан о рождении наследника у сына, рано утром поехал на Большой базар, чтобы купить резную деревянную люльку. — Отец, не надо было… Я сам. — Тебе сейчас не до этого. Это мой подарок внуку. При каких бы обстоятельствах он не родился, на то была воля Всевышнего, поэтому нужно радоваться. — все трое улыбнулись и довольный дед поспешил обнять нового члена семьи. — Сафие Ханым проснулась. — доложила Хатун. — Я пойду к ней. — Гевхерхан забрала у Кеманкеша мальчика и пошла туда, куда указала служанка. — Ну что, сын, я тебя поздравляю! — крепко обнял. — Твои дети пришли в этот мир один за другим. — Если бы ещё это счастье не омрачалось расставанием с любимой женщиной. — Хасан погрустнел. — Ты знаешь моё мнение обо всём этом. Не иди на поводу у эмоций Гевхерхан и угроз Сафие. Не нужно разрушать счастливую семью, чтобы построить несчастную. Тем более, внук уже родился, теперь всё равно спешить некуда. Кстати, какое имя ты ему дал? — Пока никакое, но у меня есть одно пожелание, если Сафие не будет против. — Нефес, открой же! — Ягмур уже битый час стучалась в дверь их бывших с сестрой покоев, комнаты, где она недолго была счастлива с Эзелем. Реакции опять не последовало и её не могло быть, ведь девушка была глухой. — Ну что? — спросила Кесем. — Может с ней что-то случилось? Она никогда не запиралась на замок раньше. — Упаси Всевышний. Будем надеяться, что она просто крепко спит. — Надо звать Али, пусть ломает замок. Я так больше не могу. Но этого не потребовалось. Через несколько минут дверь отворили изнутри. На Нефес лица не было. Она пошатнулась и стала падать. — Сестра, что с тобой? Али, помоги положить её на кровать. Ягмур осмотрела девушку, но видимых причин недуга не нашла. Фазыл Ахмед надел поверх кафтана толстую кольчугу, голову покрыл тяжёлым металлическим шлемом. На поясе в длинных, украшенных драгоценными камнями ножнах торчала рукоять массивного меча, выкованного по особому заказу ещё в Дамаске из местной, высокопрочной стали, славящейся на всю Империю. — Я готов. — сказал Паша своему помощнику и главе янычар. — Вы знаете, что делать. Если всё пойдёт не по плану, если я не вернусь — тоже. — Визирь, честно говоря, не понимаю, кого может держать у себя Морозини, что вы готовы так рисковать своей жизнью. — Это неважно, главное, что пленник Франческо мне очень дорог. Либо я вернусь с ним, либо мы оба навечно упокоимся в критской земле. Ну, с именем Всевышнего, милостивого и милосердного, в сердце и на устах, я пошёл. В назначенный час залпы орудий с двух сторон смолкли, всадник на коне подъехал к главным воротам крепости Кандия. Спустившись на землю, он громко закричал: — Эй, синьор Франческо, скажи своим псам, чтобы открывали! Я пришёл! Фазыл Ахмед Кёпрюлю не из тех, кто боится и прячется, не из тех кто бегает от смерти! Одна из створок ворот со скрипом приоткрылась, и мужчина прошёл внутрь. — Следуйте за мной! Только без фокусов. — скомандовал венецианский воин. Они пересекли полгорода по диагонали и оказались перед массивным зданием, похожим на замок. Воин передал Фазыла Ахмеда страже, а сам удалился. В пышно украшенной комнате для приёмов Франческо уже ожидал гостя. Высокий, статный, примерно одного возраста с Фазылом Ахмедом, может на пару лет старше. Кудрявые каштановые волосы до плеч, острый, как у хищной птицы, профиль с прозорливыми небольшими глазами и носом с горбинкой. Его нельзя было назвать красавцем, но то что этот человек обладает незаурядным умом и очень расчетлив в своих действиях, чувствовалось за версту. — А вот и мой старый друг. — иронично произнёс, отложив в сторону молитвенник. — Как ты думаешь, о чём я сейчас думал, ожидая тебя? — О том, как мало тебе осталось, мерзкий пёс. — Не угадал. Однажды цыганка мне предсказала, что я проживу очень долгую жизнь и что из моей семьи, давшей Светлейшей три Дожа, выйдет ещё один, четвёртый. Как думаешь, она говорила про меня? — Откуда мне знать, что тебе уготовано. Если бы я был гадалкой, предрёк бы сейчас тебе близкую смерть. — Не горячись. Ты знаешь, что в той войне, которую мы ведём, нет ни правых, ни заблуждающихся. Ты видел своего Аллаха? Вот и я Бога не видел. Я с крестом, а ты с полумесяцем, я с Библией, а ты с Кораном, я с молитвой, а ты с намазом. Но в наших жилах течёт одинаковая кровь красного цвета и мы оба смертны вне зависимости от веры. Это просто жизнь, сегодня я тебя, а завтра ты меня. Встретимся где-нибудь в другой жизни и удивимся, что на самом деле всё не по-моему и не по-твоему, а истина где-то посередине. — К чему все эти рассуждения? Каждый всё равно останется при своём. Я пришёл увидеть брата и узнать, что ты хочешь в обмен на его жизнь. — Стража, приведите пленника из Ретимно! Через десять минут Демир уже стоял напротив Фазыла Ахмеда. Его лицо было в синяках и ссадинах, а руки связаны, но молодой человек всё-таки держался стойко, не позволяя себе показывать боль. — Брат! — старший обнял младшего. — Не надо было приходить за мной. Я совершил ошибку, она не должна стоить твоей жизни и, тем более, нашей победы. Оставь всё как есть, не иди ради меня на уступки. Для всех я и так умер, никто не будет страдать, кроме Нефес. — Не глупи… Я тебя не оставлю. — Милая сцена. — вмешался Франческо. — Твой младший ещё неопытен в войне, но мужества и отваги ему не занимать. С годами станет как ты, если выживет. — Отпусти его. Я останусь здесь вместо Демира как гарантия того, что всё будет по-твоему. — Это более чем равноценный обмен. Я согласен. Пиши указ об отступлении и освобождении трёх занятых твоими войнами бастионов к завтрашнему утру. Твой брат передаст его главе янычар. Через пятнадцать минут всё было готово и за молодым человеком пришли два стражника. — Он должен добраться до своих целым и невредимым. Не стрелять. — скомандовар Морозини. — Брат, ты совершаешь ошибку. — напоследок сказал Фазылу Ахмеду встревоженный Демир. — Не переживай, ага поймёт правильно мой указ. Я не могу поступить иначе. Если что, прижми к груди моего ребёнка за меня, когда он родится. И обещай, что станешь счастливым. — Обещаю. — Стража, заточить османского Визиря в темницу! — Дочка, смотри кого я принесла! — Гевхерхан села на край кровати и протянула Сафие ребёнка. Та лишь одним глазом посмотрела и снова отвернулась. — Так нельзя. Это твой сын. Ему нужна твоя любовь, твоя забота, силы, которые даст материнское молоко. — Я не буду его кормить. — Но… — Он чуть не убил меня. Ты не представляешь какую боль и какое унижение мне пришлось пережить из-за его рождения. То что делала со мной Ягмур, я даже не представляла, что такое возможно! — Я родила троих и всякое бывало. Женщины должны терпеть ради детей. — Я не хочу. Если бы я знала… — Если бы знала, то что? Не полезла бы в постель к моему мужу?! — голос Гевхерхан стал непривычно жёстким. — Мама! Как ты можешь обвинять меня в этом? Меня, а не Хасана? — Знаешь, иногда я смотрю на тебя и не верю, что ты и есть моя малышка Сафие, девочка, которую я так любила, которую растила как родную. Я всё время думаю о том, где я ошиблась, в какой момент просмотрела? Почему из милого ребёнка ты превратилась в чудовище, для которого нет ничего святого — ни матери, ни сына. Посмотри на меня! Это я страдаю, это моя семья разрушилась из-за тебя! — Султанша больше не сдерживала себя. — Но я всё равно здесь, рядом с тобой. Потому что в том, что ты такая есть и моя вина. Потому что этот малыш ни в чём не повинен. Если ты всего этого хотела, если стремилась украсть моё счастье, тогда хотя бы распорядись им как следует! — Тебе легко рассуждать. У тебя нет незаконнорожденного ребёнка от отчима! — Да я бы со стыда сгорела! Много лет назад я была влюблена в Кеманкеша или думала, что была влюблена, но когда узнала, что он счастлив с моей Валиде сделала всё, чтобы уйти с их дороги, не мешать. — Не сравнивай. Я не ты. И есть одно главное отличие. Ты мне не мать, мне нечего стыдиться! — Сафие, ты отказываешься от меня? — Я этого не говорила! — испугалась, что Гевхерхан разозлится и пойдёт на попятную в отношении развода с Хасаном. — Просто по закону ты не могла бы выйти замуж за мужа матери, а я могу, потому что ты мне не родная. — Глядя на тебя, на твое отношение к семье, к сыну, я начинаю сомневаться в правильности своего решения. А стоит ли того моя жертва? Тем более, что этот брак уже мало что изменит, ведь малыш родился до его заключения. — Как это не изменит? Либо я буду гулящей, либо женой при муже. Мама! В непростой разговор вмешались мужчины, постучавшие в дверь. — Сафие, как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Кеманкеш. — Как я могу себя чувствовать? Ужасно! Вы все против меня! Всех интересует только ребёнок и никто не хочет понять, что пережила я. — Надо дать ему имя, чтобы Аллах и ангелы на небесах знали, о ком мы возносим наши молитвы. — Вот опять! Называйте, как хотите, меня это не волнует! — Хорошо, будет по-твоему, но потом ничего не говори. — закончил спор Хасан, жестом показывая всем выйти из комнаты. — Сынок, это не правильно, что ты хочешь назвать сына не в присутствии матери. Так не положено. — Извини, я не могу пережить её капризы. Это выше моих сил, у меня нет терпения. Гевхерхан, всё ещё державшая мальчика на руках, нежно посмотрела на ребёнка. — У меня маленькая дочка и моя жена вместо того, чтобы быть рядом с ней, сейчас находится здесь, с моим сыном, которого отвергает собственная мать. Какое уважение я должен испытывать к Сафие после этого? — Успокойся, сынок. Я знаю имя, которое ты выбрал для внука. Позволь мне прочитать молитву. — Конечно. Кеманкеш бережно взял младенца и совершил тот же ритуал, что и почти две недели назад, когда родилась Сибель. — Твой отец Хасан захотел дать тебе имя, которое наш пророк Мухаммед дал своему сыну. Оно указывает на целомудрие и означает чистоту. Пусть же твои помыслы и твоё сердце будет чистым, свободным от обид и от злобы всю твою долгую счастливую жизнь. Твоё имя Тахир. Исмихан каждый день подолгу возилась в саду. Эта любовь к цветам в целом и к розам в частности, досталась ей от бабушки по отцовской линии. А вот в кого Султанша пошла характером никто толком не понимал, такой тип поведения был несвойственен женщинам из династии Османов. Она была тихой и кроткой. Никогда не кричала, не выясняла отношений, не требовала, не обижалась, не приказывала чего-либо уничижительным тоном, почти никогда не смеялась. Все считали её странной и немного больной. Вечно бледное лицо, синие круги под глазами и неестественная худоба выдавали в молодой женщине слабое здоровье. — Исмихан Султан, к вам пришли. — Ко мне? — удивилась. — Кто же? — Айлин Султан. — Проводите её в покои для гостей. Я сейчас приду. — положила ножницы и вымыла руки из глиняного горшка. Девушки несколько минут разглядывали друг друга, не решаясь начать разговор. Наконец, Исмихан выдавила из себя: — Я так рада, что ты приехала. Не ожидала. — Мы много лет прожили во дворце бок о бок и никогда толком не общались. У нас ведь разница в возрасте пять лет. — Наверно поэтому. Но я вообще ни с кем близко не общалась после смерти матери и брата, может быть только с тётей Атике. Она меня опекала до того дня, как я вышла замуж за Юсуфа. — Ты была очень привязана к матери? — Очень. И к брату Осману. — А что бы ты сказала, если бы узнала, что у тебя есть родная сестра? Единокровная и единоутробная, по матери и по отцу. — Разве такое может быть? У родителей было много детей, но все они умерли в детстве от болезней. — Не все. — Айлин рассказала Исмихан историю, которую поведала ей Атике. — Значит мы с тобой родные? А Осман был мне кузеном? — Получается, что так. Никого роднее ни у тебя, ни у меня нет. Я хотела бы, чтобы мы общались, чтобы хорошо узнали друг друга, делились какими-то секретами. Мне этого не хватало. Мама ведь всегда была занята государственными делами, а Бейхан младше и у неё были другие интересы. Ты старше и опытней. Я хочу, чтобы ты рассказала мне всё о родителях, всё, что помнишь. В моей памяти очень смутно сохранился образ Айше Султан. Она всегда старалась поговорить со мной, обнять, чем-то угостить. Только теперь я понимаю почему. — Хорошо. Но это займёт немало времени. — У меня его много. У тебя, видимо, тоже. Если ты не против, я буду приезжать к тебе раз в неделю, когда мужчины уходят в мечети на дневной пятничный намаз. — Дедушка, ты уезжаешь от нас? А я уже начал привыкать видеть тебя каждый день. — Мустафа вскарабкался на колени Кеманкеша. — Да, мой родной. Но я по-прежнему буду навещать тебя очень часто. Тебя и Сибель. Ты ведь мой первый самый старший внук. Моя гордость. И теперь ты старший мужчина в доме, на тебе и мама, и сестра. Не подведи! — И моя вторая мама Ягмур. Она ведь осталась без мужа, а значит, я должен её защищать. И её ребёночка тоже. — Всё верно. Мы очень на тебя надеемся. — поддержал Кеманкеш. Они с Хасаном старались вырастить мальчика ответственным, уважающим старших и женщин, помогающим младшим. — Ох, дед, не просто быть хозяином в доме, старшим братом, сыном двух матерей. — схватился за голову, чем вызвал улыбку наполовину седого мужчины. — У нас есть для тебя ещё одна новость, но лучше, если потом родители сами расскажут. — Неужели что-то ещё свалится на мои плечи? Детство так быстро закончилось? — Ай, Мустафа! Ты такой хороший, такой забавный, дай я тебя обниму напоследок. — Кеманкеш крепко прижал мальчика к себе. Простившись с Гевхерхан, которая никак не могла понять, зачем ему снимать жильё, если её особняк такой большой, мужчина поехал с вещами в район Лалели, где находился дом, в котором раньше жил Эзель. — Проходите. — Синем впустила его вперёд и закрыла дверь. — Дом небольшой, но для одного-двух человек вполне пригодный. На первом этаже кухня, столовая, кладовка и большая гостиная с камином, на втором — две спальни. — Я здесь бывал однажды. Меня всё устраивает. — Хорошо. Я собрала все личные вещи Эзеля и унесла их на чердак. — Здесь есть чердак? — Да, но там всякий хлам. Я закрыла его на ключ. Туда лучше не ходить, чтобы ничего не свалилось на голову ненароком. — Синем нерешительно ходила взад-вперед, словно желая что-то спросить, но не решаясь. — Что такое? Есть какие-то пожелания, условия моего проживания здесь? — Нет, дело в другом. Но лучше я спрошу в следующий раз. Сейчас пойду. Кеманкеш остался один и осмотрелся. Стены комнат были выкрашены в серый цвет, оттого всё вокруг казалось довольно угрюмым и мрачным. «Что ты надеешься здесь найти? Какой ключ к тайне Синем и Эзеля? Но должна же быть какая-то зацепка!». Первым делом он отправился прямиком на чердак. На двери висел увесистый замок. «Надо будет наведаться к мастеру по изготовлению ключей. Помнится, у старика была отмычка к любому замку». Указ Фазыла Ахмеда нисколько не удивил агу — главу янычар. Больше его удивил тот, кто его принёс. — Мы думали, что вы умерли, Демир-бей. — Это тайна, никто не должен знать, что я жив. Никто. — Понятно. Но где вы будете скрываться? В лагере вас все знают в лицо. — Я не буду скрываться. Закрою лицо шлемом и ночью пойду на штурм крепости со всеми. Ведь этот приказ отдал вам Фазыл Ахмед. — Другого быть не могло. Но ваша идея ему бы не понравилась. — Я знаю, где Морозини его держит, сам сидел в этой темнице. Отведу вас туда, как только крепость падёт. — Надо молиться, чтобы мы успели, чтобы для Визиря не было слишком поздно. Как только Нефес стала чувствовать себя немного лучше, Кесем решила доехать до лавки Немык-бея, рассчитаться с ним за ткани. — Очень неудобно получилось с Кеманкешем, прошу извинить меня. Вот, возьмите. — протянула монеты. — Он сумасшедший, но, похоже, он любит вас, Султанша. Его можно понять, отпустить такую женщину не каждому под силу. Не знаю, что он сделал, но чувствую, что вы близки к тому, чтобы простить его, ведь так? — Возможно. — Поэтому я не буду больше навязываться и злить вашего мужа. И так всё понятно. — Извините ещё раз. — Кстати, я видел его сегодня в Лалели, когда отвозил один из заказов. Он выходил из кареты с какой-то Госпожой: высокой, статной, темноволосой. — Да? Вы можете назвать мне адрес? — сама не зная, зачем спросила. — Конечно. — Хасан, я слышала, у тебя родился сын. — Да, Атике Султан. Тахир. — Как бы то ни было, поздравляю. Мне больно за мою сестру. Вы казались такой крепкой, такой счастливой парой, много лет помогали нам с Али, разрешая ему заходить в дом и ходить по тайному тоннелю к моим покоям. — А как иначе? Мы с Гевхерхан как никто знаем, что такое запретная любовь. — Поэтому я хочу спросить у тебя совет. Что мне делать? Сестра ждёт решение о разводе, но я понимаю, что это неправильно. Нельзя вас разлучать. — Я и сам не знаю. Она хочет, чтобы я женился на Сафие, но это бессмысленно. С другой стороны, я не могу оставить сына наедине с женщиной, которая не обращает на него внимания, даже не берёт на руки. Сейчас я здесь, а мысли мои где-то далеко. С женой, с детьми, одновременно в разных местах. С их рождением моя душа словно разорвалась на части. — Я могу потянуть, ссылаясь на занятость. Но две-три недели, не больше. — И на том спасибо. Может к тому времени возникнет какая-то ясность. Айяс Махмуд возвращаясь домой, зашёл к местному ювелиру и прикупил для Айлин красивое ожерелье из аметистов. Он старался быть сдержанным, терпеливым, что было весьма не просто. Не обделенный вниманием женщин, молодой симпатичный Паша вынужден был выпрашивать внимание у своей законной жены — избалованной девчонки, которая сама не знала, чего хотела в жизни. Соглашаясь на эту свадьбу, он даже не предполагал, что может быть отвергнут, но прибегать к грубой силе было не в его правилах. Он хотел её завоевать. Была ли это любовь? Вряд ли. Больше задетое мужское самолюбие. — Это тебе. — передал мешочек с ожерельем. — Красиво. Спасибо. — Носи с удовольствием. Позволь, я помогу тебе примерить. — девушка забрала наверх свои светло-русые, как у отца, волосы и мужские руки проворно защелкнули застёжку. Айлин посмотрела на себя в зеркало и довольно улыбнулась. Для Махмуда это была маленькая победа, крохотный шаг к объятьям законной супруги. — Я была у Исмихан. — Ну и как всё прошло? — Знаешь, я впервые посмотрела на неё по-другому. Оказывается, с ней о многом можно поговорить. Теперь мы будем встречаться регулярно. Я хочу всё узнать о родителях, о её жизни, о муже. — А что ты скажешь, если и она начнёт задавать вопросы? — Какие, например? — Например, счастлива ли ты в браке со мной? Хочешь ли завести детей? — Не знаю, что-нибудь придумаю, совру. — А зачем врать? Айлин, мы не можем всю жизнь прожить вот так. Ты должна на что-то решиться, а иначе зачем всё это? Неужели я такой плохой? — Хороший. Просто я тебя не люблю. И вряд ли полюблю, извини. — Откуда ты знаешь? Может быть, ты просто чего-то боишься или вбила в голову какую-то идею. — Вбила. Я всю жизнь с самого детства любила одного юношу, а он не обращал на меня внимание. А потом он погиб. — Демир? Все об этом знают. Ну и что? Мир не остановился, ты не перестала дышать. Если ты дашь мне шанс, возможно, в твоей жизни что-то изменится. — Зачем ты уговариваешь? Ты ведь тоже не влюблён в меня. — Не буду врать. Но, как и у тебя, у меня всё может измениться. — Не хочу. Без любви это мерзко, это противно. Махмуд понял, что ждать и терпеть придётся очень долго, но сдаваться он не собирался. Кеманкеш при помощи отмычки, которой его снабдил ключник, открыл тяжёлую дверь чердака. Там было темно и пахло плесенью. Он зажёг масляную лампу и стал осматривать вещи Эзеля, аккуратно сложенные в сундуки. Здесь было много одежды, которую он не взял с собой, какие-то ничего не значащие безделушки, колоды карт. Наконец внимание привлекла небольшая книга в кожаном переплёте. Какие-то заметки, перечерканные записи. Взял её с собой, собираясь детально изучить. Спускаясь, он услышал стук в дверь и быстро спрятал книгу в комод. — Кесем, что ты здесь делаешь? — Хочу спросить у тебя то же самое. — Живу. Теперь я здесь живу. — Что, во всём Стамбуле не нашлось другого дома, кроме этого? Я даже примерно представляю, кто тебе его сдал. — вошла в гостиную и сразу же увидела случайно оставленную на диване женскую накидку. — Да, ты права. Этот дом мне сдаёт Синем. — Чего ещё от тебя ожидать? — Кеманкеш прочитал в глазах жены сильную досаду. — Тебе ведь не всё равно? Иначе бы ты не пришла сюда. — его голос стал мягче. — Ты ревнуешь, потому что всё ещё любишь меня, в глубине души не веришь, что это конец. — Ты волен поступать, как хочешь. Ты почти свободен. Просто в очередной раз больно понимать, что говоришь одно, а делаешь другое. Что ж, она красивая, гораздо моложе меня. Может, с ней ты успокоишься и найдёшь своё мужское счастье. — собралась уходить, утирая предательски покатившуюся по щеке слезу. — Подожди! — остановил её, взяв за руку. — Я здесь, чтобы понять, почему всё это с нами случилось. Я хочу знать правду про Синем, про её погибшего ребёнка, про сестру и зятя. Хочу понять, почему на самом деле Эзель бросил нашу дочь. Была ли это месть и за что. Если мы виновны, то покаемся, если они заблуждаются, то должны прозреть. Я обязан это сделать не только ради нас, но и ради Ягмур, ради её ребёнка, который не может стать очередной жертвой бесконечной лжи. Он должен знать, кто его отец и почему так поступил с матерью. — Ты сейчас говоришь правду? — И сейчас, и всегда, хоть ты мне и не веришь. У нас осталось очень мало времени на раздумье. Я верю, что не дожидаясь того момента, когда всё будет кончено, ты снова войдешь в эту дверь и скажешь, что веришь мне, что любишь меня, что готова вместе со мной искать истину. Иначе не может быть. Ягмур возвращалась от пациента по широкой мощёной улице. Задумавшись, она не заметила, что прямо навстречу ей на полной скорости неслась чёрная карета, запряженная двумя неуправляемыми лошадями.