Исцеляющие

Чуть живого Юсуфа перенесли в его покои. Он корчился и кричал от боли, проклиная в гневе всех и вся, харкал кровью из отбитых лёгких, звал Исмихан. Она же не приходила, даже не собиралась. — Что мне теперь делать, Кесем Султан? — спросила совет у бабушки, перед тем как они с супругом уехали. — Вспомнить кто ты, дорогая. Не нищенка, которую облагодетельствовали, подобрав под забором, не юродивая, не убогая. Ты — дочь Султана Мурада, Султанша из могущественной династии Османов. Можешь ли ты терпеть такое по отношению к себе? Твой муж шляется по тавернам, спуская средства, выделенные тебе из казны, изменяет, применяет насилие к женщинам, шантажом выманивает деньги, строит козни под носом у твоего брата-Повелителя, черпает сведения у наших врагов. Гони его от прочь, пока не поздно! Погубит ведь и себя, и тебя. Исмихан понимала, что Султанша права. Поведение Юсуфа, его постоянная ложь уже не лезли ни в какие ворота. Выкинуть мужа на улицу в таком состоянии она не могла, но твёрдо вознамерилась сделать это после того, как он немного придёт в себя. Чтобы получить поддержку, одобрение своего решения, отправилась к тёте Атике, больше всех заботившейся о ней после смерти родителей. — Я полностью на твоей стороне, Исмихан. Корю себя в том, что однажды разрешила этот брак. Юсуф тогда казался порядочным, но с годами скатился на самое дно. Всё больше напоминает моего бывшего мужа Силахтара, такой же беспринципный, расчётливый, наглый. Юсуф и мне немало проблем создал, но по ряду причин я не могла действовать против него открыто. А ты можешь, самое время пока у Мехмеда открылись глаза. Напиши прошение о разводе прямо сейчас, я собираюсь во дворец и сегодня же постараюсь уладить этот вопрос. Несмотря на позднее время Фазыл Ахмед срочно был вызван в султанские покои. Письмо Морозини стало вызовом, какого ещё никто не знал. — Повелитель, он блефует, поверьте. Эти пальцы скорее всего не принадлежат шехзаде, просто использовали их перстни, чтобы запугать. — Что теперь делать? — В сложившейся ситуации вы должны написать письмо Дожу Венеции и понять, от чьего имени выступает Морозини. Ситуация с кражей и насильственным удерживанием шехзаде — повод для серьёзного военного конфликта, который сейчас не нужен не нам, не венецианцам. Вся Европа и Азия содрогнутся от этого противостояния, прольются реки крови. К тому же мы в невыгодном положении из-за затянувшейся войны с Австро-Венгрией. Многие государства Европы хотели бы подорвать венецианское могущество, но никто из них не позволит, чтобы это сделали мы, турки, мусульмане. Как и в случае с Критом, пойдут против нас единым христианским фронтом, забыв о разногласиях и личных амбициях. — Нет, такой войны нам не выдержать. — Но можно пригрозить, использовать оружие врага против него же самого. Как видим, Морозини нервничает, уже не претендует на балканские земли и на весь Крит целиком, как хотел сначала. Он ослабил требования. Нужно свести его притязания до минимума, потом, возможно, пойти на то, чтобы обменять шехзаде на часть острова. Он не требует крепость Кандия, это уже хорошо, хотя и выбрал важные стратегические пункты на побережье, которые позволят держать нас в кольце. Но Кандия — это преимущество, чтобы со временем вновь разбить венецианце в пух и прах. — Что скажут янычары и сипахи, если мы пойдём на такой шаг? — Будет много недовольных, возможно, бунты и отказ от участия в новой военной компании на Крите, но со временем это пройдёт, уверен. Я найду способ убедить их. — Хорошо. Значит будем писать Дожу, пусть умерит аппетиты своего прихвостня. Утром за завтраком Кеманкеш непривычно сердито отчитал Ягмур за то, что она скрыла от них с Кесем правду о Юсуфе. — Если бы я знал раньше, давно бы разобрался с этим мерзавцем! Если не угомонится, в следующий раз отправится к праотцам, несмотря на родство Султану. Сколько дел натворил, из-за него Эзель мог умереть, если бы Нефес нас вовремя не предупредила! — Папа, я считала, что Юсуф уже получил своё от моего мужа. Не думала, что будет мстить. — Как видишь. Ваша с Эзелем скрытность приводит к ужасным последствиям. Научитесь уже доверять нам с мамой, советоваться. Мы всегда поможем и предупредим опасность. Для того мы и рядом с вами! — Кесем одобрительно кивнула. С заточением зятя в кафесе их мечты о жизни на острове вдвоём если не растаяли окончательно, то теперь казались почти несбыточными. Нельзя было оставлять дочь и внучку одних, без помощи и покровительства, по крайней мере пока ситуация в Топкапы была накалена до предела. Днём Ягмур вместе с Нефес, пришедшей из госпиталя, поехали навестить Гевхерхан, а Султанша играла в саду с подросшей восьмимесячной Зеррин, всё время капризничавшей из-за прорезающихся зубов. Девочка была так поразительно похожа на свою мать и бабушку, что казалось, все трое были точной копией друг друга. Правда у внучки были роскошные густые волосы, уже в таком возрасте лежавшие пышной золотистой шапкой, что особенно всех умиляло. В этом малышка пошла в своего отца. — Где господин Кеманкеш? Что-то давно его не видно. — поинтересовалась у Чичек. — Куда-то уехал, ничего не сказал. — Хорошо, я буду обедать одна. Накрой на стол и подай остатки долмы, которую ты готовила вчера. Уж очень вкусно получилось. — Султанша, я прошу прощения, но её больше нет. — Как так? Неужели опять Озгюр? Я же просила тебя припрятать её для меня. — Да, но господин Кеманкеш её увёз. — Что?! Куда увёз? — Не имею представления. Просто видела, как он собирал на кухне продукты. Он уже не в первый раз ворует у меня еду. — Чичек! Что за выражения? Думай, что говоришь. Этот дом вместе со всем его содержимым принадлежит моему мужу! Захотел — взял и не тебе его осуждать. — Простите, я не хотела… Кесем задумалась. Частые отлучки Кеманкеша без объяснений, его скрытность, теперь вот это «воровство». Что-то здесь не так. Она могла бы набраться смелости и проследить за ним, но а как же доверие, про которое так много и часто говорилось? С другой стороны, если он не доверяет, почему она должна? Но как это будет выглядеть? В таком возрасте она снова будет пытаться уличить мужа в каких-то грехах. Наверняка, он взял шефство над каким-нибудь бродягой или сиротой на улице, боится признаться, показаться слишком сентиментальным. Нет, нужно верить и ждать, пока сам не расскажет, как же иначе? В последнее время накопилось много дел и Хасан, с утра до вечера почти не выходил из здания Порты, либо отправлялся куда-то по поручению Фазыла Ахмеда, если тот сам не мог поехать. Вечером же спешил домой, чтобы побыть с детьми и Гевхерхан, которая очень медленно шла на поправку. Чаще всего обедать приходилось тут же, не уходя со службы, если вообще удавалось. — Господин Визирь! Я принесла вам рис и тушёного ягнёнка. — Проходи, Назенин. Признаться, я очень проголодался. Что бы я делал без тебя? Назенин — бывшая наложница Султана Ибрагима из числа тех, кто попал в покои Падишаха всего лишь раз в жизни, тем более, что тогдашний Повелитель каждый раз предпочитал юных и невинных. Забеременеть в ту ночь ей не посчастливилось, потому она провела большую часть своей молодости на задворках гарема. Когда трон занял Мехмед, у молодой женщины был выбор — пойти замуж за какого-нибудь торговца второй женой, долгие годы ждать смерти в Старом дворце или трудиться в Топкапы на кухне. Она выбрала последнее, посчитав более интересным для себя. Сидеть без дела или ублажать нелюбимого мужа — гораздо хуже, чем вертеться без устали в самой гуще событий. По обыкновению, Визирь был вежлив, спрашивал что-то о жизни, подбадривал, иногда шутил. — Жаль, что на моём жизненном пути не встретился такой, как Хасан Паша. — каждый раз говорила подругам, также хлопотавшим на кухне. — Куда тебе? Он женат на Султанше по крови. Говорят, влюблён в неё без памяти. — Знаю. А также знаю, что Гевхерхан Султан серьёзно больна и вряд ли полностью оправится, останется со своими хворями до конца жизни. — Неужто ты глаз положила на Визиря, Назенин? — Думайте, что хотите, но здоровому мужчине нужна здоровая женщина. Это закон природы и против него всякая любовь бессильна. В последнее время стройная сорокалетняя женщина, ещё сохранившая красоту и свежесть, старалась одеваться более привлекательно, выпуская из-под платка пряди волнистых русых волос, соблазнительно окаймлявших приятное лицо. — Здоровья твоим рукам, Назенин. Очень вкусно. — подвинул круглый поднос с тарелками вперёд. — Ты меня спасла. — Всегда рада помочь. Скажите, как себя чувствует ваша супруга? Ей лучше? — Не хуже и на том спасибо Всевышнему. Я ведь уже начал отчаиваться в какой-то момент. Её травили тяжёлым ядом больше полугода, теперь понадобятся месяцы, а может даже и годы, чтобы вылечить то, что вылечить можно и смириться с тем, что лечению неподвластно. — Мне вас очень жаль, господин Визирь. — Меня? Да я счастливей всех на свете, что удалось остановить это ужасное угасание. Главное, что Гевхерхан будет жить, всё остальное неважно. Прошли почти сутки со встречи Юсуфа с дубинкой Кеманкеша. Лекарь определил четыре сломанных ребра, ушиб лёгких, селезёнки и гематому в паховой области. — Сколько времени нужно, чтобы он поправился? — поинтересовалась Исмихан. — Думаю, немало. Около месяца. Ближайшие пару недель нельзя вставать и резко двигаться. Сломанные рёбра могут проткнуть лёгкие. — Хорошо. Я всё поняла. Юсуф и так продолжал стонать, а завидев Исмихан, запрокинул голову назад, делая вид, что вот-вот умрёт. — Проклятые Кеманкеш и Кесем Султан! Что они сделали с твоим бедным мужем? Хоть бы пришла, поинтересовалась, жив ли я ещё. — Вот, интересуюсь. Только у меня больше нет мужа. Хвала Аллаху! — говорила спокойно, уверенно, не проявляя ни капли эмоций. За много лет совместной жизни Юсуф никогда не видел её такой. — Как это? Что ты такое несёшь? Или они и тебя ударили по голове? — Нет, просто привели в чувства от твоей наглой многолетней лжи. Вот бумаги. — развернула лист перед лицом Юсуфа. — Повелитель удовлетворил моё прошение о разводе. — Исмихан! Как ты можешь оставить меня в таком состоянии?! Я же болен, я умираю, ещё и эти побои… — Поделом тебе, если действительно умрёшь. Я даже плакать не буду. Ты погубил мою жизнь, мою юность. Все эти годы я терпела, потому что жалела тебя, потому что думала, что по-другому не бывает, потом винила себя в бездетности. Но даже хорошо, что ребёнок у нас так и не появился. Как только сможешь вставать, уберёшься из моего дома и из моей судьбы навсегда. — Дура! Кому ты нужна кроме меня? Не обнять, не приласкать! Кто будет терпеть бревно в постели? — Терпеть? Разве ты ещё на что-то способен? Если из нас кто-то не нужен никому, так это ты! — развернулась и гордо ушла, хлопнув дверью. Мир Юсуфа рушился на глазах. Только что он потерял почти всё, что у него было. Каждый день Гевхерхан теперь начинался с хамама и им же заканчивался. Утром, до того как уехать во дворец, Хасан нёс её на руках в уже разогретое помещение, отделанное камнем и мрамором и там оставлял на час под присмотром Хатун. Вечером, после того как дети уснут, заботливый муж сам предпочитал находиться рядом, поддавая жару и втирая в кожу Султанши масла, дабы она не стала сухой от постоянных банных процедур. Днём Гевхерхан боролась с тошнотой, силясь что-то поесть и даже добилась определенных успехов на этом пути, хотя до полного выздоровления было ещё очень далеко. От накопившегося в организме свинца ломило колени, чтобы дойти до детской требовалась помощь служанки. — Сестра, скажи, как мои дети? — Сибель совершенно здорова, а с Тахиром придётся вернуться к массажу. Ему почти год, но последние месяцы прогресса почти нет, ползает он с неохотой. — Он ведь будет ходить? Скажи, что есть хоть маленькая надежда! — Надежда всегда есть, тем более, что нет видимого паралича конечностей. Нефес говорит, что в шее до сих пор сильное смещение позвонков, которое не даёт силы ножкам. Но наша маленькая сестрёнка сама берётся лечить племянника. Будет приходить каждый день. — Спасибо, дорогая. — Гевхерхан с благодарностью посмотрела на хрупкую темноволосую девушку. — Давай теперь осмотрим тебя. — Ягмур откинула одеяло и к радости заметила, что кожные покровы сестры стали менее бледными. Нефес долго водила ладонями вдоль всего тела, пытаясь понять, где сосредоточилась основная проблема. Это была печень. Поражённая тяжёлой отравой, теперь она терпела сильнейшую нагрузку, пропуская через себя ежедневно литры травяных отваров, не всегда для неё полезных. — Надо быть готовой к пожизненной диете и к тому, что будут проблемы с суставами. Слава Всевышнему, хотя бы почки стали работать нормально. Я кое-что изменю в назначениях по травам и скажу, какие продукты ещё можно пробовать есть. — Спасибо, родные. Что бы я без вас делала? — Время и терпение, сестра. Всё, что тебе сейчас нужно. Дверь Аслыхан отворил Кузгун. Она пришла к Нефес по его приглашению, но чувствовала неловкость оттого что не сказала хозяину дома о своём близком родстве с Демиром. Знай он, возможно не был бы так гостеприимен. — Проходите. — указал в сторону дивана, запирая замок. — Моя жена ещё не вернулась. После госпиталя она обычно наведывается в дом родителей, наверное, задержалась, но скоро будет. — Спасибо. — ещё одно обстоятельство, которое напрягало девушку. Не похоже, чтобы в доме были слуги, а быть один на один с этим человеком было как-то не по себе. — Я думал, вы придёте со своей подругой или сестрой, простите, не знаю кем та девушка, Бидан, вам приходится. — Дальняя родственница. У неё срочные дела, она не смогла пойти со мной. — Я кое-что приготовил специально для вас, подождите минуту. Аслыхан удивилась такому повороту, но стала терпеливо ждать возвращения Кузгуна, куда-то ушедшего. В гостиной было темно, не помогали даже десятки свечей, установленных в длинных подсвечниках. Видимо, хозяин не очень любил дневной свет. По центру у камина стояла огромная клетка в которой жил большой ворон. Девушка подошла к нему и заглянула в чёрные как смоль глаза. Птица приветственно закаркала. — Это Кара — мой друг. — раздался голос сзади, заставивший вздрогнуть. — Он никогда не разговаривает с плохими людьми. Похоже, вы ему понравились. — Необычный у вас друг. Впрочем, как вы сам. — Вот. Это поможет вам легче передвигаться. Надеюсь, я угадал с высотой. — Кузгун держал в руках некое приспособление с двумя опорами с двух сторон, которые соединяла прочная перекладина. — Попробуйте. Это облегчит жизнь. Аслыхан неуверенно отложила две трости, на которые обычно упиралась и взялась за перекладину одной рукой. — Нет, не так. Нужно двумя сразу. Я покажу. — встал сзади и, взяв её за тыльные поверхности ладоней, продемонстрировал, куда нужно упираться и как двигаться. В этот момент его грудь тесно соприкоснулась со спиной девушки. Никогда раньше Аслыхан не была так близко к чужому мужчине. Её всегда учили избегать таких опасных ситуаций, но кажется, Кузгуна это нисколько не взволновало, в отличие от неё. Тепло, исходившее от сильного мужского тела, приятно манило. Это пугало, как всё неизведанное, испытанное впервые. Они сделали несколько шагов по комнате в таком положении и улыбнулись друг другу, вполоборота развернувшись лицами. Аслыхан поймала дыхание на своей щеке и поспешила освободиться из вынужденных «объятий». — Оказывается, всё так просто! И почти не больно! Спасибо! — Рад помощи. Видел такое в госпитале в юности. Один раненый воин соорудил себе подобные ходунки после того, как ему перебило ногу пушечным ядром. Удивляюсь, почему до сих пор никто не додумался делать их для тех, у кого проблемы с передвижением. — Вы сделали их сами? — Конечно. Тут нет ничего сложного. Я, наверное, должен попросить прощение, что прикоснулся к вам. Забылся, обычно ношу перчатки. Должно быть вам были неприятны мои ладони в шрамах? — Шрамы? Я даже не заметила. — и это была чистая правда. Аслыхан была так взволнована моментом и тронута тем, что посторонний человек подумал о ней, позаботился без всякой просьбы и повода, что почти не обращала внимания на его недостатки. Кузгун сделал вид, что поверил. Такое отношение к людям, имеющим врождённые или приобретённые особенности, было для него нормой. Он им сочувствовал, брал на себя всю их боль, чётко представляя, каково это — быть не таким как все. До возвращения Нефес они выпили по чашке ароматного кофе и Аслыхан поведала о своём несчастье и о том, как дочери Кеманкеша помогли ей снова встать на ноги. — Это настоящее чудо! — восторженно рассказывала девушка. — Вам повезло. А я всё ещё горю в том пламени и кажется, всегда буду гореть. Тем временем, «важное дело» Бидан, не позволившее ей пойти в дом Нефес вместе с Аслыхан, заключалось в том, что нужно было извиниться перед Харуном. Девушка всю ночь ворочалась, не спала, а рано утром пошла посоветоваться с Демиром. — Нехорошо получилось, ты права. Приходи ближе к вечеру. Канцелярия заканчивает работу около шести. Дождёшься его у входа и поговорите. — в этот момент Демир начал верить в судьбу. Первый встречный, которого он наколдовал для Бидан, похоже, понравился ей, иначе с чего бы она так переживала? Устроить счастье троюродной сестры теперь было для него делом принципа. Харун удивился, встретившись с вздорной девицей, которую уже и не надеялся когда-нибудь ещё увидеть. — Простите меня, я не хотела ранить вас. Не подумала. — В том то и вся беда, что никто ни о ком не думает. — задумался о чём-то своём, о своих ошибках. — Ладно, забудем. С кем не бывает? — А это правда, что я вам понравилась? — Правда. Стал бы я об этом говорить в гневе? Я простой человек, прямой. Если что-то чувствую — не скрываю. Только что толку? Вы ведь из хорошей семьи, я вам не ровня. Должно быть, родители уже подобрали вам достойную партию… — Знаете что, проводите меня до дома семьи Кёпрюлю. Тут недалеко. Нефес осмотрела Аслыхан в своих покоях. Когда она вернулась, приятно удивилась беседе Кузгуна с сестрой Демира. Её муж обычно не был так открыт с чужими людьми, тем более, не приглашал их домой. Должно быть, беда девушки, как и все людские беды, сильно тронула его. «Всё хорошо. К сожалению, с болями ничего не поделать. Я выпишу мази, пусть кто-то из слуг съездит к травнице». — На самом деле, не так уж и болит. Просто я тогда хотела увидеть тебя, потому приехала. И я, и Бидан. — на лице Нефес отразился немой вопрос. — Мама и тётя мечтают, чтобы они с братом поженились… Последнее слово больно ударило по сердцу. Да, она хотела, чтобы Демир был счастлив, она даже говорила ему, чтобы женился, завёл семью. Но теперь, когда будущее её любимого имело лицо и имя, отчего-то было невыносимо тяжело принять тот факт, что рядом с ним будет другая. — Не расстраивайся. Брат её не любит. Он только о тебе всё время думает. Каждый вечер запирается в библиотеке и подолгу сидит в одиночестве. Я ведь когда была прикована к постели вышила для вас приданное — бельё с инициалами, сорочки, даже детские рубашки и чепчики для племянников. Потом хотела выбросить, но Демир не позволил, сказал, пусть лежит. Я даже знаю, где он их хранит. Нефес не сдержалась, слеза появилась на краешке глаза и медленно покатилась вниз, по щеке. — А как же твой муж? Он такой хороший! Наверное, тоже любит тебя. Тебя невозможно не любить, ты такая красивая, такая талантливая… «Сердцу не прикажешь». Уходя, Аслыхан оставила письмо, которое в последний момент сунул в руки Демир, узнав, куда она едет. Оно было коротким, но очень важным. Каждое слово. «Я всё ещё люблю. Всё ещё жду. Всё ещё верю». Кеманкеш вернулся к ужину, но так ничего и не проронил ни слова. Кесем выжидала, но её распирало любопытство и совсем немного, буквально чуть-чуть — потаённая ревность. Тяжело было сдержаться и не начать расспрос. — Как долма? — Ты о чём? — О долме, которую Чичек оставила для меня, а ты пробрался на кухню и забрал. — Ничего я не брал. Ей показалось. Опять Озгюр, ты его знаешь. — Ну хорошо. Тогда скажи, что за аромат на тебе? Что-то неуловимо знакомое, не могу вспомнить. — Синем упиралась на Кеманкеша, когда тот помог ей дойти до окна, чтобы подышать свежим воздухом. Её туалетная вода осталась на кафтане и конечно, Кесем, склонная к подозрениям, не могла оставить это незамеченным. — Должно быть от Ягмур или Нефес, не помню. — Нет, это не их запах, я бы узнала. — Кесем, ты что, взялась за старое? Ну какие у меня могут быть женщины? — Голодные! Которое едят мою долму! Это намного хуже, чем измена. — рассмеялась своим же безумным мыслям. — Знаешь, а я могу доказать тебе, что у меня никого нет. — Да? И как же? — проявила неподдельный интерес. — Знаешь, что никогда не сможет сделать мужчина моего возраста, только что вернувшийся от любовницы? — Если честно, понятия не имею. — Не сможет приласкать свою жену. А я собираюсь это сделать прямо сейчас. — легко поцеловал, пытаясь понять, сработало или нет, и не ждёт ли его продолжение допроса. Кесем не сопротивлялась, а только ещё сильнее прильнула к его губам, обвив руками шею. Потом прошептала на ухо: — Ну, если у тебя получится, это будут неопровержимые доказательства. Если же нет, пеняй на себя! Я не намерена ни с кем делить свою долму! Мехмед позвал свою Валиде к себе, чтобы поговорить, поделиться мыслями, сообщить о своём решении. Турхан показалось, что за время, прошедшее с того момента, как похитили Сулеймана и Ахмеда, её сын сильно повзрослел, возмужал, стал интересоваться делами государства. — Валиде, днём у меня была Атике Султан, рассказала об Исмихан, о проделках Юсуфа Паши. Я одобрил их развод. И хотя я очень благодарен дяде за то, что он был со мной все эти годы, но считаю, что его постоянное присутствие во дворце мне только вредит. Поэтому решил вывести его из Совета Дивана. Как вы на это смотрите? — Поддерживаю. Давно пора. Только сынок, прошу, не верь ему. У Юсуфа помутился рассудок. Сейчас он очень зол на меня, на Кесем Султан, на Атике Султан, на всех. Может на ходу придумывать гадости, чтобы излить свою желчь. И на меня, уверена, наговорит плохого. — Что вы, моя любимая Валиде! Разве я поверю сплетням и вранью о вас? Никогда! — поцеловал руку матери. В это время в кромешной темноте человек в чёрном пробирался по саду Топкапы. Ему нужно было выполнить важное задание хозяина. В тайник под камнем он положил короткую записку и бутылёк со смертельным ядом, убивающим за считанные секунды. На следующий день Кеманкеш, как обычно, поехал навестить Синем. Женщина просила привезти ей травы, прописанные лекарем. — Синем! Я здесь! — возвестил мужской голос, чтобы не застать хозяйку в неприглядном виде. Ответа не последовало и тогда мужчина решился войти в комнату без разрешения. Женщина, казалось, спала. Но потом Кеманкеша смутила странная измученная поза и бледное, с синяками под глазами, лицо. — Синем! Проснитесь! С вами всё хорошо? Синем! — она не отвечала.