Исцеляющие

Спустя две недели.

— Уважаемый Господин Эзель, от лица Гевхерхан Султан, дочери султана Ахмеда Хана и Кёсем Султан согласен ли ты взять в мужья сына Кеманкеша Кара Мустафы и Дашери, Визиря Империи Хасана Пашу с махром в двадцать тысяч золотых? — Согласен. — Согласен? — Согласен. Имам повторил вопрос еще дважды и получил утвердительный ответ. Затем наступила очередь ответить согласием свидетеля жениха, которым выступал сам Фазыл Ахмед Кёпрюлю, довольно близко сдружившийся с Хасаном. — Сейчас в присутствии почтенных свидетелей и с особого согласия Султана Мехмеда Хана я совершил никях и молю Всевышнего, чтобы он был счастливым. О, Аллах, ты велик! Гевхерхан сидела в саду своего дома в простом, но элегантном платье цвета слоновой кости в окружении матери, двух сестёр и маленькой племянницы, которую Ягмур держала на руках. — Я вспоминаю нашу первую свадьбу в деревне недалеко от Коньи. Мы были вдвоём и так счастливы, не описать словами. Зато теперь вы все рядом со мной. Только сестры Атике не хватает, но надеюсь, у неё всё в порядке. — Они с Али и Дерьёй решили осесть в Эскишехире. Это не так далеко от Стамбула, примерно в двух-трёх днях езды, зато через какое-то время, надеюсь, мы сможем увидеться. Вчера получила от неё весточку. — сообщила Кесем. — Я рада, Валиде. Только вот её замужество не даёт мне покоя. Все знают, кто такой Фейяз Паша. Будем молить Аллаха, чтобы он не искал сестру. — Да, дорогая. Сегодня же твой счастливый день. Я рада, что три мои дочери наконец-то воссоединились со своими любимыми. Осталась только Нефес. — Султанша многозначительно посмотрела на своего младшего ребёнка. За прошедший год с лишним девушка, казалось, ещё сильнее расцвела, что не могло укрыться от взоров мужчин. Когда Нефес проходила по улице, даже пряча волосы под платком, многие оборачивались и восхищенно смотрели на точёную фигуру, грациозную, как у матери, осанку, элегантную походку. Но потом большинство, узнав кто перед ними, отводили взгляд — девушка, побывавшая в покоях Повелителя — табу для простых смертных. Вечером в доме Гевхерхан и Хасана был праздник для самых близких. Угощения сменяли друг друга непрерывно, музыканты играли на флейтах, стучали в такт на барабанах, тревожили струны округлой багламы. Фазыл Ахмед пристально смотрел на красавицу Нефес — возлюбленную брата. Она была всего на два года старше его покойной супруги Бейхан, но отличалась от неё как небо от земли. В свои восемнадцать во взгляде девушки было уже такое чёткое осознание и понимание жизни, что сложно было воспринимать её как наивного ребёнка. Очень хотелось помочь ей и Демиру обрести счастье. Визирь не мог понять, почему эти молодые люди, которые так любят друг друга, никак не могут быть вместе. Не привлекая внимания, он подошёл к Нефес и сунул ей в ладонь в несколько раз сложенное письмо брата. В последние дни Демир был неузнаваем, тоска и сильное чувство, не находящее выхода, вскружили ему голову и, казалось, вот-вот сведут молодого мужчину с ума. Нефес вышла на террасу, где в этот момент никого не было и развернула любовное послание. «Я не знаю, не могу понять, как весь мир для меня поместился в единственном человеке — в тебе. Даже если ты тысячу раз уйдёшь и тысячу раз скажешь мне «нет», я всё равно не перестану ждать и искать тебя. Ты говоришь, что я погибну рядом с тобой. Но я погибаю и без тебя. Если такова моя судьба, позволь мне хотя бы покинуть этот мир счастливым. Я буду ждать тебя в следующее воскресенье на старой пристани в Эминёню. Демир». В этот праздничный вечер ещё один человек получил письмо. Харун вложил в руки друга послание от Синем. «Дорогой мой племянник, последние события перевернули наши жизни. Я чувствую пустоту внутри себя. Раньше это место было занято злобой и мыслями о мести, теперь же не осталось абсолютно ничего. Я прозрела, открыла глаза и поняла, что больше двадцати пяти лет потратила на то, что не имело смысла, а тем временем моя молодость, моя жизнь прошли. Я не познала ни взаимной любви, не счастливого материнства. Единственное, чем я горжусь, тем что сумела вырастить тебя достойным, добрым человеком, который несмотря на всю свою боль смог сердцем почувствовать, где правда, а где ложь. Ты оказался более чутким и мудрым чем я и выбрал любовь вместо ненависти. Верю, что у вас с Ягмур теперь всё будет хорошо и вы передадите то лучшее, что в вас есть, своим детям. Моя душа за тебя спокойна, ты обрёл семью, в которой все держат друг друга за руку и не дают упасть. Я уезжаю, чтобы найти себя и причину того, почему должна дальше дышать. Надеюсь, скоро увидимся. Береги жену и дочь. И прости меня за всё. Твоя тётя Синем». Эзель расстроился и опустил голову. Это не могло ускользнуть от Ягмур. — Что случилось, дорогой? — Тётя уехала. Я думал, что теперь мы наконец станем ближе, а она покинула меня. — Ну, это же не навсегда. После всего того, что случилось, возможно, это правильное решение. Уверена, что она вернётся и мы все вместе сможем начать всё сначала. — Да услышит тебя Аллах. Последние две недели дались Эзелю очень тяжело. Он вернулся в дом Кеманкеша к своей семье, но всё ещё не мог найти покоя в душе, не мог насладиться воссоединением с любимыми. Только забота жены и улыбка маленькой дочки давали силы держаться. Ягмур как могла поддерживала мужа и терпеливо ждала, когда он снова вернётся к жизни и в глазах появится тот огонь, который она видела первое время после их женитьбы. Свадьбу Гевхерхан и Хасана посетил и ещё один необычный человек. Курдский проповедник по имени Мехмед ибн Бистана, широко известный как «господин из Вана» или Вани Эфенди, сверлил своими прозорливыми маленькими глазками людей вокруг. За долгую дорогу в Стамбул он нашёл общий язык с искренне верующим Хасаном. Приезду своего наставника был рад и Фазыл Ахмед. Дружбу с Вани Эфенди он вёл ещё со стародавних времён и сразу же по прибытию назначил его на почётную должность «советника по духовным вопросам». — Аллах велик! Мир вашему дому. — поклонился старец. — Благодарю вас за то, что пришли. — приветствовал Хасан. — Как мне было не посетить столь уважаемую в Стамбуле семью? Для меня это большая честь. Вижу, что на этом празднике нет никаких следов непристойностей и алкоголя, всего того, что порочит нашу чистую, идущую от Всевышнего и Пророка Мухаммеда, веру. Вани Эфенди был ярым поборником религиозной чистоты и люто ненавидел секты и представителей разных исламских течений, которые сеяли смуту и заставляли мусульман идти друг против друга из-за различий в убеждениях и трактованиях Священного Корана. Такую же ненависть он испытывал к людским порокам, самыми страшными из которых считал пьянство, блуд и игру в карты. При первой встрече с Фазылом Ахмедом в Стамбуле Вани Эфенди сразу же выразил свою озабоченность: — Негоже самому великому Исламскому государству в мире терпеть такое порочное разгулье в самом своём сердце. Мы нарушаем заветы Пророка. В тавернах города гуляют пьяницы, блудницы торгуют своим телом, растлевая молодых и старых, но самый большой грех и позор — игроки, готовые продать душу за удачу и золотые монеты. Если вы позволите, я сделаю всё, чтобы очистить Стамбул от этой мерзости. — Конечно. Я полностью вам доверяю. Делайте то, что считаете нужным. Кесем и Кеманкешу очень понравился новый Великий Визирь, с которым раньше они лично не были знакомы. Однако Кеманкеш быстро устал от бесед Вани Эфенди, его тянуло с заветную комнату на втором этаже дома сына и невестки. Там в этот момент были все его любимые внуки. Тахир и Сибель были в своих колыбелях, а Зеррин, которая никогда не разлучалась с матерью, под присмотром двух девушек и заботливого брата Мустафы лежала на диване среди подушек. — Дедушка, дочка Ягмур вырастет такой же красивой, как её мама и бабушка Кесем? — Еще красивее. Твоя сестрёнка станет самой прелестной девочкой, а потом девушкой. Как и Сибель. — Плохо только что брат Тахир болен. Когда Ягмур делает ему массаж, он так кричит, что мама не выдерживает, плачет и запирается в самой дальней комнате дома. — Он ещё маленький, вырастет и наберётся сил. Нефес и Ягмур ему помогут, я верю. И ты верь. Через несколько дней мы поедем ненадолго на Хейбелиаду. Поедешь с нами? — А можно? — воодушевился Мустафа. — Конечно. У меня для тебя припасён особенный сюрприз, мой отважный внук! — Ура! — довольный мальчик прижался к Кеманкешу. — Ах вот вы где! — Кесем наконец-то отыскала мужа, который в этот момент держал уже подросшую Сибель, которая неугомонно вертелась в руках деда и всё больше походила на маленькую Нефес. Султанша подошла и поправила тёмные волосы внучки, не сдержав улыбку. — Я бы здесь остался навсегда. Мои сокровища, самые дорогие дары в мире. — поцеловал девочку. — Смотрю на своего мужа и понимаю, что двоих детей ему было мало. Хасана можно не считать, он появился в твоей жизни уже взрослым. Жаль, что мы так поздно встретились и много лет вынуждены были проживать нашу любовь тайком. Было бы время и возможность, я бы ещё тебе родила, и не одного. Две недели как Турхан Султан потеряла сон. Она просила лекарей дать ей снотворное, но даже во сне ей не было покоя. Она всё время видела одно и то же мужское лицо, не дававшее ей жить. Он подходил к ней снова и снова, держал за талию, прикасался ко лбу своими горячими губами, манил за собой. «Я тот, кого вы ждали всю свою жизнь. Я вас тоже давно ждал… Я тот, кого вы ждали…всю жизнь… Я тоже…» Турхан просыпалась в холодном поту, выпивала стакан холодной воды, выходила на балкон, подолгу стояла опершись об ограждение, потом возвращалась в покои и засыпала, сжимая в руке любимую тряпичную куклу Бейхан. Несколько дней назад по решению Султана Мехмеда Валиде перебралась в главные женские покои Топкапы, которые до этого занимали Кесем и Атике. Её положение стало выше. Прибавилось и обязанностей. По просьбе сына Турхан взяла на себя часть благотворительной деятельности, которую раньше курировала регент. Плюс по настоянию самой же Султанши началось строительство мечети в Эминёню, фундамент которой заложили ещё при Сафие Султан. Контролировать этот процесс Мехмед также доверил своей матери. — Если что-то не так, Валиде, сразу же обращайтесь за помощью к Фазылу Ахмеду. Фазыл Ахмед… Это имя острым ножом было высечено у неё на сердце. Рана кровоточила, не думая затягиваться и как только Турхан не старалась, с каждым днём её тревога только нарастала. Дошло до того, что в течение дня она старалась не покидать гарем без особой надобности, чтобы ненароком не встретить его, не увидеть вдалеке, не услышать шаги, которые она узнала бы из тысяч других. Иногда по вечерам она пересекала двор, чтобы подойти к зданию Порты и убедиться, что в окнах нет отблеска свечи. Его там нет. Облегчение и одновременно тоска охватывало сердце. — Валиде, вас что-то тревожит? В последнее время вы сами на себя не похожи. — поинтересовался Мехмед. — Я…Сынок, что ты думаешь насчёт того, чтобы выделить Великому Визирю собственную резиденцию? — Фазылу Ахмеду мало дома, в котором он живёт? — Нет, просто твои племянники остались без матери и нуждаются в отце больше, чем кто-либо. Он тратит много времени на дорогу и вообще допоздна остаётся в Порте, а мог бы быть ближе к моим внукам. — До этого у Великих Визирей никогда не было своей личной резиденции. Я много раз предлагал Мехмеду Паше, но он всегда отказывался, предпочитая работать во дворце. — Предложи Фазылу Ахмеду какой-нибудь дворец недалеко от Топкапы, в котором он мог бы работать, принимать послов, членов Совета Дивана. — Это он вас просил или вы сами хотите таким образом от него избавиться? — Что ты! Нет конечно, не то, не другое. Это моя личная инициатива, мне кажется это разумным. — Что ж, вы правы Валиде, пусть будет по-вашему. В этот вечер Хасан наконец-то мог остаться в доме со своей женой, не от кого не прячась, не таясь. Жизнь налаживалась, входила в прежнее русло, и лишь болезнь Тахира печалила супругов. Они не знали, что ждёт мальчика в будущем, но были уверены, что будут сильно любить его и оберегать до последнего вздоха. Расцеловав и уложив троих детей, супруги отправились в свои покои. Султанша ненадолго скрылась за ширмой и появилась в соблазнительной рубашке с открытыми плечами. — Как красива моя жена…- Хасан не мог сдержаться и весь светился от счастья. — У меня есть для тебя подарок. — протянул подушечку, на которой лежали серьги изумительной красоты. — О, Аллах! Они невероятные! Какая тонкая, изящная работа! — Я зашёл в ювелирную мастерскую в Мекке и попросил сделать мне украшение из самого драгоценного камня, на что мастер мне ответил: «Я могу сделать его и с алмазами, и с сапфирами, с рубинами, изумрудами, но наш Пророк предпочитал обычный сердолик, дарующий блаженство и радость». И вот он выковал эти серьги для моей любимой. Подойди ближе. Через мгновение Гевхерхан уже любовалась на своё отражение в зеркале в новых украшениях. Чтобы их надеть, Хасан убрал волосы жены назад. Потом, залюбовавшись, сзади припал губами к нежной стройной шее. Мужские руки легли сначала на бёдра, потом переместились на живот, ласково поглаживая его. — Я так скучал… — И я! — развернулась к мужчине лицом, чтобы одарить полным страсти поцелуем. — Обещай, что мы больше никогда не расстанемся. Будем вместе до последней минуты одного из нас. — Обещаю. Мы разделим всё, что дарует нам Аллах — и радости, и горе. Но только вместе, не разнимая ладоней. Хасан провел руками по гладкой коже на плечах Султанши и потом одним ловким движением избавил её от рубашки, которая очертив все выпуклости фигуры, легла на пол к ногам молодожёнов. С возрастом и после родов тело Гевхерхан было не лишено изъянов, но каждый из них казался Хасану чем-то особенным, по-своему привлекательным. Находясь в сознательном состоянии, не одурманенном наркотическими средствами, он не мог представить, что может желать другую женщину. Пальцы легли на тугую припухшую грудь, наполненную материнским молоком. Это было новое ощущение. Гевхерхан — мать его детей, кормящая мать. Почему-то именно эта мысль возбуждала как никогда. Дальше всё было как в самом прекрасном сне: смятые простыни, сплетённые воедино тела, капельки пота, стекающие по вискам и падающие куда-то на оголённую плоть любимой, глубокий вдох и бесшумный выдох, после которых наступило наслаждение и по телу разлилось блаженное тепло. Перед отъёздом на остров Кесем привезла во дворец ещё несколько работ Нефес, две из которых были не закончены. Картины были обёрнуты толстой материей и пронесены в гарем в обстановке строжайшей секретности. — Нефес просила передать, чтобы Афифе обратила внимание на мазки, тогда то, что она нарисует, будет не сильно отличаться от той части, что уже готова. — Спасибо вам, Кесем Султан. Наш план начинает работать. Мехмед каждый день приходит в сад и всё больше и больше времени проводит с этой девушкой. Она оказалась талантливой не только в живописи, пишет стихи и читает их вслух. Кажется, наш Повелитель очарован. — Хвала Аллаху. Только смотри, Турхан, не посылай Афифе раньше времени в покои сына. Найди любой предлог. Ты же знаешь, как устроены мужчины: то, что запретно, более желанно. Он должен окончательно потерять от неё голову и вот тогда… — Я всё поняла. Не беспокойтесь. — Ты плохо выглядишь. Бледная, уставшая. Что-то не так? — Нет, я просто… Скажите, как вы отважились на отношения с Кеманкешем, если это запрещено? — В какой-то момент я поняла, что даже страх наказания и страх смерти не могут остановить меня. Бывает такая любовь, которая сильнее всех остальных чувств на свете, ей нельзя противиться, иначе погибнешь, сам себя разрушишь. — Даже сильнее ненависти? — Эти чувства несовместимы. Рано или поздно победит что-то одно. А почему ты спрашиваешь? — Просто из любопытства. В голове не укладывается… — Кто он? — Не понимаю. — Зато я понимаю. Я уже как-то говорила и повторю ещё раз: одной быть очень сложно. С каждым днём эта золотая клетка всё сильнее и сильнее будет давить на тебя, душить, ты будешь находить у себя первые признаки старости и осознавать, что никогда не будешь любима, если вообще была когда-то… Стояли жаркие дни начала августа, жизнь в раскалённом Стамбуле стала невыносимой. Кесем и Кеманкеш вместе с Ягмур, Мустафой и Зеррин отправились на Хейбелиаду, прихватив с собой Чичек. Эзель должен был по возможности в свободное от службы время навещать их, а вот Нефес наотрез отказалась покидать город, сославшись на неотложные дела в госпитале, написала, что возможно, приедет чуть позже. Родители не стали противиться такому решению и со спокойным сердцем оставили дочку дома вместе с Озгюром. По просьбе Кеманкеша старый грек, присматривавший за домом на острове, переправил из столицы двух арабских скакунов тёмно-коричневой масти. Это и был сюрприз для Мустафы, который от восхищения просто завизжал. — Дед, я смогу на них ездить? Папа уже садил меня в седло… — Только под моим присмотром. Одному нельзя! — Хорошо. — опустил глаза, тиская в руках старушку-Бату и Кеманкеш понял, что за этим сорванцом нужно следить внимательнее, иначе он натворит дел. Уроки верховой езды вызывали у Мустафы неподдельный интерес и восторг, вместе с дедом каждый день они объезжали остров по периметру и Кеманкеш даже ненадолго оставлял внука одного в седле, держа лошадь на удила. — Только никому не говори. Ягмур и твоя бабушка убьют меня. — Не убьют, они тебя любят. — Думаешь? — рассмеялись оба. Ягмур с удивлением и радостью наблюдала, как за год подрос её сынок, каким взрослым и ответственным он стал после появления сестёр и брата. Но главное, Мустафа всё ещё был счастливым ребёнком, осознававшим своё происхождение, но не страдавшим от того, что его кто-то отверг или не любит. По вечерам она заходила в его комнату и наслаждалась их общением, поглаживая непослушные светлые кудри. В такие моменты Ягмур думала, что пройдёт всего несколько лет и её мальчик превратится в сильного мужчину, защиту и надёжную опору для неё, Гевхерхан и сестёр. Тогда все её страдания по Аарону начинали казаться далёкими и бессмысленными. Люди встречаются и любят друг друга для того чтобы дать жизнь детям, продолжиться в них, а всё плохое забывается. В субботу утром на остров приехал Эзель. Прихватив детей, они с Ягмур отправились на прогулку вдоль линии берега. Мустафа поднимал камешки и бросал их в воду, безрезультатно пытаясь получить «лягушку». Зеррин спала на руках у матери, тихо посапывая. — Вот теперь точно как в детстве, когда родители брали нас с Нефес на вечерние променады. — Я обещал Мустафе, что так будет и сдержал слово. — Как ты? — Как-то. Прости, мои муки затянулись. Я так долго мечтал о том, что мы снова будем вместе и вот теперь, когда это случилось, даже не могу вволю порадоваться. Моя душа словно погрузилась во мрак. — Я тебя понимаю и готова ждать сколько угодно. Главное, что ты рядом и мы снова вместе. — Твоя поддержка и присутствие рядом многое значат. Не знаю, где бы я сейчас был без всего этого. Ты не пожалеешь о том, что дала мне ещё один шанс, обещаю. Я буду хорошим мужем и отцом. — при слове «отец» снова встал ком в горле, но Ягмур словно почувствовав, прижалась к плечу Эзеля головой и его отпустило. Али и Атике выбрали своим новым местом жительства Эскишехир — достаточно крупный город, расположенный на северо-востоке от Стамбула и чуть южнее Кютахьи. Именно сюда много лет назад они вдвоём по просьбе Кеманкеша и Кесем привезли Ибрагима во время регентства крымского хана Бахадыра. Атике хорошо помнила, что тогда впервые обратила внимание на серьёзного, ответственного Али, про себя отметив, что есть в мире мужчины, отличные от её непутёвого мужа. Пока они втроём жили в просторном съёмном доме недалеко от центра города, представившись окружающим мужем и женой. Атике хорошо ладила с Дерьёй, работящей и умной двенадцатилетней девочкой, медленно превращавшейся в девушку. Она в свою очередь старалась во всём угодить Султанше и всякий раз выражала своё почтение, склонив голову. — Милая, не стоит. Мы теперь семья и ты больше не прислуга. Смотри на меня без смущения и стеснения, я хочу стать тебе близким человеком, другом. — Как скажете, Султанша. — Иди, садись рядом. — указала на место на диване. Али нашёл работу помощником в мастерской по изготовлению обуви, ведь рассчитывать на то, что теперь казна будет выделять деньги на содержание Атике, не приходилось, да и почти все свои сбережения она оставила, когда бежала. — Я не обещаю звёзд с неба, но у меня достаточно средств, чтобы обеспечить тебе достойную жизнь. Я скопил за долгие годы кое-что. Может это не то, к чему ты привыкла… — Али, не надо. Мне всего хватает. Главное, что мы вместе и я счастлива. — Не понимаю, почему ты не хочешь совершить обряд никяха, почему мы вынуждены врать, что муж и жена? — Мы уже многим представились супругами, свадьба будет выглядеть странно. — пыталась выкрутиться. — Давай потом как-нибудь. Что это меняет? — Всё, Атике. Я хочу перед лицом Аллаха назвать тебя женой и больше не чувствовать, что совершаю грех. — Любовь не может быть грехом. — подошла к окну и сквозь мутное стекло присмотрелась к мужчине, стоявшем через дорогу. Он уже несколько дней следил за домом. — Только не это. Нет! — Что там? Кого увидела? — Нет, ничего. Давайте ужинать, Дерья приготовила что-то очень вкусное. — Кеманкеш, в чём дело? Зачем ты попросил меня надеть это простое платье? — Мы пойдём гулять. Точнее, поедем. — указал на двух скакунов. — Нет, нет и нет! Ты знаешь, сколько лет я не садилась на лошадь? Даже я этого не помню! На самом деле Кесем хорошо помнила, что в те времена она ещё носила имя Анастасия и жила на острове Кефалония. В гареме наложницам строго настрого запрещалось ездить верхом, да и некуда было. Потом были беременности, рождение детей, а дальше этого просто не позволял статус регента и Валиде. — Доверься мне! Я сам тебя посажу и сам сниму. Ни одна волосинка не упадёт с головы моей любимой жены, клянусь. — Нет, ты смерти моей хочешь? Я даже не помню, что делать в седле, как управлять этим животным! — сердилась Султанша, недовольная затеей мужа. — Хорошо, поедем тогда вместе на одной. Тебе понравится! На балконе появились услышавшие шум Ягмур, Эзель и Мустафа. — Бабушка, не бойся! У деда крепкие руки. — крикнул мальчик. — Мама, давай, решайся! — Вы все ненормальные! Если я сломаю себе шею, это будет на вашей совести! — с этими словами Кесем подошла к стремени. Кеманкеш аккуратно взял её на руки, приподнял и подсадил, а позже забрался сам. Наблюдая за этим, даже Эзель улыбнулся. — Я хочу, чтобы мы с тобой вот так же красиво старели, в любви. — Ягмур сжала руку супруга и Мустафа, стоявший между ними, смущённо заулыбался. Лошадь скакала вдоль линии прибоя, поднимая вверх мелкие брызги от воды. Кеманкеш одной рукой держал узду, другой прижимал к себе напуганную Кесем. Но страх быстро прошёл, уступив место радости. Ветер с моря растрепал причёску Султанши, выдрав из неё длинные пряди на висках. Солнце, готовящееся к закату, мягко освещало водную гладь. Полная свобода, полёт, единение с природой и самым любимым и родным человеком. — Ну что, тебе всё ещё страшно? — шептал ей на ухо. — С тобой я согласна на всё. Особенно если не думать о том, как я буду спускаться на землю. — пошутила. — А вот сейчас и попробуем. — Кеманкеш встал ногами на песок и протянул руки к Кесем. Она доверилась ему, но когда оставалось всего несколько сантиметров до земли, ноги мужчины поехали и оба оказались на тёплом песке. Падение было не болезненным, они рассмеялись. — Вот тебе и крепки руки деда! А крепкие ли у него ноги? — В моём возрасте простительно. А ты чувствуешь, как хорошо? — Чувствую. Я самая счастливая на свете благодаря тебе. — И я. — он нашёл губами и её губы и нежно поцеловал. Потом они ещё долго лежали обнявшись на нагретом солнцем песке и смотрели как светило закатывается за горизонт, оставляя на воде оранжевую блестящую дорожку. Только когда стало темнеть, супруги встали и пошли к дому, держась за руки и ведя за собой арабского скакуна. Садиться на лошадь в этот раз Кесем категорически отказалась. Поздно ночью янычары ворвались в одну из таверн в районе Фатих. Испуганные посетители бросились врассыпную, оставив на столе колоды карт и золотые монеты. Двух высоких молодых мужчин всё же удалось схватить. — Именем Султана Мехмеда Хана, говорите, кто хозяин этого заведения? — Мы ничего не знаем, отпустите. — Не положено. Вы будете доставлены в дворцовую тюрьму и не выйдете оттуда, пока во всём не признаетесь. На рассвете в темницу спустился сам Вани Эфенди. Мужчин привязали и хорошенько избили. Харкая кровью, они просили о пощаде. — Вас отпустят, если вы скажите, кому принадлежит это гнездо греха? — не унимался Вани. — Ворону. Она принадлежит Ворону. Как и многие другие подобные места. Почти все в Стамбуле. — Ворону? — Да, мы зовём его Кузгун. А уж как его имя на самом деле, не знает никто. Рано утром Нефес пришла на причал, как и просил Демир. Озгюру девушка оставила записку, в которой сообщала, что возьмёт лодку и отправится к родителям на Хейбелиаду. Она и правда собиралась сделать это после встречи с бывшим женихом. Демир ждал, девушка опаздывала. Заламывая руки, он всё же продолжал надеяться, что она придёт. Слова брата всё чаще и чаще всплывали в сознании. Фазыл Ахмед украл свою любимую. Нет, похищение как форма принудительного «сватовства» его не прельщала. Но может это единственный шанс объясниться? Побыть вместе, что-то решить наконец… Фигура Нефес показалась вдалеке, сердце радостно застучало. Демир пошёл навстречу. — Нефес, любимая… Девушка непонимающе посмотрела на него, между ними всё было решено, что ещё они могли сказать друг другу? — Не бойся, пойдём со мной. — потянул за руку и она почему-то послушно пошла. На пристани их ждал баркас, курсировавший по Босфору. Нефес думала, что они сделаю круг и быстро вернутся, не подозревая, как далеко было приказано плыть человеку на вёслах.