Исцеляющие

Кеманкеш впустил Синем в дом. Она замёрзла, потому сразу сняла перчатки и поднесла озябшие руки к огню в камине. — Понимаю, что неудобно врываться к одинокому мужчине, но так вышло. Мне больше некуда пойти. — Я могу сопроводить вас до усадьбы. — Тогда вам придётся ночевать у меня, не отпущу вас в такой час. Что-то громко, со звоном, упало на пол на кухне. Кеманкеш вздрогнул, представляя, как жена сейчас кипит от столь нежданного визита. — Простите. Кажется, окно открылось ветром. Я посмотрю. Мужчина быстрым шагом вошёл в небольшое помещение, заставленное кастрюлями и банками. Осколки одной из них лежали на каменном полу. По лицу Кесем было заметно, что она крайне недовольна происходящим. — Дорогая, тише. Я сейчас всё улажу. — сказал шёпотом, чтобы гостья не услышала. — Интересно, каким образом? Оставишь её здесь или поедешь ночевать в курятник? — Но не выставить же её на улицу в такое время. — Пусть остаётся. Только тогда и я останусь. — Кёсем! Ты опять взялась за старое? Как же наш уговор о безусловном доверии друг другу? — Вспомни, что случилось с Хасаном. Я такого не допущу. Кеманкеш обречённо покачал головой и вернулся в гостиную, спорить с этой женщиной было совершенно бесполезно. Синем к этому времени уже сняла накидку и расположилась на диване. — Всё хорошо? — А, да… Ветер… Вы можете остановиться в той спальне, что направо от лестницы. — Благодарю. Когда женщина поднялась наверх, Кеманкеш выскочил на улицу, нужно было отпустить Али, ожидавшего Кесем. — Прикрой нас перед детьми. — верный слуга только вздохнул и улыбнулся, представляя какую ахинею придётся нести, когда дочери Султанши поинтересуются, где их мать. Ягмур устало опустилась в кресло в гостиной родительского дома. Ребёнок в её чреве рос с каждым днём, начала появляться усталость и тяжесть в пояснице. Ей хотелось, чтобы Бейхан поскорее разрешилась от бремени, дабы спокойно ожидать рождения своего малыша. — Принести вам что-нибудь? — поинтересовался Озгюр. — Нет. Ты свободен на сегодня. Но мужчина не ушёл, а встал так, чтобы незаметно следить за молодой Госпожой. Несмотря на своё положение, Ягмур околдовала его нежной улыбкой, блеском зелёно-голубых глаз, от которых сложно было просто так оторваться. Он восхищался силой характера этой девушки: оставшись одна, она мужественно боролась за себя и за ребёнка. За месяц, что он работал в доме, она ни разу не показала своей боли, своей слабости, своего отчаяния. Кто бы когда бы не послал за лекаршей, в любое время дня и ночи Ягмур собиралась и ехала туда, где ждали её помощи. Озгюр ушёл только тогда, когда увидел миниатюрную фигуру Нефес, спускающуюся вниз по лестнице. — Сестра, проходи, посиди со мной. Как ты, как твоя учёба? «Кажется, все вокруг знают о том, что я провела ночь во дворце с Повелителем. В госпитале так странно смотрят на меня, словно на прокажённую. С осуждением и одновременно с опасением». — Не обращай внимание, со временем это забудется. Нам не привыкать выносить удары судьбы. Вот только бы до папы не дошло, ему будет больно за свою маленькую девочку. — провела рукой по белоснежной коже лица Нефес. — Мехмед не только Султан, он ещё и наш племянник. Забудь и постарайся простить его. «Мама уже спит?» — Ой! — засмеялась. — Али сказал, что она осталась у сестры Гевхерхан, но, по-моему, он что-то темнит. Давай сделаем вид, что ничего не замечаем. Сейчас такое тяжёлое время для нашей семьи. Пусть родители побудут вместе. Кесем тихо пробиралась в спальню мужа, держа в руках собственные туфли, которые могли выдать женские шаги. Ступени лестницы предательски скрипели под ногами, заставляя красться, будто она воровка. Каждое мгновение дверь напротив покоев Кеманкеша могла отвориться и тогда их тайна о примирении стала бы известна Синем. — Наконец-то! — схватил за руку и запер комнату на ключ. — Давно мне не приходилось прятаться. С тех пор, как мы встречались в тайной комнате. — Тссс! Тише! — провёл пальцами по любимым губам, которые всегда так манили его. — Давай ложиться. — Что ты! Я не усну. Вдруг эта женщина что-то задумала? — Дверь заперта, я недавно поменял замок. На всякий случай Султанша решила не раздеваться, прилегла на край кровати в том платье, в котором пришла. Странные мысли обуревали её. Неспроста же Синем пришла сюда на ночь глядя! Через час Кесем стала теребить за рукав задремавшего мужа. — Слышишь? — еле слышно прошептала. — Нет. Что такое? — нехотя встал, зажег свечу от тлеющей лампады. — Кто-то ходит. — прислушались. На самом деле, в коридоре послышались какие-то шорохи. Кеманкеш узнал знакомый скрип — открылась дверь чердака. — Что она ищет? — Думаю, тоже, что и мы. Боится, что я раскрою её тайну. Или у Эзеля было что-то, что он скрывал даже от собственной тётки? Через полчаса скрип повторился. Тихие шаги приближались. Супруги замерли, стараясь лишний раз не двигаться и не дышать. Кеманкеш отвёл Кесем в сторону, чтобы их невозможно было разглядеть в замочную скважину. Четыре глаза пристально гипнотизировали дверную ручку. Наконец она повернулась, но закрытый замок не позволил двери открыться. Ещё одна попытка. И ещё одна. Что-то брякнуло в скважине. Султанша глазами подала сигнал, что пора действовать. — Аллах, что происходит? — громко крикнул Кеманкеш. Шум прекратился. Он воткнул ключ и резко повернул его в замке. Синем стояла на пороге с горящей свечой в руках. Кесем в это время была за распахнутой дверью, совсем рядом. — Что случилось? — Простите. Я потеряла свою шаль. Она точно была в этом доме. Не хотела вас будить, но очень холодно. — Здесь её нет. Вот, держите. — взял из кресла плед и передал женщине. — Может вы растопите камин в моей спальне? — Сейчас приду, только оденусь. Шаги удалялись, а потом стихли, когда Кесем набросилась на мужа. — Не смей туда ходить! — Спокойно! Если что, ты меня спасёшь от коварной соблазнительности. Нож на комоде. — улыбнулся. — Я не шучу! До боли боюсь снова потерять тебя. А если она задумала забрать твою жизнь и этим уничтожить меня? Я жду десять минут. Всего десять, учти! Кеманкеш пулей влетел в соседние покои. Ещё никогда ему не приходилось так быстро разводить огонь. Скидав беспорядочно дрова, он сунул между ними листок исписанной бумаги, поднёс свечу. Как только пламя вспыхнуло, он собрался уходить, пока Кесем не исполнила свою угрозу и не испортила всё дело. Но Синем остановила его, взяв за руку. — Вы неважно выглядите. Может, заболели? Дайте, я проверю, есть ли жар. — приподнялась на цыпочки и прикоснулась к его лбу ладонью. Мужчину пробил холодный пот. Он прикинул, сколько у него осталось от десяти минут, прежде чем жена ворвётся и убьёт их обоих. Между тем ладонь Синем спустилась к щеке, а потом к шее и устремилась ниже. В этой ситуации оставалось только спасаться бегством. Извинившись, в два скачка он оказался у двери, выбежал в тёмный коридор и увидел там Кесем с ножом в руках. Быстро запихнул её в свою спальню и закрыл дверь. — Я её убью! Жар она проверяла! — Тихо! — закрыл ладонью рот, но разъярённая Султанша не унималась. Чтобы успокоить, пришлось её поцеловать. Мехмед чувствовал себя ужасно. С той самой ночи в Летнем дворце здоровье его так и не поправилось. Он ощущал себя последней мразью, ведь чуть-чуть не совершил ужасный, непоправимый поступок, по вине которого Нефес могла покалечить и даже убить себя. В противовес мукам совести была его неразделённая любовь, сжигавшая дотла разум и сердце. Атике и Турхан несколько раз пытались с ним серьёзно поговорить на эту тему, но видя состояние юного Султана, отказывались от этой идеи. Однажды Валиде Султан увидела, как Юсуф покидал султанские покои с довольной ухмылкой. — Что ты здесь делаешь? Какие дела у тебя с моим сыном? — остановила в коридоре. — Не кипятись, дорогая сестра. — Это ведь ты его надоумил? Твоя работа? — Кто-то должен был дать племяннику дельный совет. Кто, если не я? — Паршивец! Зря я пошла на поводу твоих угроз и не настояла, чтобы тебя лишили должности! Но я всё равно добьюсь своего! — Вспомни, когда-то мы мечтали управлять вместе этой Империей. И что? Ты довольствуешься лишь гаремом. Даже Атике Султан тебе не по зубам! — Всему своё время. Я не пойду по головам и трупам, как ты привык, не наврежу своему сыну. Рано или поздно я стану Великой Валиде. Только вот тебя со мной рядом не будет! Первое, что я сделаю — отправлю тебя на другой конец света. Турхан продолжила свой путь, с трудом сдерживая злость к брату. Их отношения окончательно и бесповоротно испортились. — Это мы ещё посмотрим, сестрёнка. Неизвестно, кто отправится в рай, а кто в преисподнею. — пробурчал себе под нос. Утром Кесем не могла дождаться, когда Синем покинет дом. Она, как назло, не торопилась. По своей инициативе приготовила завтрак на двоих: сварила крепкий ароматный кофе, сделала омлет из свежих яиц, разложила по пиалам варенье из айвы, диких апельсинов и грецкого ореха. Кеманкеш ни к чему не притронулся, опасаясь последствий и ссылаясь на неважное самочувствие. Женщина всё время пыталась найти повод, чтобы попасть в его покои, но он ни на секунду не отходил от неё, пресекая любые попытки. Наверху, словно на пороховой бочке, томилась его жена. Одно неловкое слово или действие и весь дом разлетится на щепки. Да что там дом — весь город сразу. Это же Кесем Султан! — Ты больше не будешь здесь ночевать. — тут же заявила Султанша, ещё след гостьи не успел остыть. — Аллах! Узнаю мою любимую! Ненадолго же тебя хватило. — Как я усну, зная, что эта мерзавка в любой момент может проникнуть в дом? А там, глядишь, и в твою постель захочет лечь! Она способна на любую подлость и низость. — Я этого не допущу. Разве ты не поняла, зачем она приходила? Синем ищет вот это. — протянул записную книгу Эзеля. — Видимо, уже была в доме, когда я отсутствовал, но не смогла войти в мои покои, так как я поменял замки. Хотела сделать это ночью, пока сплю. Забери её. И мой дневник тоже. — Что же спрятано в этом тайнике и самое главное, где он? Вечером Абаза Мехмед неожиданно нагрянул в дом, где жил Кеманкеш. У него был растерянный вид и потухшие от горя глаза. — Надеюсь ты пришёл не ругаться со мной, не требовать найти Хасана. Янычары и так сюда каждый день наведываются. — Больше не будут. Я снял все обвинения с твоего сына. — Это правда? Или ты лжёшь, чтобы заманить его в ловушку? — Никакого обмана. Я возвращаюсь в Бурсу. — Ты нашёл убийцу Сафие? — Это уже не важно. — произнёс печально. — Как это не важно? От этого зависит судьба моего сына, его семьи. — Гевхерхан умоляла меня на коленях не допустить казни мужа. Сказала, что он и так будет сурово наказан. Спустя два дня Хасан вернулся в Стамбул. Абаза не обманул Кеманкеша, никто больше не преследовал его сына. Только вот с женой он поговорить тоже не смог. Охрана преградила путь. — Мне нужно поговорить с Султаншей, объясниться, увидеть детей. — Сожалею, Паша, но у нас строгий приказ. Велено вас не пускать и ещё передать вот это. Он вышел в сад и развернул письмо, от которого исходил тончайший аромат фиалок — любимых цветов Гевхерхан. «Хасан, я не спала много ночей, думая о тебе, о нас. Вольно или невольно, но ты разбил моё сердце вдребезги. Я могла бы простить тебе измену, но смерть Сафие всегда будет стоять между нами стеной. Несмотря на мою сильную боль, я хочу, чтобы ты жил, и чтобы у детей был отец. Тахир останется со мной в память о дочери, я сумею поднять его на ноги. Как и Сибель с Мустафой. Когда мне станет немного легче, ты сможешь их увидеть. Пока же не приходи, прошу, не тереби мои раны. С позволения регента Османской Империи наш брак был расторгнут». Хасан почувствовал ужасное разочарование и досаду. Любимая не поверила, даже не позволила оправдаться. Грудь сдавило от безысходности. Пока он сидел, прятался от наказания, рухнула его семья, вся его жизнь. Он потерял всё. Атике посочувствовала ему, но сказала, что ничего нельзя было сделать, сестра грозилась пойти на отчаянные меры, если не состоится развод. — Мне очень больно. Получается, что все кругом мне поверили, а она нет. Самый близкий и родной человек отвернулся от меня, отказался выслушать. В меня тоже воткнули нож. Только этот был нож в спину. Не знаю, как мне выстоять после такого удара. — Думаю, это Гевхерхан попросила Абазу больше не преследовать тебя. Ради детей. — Что толку? Мне не дают даже увидеться с ними. — Мой совет: смирись. Со временем сестра успокоится и пустит тебя к ним. Пока же служба на благо Империи поможет забыться. Мне в своё время помогло. — Атике вспомнила тот момент, когда овдовела и приняла управление государством в свои руки. — Мне больше ничего не остаётся. Османские корабли причалили к берегу в порту Стамбула. Сотни гребцов в последний раз налегли на вёсла и радостно вскинули руки к небесам. Поход завершился грандиозной победой. Десятки тысяч братьев остались лежать в критской земле, заплатив своей жизнью за этот долгожданный триумф. Почти двадцать лет. Столько длилось венецианское господство на Кипре и только Фазыл Ахмед Кёпрюлю смог переломить ситуацию и положить конец этой войне, полностью захватив остров и подняв Османские флаги над всеми крепостями и бастионами. Его встречали как героя, со всеми почестями. Десятки корабельных пушек на другом берегу Босфора дали праздничный залп в честь возвращения доблестных воинов. Повелитель сидел на троне в небольшом павильоне, предназначенном как раз для таких случаев. Двадцать пять лет назад именно из этого павильона была украдена и увезена в Багдад его бабушка. Рядом на обитом бархатом золочёном кресле восседала Атике Султан, поодаль на стуле — Мехмед Паша Кёпрюлю. Ему полагалось стоять по правое плечо от Повелителя, но почтенный возраст и плохое состояние здоровья давали определенные привилегии. Радостная новость дала ему силы встать в это утро с постели, одеться, и, собрав волю в кулак, отправиться на пристань. Больное сердце отбивало свои последние удары, но старик невероятно радовался тому, что дожил до возвращения старшего сына — его большой гордости. Именно на отца бросил свой первый взгляд Фазыл Ахмед, а после преклонил колено перед Султаном и Регентом. — Да будет доволен тобой Аллах! — приветствовал Мехмед. — Ты принёс нам великую радость! — подхватила Атике. — Для меня большая честь служить вам, Повелитель, расширять границы нашей Великой Империи, нести нашу истинную веру всюду, куда ступит наша нога. — Ты будешь достойно награждён за свою доблесть, Фазыл Ахмед. — Благодарю вас, Атике Султан. Когда торжественная официальная часть была завершена, отец и сын оставшись наедине смогли обнять друг друга и сказать те слова, которые так долго мечтали произнести. — Я горжусь, что Аллах послал мне такого сына! Великое счастье, что я дожил до этого счастливого дня. — А я горжусь тем, что ты мой отец! Айлин довольно осмотрела свои покои. С недавних пор она испытывала невероятное воодушевление, ощущая себя хозяйкой дома, украшая его, обустраивая, создавая уют в каждом уголке. — Махмуд, посмотри, как красиво получилось! Ткань на балдахин привезли из Европы. — щебетала. — Нам нужно поговорить, присядь. — тон был спокойным, но озабоченным. Девушка послушно повиновалась. — У тебя такое лицо, будто что-то лучилось. — Да, я принял решение. Буду просить Атике Султан развести нас. — Ты что? Как так? Как ты смеешь бросать меня? — от всей души возмутилась. — Так не может больше продолжаться. Кто мы друг другу? Чужие люди. — Мы друзья! — Чтобы быть друзьями, не обязательно жить под одной крышей. — Но…я не хочу возвращаться во дворец! Мне здесь хорошо… Пожалуйста! — сделала обиженное лицо и попыталась надавить на жалость. — За эти два месяца я чего только не делал, из кожи вон лез, чтобы угодить, но ты осталась глуха ко мне. Либо мы будет жить как муж и жена, либо разведёмся. — Кто ты такой, чтобы ставить мне такие условия?! — Я твой муж. Если ты этого ещё не поняла, значит всё бессмысленно. — уходя, сильно хлопнул дверью. Айлин расстроилась. Ей так нравилась её новая самостоятельная жизнь вдали от строгих дворцовых правил и материнской опеки, что она и не помышляла, что всё может снова вернуться и быть по-старому. Нужно было что-то срочно делать, чтобы Махмуд не претворил свои угрозы в жизнь. Как только Фазыл Ахмед ступил на территорию дворцового сада, Бейхан радостно, невзирая на огромный живот, бросилась к нему навстречу, повиснув на крепкой шее мужа. — Любимый! Наконец-то! Я так счастлива! — Бейхан! — положил ладони туда, где был его долгожданный наследник, а потом поцеловал молодую жену в лоб. — Ты повзрослела пока меня не было! — Это предстоящее материнство творит чудеса. К тому же, мне исполнилось уже шестнадцать! Мужчина улыбнулся. В пятнадцать или шестнадцать, Бейхан оставалась сущим ребёнком. Беременность придала ей здоровый румянец, округлость форм и какую-то невероятную свежесть. Лицо покрылось невесть откуда взявшимися редкими веснушками, а грудь налилась уже женской силой. В глубине сада, далеко за спиной жены, Фазыл Ахмед увидел до боли знакомый женский силуэт. Султанша то улыбалась, то хмурилась, то отводила взгляд куда-то в сторону, делая вид, что наслаждается красотой бархатных, ярко красных роз. Бейхан непрерывно щебетала, рассказывая обо всём сразу и мужчина делал вид, что слушает, сам же краем глаза следил за той, которую рад был видеть больше всего на свете. — Тебе нельзя так утруждаться. Иди, отдохни. После мы поедем домой. Будет время наговориться. Проводив взглядом жену, Визирь направился к Турхан. На Валиде в этот день было платье василькового цвета, выгодно подчёркивающее её белоснежную кожу, тёмные волосы, выразительные глаза. Фазыл Ахмед остановился перед кустом благоухающих роз. Она была с другой стороны, но подойти ближе означало погибнуть на месте. Преграда из сплетённых стеблей, шипов и кроваво-красных бутонов дарила им спасение от грешного желания прикасаться друг к другу, от переполнявшей их любовной жажды, нерастраченной нежности и тоски. — Я молилась за тебя…за вас, когда узнала о ранении. — Знаю. В самые тяжелые часы, когда смерть касалась меня своими ледяными ладонями, я видел ваши глаза, которые вырывали меня из глубокой чёрной бездны. Если я всё ещё жив, то только благодаря вам. — Нельзя. Не дозволено. — Турхан опустила глаза, крутя пальцами правой руки кольцо на безымянном пальце левой и пошла вдоль зелёной розовой изгороди. Он молча, сцепив руки за спиной пошёл следом, параллельно, по другой стороне. — Мы так и будем ходить всю жизнь. Наши дороги никогда не пересекутся, но будут идти близко-близко друг другу, на расстоянии вытянутой руки. Нет ничего более мучительного, чем знать, что ты мог бы быть счастлив, но не имеешь на это право. — Судьба. — тихо произнесла она. — Судьба. — эхом ответил он. Кеманкеш прожил в доме Эзеля месяц и теперь оставаться там было бессмысленно. Перебрав на сто рядов все вещи зятя, он не нашёл ничего, что бы давало ему хоть какую-то подсказку о его происхождении. К тому же, Кесем заметно нервничала из-за того, что Синем в любой момент могла заявиться туда на правах хозяйки. — Я освобожу дом до вечера в воскресенье. Мой сын развёлся с женой и теперь я буду жить у него. — Очень жаль. Надеюсь, вам было здесь комфортно. — женщина уже не пыталась скрыть свою симпатию к статному, крепкому мужчине в возрасте. Но он как будто не замечал этого, каждый раз ускользая от неё взглядом, телом, душой. — Я провёл в этом доме одни из лучших дней своей жизни. — улыбнулся, вызвав сильное удивление хозяйки. Откуда ей было знать о том счастье, которое подарили ему и Кесем серые невзрачные покои с камином, где они были заключены целую неделю по воле детей. Благодаря этому холодный, отталкивающий дом Эзеля стал казаться раем на земле. Уже собирая вещи, Кеманкеш провёл взглядом по книжным полкам. Там стояли религиозные книги, которые никогда ранее не обращали на себя никакого внимания. Среди них был увесистый, в золочёной богато украшенной полудрагоценными камнями обложке, Коран. Пролистав его, Кеманкеш увидел сложенный листок бумаги. «Эзель, ты спрашивал меня о ненависти. Я, имам мечети Эйюп Султан, даю тебе свой ответ. Ненависть есть проявление душевной слабости, сердечной скупости, это недостаток сил и света, доброты и духовности. Всевышний призывает нас даже зло останавливать добром. Там, где есть ненависть, нет веры, нет Ислама». Мужчина сунул записку в карман. Нужно было поговорить с этим проповедником. Махмуд уже лёг спать, когда в дверь его покоев постучали. Немало удивившись, он позволил войти. Это была Айлин. До этого она никогда не приходила в его спальню. — Я подумала над твоими словами. В конце концов, не всем Аллах даровал любовь, а тем более взаимную. Я не хочу возвращаться во дворец, не хочу остаться одной на всю оставшуюся жизнь, не хочу, чтобы меня выдали снова замуж за какого-нибудь старика, который не будет ко мне также добр, как ты. Я к тебе привыкла и ценю твоё отношение ко мне. Хочу остаться здесь, с тобой. — взяла Мухмуда за руку. Он нежно обнял капризную Султаншу и улыбнулся про себя. На этот раз его план, похоже, сработал. Чтобы не спугнуть долгожданную птицу, попавшую в его сети, он аккуратно провёл по худенькой спине и, не встретив сопротивления, опустился ниже, положив руки на бёдра. — Не бойся, теперь у нас начнётся новая жизнь. Ты даже не представляешь, от чего отказывалась столько времени. У нас будет семья и дети. Махмуд потянул за завязки на шёлковом халате и он, распахнувшись, упал к ногам его молодой жены. Через час, когда довольный муж уже крепко спал, девушка свернулась рядом, поджав ноги к груди. Хоть первая близость это всегда страшно, стыдно и немного больно, но она вдруг осознала, что в том, чтобы быть женщиной, женой, есть и особое удовольствие, о котором она до этого дня хоть и слышала, но не могла представить. Вечером Кеманкеш пришёл навестить дочерей. Они все вместе поужинали и как в былые времена много шутили и смеялись. Отец не мог не заметить, что Нефес была более задумчивой, чем всегда. Когда он упомянул новость о возвращении старшего сына Кепрюлю из похода, девушка заметно занервничала и поспешила подняться к себе. — Она тоскует по Демиру, папа. Он бы мог сейчас тоже вернуться. — Что поделать, родная… — Ты уже уходишь? — Я?! Нет. То есть да. Я ещё задержусь, мне нужно с Али переговорить. Когда девушки разошлись по своим покоях, вышел преданный слуга семьи и во весь голос, давясь со смеха, произнёс: — Вы уже уходите, Господин? — Да, Али, уже поздно. — также громко ответил. Они вдвоём дошли до двери, открыли её и громко хлопнули, чтобы все слышали. Потом Кеманкеш босиком на цыпочках прокрался в покои Кесем и заперся там изнутри. — Что ты здесь делаешь? Дети узнают! — Я очень соскучился! Не могу без тебя больше двух дней. — бросив в угол сапоги, нырнул в постель. — А если Синем за тобой следит? Если узнает, что ты ночуешь здесь? — Всё продумано. Али надел мой плащ, сел на мою лошадь и едет к моему дому. Хасан не сдаст. — Что ты творишь? — улыбнулась. — На вот, переоденься. — кинула в него белой рубахой. — Откуда? По твоим словам, ты выбросила всё, даже память обо мне. — Она насквозь пропитана моими слезами по тебе. Не представляешь, сколько ночей я провела, вдыхая твой родной запах. Как сильно ты мне нужен, как я люблю тебя всем своим существом. — Иди ко мне, моя Кесем. — крепко прижал к себе, чувствуя себя самым счастливым на земле. — Знаешь, я молю теперь только об одном. Чтобы когда придёт время, Всевышний призвал нас следом друг за другом. Не хочу жить без тебя ни дня, ни часа, ни секунды. Утром Кеманкеш по-тихому уходил через сад и двор. Ягмур и Нефес долго смеялись, заметив сапоги, которые отец в спешке забыл у арабского фонтана. Днём Ягмур как обычно отправилась к больному. Озгюр приготовил карету и подогнал её к дому. — Тут недалеко, я хочу пройтись. Мне нужно больше двигаться. — Хорошо, я провожу. Через несколько минут девушка почувствовала, что кто-то идёт за ними сзади. От этой мягкой, неторопливой поступи её бросило в жар. Она узнала его, почувствовала даже спиной. Резко обернувшись, Ягмур увидела знакомую серебристую шевелюру. Больше от прежнего Эзеля почти ничего не осталось. Бледное исхудавшее лицо, впалые глаза, которые обрамляли сине-чёрные круги, острый, резко выделяющийся нос, тонкие пальцы рук. Она даже на мгновение испугалась, интуитивно схватившись руками за живот. — Ягмур…- толи произнёс, толи простонал мужчина, понимая, что наделала их с Синем месть.