Исцеляющие

Ягмур не успела осознать происходящего. Карета с грохотом летела прямо на неё. Когда она подняла глаза, было уже слишком поздно. Последнее, что помнила девушка — лошадиный оскал и дикое ржание взбешенного животного. Когда трагедия была уже неизбежна, кто-то резко обхватил её руками сзади и потянул на себя. Она упала на мостовую, но тело неизвестного под ней смягчило удар. — Остановите карету! — закричали прохожие, отчаянно жестикулируя, но кучер, чьё лицо было скрыто за чёрной повязкой, пролетел мимо на полном ходу, заставляя бросаться пешеходов в рассыпную. Молодой человек аккуратно отодвинул Ягмур в сторону, чтобы можно было встать. Она была без сознания. — Какой ужас! Посмотрите, девушка беременна! Он её чуть не убил! — причитали женщины, собравшиеся вокруг. — Нужно срочно отвези её в госпиталь! — суетились мужчины. — Стойте! Это же лекарша, дочка Господина Кеманкеша! — узнал Ягмур один из подростков. — Их дом недалеко отсюда, в двух шагах от Айя Софии. — Я отвезу её! — вызвался мужчина, на которого пришёлся удар при падении. Он остановил проезжавшую мимо карету и попросил о помощи. Услышав, как кто-то с силой бьёт в ворота, Али молниеносно выскочил на улицу. — О Аллах! Проходите! Заносите! Сюда! — указал дорогу наверх, в небольшую комнату, в которой жила дочь хозяина. — Чичек, срочно беги в Топкапы, проси, чтобы Зулейха Хатун, повитуха, срочно пришла сюда. Али только сейчас обратил внимание на взъерошенного молодого человека с тёмно-русыми волосами и пронзительными зелёными глазами. На крики прибежала Кесем и непонимающе уставилась на дочь. — Что случилось? — Госпожа, её чуть не сбил экипаж. Я заметил в последнюю секунду и чудом успел среагировать. — Спасибо огромное! Но откуда он взялся? — Ума не приложу. Обычно если случаются подобные инциденты, кучер всегда останавливает и помогает пострадавшим. Но этот нёсся целенаправленно на девушку и сразу скрылся. Лицо того, кто управлял лошадьми, было закрыто. — Не может быть. — Кто-то хотел причинить вред вашей дочке? — Ягмур моя падчерица. — Кесем не сочла необходимым раскрываться перед первым встречным, хоть он и спас дочь. — Предупредите её мужа, чтобы не отпускал одну в таком положении. Всё это очень странно. — Еще раз спасибо. Скажите хотя бы своё имя, чтобы мы знали кого благодарить. — Меня зовут Озгюр. Фазыла Ахмеда поместили в холодную темницу, в которой сильно пахло сыростью. Такие условия не самым лучшим образом могли повлиять на состояние его здоровья, ещё не восстановившееся после ранения. Оставалось надеяться, что сидеть в этой тюрьме ему предстояло недолго. Спустя какое-то время его кто-то позвал из-за решетки по соседству, напротив. — Эй, вы понимаете на венетском диалекте? — Немного. А в чём дело? — через толстые прутья показалась женская кучерявая голова. — Где тот юноша, который сидел здесь до вас? Неужели его казнили? — Нет. Надеюсь, он уже в безопасности. — Слава Богу. — А вы его знаете? — Немного. Он жил в нашем доме несколько месяцев. — За что вас сюда заточили? — За то что покрывали шпиона и хотела помочь ему бежать. — рядом с женщиной возникла девочка-подросток, точная её копия, такая же светлая и кудрявая, с большими голубыми глазами. — Сестра? — спросил Фазыл Ахмед. — Да. Её зовут Лючия, меня Лукреция. — Похожи. Значит, вы помогали моему брату? — Брату? — Да. Того, кого вы знали под именем Джованни, на самом деле зовут Демир. Он сын Великого Визиря Османской Империи и мой брат. — Ничего себе! Поэтому у него такие аристократические манеры. — Почему вы решили помочь ему? — Человек хороший. В наше время это редкость. Все озлобленные, смотрят друг на друга волком, подозревают. А у Джованни большое доброе сердце, хоть он и оказался по другую сторону баррикад. Зулейха — опытная лекарша и повитуха, работавшая в Топкапы не один год, была дружна с Ягмур с тех пор, как девушка по приказу Султана Мехмеда впервые перешагнула порог лазарета. Именно она осмотрела Ягмур четыре с половиной месяца назад и подтвердила её догадку о беременности. С того времени молодая лекарша, заботившаяся о других, своё здоровье доверяла только Зулейхе, надеясь, что та примет у неё роды, когда наступит срок. — Выйдите пожалуйста, я осмотрю её. — попросила Кесем и Нефес, стоявших у кровати. Ягмур к тому времени уже пришла в сознание. — Что-то болит? — Спина немного. От резкого падения. Повитуха пощупала живот, а потом приложила к нему специальную «слушалку», замерев на пару минут. — Сердце твоего ребёнка бьётся ровно. Будем надеяться, он вне опасности. — Уже середина шестого месяца, я не переживу, если потеряю его. Теперь это смысл всей моей жизни, Зулейха. — Тогда придётся полежать несколько дней, подстраховаться. Пока боли в спине не пройдут. Они скорее всего от ушиба. Как я поняла, тот, кто спас тебя, взял основной удар на себя. Попади ты под копыта лошадей, всё могло закончиться большой трагедией. Повитуха ушла, а в это время приехал обеспокоенный Кеманкеш, узнавший новость от Али. — Ну как? Что с нашей дочкой? — заглянул в грустные глаза Кесем. — Кажется, обошлось испугом и небольшим ушибом. Тот мужчина, который вырвал её чуть ли не из-под лошади, утверждает, что Ягмур хотели сбить специально. Скажи, Синем знает о ребёнке? — Я не говорил, но она могла узнать от кого-то другого или просто увидеть дочь на улице. Но со мной она об этом словом не обмолвилась, хотя в последний раз, когда мы виделись, вела себя странно, словно хотела что-то спросить и не решалась. — Если она или кто-то другой причинит зло моей девочке и её ребёнку, я за себя не отвечаю. — глаза Султанши налились гневом. — Успокойся. Я подумаю над тем, как обезопасить Ягмур. Сам впадаю в бешенство, когда представляю, что с дочкой могла случиться беда. Юсуф неожиданно нагрянул в усадьбу Синем. — Опять ты? Что за новости принёс на этот раз? — Тётушка, я очень хотел избавить вас от проблемы, но на первый раз не вышло. — О чём ты? — О ребёнке Ягмур. Видимо, не удалось отправить его к Аллаху. — Что?! Что ты сделал? Кто тебя просил? — Ну, вы же сами долго сокрушались, когда узнали. Я так понял, не очень-то хотели породниться с этой семьёй. Решил сделать приятное и вам, и себе. После того, что со мной случилось по вине этой девки, любое её несчастье для меня большая радость. — Подлец! Не смей к ней приближаться! Да, я не хотела этого ребёнка. Но я передумала… Он же наш. В нём наша кровь, моя, моей сестры. Она должна быть сильнее гнилой крови Кесем Султан. Я заберу его себе, увезу. Пусть им будет ещё больней. А для меня это будет ещё один шанс, последний. Не получилось стать матерью своему сыну, не получилось с Эзелем, может хоть этот малыш утолит мою боль, мою тоску. Может когда я прижму его к груди, наконец почувствую облегчение. — слеза проступила на краешке глаза. — Никак не пойму, почему вы так ненавидите Кесем Султан? Что она вам сделала? — Не твоё дело. Убирайся. Если мне однажды понадобится твоя помощь, я сама тебя найду. Хасан фактически переселился в дом, который снял для их с Сафие семьи. Он не мог бросить сына, переживая за то, что мальчик остался без внимания и любви матери. — Тахир, сынок, папа вернулся со службы. — взял ребёнка на руки. — Побудьте с ним, Господин, ему не хватает заботы близкого человека. Такой несчастный…- причитала кормилица. — Не говори так. У него есть отец, и он обязательно вырастет хорошим человеком, сильным и добрым. Я всё отдам ради него, ради любого из моих детей. — Он очень плохо ест: совсем слабенький, быстро устаёт сосать грудь, потом через час снова проголодается и сильно плачет. Мне приходится целый день бегать туда-сюда, а ведь у меня у самой дети и младший чуть постарше Тахира. Его бы кормить родной матери, тогда он быстрее окрепнет. — Я говорил с ней, она не хочет. Буду платить вам в два раза больше, чем договаривались, только не бросайте моего сына. — Ох, Господин, не знаю, что выйдет из этого всего, но я попробую. Жалко мальчика. Побудьте с ним, а я вернусь через пару часов. Хасан прижал ребёнка к груди и поцеловал в маленькую щёчку. Тахир пах Раем, как когда-то Мустафа, как и его малышка Сибель, по которой он очень скучал. — Сынок, когда ты немного подрастёшь, я познакомлю тебя с сестрой и братом. Хочу, чтобы вы были дружными, росли вместе, заботились друг о друге. Теперь это моя самая большая мечта в жизни. Спустя час мальчик раскапризничался. Как и говорила кормилица, проголодался. Отец пытался успокоить его, укачивая на руках, но это почти не помогало. — Да когда же он замолчит! Я больше не могу! — вышла из комнаты недовольная Сафие. — Успокой его! — Это младенец, ему всего два дня от роду! Все дети плачут. Ты, как мать, могла бы проявить хоть немного заботы и терпения. Если бы ты кормила его… — Даже не поднимай эту тему снова! Нет, нет и нет! — Чего ты добиваешься, Сафие? Я думал, по крайней мере, ты будешь хорошей матерью моему сыну. Ради этого готов был терпеть многое, а получается, что толку от тебя никакого. Может, вернёшься к отцу в Бурсу? Нам с Тахиром будет спокойнее вдвоём. — Что? Чтобы ты снова сошёлся с мамой? Чтобы вы были счастливы вместе, детишек воспитывали? Никогда такого не будет! — Но я ведь не оправдал твоих надежд. И не оправдаю. После нашей свадьбы ничего не изменится, никогда не будет по-другому. Я не люблю тебя и не полюблю. А если ты не возьмёшься за ум и не начнёшь хотя бы пытаться заниматься ребёнком, наш брак и месяца не протянет. Хасан вышел ненадолго, оставив еле успокоившегося мальчика в колыбельке. Сафие подошла и безразлично отвернула одеяло. На неё с крохотного личика смотрели карие глазки-угольки. — Кормить грудью…чтобы он потом отрыгивал на меня…менять дурно пахнущие пеленки…не спать по ночам и трясти его на руках…нет уж, увольте. Вот подрастёт, тогда, может быть, мы и подружимся. А пока обойдётся без меня, с няньками и кормилицами. Кеманкеш, Кесем и Нефес собрались в комнате Ягмур. — Доченька, мы все так испугались за тебя, родная. — отец взял девушку за руку. — Не представляете, как я боюсь. — положила свободную руку на живот. — Он уже такой большой, шевелится, пинается, я каждую секунду чувствую его внутри себя, ощущаю себя его мамой. У меня ведь кроме него и Мустафы в жизни ничего нет и никогда больше не будет. — заплакала. — Не плачь, дорогая. — Кесем подсела с другой стороны кровати. — Всё в прошлом. Мы рядом. Нефес по-прежнему чувствовала себя неважно, её душа металась, словно вот-вот что-то страшное могло произойти, но чтобы приободрить сестру она взяла листок бумаги и начала быстро писать. — Что это? — вытирая слёзы, Ягмур протянула руку. — Не плачь, сестра. Я вижу твоего ребёнка живым и здоровым. Он будет бегать по дому, смеяться твоими зелёно-голубыми глазами и у него будут волосы, отливающие золотом. — прочитала вслух. — Мы…- она вспомнила об их с Эзелем мечтах. — То есть я…я так себе его и представляла. Спасибо. — улыбнулась сквозь слёзы. — Я подумал, что нам нужно подыскать кого-нибудь, человека, который будет сопровождать Ягмур двадцать четыре часа в сутки, куда бы она не пошла. У Али слишком много обязанностей, он не успевает. — предложил Кеманкеш, когда остался наедине с Кесем. — Хорошая идея, я тоже об этом думала. Но где найти надёжного, того, кому можно будет доверять как Али? Их разговор прервал неожиданный визит. — Кого я вижу! Кажется, мы давно отказались от твоих услуг и больше не покупаем у тебя яйца. Вдруг ты решишь отравить всю нашу семью? — Кесем была зла и намерена выместить всё свое негодование на Синем, но Кеманкеш незаметно для гостьи стал подавать знаки жене, чтобы та не была слишком откровенна. — Я пришла с миром, узнать про здоровье Ягмур. — Да? И с чего такое беспокойство? Пять месяцев никого это не волновало. — Она же беременна… — Смотрю, ты обо всём осведомлена. Откуда? — Видела её случайно на улице, заметила живот. На площади говорят, что её чуть не сбила карета. Надеюсь, с ребёнком всё в порядке? — Что-то слишком много случайностей. Случайно видела, случайно слышала, что чуть не сбили… — Думайте что хотите. Я не собираюсь оправдываться. — Где твой племенник? Почему бросил мою дочь одну? Почему не поинтересовался ни разу, что с ней? — Я не в ответе за Эзеля. Он давно взрослый. — Впрочем, пусть не показывается. Теперь его здесь никто не ждёт. Не вздумай сообщать ему о ребёнке, дай моей дочери спокойно доходить беременность. — Даже если бы и хотела, не знаю куда писать. Он присылает письма очень редко и без обратного адреса. — И ты забудь сюда дорогу. Это наш внук, мы сами справимся без твоей помощи, которая неизвестно чем обернётся. — Кёсем, не надо! — Кеманкеш не выдержал и вмешался. — Что, ты на её стороне? Давай, пусти её в наш дом! Эта змея всех нас со свету сживёт. Потом совьёте себе новое уютное гнёздышко на наших могилах! — Кесем развернулась и уверенной гордой походкой пошла прочь в сторону сада, шурша складками элегантного чёрного платья. — Прошу прощения, вы же знаете, мы с женой в ссоре, разводимся. Ей тяжело себя сдерживать. — Видимо, идея прийти сюда была не лучшей. Я пойду. — Да, пожалуй. С Ягмур и ребёнком всё хорошо. Ей передать, что вы приходили? — Если можно. Я искренне за неё переживаю. Когда Синем ушла, Кеманкеш нашёл Кесем в саду. Она стояла и смотрела в одну точку, подперев руками бока. — Теперь я уверена, что она причастна к этому несчастному случаю. Слишком много совпадений. Слишком наиграно её беспокойство. — Вот видишь, а ты мне не верила. Но про гнёздышко на могилах — это было слишком. — Я не хотела, чтобы она подумала, что если ты здесь, то я тебя простила. — А ты простила? — подошёл ближе и этим заставил её заволноваться. — Не надо поднимать эту тему, прошу. — Я всё ещё надеюсь, всё ещё жду твоего решения. Ты сама видишь, что я не вру и ничего не выдумываю. — Кесем сделала несколько шагов в сторону, словно эта дистанция спасала её от чувств, которые испытывала к Кеманкешу. — Мне очень сложно, не дави на меня. — Единственная преграда между нами это твоё недоверие, твой страх, ревность, нежелание просто мне поверить. Переступи через них и мы снова будем счастливы вместе. Наступление на Кандию началось в полночь. Османские войска с бастионов начали обстрел защитников второй, внутренней стены. Несколько тяжёлых ядер упали точно в цель и проделали огромную брешь, через которую можно было попасть в город. По тревоге встала вся венецианская армия. Кровопролитное сражение, в котором погибло несколько тысяч человек с обеих сторон, длилось до самого рассвета. Наконец тюрки заняли все семь бастионов и прорвались внутрь города. — Синьор Франческо, нужно уходить по морю, срочно! — Бьяджо, уймись. — одернул своего помощника. — Я не трус какой-то, не мышь, чтобы бежать с тонущего корабля. Пока у меня есть хотя бы небольшой шанс переломить ситуацию, я не брошу своих воинов. — В том то и дело, что шансов больше нет. Эти черти как ненормальные, крушат всё на своём пути, откуда только силы берутся. — Прикажи, пусть готовят корабль. Но я ещё подожду. Здание, где располагалось командование венецианскими войсками, окружили к полудню. Руководил операцией сам глава янычаров. Демир, лицо которого прикрывал металлический шлем, всегда был рядом и сразу же указал путь к тюрьме. Его сердце бешено колотилось, когда они спускались вниз по знакомой сырой лестнице. Все темницы оказались пустыми. — Они уходят! Уходят и забрали пленников с собой! — догадался ага. — Быстрее, к пристани! Как и предполагали, от здания к берегу вёл узкий подземный ход. Демир бежал что есть силы, чувствуя, как сильно жжёт грудь медальон Нефес, зашитый во внутреннем кармане рубашки. Он знал, что в этот момент его возлюбленная мысленно рядом с ним, даёт силы пережить это нелёгкое испытание. И ещё предупреждает от опасности. Но о себе он сейчас думать не мог, не смел. Пленников подготовили к погрузке на корабль. Морозини лично командовал процессом, крепко зажав в руке молитвенник. — Оставьте этих! — указал на нескольких женщин и мужчин, среди которых была и Лукреция с сестрой. — Берём только тюрков! Наибольшую ценность, что понятно, составлял османский Визирь. Его заковали в тяжёлые кандалы и тащили на судно. Фазыл Ахмед сопротивлялся, как мог, но особого выбора у него не было. — Стоять! — закричал главный ага Османов, наводя массивное оружие на Морозини. — Отдайте нам Визиря! — в ответ десятки венецианцев положили руку на спусковой крючок, целясь в тюрков. — Ещё чего! Это моя добыча! — зарычал Франческо, признавший своё поражение. — Оставьте его и мы дадим вам возможность спокойно уйти! — выкрикнул Демир, резко подавшись вперёд. Франческо нервно крутил в руке молитвенник. Среди венецианцев ходили легенды о чудесном приспособлении командующего войсками. Достаточно было потянуть за ленточку-закладку и маленький пистолет, спрятанный внутри, выстрелит. Оставалось только решить, какой стороной развернуть молитвенник: дулом на противника или на себя. Лукреция хорошо знала об этом и когда Морозини начал теребить закладку, сорвалась с места, громко закричав: — Джованни! Нет! Берегись! Пуля поразила белое тело девушки, застряв где-то в животе. Она закрыла собой Демира. Воспользовавшись суматохой, Фазыл Ахмед с силой дал локтем под дых одному из венецианцев и отскочил назад. Завязалась потасовка. Франческо понял, что нужно уходить немедленно, пусть даже и с пустыми руками. Обстреливаемый османскими воинами, корабль быстро удалялся от берега. — Лукреция! — Демир приподнял голову девушки, изо рта которой стекала струйка крови. — Не умирай, умоляю. — Это конец. Я рада, что ухожу так… Ведь я тебя полюбила…- рука безжизненно упала на песок. Малышка Лючия бросилась к телу Лукреции и отчаянно рыдала, в то время как в голове Демира поплыли кадры из тех долгих месяцев, которые он прожил в Ретимно в доме сестёр. Где-то далеко, за сотни километров от Крита, глухонемая девушка тяжело выдохнула — отпустило. Всё свободное время Кеманкеш посвящал записям Эзеля. Они были странными, непонятными. Какие-то отдельные, ничего не значащие фразы или даже обрывки фраз. — Что было в голове у этого человека? — часто задавал он фсебе вопрос. Однажды на одной из страниц он увидел надпись, которая была обведена несколько раз в жирную рамку. «Надломленная роза. 2п» Озгюр вернулся утром, чтобы узнать о здоровье девушки, которая как-то сразу запала ему в душу. — Пойдём, Султанша хочет поговорить с тобой. — сказал Али. Кесем, не спавшая ночь в переживаниях о дочерях и Кеманкеше, сидела в кабинете за столом. — Садись. Расскажи, кто ты, откуда родом. — Я из Трабзона, из бедной семьи. Приехал в Стамбул недавно, попытать счастья, денег заработать. — И как успехи? — Пока никак. Живу в крохотной комнатушке, перебиваюсь случайными заработками. Так, кто что попросит. — Я смотрю, ты крепкий юноша. Нам как раз такой нужен. — У вас найдётся для меня работа? — сверкнул изумрудно-зелёными глазами. — Да. Нужен охранник и сопровождающий для нашей дочери Ягмур. Но учти, мы кого попало в дом не впускаем. Ты должен будешь заслужить наше доверие. С его ростом будет расти и твоё жалованье. Кров и еду могу гарантировать. Али тебя всему научит, введёт в курс дела. — Спасибо, Султанша. — упал на колени. — Встань. Не нужно этого. — послушно вернулся на место. — У меня только два условия. Первое — жизнь Ягмур и её ребёнка для тебя должна быть дороже твоей собственной. Второе — держи рот на замке и никому ничего не говори, что бы не увидел, что бы не услышал. Спустя две недели. Кеманкеш открыл свой дневник, чтобы сделать новую запись. «Проходит день за днём, а ты всё не приходишь. Я жду. Каждое утро, каждый вечер. Просыпаюсь на рассвете и потом подолгу не могу уснуть от мучительного ожидания. Когда около дома останавливается карета, я бегу вниз, в надежде, что в ней сидишь ты. Когда я слышу шаги, я мечтаю, что это ты спешишь ко мне. Мне чудится твой голос, твоя улыбка, копна твоих волос, нежные прикосновения кончиков пальцев к моим плечам. Чем ближе тот день, когда я не смогу больше назвать тебя своей женой, тем тише и медленней бьётся моё сердце. Неужели даже во имя нашей большой любви ты так и не переступишь через свою гордыню?» В дверь постучали. Это была Ягмур в сопровождении Озгюра, который теперь не на шаг от неё не отходил. — Как ты, дочка? — Хорошо, папа, не беспокойся. Решила посмотреть, как ты устроился. Хотя этот дом навевает у меня тяжёлые воспоминания. — в лице появилась грусть. — Всё ещё любишь его? Не можешь забыть? — Не могу. Как и ты не можешь забыть маму. — Через несколько дней всё будет кончено. Она мне не поверила, не простила. — устало опустился на диван, закрыв руками лицо. — Я вижу, как мама страдает, как вы оба страдаете. Это невыносимо. — Больше не могу, задыхаюсь. — Кеманкеш начал расстегивать рубаху, воздуха в груди не хватало. — Папа! Папочка! Ты чего? Тебе плохо? Озгюр! Принеси воды, срочно! Мехмед последние несколько недель думал над предложением Юсуфа и чем больше проходило времени, тем сильнее уверялся в том, что ради Нефес он готов совершить тяжкий грех — прикоснуться с дурными намерениями к близкой кровной родственнице. — Повелитель, вы звали меня? — Да, Юсуф Паша. Я решил принять твою помощь, иначе от безысходности наложу на себя руки. Меня ничего не радует, ничего не интересует, я как будто не живу. — Я понял вас, Повелитель. Для меня будет большой частью помочь вам в ваших любовных делах! — Дочка, где ты так долго пропадала? Мы не могли дождаться тебя к ужину. Я уже начала волноваться. — Всё хорошо. Просто… — Что? — Папа просил не говорить тебе. — Ягмур опустила глаза. — Что с ним?  — Сердце. Позавчера случился первый приступ. И вот снова. Кесем побледнела, руки покрылись холодной испариной. — Скажи, это серьёзно? — Думаю, да.