Исцеляющие

Кеманкеш и Хасан хорошо знали этот символ. Шкиперия — «страна орлов», так иначе называли их родину Албанию. Двуглавая чёрная птица и шестиконечная звезда были национальным символом, оставшимся в сознании ещё со времён сопротивления османскому завоеванию. Они же были гербом древнего рода Кастриоти. — Корни семьи Дашери восходили к самому Скандербегу. Я был мальчишкой и смеялся, когда она рассказывала мне эту легенду, считая ерундой. — Родители прокляли её за то, что она связалась с мусульманами, сначала с тобой, потом с моим отчимом, с другими мужчинами-иноверцами. Никто из семьи не заговорил с ней до самой смерти. Я годами ходил по одной улице с бабушкой, дедом, родными братьями матери и никогда не слышал от них ни единого слова, словно меня не существовало. Мы все были родными по крови, но чужими в душе. — Они остались верны своей исконной религии несмотря ни на что. Это не редкость для Албании. — Теперь я вспомнил его! — вскрикнул Хасан, вскочив с места. — Кого, сынок? — Моего двоюродного брата Иакова, такого же рыжего, как мама. — Подожди… Иаков… Якуб… Это ведь одно имя? — Не понимаю, как я сразу не догадался! — Но за что? — За Асие. Он тоже был влюблён в неё, но никогда бы не решился признаться. Иаков христианин, она — дочь имама. Его бы прокляли и изгнали из семьи, как и мою мать. Он ходил за нами тенью с самой юности, не в силах сдержать свою греховную одержимость. — Но ты ведь не виноват в её смерти! — Он об этом не знает. Мы никогда с ним не разговаривали, ему было запрещено. Когда мне выносили приговор на городской площади, надо было видеть глаза этих всех людей — отца Асие, её несостоявшегося мужа и убийцы Замира, Иакова, других моих родственников… В этих взглядах я читал лишь ненависть и презрение. Они все радовались, что я умру заживо от непосильного каторжного труда. — Как же нам его найти и наказать? Он ведь не оставит свою затею и может навредить моим внукам! — Среди албанцев или среди христиан. Больше ему некуда деваться. Рано утром на рассвете Хасан и Баязид заехал за Кеманкешем и Эзелем, чтобы переправиться на лодке в Галату. Именно на противоположном берегу Босфора было большинство христианских кварталов: по соседству друг с другом жили греки, армяне, православные и католики из числа албанцев, сербов и ассирийцев. — Прошу, берегите себя. — напутствовала Кесем мужу. — Всегда помни, что ты являешься смыслом моей жизни и, если что случится, я не переживу. — Не волнуйся дорогая, всё будет хорошо. — нежно поцеловал в лоб. Ягмур, провожая Эзеля, обратила внимание, что он взял из шкафа свой старый нож. — Почему не носишь тот, что я тебе подарила? — Не хочется марать его кровью этого негодяя. — пытался отвертеться, но не получилось. — Кстати, где он? — девушка проворно проскользнула вперёд и открыла шкаф, оглядывая оружие. Эзель вздохнул. У его жены был особый нюх на его проблемы. — Наверное у Харуна забыл, не помню. — Ах, дааа…- протянула она и отвернулась, начинать этот разговор сейчас снова было бессмысленно. — Ну всё, я пошёл. — Да поможет вам Аллах. — поправила кафтан и поцеловала на прощание. Четверо мужчин в чёрном зашли на главную торговую площадь Бейоглу. В это время продавцы уже раскладывали свой товар: говяжьи окорока, бараньи туши, овощи, мешки с крупами, головы пахучего сыра, кувшины с оливковым маслом и вином. Хасан дал знак, и группа разделилась надвое, зайдя справа и слева. Незваных гостей сразу заметили, ведь мусульмане здесь были не частыми посетителями, особенно в такой час. В жизнь христиан турки предпочитали не вмешиваться, лишь в крайнем случае, когда ситуация была критической и неразрешимой. — Рыжего Иакова знаешь? — тихо, почти шёпотом спросил Хасан у одного из греков. — Кто ж его не знает? Скупает всё по дешёвке и подаёт вашим подороже. Тот ещё барыга! — Где найти? — В глубине квартала, за поворотом, второй дом справа. Только он наверняка здесь вот-вот появится, советую подождать. На самом деле, минут через пять рослый рыжий мужик лет сорока пяти показался из-за угла, катя перед собой небольшую телегу. Мужчины переглянулись с разных концов площади, нужно было действовать незамедлительно до того, как здоровяк почувствует неладное. В два прыжка Эзель оказался рядом с ним и схватил сзади за горло. Реакция Якуба была молниеносной, он сразу же нанёс удар наотмашь, но тут перед ним появилось еще двое — Хасан и Баязид. Они пытались заломить руки за спину, а в это время Кеманкеш огрел рыжего по голове. В результате учинённой свары испугались и разлетелись по площади привезённые на продажу куры, с повозок полетели яйца, фрукты и помидоры. Преступник без сознания был связан и погружён в лодку. — Что будешь делать? Сдашь янычарам? — спросил Кеманкеш сына. — Посмотрим. Сначала поговорим. Утром Валиде Султан изволила отправиться в усыпальницу при Айя Софии, где покоилась её дочь. Отказавшись от сопровождения посторонних, она сама прошла по наземному переходу, соединявшему мечеть и Топкапы, сделанному для тех случаев, когда Султан хотел лично присутствовать на намазе. Проходя мимо надгробия Ибрагима, Турхан сжалась от воспоминаний, почувствовав холодок на коже. Недалеко от безумного Падишаха покоилась их бедная Бейхан. — Доченька моя, свет моих очей, вечная боль моей души… — женщина опустилась на колени и помолилась. — Я хочу, чтобы ты простила меня, где бы ты сейчас не была, простила и поняла. Я стараюсь исполнить твою последнюю волю, не оставляю моих внуков. Я всегда рядом с ними, вижу, как они растут, крепнут, становятся разумными. И их отец тоже с нами. Знаю, что ты любила Фазыла Ахмеда и не осудишь меня, если я признаюсь, что тоже его люблю. Ради тебя я бы отказалась от этих запретных чувств, но раз так получилось… У меня есть шанс почувствовать себя женщиной: любимой, желанной, защищённой. Как я могу от него отказаться? Я ведь всегда была одна, даже рядом с твоим отцом, никогда в жизни не плакала и не смеялась в голос, только лишь терпела, только лишь делала вид, что всё хорошо, искала радость в вашем с братом покое и благополучии. Но теперь всё изменится. Знаешь, какое это великое счастье: проснуться утром и почувствовать чьё-то плечо под своей головой? Я только сейчас это поняла. Помоги мне, дай сил, чтобы выдержать, чтобы скрыть эту любовь от злых глаз и злых сердец. Вдоволь наплакавшись, Турхан вернулась в свои покои. — Какие будут распоряжения на сегодня, Султанша? — поинтересовался Сулейман ага. — После того как я закончу обычные дела, касающиеся гарема, пусть приготовят хамам и ванну с лавандой. Сегодня я лягу спать рано и хочу, чтобы меня не беспокоили до утра. Связанного Якуба затащили на старую конюшню дворца, которую сейчас почти не использовали по назначению и бросили в стог сена. К этому времени он уже стал приходить в сознание и что-то несвязно бурчал про себя на албанском. Хасан не сдержался и с силой пнул его по ногам, отчего рыжий протяжно застонал и наконец осознанно уставился на своего противника. — Значит, ты всё понял? — сплюнув кровь и выбитые зубы, улыбаясь безумной улыбкой, прошипел мужчина. — Я мог бы прикончить тебя незамедлительно, но то, что в наших жилах течёт одна кровь, даёт тебе право высказать всё, что ты имеешь за душой. — острие ножа прошло близко от основной артерии на шее и скользнуло вниз. — Какая кровь? Мы по разные стороны от добра и зла. Ты сын распутной предательницы и мусульманина, мы — потомки рода Кастриоти и самого Георгия Скандербега. — Хочешь, я вскрою твои вены, и ты увидишь, что в них течёт такая же красная жидкость, как у всех? Никаких отличий. У меня в сердце Аллах — у тебя твой Бог, у меня Мухаммед — у тебя Иисус, у меня полумесяц — у тебя крест, у меня намаз — у тебя молитва… На этом наши различия заканчиваются. Мы оба смертны и одинаково будем судимы за наши грехи перед Всевышним, каким бы именем его не называли. Асие ведь тоже была мусульманкой, но это не мешало тебе любить её, не делало тебя предателем, изменником… — Она была чиста душой и не в чём не виновна. Ты грязный выродок, насильник и убийца. Я потратил всю свою жизнь, чтобы найти тебя и отомстить за Асие. Надеюсь, той дозы яда, что приняла твоя Султанша, хватит если не для смерти, то для пожизненных физических мук. Будь прокляты все потомки Османов! Гореть им в аду и быть поглощёнными гиеной огненной! Баязид с силой ударил рыжего за свою мать и тот застонав, повалился на спину. Тогда он взял его за волосы и приподнял голову, чтобы тот лучше слышал. — Я османский султанзаде и ты ответишь за свои слова, за смерть сестры, за отравление моей матери, я заставлю тебя проглотить свой собственный язык! — Оставь, не пачкай руки. — отодвинул пасынка Хасан. — Зачем ты убил Сафие? — Тогда я только приехал, не разобрался. Думал, что если ты живёшь с ней, значит она жена, любимая женщина. Хотел, чтобы ты потерял всё и подозрения в её смерти пали на тебя. Тебя должны были поймать и казнить! Но что-то пошло не так, её папаша всё бросил и уехал, не стал добиваться правды. — И тогда ты решил повторить это ещё раз, но уже с Гевхерхан? — Нет. Я дважды не использую один и тот же план. Здесь был другой расчёт. Я хотел, чтобы она умирала медленно и мучительно, а ты вместе с ней. Хочу, чтобы подобным образом сдохли все Османы и их потомки. Они отобрали у нас нашу землю, нашу свободу, нашу веру. — Асие изнасиловал и убил Замир и она уже давно отомщена. Я прикончил его, как только бежал с каторги. — Я тебе не верю! — Зря. Медленно и мучительно сдохнешь ты. Будешь гнить заживо в самой сырой и холодной тюрьме. Жизнь покажется тебе наказанием. — Хасан замолк. — Но благодаря нашему родству, я даю тебе выбор. — достал из кармана пузырёк с ядом. — Нет! — рыжий замотал головой. — Это не свинец, которым ты травил мою жену. Умрёшь быстро. Захлебнёшься собственной кровью. — бросил пузырёк рядом. Эзель развязал Якубу руки. Четверо мужчин вынули свои ножи из ножен на тот случай, если преступник надумает сопротивляться и бежать. — Итак, твой выбор, Иаков. Сам реши, какое наказание ты понесёшь. Здоровяк унял дрожь в руках. Он знал, что этим может всё закончиться, был готов. Медленно открыл бутылёк и сделал быстрый глоток, стоивший ему жизни. Демир уверенно шёл по тропинке, огибавшей здание Порты. Бидан семенила сзади. И зачем она только согласилась пойти с ним? Ох уж это любопытство! Как ей вести себя, что говорить, когда он станет знакомить её со служащими канцелярии? — Подожди! Я дальше не пойду! Это неприлично для такой девушки, как я! — Это ведь ты говорила, что негде встретить свою судьбу, познакомиться с молодыми людьми? Поэтому я решил помочь, стать твоим проводником в этом тёмном мире, где никто не может найти свою любовь! — шутливо произнёс младший Кёпрюлю. — Не смешно. Может я уже не хочу! Или уже нашла! — Где? Когда? Помилуй, Аллах, неужели это наш старый конюх Башкурт? — продолжал подтрунивать над девушкой, прекрасно понимая, что она имела ввиду именно его. Но эти отношения нужно было закончить любой ценой ещё до того, как они всерьёз начнутся. Демир не хотел давать Бидан никакой надежды. Он внезапно остановился и стал размышлять над дальнейшими своими действиями. — И что дальше? Так и будем стоять? Отвези меня домой! — Хорошо. Мы встанем здесь, у входа в канцелярию. Я немного отойду. Как только тут появится первый молодой неженатый мужчина, я дам знак. Вы поговорите пять минут и после этого я клянусь, мы уедем. — Всего пять минут? Подожди, а что я ему скажу? — Что угодно. Спроси, какой сегодня день. — Но… — Пять минут. Демир отошёл, как договорились и стал ждать. Из канцелярии постоянно кто-то выходил, входил, но только не сейчас. Бидан нервно теребила юбку платья, не понимая, что вообще ей делать, как вести себя. «Всевышний, ну пошли же нам уже кого-нибудь!» — взмолился мужчина. В этот момент из подвала, груженный выше головы бумагами и аккуратно сложенными друг на друга свитками вышел кто-то, чьё лицо разглядеть за всей этой кипой было невозможно. Демир знал всех, но даже он был в затруднении. Стал ёрзать и перемещаться туда-сюда, девушка приняла это за знак. — Простите, вы не подскажите, где найти Великого Визиря? — выпалила первое, что пришло на ум, зная, что Фазыл Ахмед брат Демира. Пытаясь понять, кто с ним разговаривает, мужчина приподнял голову и немного сдвинул руки. В этот момент вся груда свитков полетела на землю. — Аллах! Простите! Я не хотела! — бросилась собирать бумаги, причитая, но они тут же снова падали на дорожку, мощённую мелкой щебёнкой. — Это была плохая затея, очень плохая затея… — Какая ещё затея? Как вы вообще оказались у меня на пути? Вы хоть знаете, сколько я это разбирал и складывал? — рассердился, нахмурив брови и только теперь заметил, что девушка не дурна собой. — Я просто…просто с братом пришла. То есть даже не с братом, с родственником…дальним. — Какое мне дело до вашего родственника, если теперь предстоит всё снова раскладывать? — покачал головой. — Извините, я не хотела. Я только пришла спросить… А какой сегодня день? — Госпожа, вы вообще нормально себя чувствуете? Я могу отвести вас в госпиталь, там работает родственница моего друга. — Причём тут госпиталь? Я просто растерялась! Считаете, я ненормальная? Что, похожа? — Вообще-то есть немного. — улыбнулся. — Грубиян! — швырнула последние свитки сверху, тем самым снова закрыв лицо мужчины. — Было приятно с вами познакомиться. — прокричал из-за бумаг и пошёл дальше, поднимаясь по ступеням. Демир в это время смеялся от души, как не смеялся с тех самых пор, как его Нефес исчезла на берегу Босфора. — И кто этот несчастный? — Харун. Он служит помощником в канцелярии. Советую присмотреться. Хотя тётя Гизем его точно не оценит. — Почему? То есть я хотела сказать, что не больно то и хотелось, чтобы мама его оценивала в любом качестве. — Он сирота со сложной судьбой. Непростой характер. Харун бывает невыносим, но быстро всему учится и умеет признавать свои ошибки. — Я бы не хотела иметь дело с тем, кто часто ошибается и вздорит. — Ну что ж, видно не судьба. — вздохнул Демир и развёл руками. История с отравлением Гевхерхан и поимкой Якуба всех потрясла. Баязид был взволнован не меньше Хасана и чтобы выговориться, облегчить душу, направился прямиком к Исмихан. — Твоего мужа нет дома? — Нет, проходи. Исмихан попросила принести чаю и сладостей, сама же стала внимательно слушать рассказ двоюродного брата. — Бедная тётя. Надеюсь, она сможет выкарабкаться и жить дальше ради детей. Это большой стимул. — Теперь и я рядом, буду помогать, поддерживать её во всём. Из-за угла показалась светлая пышная головка милого мальчугана, показалась и тут же снова исчезла. — Ой, кто это? — улыбнулся молодой мужчина, поставив чашку чая на столик. — Или мне почудилось, или здесь кто-то прячется? — Омер, сынок, иди к нам. Познакомься с султанзаде Баязидом. Они вместе прекрасно провели время, много шутили и смеялись. Для необщительной, закрытой Исмихан такие простые и вместе с тем тёплые отношения были чудом, непозволительной роскошью. — Спасибо, что пришёл. Ты понравился моему Омеру. Он тянется к мужчинам, только вот у Юсуфа почти нет на него времени. — Я почему-то так и думал. Знаешь, теперь, когда всё прояснилось и понемногу начнёт налаживаться, Мустафа вернётся домой. Они с Омером могли бы подружиться, хоть мой брат и чуть старше. Приезжай к нам как-нибудь, мама будет очень рада. Я познакомлю тебя с нашими младшими. — Я бы с радостью, но ты же знаешь, Юсуфу это не понравится. — То, что ты общаешься с родными? Мы ведь семья и должны поддерживать отношения! Исмихан смутилась от пристального мужского взгляда и Баязид, воспользовавшись моментом сжал её ладонь, а потом уверенно поцеловал тыльную поверхность руки. Понимая, что в силу своего характера и положения девушка никогда не ответит на его чувства, он рад был довольствоваться малым. — Кого я вижу! Нас снова посетил славный Султанзаде! — с сарказмом заметил Юсуф, наблюдая милую картину. Его способность появляться ниоткуда в самый неподходящий всегда поражала Исмихан. — Обычный семейный визит вежливости. Я уже ухожу. — Баязид сделал акцент на слове «семейный», чтобы у Юсуфа не возникло никаких подозрений насчёт мотивов, по которым его тянуло в этот дом. Исмихан проводила его взглядом и уже собралась уходить, когда муж больно схватил её за локоть. — Ай! Не трогай, ты же знаешь, будут синяки! — Не только на руках. Если я узнаю, что вы что-то там закрутили с этим мальцом, вам мало не покажется! — Юсуф! Ты что! Он же мне брат! — Знаю я вас, женщин. Когда вы остаётесь без мужской ласки, на многое способны. Я ведь теперь не на что не годен, бедный, больной, никому не нужный. — перешёл от угроз к наигранной жалости. — Не говори так. Это ведь не главное… — Ты всегда была холодна ко мне. Терпела, даже не пыталась притворяться. Небось рада, что я тебя больше не мучаю, не тревожу? — Я…я…- Исмихан не знала, что ответить, чтобы и не лгать, и не обидеть. — Или может это только со мной ты фригидная тихоня? Может с ним ты будешь страстной львицей? — снова распалялся, не в силах сдержать себя. — Отпусти! Не говори больше такого никогда! Не оскорбляй меня! Но унять Юсуфа в таком состоянии было уже сложно. Он схватил Исмихан, и присосавшись губами к тонкой белой шее, стал шарить ладонями ниже спины, больно сжимая ягодицы и тем самым вызывая у жены отвращение. — Да, я не всё могу, но у меня есть руки, есть губы, если ты хочешь, я доставлю тебе удовольствие иначе, только скажи! Скажи же! — закричал, увидев, как она сжалась и закрыла глаза от омерзения. Оказавшись свободной от объятий Юсуфа, Исмихан закрыла лицо руками и заплакала. — Глыба льда. Ледник. Никто и никогда такой не растопит. Зачем только я переживаю? — тон Паши в который раз за последние несколько минут кардинально изменился, став спокойным и безразличным. — Спокойной ночи, милая. Извини, если что не так. Хасан вернулся домой, когда Гевхерхан уже спала, хотя было ещё не слишком поздно. Обессиленный, измученный ядом организм Султанши постоянно требовал сна. Визирь беззвучно разделся и лёг рядом, скользнув под одеяло. Она услышала, зашевелилась. — Дорогой, это ты! Скажи, что всё закончилось! Что больше никто не причинит нашей семье зла! — Всё, этого человека больше нет. Бояться нечего. — Моя бедная Сафие… Почему она? — Из-за меня, Гевхерхан, из-за меня. Но знаешь, я сегодня понял, что если бы не случилась вся эта история, если бы мы не развелись тогда, если бы я не жил в одном доме с Сафие, на её месте была бы ты. Я долго задавался вопросом «почему» и сегодня получил ответ. Твоя бедная дочка, запутавшаяся в своих чувствах, стала той, кто принял первый удар на себя. Желая быть моей женой на разрушенном счастье, она нашла свою смерть и спасла и тебя, и меня. — Сафие… Моя малышка… — Мы ведь решили больше не совершать старых ошибок. Когда Тахир подрастёт, расскажем ему про родную мать. Только о плохом умолчим. — Да, я хочу, чтобы он знал о ней, помнил, пусть она так его и не полюбила. Будем считать, что у неё просто не было времени. И Мехмеду Абазе надо написать обо всём. Неспроста он прекратил искать убийцу, видимо, всё ещё подозревает кого-то из близких — Аарона, Селима или его жену. Нельзя жить с таким грузом на сердце. — Теперь он будет злиться на меня. Моё прошлое отняло у него дочь. Ты ведь не будешь? — посмотрел в любимые глаза, ища там ответ. — Как можно злиться на того, кого так сильно любишь? И ты нив чём не виноват. Хасан перебрался под одеяло Гевхерхан и прижал её к своей груди. Так они и заснули, не отпуская рук друг друга. Когда Кеманкеш закончил петь колыбельную, Зеррин уже крепко спала, поджав ручки под пухлую щёку. Он не смог удержаться, чтобы не поцеловать девочку, от которой так пахло молоком и ещё чем-то неуловимо сладким. Так пахло от его дочерей в детстве. — Спи, моя радость. Дедушка рядом, он не даст тебя в обиду. — Кеманкеш, что за порыв у тебя сегодня? Зачем забрал Зеррин на ночь к нам? — Мне кажется, между Ягмур и Эзелем пробежала кошка, после того как он пришёл домой пьяным под утро. Пусть побудут наедине, может это поможет. — Несмотря на всё, что случилось, я хорошо отношусь к нашему зятю. Он сын моего Баязида и это много значит для меня. Но его поведение удивляет и расстраивает. — Кесем, не вмешивайся, не надо. — Если он будет так себя вести, врать нашей дочери, я не смолчу, ты меня знаешь! — Очень хорошо знаю. В том то и беда. Твоя эмоциональность сделает только хуже. — Ты должен был с ним поговорить сразу же после этой злосчастной попойки! Но нет, в жизнь Ягмур ты не вмешиваешься, тогда как брак Нефес не даёт покоя! — разозлилась. — Потому что Ягмур уже совсем взрослая и потому что она похожа на тебя. Она справится. Нефес — совсем другое дело. Я хочу поехать и посмотреть, как и где она живёт. Мы ничего не знаем про этого Кузгуна. Может он извращенец или преступник, может ей грозит опасность рядом с ним! — Кеманкеш! Ты не прав! Чтобы мы окончательно не поругались, я ложусь спать. — отвернулась от мужа в другую сторону. Однако он не мог заснуть, ворочался, тяжело вздыхал, несколько раз поднимался, чтобы поправить одеяло Зеррин в колыбели. Через час Кесем застала его сидящим в кресле с закрытыми глазами. Она подошла сзади и положила руки на плечи. — Так нельзя, тебя снова схватит радикулит. Пойдём в кровать. Кеманкеш словно только этого и ждал. Устроившись поудобнее, приобнял свою любимую Султаншу и наконец ощутил долгожданный покой. — Только не думай, что это значит, что я во всём с тобой согласилась. Как бы не так! — были её последние слова в эту ночь. Турхан не нервничала. Она приняла решение, и оно было осознанным. Верным или неверным, покажет время, но сейчас другого пути у неё не было. Заперев двери покоев на ключ, Валиде Султан глянула на себя в зеркало в рост. Стройное, ещё молодое тело, густые, распущенные до пояса тёмные волосы, горящие глаза. Фазыл Ахмед не любил украшения, предпочитая естественность, это она поняла ещё тогда, когда впервые осталась с ним в тайной комнате до рассвета. Только немного пудры на лоб и румян на щёки. Кружевная красная сорочка и такой же накинутый сверху халат делали бы её очень привлекательной в глазах любого мужчины, но её интересовал лишь один-единственный. В тайной комнате горели свечи, их сегодня было больше, чем обычно — большие и маленькие. Оттого это любовное убежище не казалось таким уж тёмным и глухим. Ложе застилало белоснежное шёлковое бельё, переливающееся в бликах огней. На столе стояли срезанные розы, точно такие же, как в их первое свидание наедине. Бутыль вина и сладости ждали своего часа. Фазыл Ахмед, кажется, позаботился обо всём. На его лице была сдержанная улыбка, полная сладостного предвкушения. Последняя женщина, к которой он прикасался — Бейхан и случилось это ещё до похода на Крит. Будучи молодым и здоровым, живущим в окружении многочисленных искушений, однако, он ждал свою особенную, единственную женщину, не размениваясь на мелкие интрижки для утоления потребностей горячей плоти, как это делали другие. Он не загадывал, но надеялся, что сегодня Турхан не пойдёт на попятную. — Ты так красива, у меня остановилось дыхание. — Всё, как вы любите, Великий Визирь. — сдержанно улыбнулась, как улыбаются невесты перед первой в жизни брачной ночью. — То, что мы делаем, против всех законов, против устоев и принципов, но по-другому нельзя, к сожалению. Всевышний всё видит и всё слышит. Сегодня и впредь при любой молитве я буду просить о прощении для себя и для тебя. Как звали твоих родителей, помнишь? — Анна и Пётр. — Согласна ли ты, Хатидже Турхан Султан, дочь Петра и Анны, разделить со мной остаток жизни в любви и верности? — Согласна. — А теперь ты спроси меня. — Согласен ли ты, Фазыл Ахмед Кёпрюлю, сын Мехмеда и Элмас Кая, оставаться подле меня в любви и верности, храня нашу тайну до последнего дня? — Согласен. Пусть Аллах засвидетельствует, что мы не лжём и наши намерения исходят из самого сердца. Фазыл Ахмед вынул из кармана неброское кольцо, украшенное маленьким бриллиантом тончайшей, изумительной огранки. Турхан протянула руку и с радостью приняла подарок. — Носи его с любовью и в память о сегодняшнем дне. — поцеловал нежно и даже слегка нерешительно, как бы проверяя реакцию на свои действия. Против обыкновения, Султанша даже не вздрогнула, а уверенно ответила, прильнув к возлюбленному. — Вина? — предложил. — Нет. Я хочу запомнить каждую минуту, каждую секунду этой ночи. А ты, если хочешь… — Я уже пьян. Тобой. То, что происходило дальше не вызывало со стороны Турхан ни малейшего сопротивления, неприятия, страха, поэтому Фазыл Ахмед очень быстро осмелел, давая волю своей страсти. Ладони коснулись бархатной кожи на груди и уверенно нырнули под кружево сорочки цвета пылающего пламени. Там, под одеждой тело уже было подобно раскалённому мягкому стеклу, которому можно было придавать любые формы, пока оно горячо — главное не обжечься и не сгореть дотла раньше срока. Он освободил её от всего ненужного, от всего, что их разделяло. Наступила его очередь обнажиться. На удивление, Турхан не позволила сделать это самостоятельно. Медленно расстёгивая пуговицы рубашки, она касалась кончиками пальцев его груди, покрытой густой растительностью, изучая, привыкая, испытывая новые для себя ощущения. Фазыл Ахмед терпеливо позволял делать ей это, не торопя и не помогая. Наконец она смогла прикоснуться к его наготе всеми ладонями, прижаться к нему головой и ощутить этот запах, в котором смешалось одновременно что-то свежее, о одновременно очень терпкое, мужское. Партнёр был опытен в любви и знал, как избежать неприятные моменты, связанные с непростым прошлым своей женщины. Только терпение и ласка. В какой-то момент желание, рождаемое его поцелуями и смелыми прикосновениями, должно было взять верх и победить страх боли, который как тень неотступно преследовал её всю жизнь. Турхан была поражена, когда поняла, что навсегда освободилась от него. Будто бы это была её первая близость в жизни, не оправдавшая ни одного опасения, но превзошедшая все ожидания. Ей было хорошо, как никогда, она словно растворилась в этих чувствах, в этих эмоциях, ощущениях. Но самая большая награда ожидала Султаншу в конце, когда её тело напряглось до предела, до максимума. Пульс в висках отбивал бешеный ритм, дыхание сбивалось, а ногти непроизвольно впивались в мягкую плоть спины Фазыла Ахмеда. А потом отпустило. Резко и как-то сразу. Будто бы на несколько секунд вся вселенная замерла, а потом взорвался в одной точке где-то в глубине её тела. — Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил он какое-то время спустя. — Как будто болела много-много лет и вот теперь чудом исцелилась. Спасибо за всё. Спасибо за любовь. Кузгун проснулся от ноющей боли. Ему снова снился пожар. Всю кожу будто бы жгло и пощипывало. Теперь боль появлялась гораздо реже, чем раньше, но всё же до конца избавиться от неё было невозможно. Он подумал о Нефес, о её чудодейственной силе. Она снова ему нужна. Необходима. Девушки не оказалось в её покоях и Ворон забеспокоился. Часы показывали полчаса после полуночи. Он пошёл на звуки льющейся воды и отсветы бегающих по полу теней. Пришлось приоткрыть незапертую дверь, ведь его голоса она бы не услышала, как и стука. Нефес лежала на каменной лавке с закрытыми глазами, вдыхая ароматы эфирных масел. Длинные мокрые волосы небрежно растрепались во все стороны, кремовое полотенце, обёрнутое вокруг тела, прикрывало его от груди и заканчивалось намного выше колена. Стройные длинные ноги, покатые округлые плечи, выступающие ключицы были волнующе прекрасны. Капельки влаги скатывались с кожи и падали на мраморный пол маленького хамама. Кузгун тяжело задышал, хватая губами воздух. Раньше он старался не думать о своей жене как о женщине, которую можно любить, о которой можно мечтать, представляя её запах, её вкус, но жизнь вдвоём неизбежно рождала такие неловкие ситуации, как эта. Иногда он любовался Нефес издали: как она готовила еду, убирала со стола, перестилала кровати. Бывало, что непослушная прядь выбивалась из гладкой причёски и будоражила его фантазию. А иногда она стояла слишком близко, и он краем глаза видел, как вздымалась её небольшая грудь. «Кузгун, остановись! Нельзя! Ты ведь обещал! Ей обещал, себе обещал! Она ангел, идеал, совершенство, а кто ты?» Чтобы протрезветь от этого наваждения, он задирал край рубахи и видел там уродство своего тела. Стало чуть легче, но ненамного. Нельзя, чтобы сейчас Нефес его заметила, чтобы приблизилась, прикоснулась. Иначе может вспыхнуть пожар. Он запер дверь хамама, переоделся, преодолевая боль и покинул дом. Утром принесли срочное письмо для Эзеля. Автор не был обозначен, но было и так понятно. После той ночи нужно было обязательно встретиться с Экином, поговорить, обсудить, но ноги не несли его туда, на место преступления. Эзель искал поводы и отговорки, оттягивал этот визит, как только мог. «У нас большие проблемы. Кое-кто знает о том, о чём знать не должен. Жду тебя сегодня вечером».