Исцеляющие

Нефес опустила глаза в пол, дрожа всем своим телом так, словно бы по комнате гулял пронизывающий ледяной ветер, хотя ничего такого не было. Её необдуманный поступок, желание быть с Демиром вопреки всему, привели к плачевному физическому и душевному состоянию. Она больше не видела в себе сил бороться не за себя, не за ребёнка. Она сдалась. Кесем хорошо видела это, оттого её материнское сердце сжималось от предчувствия беды. Султанша взяла тёплое одеяло и опустила его на хрупкие плечи, укутав со всех сторон свою бедную девочку. Потом села рядом и положила её голову к себе на грудь также, как и много лет назад, когда Нефес была маленькой и во многом зависела от матери. Между ними всё ещё существовала особая неразрывная связь, невидимая пуповина, которая так никогда и не была перерезана. Оттого на Кесем лежала огромная ответственность, ведь нужно было подобрать такие слова, которые возымели действие. Заглянув в потухшие глаза дочери, она начала свой долгий неторопливый монолог. — Твоё рождение стало для нас великим чудом. Даже много повидавшая Фериха не давала почти никаких шансов. В самый ответственный момент мне пришлось сделать выбор, чтобы сохранить тебя. Я оставила борьбу за власть, своих старших детей и даже на время твоего отца, который лежал обожжённым между жизнью и смертью после взрыва на пристани. Он ждал меня, искал, метался в неведении, а я в это время боролась за тебя. Потому что в этом мире нет ничего ценнее маленькой жизни, зародившейся внутри женщины, тем более по большой любви. Это дар Всевышнего, которым нельзя пренебречь не из страха, не из стыда, не по какой другой причине, кажущейся сейчас весомой. Пройдёт время, всё забудется, а родной малыш останется рядом с тобой навсегда. Ты просто сейчас ещё не осознаёшь до конца каково это — быть матерью. Когда почувствуешь его шевеление внутри, когда прижмёшь к груди, весь мир для тебя изменится навсегда. Ты поймёшь, что готова всё отдать за его жизнь и за его счастье. Вот увидишь, силы для борьбы со временем возникнут сами собой. Мы найдём выход. Нефес всё понимала, но в первый раз за свой короткий век ей было по-настоящему страшно. С осознанием беременности этот страх вырос до невероятных размеров. Теперь под угрозой была не только её жизнь. Две жизни. Молния, влетевшая в библиотеку и чуть не убившая её в ту ночь, стала предвестником большой беды за то, что она нарушила запрет. — Сейчас нужно сделать усилие, взять себя в руки. А ещё нужно поговорить с Кузгуном и решить, что делать дальше. Хоть ваш никях и не был скреплён на брачном ложе, твой грех с другим мужчиной дал свои плоды. Будет нечестно, если муж узнает об этом последним. В конце концов, по закону именно ему придётся нести ответственность за тебя и за ребёнка. Учитывая ваш договор, не думаю, что Кузгун решит опозорить тебя перед людьми и обвинить в измене. «Мне стыдно, мама». — Уже поздно для стыда, дорогая. Слишком поздно. Демир болезненно переживал случившееся почти месяц назад в библиотеке. Его пылкая несдержанность в очередной раз могла стоить жизни Нефес. Он корил себя, бичевал. И всё же не мог забыть ту страсть, что поглотила их души, заставив забыть об осторожности и благоразумии. Эта ночь была так не похожа на первую, в доме в Анадолукавагы. Не было ни капли стеснения, робости, неуверенности, страха причинить боль своими неумелыми действиями. Только любовь, только неуёмное желание быть вместе. А что теперь? Что если жизни Нефес всё ещё грозит опасность? А если муж уличит её в неверности и поднимет руку? Ситуация, из которой нет выхода, как бы они его не искали. — Брат, на тебе лица нет. Опять страдаешь по своей кареглазой молчунье? — Аслыхан, лучше не зли меня. Я всё ещё помню о твоей проделке. Знала бы ты, к чему всё это привело… — Не сердись. Я ведь хотела как лучше. Вы оба страдаете друг без друга. Да и кто же знал, что начнётся ураган, и я смогу вызволить вас лишь утром на следующий день? И об опасности, грозящей Нефес, я тоже не догадывалась. Просто хотела, чтобы вы поговорили. — Какой же ты ещё ребёнок, сестра! Это надо додуматься — запереть замужнюю женщину с чужим мужчиной, который так отчаянно в неё влюблён… А если Кузгун узнал, с кем его жена провела ночь? Я места себе не нахожу. Нефес не ходит в госпиталь, не навещает родителей во дворце, я даже к её дому ездил — не выходит! — Послушай, Кузгун не знает, что ты мне брат. Давай я съезжу на днях и всё разузнаю? Могу даже письмо от тебя передать. — Серьёзно? Только ради всего святого, не натвори дел, не скажи лишнего. С тех самых пор, как Нефес впервые привела Кузгуна в район, где стоял его сгоревший дом, мысли о брате не покидали мужчину. Что бы он не делал, думал лишь о том, как найти Арслана. Вот и сегодня утром, возвращаясь из таверны, он долго крутился в районе, где прошло его детство. Столько воспоминаний нахлынуло сразу! «Эй, слезай с крыши, упадёшь!» — из туманных глубин сознания раздавался голос старшей сестры, сделавшей грозное лицо и грозившей ему скалкой. «Айгюль, я сейчас. Только маме не выдавай» — чёрные как смоль волосы, смешанные с дождём и потом, прилипли к разгорячённым лбу и щекам. «Ещё бы! Не хватало только из-за тебя переживать! Мало ей забот с маленьким братом?» А ещё вспомнилось как в родительском доме пахло свежим хлебом, который мать пекла, щедро посыпая солью и ароматными травами. За ужином отец часто рассказывал, что османская соль с озера Туз ценится в Европе на вес золота и тогда они, дети бедняков, чувствовали себя богачами, хотя на скудном столе кроме жидкой похлёбки и хлеба зачастую больше ничего не было. Управившись с делами, мама усаживалась к колыбели и подолгу укачивала брата… Кузгун силился вспомнить его лицо, цвет глаз и волос, но за пеленою лет всё казалось каким-то поблёкшим, бесцветным. Но тут же сознание подкидывало новые бессвязные воспоминания и обрывки фраз. «Что это у братика на ручке?» — спросила младшая из сестёр, Айдан. «Это ангел его коснулся при рождении, дочка» — ответила женщина и потрепала худенькую девочку за щёку. Пожилая женщина открыла дверь на громкий требовательный стук, доносившийся с улицы. — Сынок, Кузгун, что случилось? — Тётя Зейнеп, скажите, а у брата были родинки на теле? На руке? — Да, очень большой невус, покрывавший весь правый локоть. Твоя мать переживала по этому поводу, видела плохое предзнаменование для мальчика. Это уже было что-то! Но как же найти человека по этой, не бросающейся в глаза примете? Дома его ждала Кесем Султан. По лицу было видно, что Султанша настроилась на серьёзный разговор, но не знает с чего начать. — Что-то с Нефес? Она написала, что её тревожит? — Сядь, разговор будет длинным и не из простых. Моей дочери совсем не легко признаться во всём, тем более, без возможности выразить словами. — тщательно подбирала слова. Они сидели друг напротив друга, не зная, что ожидать в следующую минуту. Только сейчас Кузгун заметил, что при всей внешней непохожести, его жена имела много общего со своей матерью в повадках, мимике, манере отводить взгляд. — Я знаю, что ваш брак с Нефес всего лишь обоюдный договор. Знаю, что вы нуждаетесь друг в друге. — Да, мы друзья. Две страдающие души, потерявшиеся в темноте и ставшие друг другу светом. Ваша дочь особенная, не такая как все. Она притягивает, завораживает, будоражит разум. Я мог бы очень сильно её полюбить, но не позволяю себе этого, сдерживаю свои порывы. Ведь я дал слово, я уважаю её чувства. — Ты взрослый мужчина, Кузгун. Нефес могла бы быть твоей младшей сестрой или даже дочерью. Ты должен понять её молодую горячность, её безграничное отчаяние от невозможности быть с тем, кого выбрало сердце. Поверь, мы с Кеманкешем старались строго воспитывали её в отношении мужчин, мы никогда не думали, не могли предположить… — Вы знаете про Демира? — прервал слова Кесем, понимая к чему она клонит. — Знаю. У них были близкие отношения до вашей свадьбы и потом, в какой-то момент она снова потеряла голову от любви к нему. Я знаю, ты не рассчитывал, что в этом браке может родиться ребёнок. Чужой для тебя ребёнок… — Вы хотите сказать, что Нефес и Демир…они…? О, Аллах! Как можно? — встал и сделал несколько шагов по комнате до стены, о которую вынужден был упереться рукой и головой, переваривая всё услышанное. До этого момента в глубине души Ворон лелеял надежду, что эта нежная девочка со временем всё равно полюбит его, смирится и полюбит. Но теперь стало ясно, что этого никогда не случится. — Понимаю, несмотря на обстоятельства, эта новость — оскорбление для тебя. — Если так подумать, я и сам не святой. С той лишь разницей, что не смог получить любовь от супруги и был вынужден искать утешение на стороне. Но оправдываться не стану. — Если ты решишь развестись, мы заберём дочь домой. Только ради Аллаха, не заявляй о её неверности как о причине распада вашей семьи. Это слишком большой позор. Да и за Демира она выйти не может. Нельзя чтобы мой внук родился бастардом. В нашем обществе это клеймо на всю жизнь. Мы не будем ничего от тебя требовать, наоборот, проси, что хочешь. — Мне ничего не нужно. Я должен подумать, простите. — Но Нефес… — Не переживайте о ней. Я не причиню ей зла, не выставлю на улицу. В конце концов, я слишком многим ей обязан. В отсутствие мужа, чтобы не сходить с ума от беспокойства, Ягмур занялась во дворце активной деятельностью. И хотя статус «почти Султанши» не позволял ей заниматься лекарством, она была неугомонна. В гареме находилось около двух десятков наложниц, по традиции подаренных новому Правителю ханами и шахами вассальных территорий. Девушки были юны и прелестны, к тому же не тронуты, что оставляло для них надежду остаться при Султане Мехмеде в будущем. — Я хочу, чтобы ваша красота сохранилась для нашего Повелителя на долгие годы…- Шебнем калфа одобрительно закачала головой, думая, что госпожа наконец одумалась и смирилась с ролью не единственной женщины у своего мужа. — Все вы знаете про коварство оспы, эпидемии которой постоянно затрагивают и гарем. Даже если форма болезни оказывается не слишком смертельна, она оставляет уродливые шрамы и рубцы на коже. После оспы на внимание и благосклонность Султана можно не рассчитывать. Все вы будете подвержены вариоляции — новому методу в медицине. Посидите взаперти несколько недель и возможно, немного поболеете, но зато никакая оспа вам во веки не будет страшна. Девушки испуганно переглянулись, но возразить не посмели. Только Шебнем калфа, женщина лет за пятьдесят, решилась переспросить про «виралацию» — даже исковерканное название диковинной процедуры её пугало. «Так вот что задумала госпожа! Желает извести всех наложниц до возвращения Хана Баязида с Крита! А я то думала!» После обеда к дворцовой лекарше Зулейхе выстроилась очередь из юных дев. Приняв все меры предосторожности, женщина делала каждой неглубокий надрез на коже в области плеча и втирала в рану порошок, изготовленный из высушенных гнойных корочек переболевших наименее смертельной формой оспы. При вариоляции риск летального исхода всё же сохранялся, умирали два-три человека из ста, но это было в десятки раз меньше, чем от самой болезни. Шебнем калфа хоть и переживала, но радовалась, что новомодный эксперимент её не затронул. Теперь, как ей думалось, девушки живыми из запертых покоев не выйдут. — Вы очень смелая, Ягмур Ханым. — похвалила Зулейха свою коллегу и госпожу. — Просто я пролистала гаремные книги за последнее десятилетие. Оспа приникает в гарем регулярно и уносит десятки юных жизней, с этим нужно бороться! — Да прибудет с вами Аллах, госпожа. Не успела Ягмур вернуться в свои покои, как доложили о том, что её ожидают. Она могла подумать о ком угодно в качестве гостя, но не о Юсуфе. — Что ты здесь делаешь? Убирайся немедленно! — указала рукой на дверь. — Вижу, что в роли госпожи Топкапы ты осмелела. Нацепила на себя эти тряпки и драгоценности, но по сути, как была гулящей девкой, так и осталась. Я не удивлён. — За оскорбление жены Правителя тебя могут бросить в тюрьму, грязное животное! — Не надо так горячиться. Я ведь могу многое рассказать о вашем с Эзелем прошлом. О его пристрастии к азартным играм и о твоём внебрачном ребёнке, например. Твой муженёк пытается подняться в глазах янычар и народа, чтобы вернуться в Стамбул победителем, освободителем шехзаде, а потом называться полноправным Султаном Османской Империи. Но я могу сделать так, что вас выгонят взашей и возведут на престол одного из братьев или сына Султана Мехмеда. Блудница и игрок — не самая благовидная султанская чета. Но можно избежать скандала, моё молчание будет стоить недорого. — Негодяй! Думаешь я тебя испугалась? Можешь распускать свои сплетни сколько угодно, никто не поверит человеку, который сам погряз в грехе! — Потом не говори, что я не предлагал тебе помощь! — глаза издевательски, но разочарованно блеснули. — Юсуф, жалкая собака! — сзади раздался голос самой Кесем Султан. — Отойди от моей дочери. Даже рядом с ней стоять тебе не дозволено! — А вот и оригинал! Копия выглядит не так угрожающе, должен заметить. Но у госпожи Ягмур много лет впереди, чтобы достичь вашего совершенства. — Закрой свой грязный рот и убирайся. Родство моего внука Мехмеда с тобой было позором! — Не только со мной, Султанша. Мы с сестрой под стать друг другу. Давно хотел вам рассказать. Вы знаете, кто больше всего виноват в безумии Султана Ибрагима? — Если ты сейчас будешь очернять кого-либо, лучше подумай… — По распоряжению Турхан Султан я снабжал вашего сына сильным дурманом, из-за которого он не ведал, что творил, не мог остановиться в своей мужской ненасытности, которая в итоге и сгубила его. — Ты лжёшь, ничтожество! — А вы спросите её об этом сами. Спросите. Дверь тихо приоткрылась, и хозяин дома вошёл в покои своей жены. Она сидела на стуле у зеркала и причёсывала свои длинные тёмные волосы. Лицо девушки совершенно ничего не выражало. Хотя нет, на нём было бессилие от беспомощности и неизвестности собственного будущего. Кузгун встал за спиной и Нефес увидела его отражение. Ей было стыдно обернуться и посмотреть ему в глаза. Но потом он положил руку на её плечо и по прикосновению она почувствовала, что в этом человеке нет зла. Но всё же короткого взгляда хватило чтобы понять, что он разочарован, удручён, разбит. Тут она заметила, что Кузгун пришёл не с пустыми руками. — Я нашёл эту колыбель на чердаке. Должно быть, у прежних хозяев были дети. Я её зачищу, сделаю резьбу и заново покрашу. Можно будет купить новую, если ты захочешь, но знаешь, эти старые такие удобные. Сейчас таких не делают. Нефес заплакала и стала целовать руки мужчины, который был к ней невероятно добр и не бросил в самое тяжёлое время. Благородство его души поражало её всё больше и больше. — Хватит, довольно. Мы друг другу ничего не обещали. Может ребёнок наконец-то принесёт свет в этот дом и избавит нас от нашей обречённости. У меня лишь одна просьба. Пока ты со мной, пусть Демир не знает правды. Он ведь не успокоится, захочет быть рядом. А я не хочу, чтобы с тобой…с вами что-то случилось из-за его настойчивого присутствия. Сделай это не ради меня, а ради себя и малыша. И ещё. Нужно чтобы ты поела. — Папа, помоги! — Ягмур завела Кесем в гостевой дом, поддерживая за талию. — Дочка, что случилось? Ей плохо? — не дожидаясь ответа Кеманкеш подхватил жену на руки и понёс на кровать. От нагрузки место не до конца затянувшейся раны заныло, но он меньше всего обращал на это внимание. — Сейчас принесут отвар, она поспит, успокоится и всё пройдёт. — заверила Ягмур. — Я не хочу спать, мне нужно увидеть Турхан! Немедленно! — сопротивлялась Султанша. — Мама, я не разрешаю тебе вставать. Это приказ. — Не знаю уж что случилось, но я бы послушал нашу дочь. С таким характером как у неё, всё возможно. Не удивлюсь, если она поставит стражу у дверей. — Уже поставила. До утра никаких поездок, никаких разговоров, никаких волнений. Если ты выйдешь отсюда, мне сразу же сообщат. — Ягмур как никто другой знала свою мать, оттого ей пришлось принять строгие меры. Когда она убедилась, что весь отвар выпит и Кесем отказалась от мысли куда-то ехать, попрощалась с отцом и ушла в гарем, к дочери. Кеманкеш не хотел сейчас ничего спрашивать, тревожить, заставлять любимую снова переживать. Он сел в изголовье и положил голову своей Султанши к себе на колени, перебирая между пальцами её сверкающие серебром волосы. Так она и заснула, под действием снадобий отключившись до утра. Тем временем на Хейбелиаде наступило спокойствие. До приезда Афифе Мехмед нервничал и переживал за всё, что в его отсутствие творилось во дворце и за его пределами. Теперь ему было с кем поговорить, поделиться своими сомнениями, было кому его утешить, отвлечь от тревожных мыслей. В шкафу они нашли старое платье Чичек и теперь не таясь, как обычная влюблённая пара гуляли вдоль берега Мраморного моря и по лесной тропинке до деревни. — Я вас не узнаю…- улыбнулась девушка, глядя как Повелитель подпрыгивает, чтобы сорвать для неё самый большой бутон на цветущей магнолии. — Мы же договорились. В целях конспирации, никаких «вы», только «ты». — улыбнулся и воткнул распустившийся цветок в волосы Афифе. — А знаешь, я не хочу, чтобы время здесь, на острове, бежало слишком быстро. Пусть оно тянется бесконечно. — Плохо тебе во дворце? — Мне везде хорошо там, где ты. Они много говорили о родном для Афифе Крите, о её погибшей сестре и об обиде за её смерть на Морозини. — А на меня ты не злишься? Тебя ведь вырвали с родной земли, привезли сюда. — Там не осталось никого, кто дорог мне. Теперь здесь мой дом. — Фазыл Ахмед обещал, что насильственной исламизации Крита не будет. Твои сородичи смогут сами выбирать во что верить и где жить, покидать остров или остаться. — Это хорошо. В другой раз Мехмед заговорил о детях. Кесем Султан упомянула в своём письме, что то, что он ошибочно посчитал за яд в кармане халата Афифе, оказалось простым противозачаточным отваром. Она рассказала о своих переживаниях и о том, что Эметуллах, желая подружиться, выведала у неё самый большой страх — умереть при рождении ребёнка. — Меньше её слушай. Гюльнуш просто ревнует. — Она говорила, что со мной может случиться то же, что и с Бейхан Султан. Рассказывала, как её разрезали и вынули детей… — Нефес всё знает. Когда вернёмся, пусть она развеет твои сомнения. У меня есть шехзаде, по которому я очень скучаю. Но признаться, я бы хотел, чтобы ты родила мне дочь, такую же милую. Она, как и ты, будет читать мне стихи, а я буду гладить её кучерявые волосы. Эти слова как никакие другие убедили девушку в искренней привязанности к ней Султана. Она не раз слышала слова о том, что если мужчина мечтает о дочке, похожей на мать, если жаждет её повторения в этом мире, значит его чувства действительно сильны. — Я хочу задать ещё один вопрос. Но обещай, что не обидишься. — давай. Обещаю. — Мехмед, тебе не страшно, что Эзель займёт твое место навсегда? Что власть поглотит его или янычары сочтут его более достойным трона? — Нет. Когда мы задумывали всё это, единственное, что он попросил в обмен — свободу. Человек, который мечтает о свободе как о самой большой ценности, не может желать власти. И теперь я его понимаю. Деревянная колыбель стояла посреди стола в гостиной. Желая чем-то себя занять, Кузгун приступил к работе над ней с самого утра. Чёрный ворон в клетке наблюдал за ним издалека, сверкая тёмными как ночь глазами, изредка вздымая крылья и издавая глухие звуки. — Ну вот, Кара. Скоро нас станет больше. Знаешь ли ты что делать с младенцами? Лично я — нет. Работу прервал стук в дверь. Это была Аслыхан. Они не виделись больше месяца, но мужчина часто вспоминал трогательную хромую девушку с широко открытыми удивлёнными глазами, такими наивными и добрыми, что это вызывало улыбку. А как соскучилась по нему она! Если бы можно было откинуть стеснение и броситься на шею, она бы это сделала. — Проходите. Вы к Нефес? Она только встала. Я позову. — Да, мы давно не виделись. — Сейчас, только руки ототру немного. Аслыхан посмотрела на стол и застыла от неожиданности, открыв рот. — Что это? — Колыбель. Мы с женой ждём ребёнка. От неожиданности она покачнулась и схватилась двумя руками за приспособление для ходьбы, изготовленное Кузгуном. Он помог ей сесть и ушёл за водой, а когда вернулся, Аслыхан уже не было. Она ушла, оставив дверь распахнутой настежь. Он подумал, может зря рассказал о беременности Нефес? Расстроил милую девушку. А с другой стороны, зачем давать ей пустую надежду? Пока жене грозит опасность, он её не оставит. А это может затянуться не на месяцы, а на годы. Держа за руку своего Кеманкеша, Кесем приехала в Эюп. Их не ждали и пришлось довольно долго ждать, пока Турхан приведёт себя в порядок и спустится. — Кесем Султан! Есть какие-то новости с Крита? От Мехмеда? — Султанша понимала, что просто так такая важная гостья вряд ли бы приехала к ней, да ещё и не свет, не заря. Лицо её предшественницы на посту Валиде было будто бы застывшим, взгляд ледяным, опустошённым. — Это правда? То, что мне рассказал Юсуф о моём Ибрагиме? Правда, что ты намеренно сводила его с ума? Турхан растерялась. Прошлое внезапно вновь ворвалось в её жизнь. Фазыл Ахмед смог её понять, но как объяснить это матери, для которой жизнь любого ребёнка бесценна? Поняла бы она такое, простила бы, если речь шла о Мехмеде? Но врать было бессмысленно. — Да, правда. Кесем подошла ближе и полными боли глазами посмотрела, кажется, прямо в душу той, кто была причастна к смерти её сына. А потом она её ударила. — Как ты всё это время могла разговаривать со мной, делиться тайнами, просить совета? Ты, кто свела со свету моего Ибрагима! — Мне нет прощения. Я заплатила за свой грех сполна, узнав, что такое похоронить собственного ребёнка. Молю только об одном: пусть Мехмед никогда об этом не узнает. С него довольно отца, который никогда не любил. Пусть же за его спиной будет что-то незыблемое, не вызывающее порицания и сомнений. — Я не хочу причинять вред моему внуку, разрушать образ матери в его глазах, порождать недоверие к самым близким. Кесем хотела было уходить, но всё же собралась задать самый важный вопрос — почему? Хотя знала, что любой ответ, который получит, будет недостаточным для неё, не оправдает Турхан. — Ради детей. Ибрагим не считал Мехмеда своим сыном, игнорировал его, унижал. Я боялась, что он убьёт моих детей назло мне, чтобы отомстить. Умом Кесем понимала справедливость оправдания, но её материнское сердце было не готово принять его и, тем более, простить. Она просто покачала головой, как бы говоря, что услышала. В гостиной появилась Хатун с Фазылом Мурадом на руках. Он плакал, капризничал. В голубых глазах и светлых кудрях мальчика Кесем увидела что-то до боли знакомое, родное. Правнук был похож на свою мать и деда. — Ибрагим…- сорвалось с её губ. Она взяла ребёнка на руки, прижала его к себе и словно бы вернулась назад в далёкое прошлое, когда сын был маленьким, и его крошечное сердце не знало ни зла, ни страданий. Спинка стула готова была треснуть под руками Демира, когда он услышал от сестры новости о Нефес. «А что если…» — мелькнула обнадёживающая мысль в голове и тут же испарилась. Если бы ребёнок был от него, Кузгун бы не радовался, не готовился к его рождению, а Нефес бы сообщила новость в первую очередь не мужу, а ему. Значит отец не он. Ну как же так? — Ты то чего расстроилась? — кинул взгляд на раскрасневшуюся от слёз Аслыхан. — За тебя, брат. Давай поплачем вместе. — прижалась к груди Демира и зарыдала. — Ох, сестра. Плачь за двоих. И за себя, и за меня. Я не могу. Я дал слово Нефес, что буду ждать несмотря ни на что. Пусть её ребёнок родится здоровым. — Я не отдала твоё письмо, не смогла. — Что ж, всё к лучшему. Теперь в нём нет никакого смысла. Спустя пару дней Кузгун решил вывести Нефес на улицу, дабы вернуть бледной коже забытый румянец. Они навестили Синем, и юная лекарша убедилась, что лечение почек идёт успешно. Потом вышли на площадь Султанахмед, людную в пятничный полдень. Кто-то спешил в Голубую мечеть и Айя-Софию на намаз, кто-то вёл бойкую торговлю, а кто-то просто слонялся без дела туда-сюда. К последней категории относилась и Мария. Ей просто не сиделось дома. Среди сотен лиц её глаза остановились на одном, хорошо знакомом. Сомневаться не приходилось. Эти чёрные волнистые волосы, прикрывавшие шрамы на лбу, огромный рост, широкая грудь… Это был Ворон. — Эй, кто это? — толкнула в бок торговку кукурузой. — Девушка — дочка Господина Кеманкеша, бывшего Великого Визиря при Султане Мураде и Султане Ибрагиме и падчерица Кесем Султан. Эту семью все хорошо здесь знают. А мужчина рядом должно быть её муж. Нефес Ханым недавно вышла замуж. — Надо же. — покачала головой Мария. Теперь ей, одной из немногих, стала известна тайна личности Ворона. Атике и Али наконец-то нашли дом своей мечты. Он был не таким большим, как особняк бывшего мужа Султанши, в котором они жили до сих пор, зато это был их дом. Светлый, уютный, с большими окнами и балконом, с персиковым садом, как они всегда хотели. Сейчас деревья как раз цвели, наполняя воздух сладким ароматом. — Как думаешь, у Джемаля здесь будет счастливое детство? — Атике сразу же менялась в лице, при одном упоминании сына. — Не сомневаюсь, дорогая. Мы с тобой всё для этого сделаем. — Мне немного совестно. Такие серьёзные вещи происходят во дворце, в государстве, а я устранилась, растворившись в своём материнском счастье. Вот, дому радуюсь, в то время как решается судьба всей Империи. — Ты слишком долго шла к этому, Атике. Кроме тебя есть люди, которые отстоят династию, отстоят Крит. У тебя теперь более почётные звания. Жена и мама. — Али улыбнулся, представляя какая прекрасная жизнь ждёт их впереди. План Юсуфа по шантажу Ягмур не удался. Время шло, а денег, чтобы погасить долг, найти не удавалось. Перебирая всевозможные варианты, он вспомнил о Марии и пошёл с этой информацией к Вани Эфенди. — Если вы поймаете эту распутную девку, она сдаст вам Ворона, даже не сомневаюсь. Она и лицо его видела. Но я бы посоветовал не ставить никого в известность и нагрянуть в таверну внезапно. — Это ценные сведения, Юсуф. Только всё никак в толк не возьму: какая тебе польза от того, что Ворона поймают? — Я же говорил, что встал на путь исправления, Эфенди. Не будет Ворона, не будет соблазна играть. Тем же вечером Мария была поймана янычарами по дороге в таверну и доставлена в городскую тюрьму. Султанша не просто пережила правду об Ибрагиме. Раны, связанные с потерей детей, так до конца и не затянулись. Стоило до них дотронуться, снова начинали кровоточить так, будто были нанесены только вчера. Кеманкеш настоял на том, чтобы они сходили к захоронению бывшего Султана в усыпальнице при Айя-Софии. Кесем выплакалась, ей стало легче. — Спасибо, что ты всегда со мной, любовь моя. — пожала руку мужа, когда они стояли в дворике, около византийской церкви Святой Ирины, ныне также мечети. — Иногда прошлое возвращается и делает нам больно. Я сама во многом виновата и не могу перекладывать ответственность лишь на Турхан. Ибрагим с его слабым характером не мог не погубить себя. Я ведь посадила его на трон против воли. — Знать бы, где нас ждёт беда. Теперь мы помогаем его сыну, твоему внуку. — Я в порядке, прошло. Нельзя сдаваться, сейчас мы нужны нашим детям и особенно Нефес. — Нефес? — Ты снова станешь дедом, Кеманкеш. — улыбнулась, глядя на ошарашенного супруга. — Правда? Серьёзно? — не мог поверить в то, что только что услышал. — Моя маленькая девочка, моё дыхание, моя радость…и мама?! — Правда! Ещё одному ангелу повезёт стать твоим внуком. — Нашим, Кесем! Нашим! Кеманкеш от радости обнял жену так крепко, что на мгновение оторвал от земли. Она решила, что сейчас не время говорить о страхах Нефес и о том, кто является отцом малыша. Эта новость могла сильно расстроить мужа. Всему своё время. Венецианский корабль причалил к берегу порта Ретимно. Франческо Морозини с отрядом воинов спустился на критскую землю. Их уже несколько дней как ждали. — Баязид Хан велел проводить вас к нему. — доложили янычары. — Не советую вам играть ни в какие опасные игры. Шехзаде на этом корабле нет. Они будут доставлены лишь тогда, когда будет подписан мирный договор на наших условиях. Морозини проводили во дворец городского главы, где в зале для приёмов в гордом одиночестве его ждал Эзель. — Хан, моё почтение! Как удивительно устроен мир. Мы встречались в доме Экина несколько раз, и тогда ничто не предвещало, что вы взлетите так высоко. Эзель смерил венецианца долгим пытливым взглядом. Игра началась.