Исцеляющие

— Чичек, где Кесем Султан? — Уехала, совсем недавно. — Куда? — удивился Кеманкеш. — Она ничего не сказала. Прочитала письмо и уехала. — Что ещё за письмо? — Не знаю, принёс неизвестный, просил передать лично в руки Султанши. После этого она изменилась в лице, быстро собралась и уехала. — Кто с ней? Али или Озгюр? — Никто. Она никого не взяла. Сказала, что наймёт экипаж на улице. — Что?! — беспокойство охватило Кеманкеша. Кесем никогда так не поступила бы, особенно в такое непростое для семьи время. Значит, она получила письмо от Синем, поехала к ней на встречу и ей грозит опасность! Он побежал в библиотеку и перерыл всё, что лежало на письменно столе, заглянул в урну с мусором, пробежал глазами по дивану — ничего. Она забрала письмо с собой, а значит, он не сможет ей помочь! В несколько шагов, перепрыгивая через ступени ведущей наверх лестницы, мужчина оказался у двери покоев младшей дочери. — Дочка, только ты можешь мне помочь. — сжал руки Нефес. — С мамой может случиться непоправимая беда, если ты не подскажешь, куда она поехала. Пожалуйста, умоляю, дай мне хоть одну подсказку! Нефес растерянно села на кровать. В последние дни она безрезультатно пыталась узнать что-то о Зеррин, но жизни и здоровью девочки ничего не угрожало, оттого не было никаких видений, никаких тревожных предчувствий. Она закрыла глаза и «отпустила свой разум на свободу», так она сама называла особое состояние, сочетающее в себе и сосредоточенность, и уход от всего мирского одновременно. Запах сена и конских испражнений ударил в ноздри. Она увидела пустые лошадиные стойла, щели в деревянных стенах, через которые пробивался внутрь дневной свет. Мысленно она вышла на улицу и увидела вдалеке старые оборонительные стены Константинополя, воздвигнутые еще византийцами до османского завоевания. Кеманкеш держал в руках бумагу и графитовый грифель, каждая секунда ожидания казалась вечностью, но торопить дочь было нельзя. Наконец, она открыла глаза и, выхватив листок, стала быстро писать. «Старые заброшенные конюшни на северо-востоке от крепостных стен. Времени осталось очень мало». Эзель уложил Ягмур на кровать и укрыл одеялом. Она зашевелилась, но не проснулась — выбилась из сил, ведь последние дни спала буквально два-три часа в сутки. Девушка каждый раз вздрагивала и подскакивала от любого шороха в надежде, что кто-то принёс новости о Зеррин. Эзель с нежностью и состраданием посмотрел на жену. Слишком много горя он принёс той, кого полюбил всем сердцем. Как всё это исправить? Что сделать, чтобы вернуть дочку матери? Как заслужить прощение за себя и за поступки тёти? Его раздумья прервал Кеманкеш, ворвавшийся в покои с безумными глазами. — Пойдём! — тихо скомандовал и указал на дверь. Уже не в первый раз за последние месяцы тесть и зять вместе оседлали лошадей и погнали что есть силы, поднимая вверх пыль с отсыпанных мелкой щебёнкой дорог. Турхан сидела напротив Фазыла Ахмеда и чувствовала, как внутри происходит что-то непонятное. Она боролась с собой как могла, но была не в силах не смотреть на него, а когда смотрела, испытывала невыносимую жгучую боль, словно в одном человеке для неё соединились самая большая любовь и самая непростительная обида. — Мехмед сильно заблуждается. Только твой отец мог влиять на него по-особенному. Теперь же, когда его больше нет, он слушает тех, кого не нужно слушать. Его мозг затуманивается, и он всё больше не ведает, что творит. Вбил себе в голову, что братья и те, кто стоит за ними, хотят его свергнуть и возвести на трон Сулеймана. — Но это ведь не так? — Кто-то специально сеет смуту. Возможно, это мой брат Юсуф Паша. Но всё началось в Эдирне со смерти Гюльбеяз, а Юсуфа там не было. — Вы кого-то подозреваете? — Рядом с Мехмедом постоянно только Эметуллах, но она на такое не способна, нет. Она ведь совсем девчонка, ей нет ещё семнадцати. — Разве вы в этом возрасте не были способны на всё ради сына? — Я…да, я совершила много ошибок, но обстоятельства меня вынуждали. Ибрагим был душевно болен и мог причинить вред моим детям. Но я никогда не желала смерти Сулейману и Ахмеду, они росли у меня на глазах. В чём-то я виновата перед ними, ведь отослала их мать, Салиху Дилашуб в Старый дворец. — Так поступила и Кесем Султан с матерью шехзаде Османа и Баязида. Это скорее необходимость, не стоит себя ни в чём винить. — Я боюсь. Боюсь, что убийство братьев откроет Мехмеду дорогу к безумству отца и жестокости дяди, Султана Мурада. Я всю жизнь хотела уберечь его от этого, обещала, что не позволю, чтобы возобновилось братское кровопролитие. Нет пути назад к закону Фатиха, мои внуки не будут убивать друг друга из-за трона. — Вы хотите, чтобы я поговорил с ним? — Да. Я хочу, чтобы ты дал ему гарантии, что никто не свергнет его, что ты будешь защищать его Султанат, как до этого защищал твой отец. — Хорошо. Я сделаю это. И ещё поставлю верных мне янычар у кафеса. Если Повелитель решит казнить шехзаде или кто-то задумает провокации, мне сразу сообщат. — Если Сулейману и Ахмеду будет грозить опасность, их нужно будет вывезти из дворца. — Вы решили спасти их любой ценой? — Любой. И их, и моего сына. — Что ж, я, как человек, преданный нашей Империи до кончиков волос, должен блюсти её интересы и не позволить повториться ситуации, которая однажды уже сложилась, когда не осталось законных дееспособных наследников. Поэтому сделаю всё, что от меня зависит, буду на страже и во всеоружии. Если кто-то хочет использовать нашего Повелителя ему во вред, он дорого поплатится за это, не сомневайтесь. Турхан кивнула в знак признательности, и Фазыл Ахмед увидел в этой молчаливой благодарности добрый знак. Ситуация, которая сложилась между ними после смерти Бейхан, была невыносима для обоих. Кесем отпустила кучера с каретой, попросив вернуться за ней через час, и вошла в старую заброшенную конюшню. Внутри никого не было. Она прошла по длинной дорожке до конца, справа и слева располагались деревянные, полуразрушенные стойла, дурно пахнущие даже спустя продолжительное время запустения. Следов Синем нигде не было. Потом послышался шорох за спиной. Султанша резко обернулась и увидела её, пошла навстречу. Тем временем Синем заперла конюшню на большую деревянную задвижку, а потом защелкнула на ней навесной замок, который принесла с собой. — Что ты делаешь? Зачем заперлась? — Кесем почувствовала неладное. — Не хочу, чтобы нам кто-то помешал. Вдруг ты пришла не одна. — с уважительным отношением на «вы» было покончено, теперь они были двумя обычными женщинами, стоящими друг напротив друга, лицом к лицу. Синем поставила на пол масляный фонарь, что ещё больше смутило Султаншу — на дворе был солнечный день. — Послушай, несмотря ни на что, я тебя понимаю, я тебе сочувствую. Пережить смерть ребёнка, тем более единственного, совсем не просто. Но разрушая всё вокруг, ты разрушаешь и себя. Эзель и Зеррин — твои единственные близкие люди. Причиняя им зло, ты ничего не добьёшься. Верни мою внучку, я обещаю, что никто не накажет тебя за похищения Ягмур и девочки. — Обещаешь? Чего стоят твои обещания? Ты говорила Калике, что не причинишь ей вреда. И что? — Если ты сейчас отдашь мне Зеррин, мы вместе поедем ко мне домой и поговорим спокойно. У Эзеля есть доказательства того, что это Мурад приказал убить твою сестру и её ребёнка. — Опять врёшь? — Это чистая правда. И мне от неё очень больно. Несмотря на жестокость моего сына, я его любила и люблю до сих пор. Я не снимаю с себя вину за то, что не смогла воспитать его благородным и достойным трона, не огородила от той ярости, которая затмила его разум и сделала братоубийцей, убийцей своего племянника. Я всего лишь несчастная мать, как и ты. Не думаю, что за это полагается суровое наказание. — Не верю ни одному твоему слову. Не пытайся меня разжалобить своими словами. — на лице Синем было удивительно спокойное выражение, словно она наконец-то достигла того, к чему шла всю жизнь и теперь никто в целом мире не способен её остановить. — Я готова поклясться жизнью своих четырёх дочерей. Давай закончим эту вражду раз и навсегда. Ради Эзеля, Ягмур и Зеррин. — Мне не нужна жизнь твоих детей и внуков. Я хочу увидеть, как умрёшь ты. Мы умрём вместе. Здесь. Сегодня. — Что ты задумала? Открой дверь! — Кесем бросилась к Синем, но та быстро отреагировала и кинула ключ в огромный стог сена в углу на входе. — Хочешь жить? Найди его. Если успеешь, твоё счастье. — Зачем? Неужели ты не хочешь увидеть, как вырастет Зеррин? — Нет, не хочу. Я надеялась, что Ягмур родит мальчика, и он утолит мою боль, мою тоску по умершему сыну, но она родила дочь. Но самое страшное, что в ней нет почти ничего от нас, кроме золотистых волос нашей с Каликой матери. Она полностью твоя копия. Я не смогу любить её, не смогу смириться, что в этом ребёнке соединилась наша кровь. — Что ты с ней сделала? Отвечай! — Ничего. После нашей смерти её вернут матери. — Опомнись! Не делай этого! Всегда можно найти то, ради чего стоит цепляться за жизнь! — Только не мне. Я уже давно умерла и продолжала дышать только ради этого дня. Я хочу отправиться к Аллаху вместе с тобой. — Нет! — Кесем бросилась к масляной лампе, желая потушить огонь, но Синем опередила её и толкнула лампу ногой. Огонь быстро побежал по сухому сену, в одно мгновение перекрыв проход к двери. Глаза Султанши наполнились ужасом. Внутри горела мысль: «Всё, это конец! Кеманкеш, ты больше никогда не увидишь свою Кесем, любимый». Тем временем огонь распространялся всё дальше и дальше, становился всё сильнее и сильнее, перебираясь со стены на деревянные балки, державшие крышу. Кесем интуитивно отступала назад. Инстинкт заставил двигаться вслед за ней и Синем. Она не сводила глаз со своего врага, желая перед смертью увидеть её гибель. Стало тяжело дышать от едкого дыма, наполнявшего конюшню. Обе женщины закашляли. Кесем опустилась на колени в дальнем от входа углу и уткнулась лицом в подол своего платья. Умирать было очень страшно. Ещё страшнее было представлять горе Кеманкеша. Она из последних сил цеплялась за его образ в сознании, желая, чтобы смерть настигла её с мыслью о нём. Перед глазами всё поплыло — стены конюшни, пламя, корчащаяся от дыма Синем, а потом в одно мгновение всё стихло и мучения закончились. Ягмур проснулась, испугавшись, что так долго проспала. Подскочила и сразу же побежала узнать, не стало ли что-то известно о Зеррин. Нефес сидела в гостиной, зажав руки между колен и опустив голову. — Что происходит? Где все? Мама, папа, Эзель, где они? — сестра не обращала на неё никакого внимания, словно погрузившись в транс от своих переживаний. — Чичек, Али, где мои родители? — кричала на весь дом. — Успокойтесь, Госпожа. Я не знаю. Что-то очень плохое случилось. Сначала уехала Кесем Султан, а за ней хозяин и Господин Эзель. — Нефес! — Ягмур трясла сестру за плечи. — Приди в себя! Напиши мне, что происходит! Я не переживу, если с кем-то из моих родных что-то случится! — девушка увидела слёзы на лице Нефес и внутри всё похолодело. Ягмур выбежала в сад, на свежий воздух, и от невозможности что-то предпринять, от безысходности, опустилась на землю. Сколько она была в таком положении, сама не знала, только спустя много времени обернулась от прикосновения тёплой руки к своему плечу. Это была Нефес, державшая на руках Зеррин. Голос задрожал, губы затряслись, слёзы сами по себе градом полились из глаз. — Девочка моя! Доченька! — схватила ребёнка и крепко-крепко прижала к груди, потом развернула и стала целовать маленькие ручки, сжатые в кулачки, подбородок, алые щёчки. Ягмур не могла остановиться, понимая, что могла больше никогда не увидеть дочь, и только какое-то чудо вернуло её домой. Нефес стояла рядом и тоже плакала, смотря на сестру и племянницу. Тем временем Хасан достиг Мекки и поднялся на гору Арафат. Согласно мусульманскому преданию, здесь встретились Адам и Ева после изгнания из рая. Здесь же Ибрагим должен был принести в жертву своего сына, но Аллах воспрепятствовал этому. С тех пор в десятый день месяца зуль-хиджа — Курбан-байрам все мусульмане приносят в символическую жертву барашка, вспоминая милость Всевышнего. Совершая святое паломничество, каждый мусульманин в день жертвоприношения должен подняться на Арафат, а до этого совершить таваф — ритуальный семикратный обход вокруг Каабы — кубической святыни во внутреннем дворе мечети Масджид аль-Харам, по легенде, возведённой ангелами. Вечером паломники разместились на постоялых дворах недалеко от мечети и обсуждали увиденное и пережитое. В эти времена хадж был исключительной привилегией для обеспеченных и выносливых, ведь дорога в Мекку занимала много времени и требовала больших средств, а брать в долг на паломничество было строго-настрого запрещено. Странный, чудаковатого вида старичок с длинной седой бородой и большим тюрбаном на голове подошёл к Хасану. — Я слышала вы Визирь из Стамбула? — Верно. Но здесь, в гостях у Всевышнего это не имеет никакого значения. Здесь мы все равны. — Меня зовут Вани-эфенди. Вам это о чём-то говорит? — Проповедник из Вана! Конечно, кто о вас не слышал. Великий Визирь Фазыл Ахмед Кёпрюлю очень тепло о вас отзывался. — Я его духовный наставник. Был приглашён в Топкапы и теперь составлю вам компанию на обратную дорогу до Стамбула. — старикан улыбнулся всеми своими гнилыми зубами и лукаво подмигнул. Ягмур обработала ожоги на щеке и плече Эзеля. Он стонал и морщился, но стойко держался. — Осталось немного, потерпи. — Хорошо, что твой отец не пострадал. В его возрасте всё заживает намного тяжелее. Я быстро восстановлюсь. — Папа уже попадал в пожар, у него остались страшные рубцы на всём теле после взрыва в Галате. — Значит, теперь моя очередь. — пытался пошутить. — Спасибо, что вынес маму из огня. Если бы не ты… — Если бы не я и не моя тётя, она бы там не оказалась. — виновато опустил глаза. — Главное, что всё закончилось хорошо. Вы успели вовремя и наша Зеррин к нам вернулась. — Ты не будешь против, если я буду видеться с ней? — Нет. Только сначала поговори с тётей. Её поступок чуть не лишил меня сначала дочери, потом матери. Она должна всё узнать от тебя. И если Синем раскается, ты сможешь видеть Зеррин когда захочешь. Айлин пришла в Топкапы, чтобы навестить мать. Атике была задумчива и неохотно шла на разговор. — Мама, мне нужен ваш совет. Я не знаю, что делать. — Ты натворила слишком много глупостей, теперь сама должна решить, чего хочешь. Если у тебя есть хоть какие-то чувства к мужу, поезжай с ним, если нет — возвращайся ко мне. Только знай, лучше пару мне тебе не найти. Будешь всю жизнь одна или с кем-то, кто будет тебе противен. Махмуд по крайней мере любит тебя, а это очень много значит. — Но Демир… — Не будет тебе рядом с ним счастья, дочка, запомни. Любовь нельзя навязать. И я, и Махмуд даём свободу выбора, только я прошу тебя — не ошибись. Синем пришла в сознание в доме Кесем и Кеманкеша. Она не сразу вспомнила, что произошло, а вспомнив, уткнулась лицом в подушку. — Тётя, как ты? — Эзель протянул к женщине обожжённые, перемотанные бинтами руки. — Сынок, что с тобой? — Я спасал тебя. — А она? Её ты тоже спас? — Вас обеих. Ты же мне как мать, а Кесем Султан мать моей любимой. — женщина разочарованно выдохнула. — Зачем, скажи? Я так хотела умереть… — Нет. Кто же покажет моей Зеррин, как курицы высиживают яйца? — улыбнулся обожженными губами. — Меня к ней не подпустят. Да я и сама не хочу. — отвернулась. — Я кое-что оставлю тебе здесь, на столе. Это фетва и дневник. Нужная страница заложена. Ты прочитай и поплачь, а потом я вернусь, и мы снова поговорим. Эзель ушёл, а Синем долго лежала не двигаясь. Но вскоре всё же решила посмотреть на то, о чём говорил племянник. Содержание фетвы стало для неё большим ударом, но страшнее было не это, а признание Мехмеда Кёпрюлю. Он обманул её, предал и стал косвенной причиной смерти их ребёнка. Весь мир Синем перевернулся с ног на голову. Она свернулась на кровати, поджав ноги к животу и горько заплакала.  — Жизнь моя, любовь моя, ненаглядная моя… — Кеманкеш уткнулся в руку выше локтя лежащей на боку Кесем, ожидая, когда она придёт в себя. Он не мог не плакать после того, что пережил. Когда они с Эзелем прискакали к старым конюшням, огонь уже вовсю полыхал до самой крыши. — Кесем! Нет! Ты не можешь оставить меня! Я не позволю! Я с тобой! — ворвался в горящее здание, выбив охваченную огнём дверь. Только крепкие руки зятя смогли остановить его. — Стойте здесь. Я обернусь плащом и пойду. Я вынесу их, обещаю! Толстый плащ помог Эзелю дважды проникнуть в горящую конюшню. Сначала он укутал и вынес Кесем Султан, передал её в руки мужа, а потом свою тётю. В последний раз пламя сильно обожгло его волосы, руки, лицо. Кеманкеш бросился тушить вспыхнувшее тело зятя. Потом они оттащили двух женщин подальше от горящих конюшен в надежде, что ещё не слишком поздно. О чём думал седовласый мужчина в ту минуту? О том, что если Кесем умрёт, завтра и он не увидит рассвета. Рукоять кованого ножа за поясом напоминала о том, что жизнь от смерти отделяет лишь одно решительное движение рукой. — Если я умерла, то почему ты рядом? — спросила ослабшим голосом очнувшаяся Султанша. — Потому что я пойду за тобой везде, где бы ты не была. Даже на тот свет. — Я чувствую твои горячие слёзы на моём плече. Значит всё не так уж плохо. — Родная моя… — уткнулся лицом между шеей и плечом и она, подняв руку, положила её ему на голову. — Мы многое пережили. И это тоже. Значит, я ещё не всё сделала на этом свете. Значит, Аллах готовит для нас что-то важное. Я боюсь предположить, что именно, но молю, чтобы нам хватило сил исполнить его замысел. Мехмед зашёл в покои своей тёти, зажав в руках свиток. — Авджи, дорогой, я так рада тебя видеть. — оживилась Атике. — Султанша. — поклонился и поцеловал руку. — Какова причина столь позднего визита? — Я принял решение и хотел бы лично сообщить вам о нём. — Да? Я вся в нетерпении. — Хочу отблагодарить вас за всё, что вы сделали для меня за эти тринадцать с лишним лет. Вы стали для меня второй матерью и это никто никогда не изменит. — С чего такие громкие слова? Что случилось? — Я принял решение, что отныне буду править сам, без помощи регента. Время пришло. — Мехмед, я рада, но это так неожиданно… — Это мой указ. Вы больше не регент Султаната. Настало ваше время для простого семейного счастья. — Что? О чём ты? — Ваша свадьба с Фейязом Пашой состоится через две недели.