Исцеляющие

Отец семейства был одновременно потрясён и озадачен тем, что рассказала Кесем о браке их младшей дочери. Это конечно многое объясняло, в первую очередь странный выбор Нефес и скоропостижную свадьбу накануне появления в родительском доме после того, как её считали погибшей. — Не всегда такие отношения перерастают в любовь, как у Ягмур и Эзеля. Сердце нашей Нефес было уже занято, она ведь как её папа, способна любить только одного человека. — посмотрела на Кеманкеша, ожидая реакции и надеясь, что он окончательно сменил гнев на милость. — Кузгун повёл себя очень благородно. Я ведь его поздравлял с отцовством, а он и словом не обмолвился. — У них с нашей дочерью крепкая душевная связь, бескорыстная дружба, какую так редко можно встретить между мужчиной и женщиной. Сам Всевышний привёл их друг к другу, чтобы спасти от гибели. — И всё же…то что они с Демиром натворили…даже не знаю, как назвать. Это же надо, увезти незамужнюю порядочную девушку хитростью, провести с ней ночь… Да и потом наш внук тоже не чудом образовался! — Виной всему обстоятельства. Сначала она думала, что умрёт, пошла на этот шаг от отчаяния, а дальше, возможно, не смогла противостоять сильным чувствам. Главное, что Демир ни к чему её не принуждал, всё было по взаимному согласию.  — А ведь она обещала мне не совершать ошибок Ягмур! Клялась, про проявит благоразумие, мудрость, скромность, достойные настоящей мусульманки. И что получилось? — Теперь уже поздно об этом говорить. Не одна из дочерей не станет нами менее любима, даже если в чём-то не оправдает возложенных надежд. Так устроены сердца матери и отца. Сейчас меня больше беспокоит здоровье Нефес и та непростая ситуация, в которой родится наш внук, если вообще родится… — Ладно, не сгущай краски. Нам, как родителям, ничего не остаётся кроме как поддержать её. Хотя будь она сейчас здорова, клянусь, впервые в жизни я бы на неё обиделся, отчитал бы! Ну а с Демиром я ещё поговорю! — Дорогой мой, умоляю… Разговор прервала Синем, сообщившая, что Ягмур спустилась и хочет поговорить с семьёй и близкими. Супруги вышли в гостиную, где их ждала старшая дочь, Хасан и Демир. Кеманкеш предпринял немалое усилие, чтобы сдержать себя и не врезать этому молодому наглецу, из-за которого так всё запуталось в жизни его любимой девочки. — Как она? — Честно говоря, я ничего не понимаю, папа. Угроза потерять ребёнка — это одно. Но с самой Нефес творится что-то невообразимое, я никогда такого не видела. Будто бы её гложет какая-то невидимая болезнь, истощает изнутри, лишает сил. Когда она пришла в себя, её сначала сильно рвало, потом стал бить озноб, поднялась температура, а теперь вновь провалилась в забытье. Самое печальное, я почти ничем не могу ей помочь, большинство трав и настоек при беременности противопоказаны, они навредят малышу. — Со мной тоже творилось что-то невообразимое, когда я ждала Нефес. Я всё списывала на диабет, возраст, нервы. Но в какой-то момент всё прекратилось, надеюсь, и у твоей сестры так будет. Виной всему чудовищное проклятье Артемис, не оставляющее нас в покое. — Я могу чем-то помочь? Что сделать, скажите! — взмолился Демир. — Ты уже сделал…- процедил Кеманкеш, потирая руку о сжатый кулак, но умоляющий взгляд Кесем его остановил. — Уйди сейчас, мы сами позаботимся о сестре. Твоё присутствие ей только вредит. — по-мужски попросил Хасан, не до конца понимая в чём дело, но видя, как нервничает отец. — Хорошо. Только ради Нефес, ведь знаю, что причиняю ей зло, когда рядом. Но я всегда готов сделать даже невозможное ради неё. Завтра отправлю Аслыхан, чтобы справиться о здоровье. — Демир по-тихому ушёл, чтобы не накалять обстановку. — Мне нужно ехать во дворец, так положено. Да и моя Зеррин там. К сожалению, сестру нельзя перевозить, но я буду приезжать каждый день. — Ягмур поцеловала родителей и брата и с неохотой тоже покинула отчий дом, сев в ожидающую её карету. — Если вам тоже нужно уезжать, не переживайте, я побуду с Нефес. — вызвалась Синем. Только сейчас Кесем поняла, что эта женщина перестала раздражать её, вызывать беспокойство. Их вражда осталась в прошлом, но хотя до дружбы было ещё далеко, появилось взаимная благодарность за поддержку во всех трудностях, которые сыпались как из рога изобилия. — Спасибо, но сегодня мы останемся здесь, а завтра будет видно. — искренне поблагодарила Султанша. — Я обязана вашей семье жизнью. Вы меня приютили в своём доме, а Ягмур и Нефес подняли на ноги, я хочу отплатить добром. Позвольте мне ухаживать за вашей дочерью. — Если это твоё желание… — Именно. Желание. И ещё. Я слышала, что вы сказали про проклятье. У меня есть знакомая гадалка, очень сильная. Если нужно… — Пока нет. То, что происходит с Нефес не каждой ведунье под силу понять, а уж тем более помочь. Мы знаем, что избавит её от страданий, но только Аллах может решить, кому жить, а кому умереть. Она была слаба, находясь где-то в забытьи, между этим миром и тем. Тело ныло, неприятный холод то и дело волной прокатывался от макушки до пяток, а порой застревал где-то на полпути, в животе или под коленками. Хотелось спать, но как только сон приходил, приходили и странные сновидения. Вот она в длинном белом платье поднимается по лестнице хорошо знакомого ей дома. Почему-то ноги абсолютно босы, а деревянные ступени, ледяные на ощупь, прогибаются под её почти невесомой фигурой. Одна комната, другая, третья… Она будто бы знает, куда идти, что-то ведёт её. За письменным столом при свечах сидит ребёнок лет пяти — черноволосый мальчик с удлинённой причёской-каре и белоснежной кожей. Засмотрелась на него, чувствуя внутри невероятный прилив нежности. Он поднял голову и посмотрел своими карими глазами, одновременно напоминающими глаза Демира и её отца, Кеманкеша, улыбнулся. — Привет! Ты кто? — Нефес. — содрогнулась от звука своего голоса. Она никогда раньше его не слышала, как и голоса других людей, но сейчас почему-то это было возможно. Само понятие — слышать, было каким-то абстрактным, непостижимым. А может быть, это и не голоса были вовсе, может они общались на уровне внутреннего понимания друг друга, тем не менее, этот язык был хорошо знаком и узнаваем для обоих. — Я Альтан. Дедушка дал мне это имя потому что я родился на рассвете. И ещё он говорит, что я стал для всех лучом солнца посреди длинной, тёмной ночи. Он так и зовёт меня — «мой лучик». — Мой папа звал меня «моё дыхание». — И что с ним случилось? Где он теперь? — Не знаю, я как будто потерялась. У меня нет не дома, не семьи. Даже вот обуви нет. — приподняла подол платья, и мальчик увидел голые пальцы, посиневшие от холода. — Подожди, я принесу кое-что. — мальчик сорвался с места и куда-то убежал, а спустя пару минут вернулся, держа в руках коричные туфли, точь-в-точь какие были у неё когда-то, в другой, далёкой жизни. — Надо же, и размер подходит. — сунула ноги, но теплее почему-то не стало. — Только я не возьму. Они ведь принадлежат кому-то. Мальчик покачал головой и печально надул щёки, расстроился, думая о чём-то своём. — Они мамины. Но ей больше не нужны, бери. Тёплая рука вырвала её из сновидения, заставив вздрогнуть. Рядом были папа и мама, смотревшие на неё тревожными глазами. Кесем бережно вытерла полотенцем испарину со лба дочери, а Кеманкеш поцеловал хрупкую ладонь. Куда только делись его обида и разочарование? Ничего кроме нежности и бесконечной любви. Хотя нет. Был ещё страх, ужасающий, сдавливающий грудь, какой-то нечеловеческий. Он боялся снова потерять свою Нефес. — Моё дыхание, поправляйся. Ты же знаешь, без тебя нам с мамой не хватает воздуха. Ты должна быть сильной ради нас, ради себя, и ради того, чьё сердце бьётся около твоего. Твой муж в безопасности, я верю в справедливое решение Повелителя. Кузгун не даст тебя в обиду, когда снова окажется на свободе. Мы все отдали бы за тебя жизнь, будь это возможно. Нефес пошевелила сухими губами, будто бы могла что-то сказать, как во сне, но нет, к сожалению или счастью, ничего не изменилось. — Отдыхай, милая. Мы всегда рядом. Всё будет хорошо. — Кесем чуть ли не плакала сама и видела, как на глазах Кеманкеш тоже теряет твёрдость и самообладание. Нужно было увести его, пока сердце опять не прихватило. Ягмур оставила успокоительные травы, и самое время им обоим было выпить их. Освобождённый от тяжёлых оков, Ворон чувствовал невероятное облегчение. Лекари Топкапы по приказу Ягмур обработали его раны специальной мазью, от которой они перестали кровоточить, а воспаление и отёки начали спадать. Решением Визиря Хасана Паши его отправили не в обычную тюрьму, где было холодно, сыро и нестерпимо пахло плесенью, а в оборудованный подвал, где когда-то держали шехзаде Мустафу — безумного младшего брата Султана Ахмеда, свергнутого с престола и давно упокоившегося от сердечного недуга. Здесь была удобная мягкая кровать, застеленная тёплым одеялом, стол, книги и рукописи, за чтением которых при свечах можно было скоротать время до того дня, как его судьба будет решена Османским Правителем. Кузгун ничего не знал про Мехмеда, но в Эзеле был уверен. В крайнем случае, ему предстоит дать обещание навсегда покончить с двойной жизнью и жить честным трудом, может быть придётся как-то искупить свой грех или даже отправиться в ссылку, но его это ничуть не страшило. Вот только бы с Нефес всё было в порядке и найти брата. При мысли о девушке он сквозь боль улыбнулся. Это она ему помогла! А также все те, кто стоял рядом. Харун с женой. Аслыхан. И даже Демир, отличавшийся редким упорством и в своей трагической, невозможной любви. Кузгун осмотрелся. Где-то рядом должен был быть платок, которым Нефес вытерла его лицо в клетке. Всё это время он не выпускал его из рук. Ну вот же он — окровавленный, потный, грязный. Поднёс его к своему лицу. Нет, это не запах его жены, другой, хотя и очень знакомый. В тусклом свете свечи мужчина присмотрелся к цветной вышивке по краю. «Аслыхан Кёпрюлю». — Кёпрюлю? — будто бы сам себе задал вопрос, повисший в воздухе. Рядом не было никого, кто бы мог на него ответить. Большинство янычар открыли рты, когда поняли, кто стоит перед ними. Это было невероятно! Сзади, за спиной Султана Мехмеда стоял тот, кого они называли Ханом Баязидом и чьи приказы они до этого момента беспрекословно исполняли. Можно было усомниться, кто из двоих теперь их Правитель, если бы не Великий Визирь, покорно и уважительно склонивший голову рядом с молодым Падишахом. — Мои храбрые войны! Это не обман зрения, не галлюцинация! Тот, кого вы видите перед собой, и есть ваш Повелитель. Моя власть, мой Султанат никогда не прерывались. Я здесь, перед вами, чтобы напутствовать перед великим сражением за то, что принадлежит нам по праву, ибо мы были сильнее. И только хитростью, обманом и коварством враг смог вырвать из наших рук то, что было нашим. Давайте же вернём утраченное, пока противник не успел укорениться на этих землях, пропитанных кровью ваших отцов и братьев! Прорезав повисшую тишину раздался первый возглас: — Слава Султану Мехмеду! — и тысячи голосов вслед громогласно вторили ему. Раскрасневшийся Падишах в компании Эзеля вошёл в одно из помещений здания за укреплёнными крепостными стенами Кандии. Сложно было представить, что творилось у него в душе. Одно дело быть Султаном по праву рождения, другое — соответствовать этому званию. До этого дня вся ответственность за судьбу Империи лежала на Атике Султан и Мехмеде Паше Кёпрюлю, позже — на Фазыле Ахмеде и вот теперь он впервые решал что-то сам, пусть и ориентируясь на советы Великого Визиря и Кесем Султан. Это оказалось не так просто, ведь нужно было быть морально готовым не только к лаврам победителя, но и к горькому поражению, которое в таком возрасте воспринималось особенно болезненно. — Повелитель?! — Сулейман и Ахмед замерли, не веря глазам своим. — Братья мои! — обнял каждого по очереди, пока те приходили в себя. Рад, что вы живы и целы. — Но как…? — Не важно. Завтра ночью вы будете тайно переправлены по морю в Стамбул. Будьте бдительны, никому не доверяйте, лишь тем, кого приставит к вам Фазыл Ахмед. — А ты? — Я останусь здесь. Мы с Эзелем вернёмся вместе и лишь тогда, когда освободим Крит от венецианцев. Сулейман посмотрел на златовласого кузена, к которому после всего случившегося стал испытывать доверие и уважение. — Морозини говорил, что ты самозванец. Я не поверил. — И правильно сделал. — Мехмед похлопал старшего шехзаде по плечу. — Он тоже наш брат, достойнейший из рода Османов. Эзель был горд от такой похвалы. За последнее время круг его близких и родных ещё сильнее расширился и теперь в него кроме уже хорошо знакомых сестёр отца и их детей, входили и двоюродные братья по дяде, Султану Ибрагиму, к каждому из которых он питал симпатию. — Когда всё закончится, поедем вчетвером на охоту. — мечтательно произнёс Мехмед, подспудно думая и том, что его ждёт в ближайшие дни. Супруга Правителя вернулась во дворец посреди ночи, чем ужасно удивила Шебнем Калфу. Она никогда не слышала, чтобы кто-то из жён Султанов когда-либо позволял себе такую дерзость, да ещё и в отсутствие мужа. Но было и другое обстоятельство, напрочь лишившее женщину сна. — Ягмур Ханым, я вас ждала. Тут такое свалилось на нашу голову, не передать словами. — Что ещё? Что мы ещё не испытали из всех возможных напастей? — Тут какой-то человек, по виду похож на безумца. Сказал, что приехал к главной госпоже дворца и с места не сдвинется, пока её не увидит. Говорит, что он ваш евнух. — Мой…кто? — Евнух. — Только этого не хватало. Что вы с ним сделали? — Ничего. Спит в комнате прислуги. Рвался в гарем, я с трудом сдержала. — Хорошо, утром разберёмся. А пока я хочу отдохнуть. Ягмур зашла в главные женские покои и проверила спящую Зеррин. На письменном столе лежало долгожданное письмо с Крита, наполненное словами любви к ней и дочке. Эзель тосковал в разлуке по своей маленькой семье. Однако он был полон надежды и даже уверенности, что после возвращения их жизнь наконец изменится и войдёт в прежнее русло. Проснувшийся Али не мог поверить в происходящее. Их с Атике сына украли. Помощник по хозяйству, которого они наняли, ничего не видел, не слышал, не знал. Вокруг дома не было никаких следов. У Султанши началась истерика. — Если с Джемалем что-то случится, я умру. Потерю ещё одного ребёнка мне не пережить. — Не убивайся раньше времени. Судя по всему, это похищение тщательно спланировано. Если так, скоро мы узнаем, что от нас хотят. — Я отдам всё, что у меня есть за сына, клянусь. Но если этот негодяй попадётся мне под руку, ему не жить. — Послушай, у Фейяза Паши, твоего мужа, были родственники? Может быть кто-то рассчитывает на наследство? Наш Джемаль ведь официально его сын. — Только сестра, но я её никогда не видела. Али, надо что-то делать! Поезжай за Кеманкешем и Хасаном, иначе я сойду с ума. Мужчина открыл входную дверь и споткнулся о нечто, лежащее на пороге. Ещё час назад свёртка там не было. Торопливо разорвал бумагу, в которую были завёрнуты вязаные серые носочки сына. — Что там? — вырвала Атике и заплакала, узнав вещи Джемаля. Там же, в свёртке, была записка. «Приготовьте пятьдесят тысяч акче завтра к вечеру, иначе никогда больше не увидите ребёнка. О месте встречи сообщу позже. Если кому-либо станет известно о похищении и выкупе, пеняйте на себя». Утром Турхан также получила весточку с Крита. Фазыл Ахмед был немногословен и не проявлял лишних эмоций, дабы в случае чего их отношения не были раскрыты. Только получив это послание, Султанша поняла, как соскучилась и как болит её сердце по этому человеку. Почти так же сильно, как по сыну, которого она не видела долгое время. В письме было написано, что всё идёт по плану, шехзаде Сулейман уже спасён, вот-вот они выручат и Ахмеда. Когда братья воссоединятся, будут отправлены в Стамбул и ей, Турхан, нужно будет позаботиться об их безопасности. «…тот, кто больше всего дорог вашему сердцу, сейчас со мной. Если позволит Аллах, мы вернёмся вместе с победой. Берегите детей и молитесь за нас». Турхан прижала бумагу к груди, словно это могло сделать её ближе к Фазылу Ахмеду. И тут она вспомнила про другое письмо, полученное несколькими днями ранее. Позвала охрану. — Запрягайте лошадей, готовьте карету. Мы едем в Старый дворец. Убедившись, что Нефес за ночь не стало хуже и она находится в той же поре, Кесем и Кеманкеш решили ненадолго съездить во дворец, рассказать Кузгуну о дочери, справиться о его здоровье. Возможно он передаст на словах или напишет что-то, что сможет помочь. Теперь их жизнь вынужденно протекала между двумя детьми, бросить каждого из которых надолго они не могли. Синем и Чичек остались при Нефес, которая по-прежнему большую часть времени спала. В случае чего Озгюр должен был немедленно отправиться за помощью. День госпожи Топкапы начался с переполоха. Шебнем Калфа снова самовольно отдала Зеррин одной из хатун и Ягмур, проснувшись и не найдя дочь рядом с собой и Дерьёй, устроила громкий скандал. — Госпожа, простите, но так не положено, чтобы девочка всё время была здесь, в ваших покоях. — Плевать я хотела на ваши порядки! Это мой ребёнок и я запрещаю брать её посторонним! Кажется, тысячу раз уже говорила, что доверяю Зеррин только Дерье, ей одной! — Моя Султанша! Не волнуйтесь так! Я уже нашёл и несу вам девочку! — седовласый старик влетел в покои, прошмыгнув мимо возмущённой охраны. — Вот она, наша Ягмур! Но что у неё с волосами? Почему они такого странного цвета? Молодая женщина не смогла сдержать смех. Это был старый добрый Хаджи, потерявшийся в лабиринтах прошлого и настоящего. Зеррин с подозрением рассматривала его седую длинную бороду, намереваясь дёрнуть от души. — Как я рада видеть тебя, мой дорогой Хаджи! — Ягмур обняла и его, и дочь на его руках одним разом. — Кесем Султан! Что вы, так нельзя. Это как-то слишком, вы Султанша, я ваш слуга. — закатил глаза от смущения и одновременно удовольствия. — Хаджи! Ты меня не узнал? Я Ягмур! — Ягмур? А это тогда кто? — непонимающе уставился на ребёнка. — Моя дочь Зеррин. Ты всё перепутал. Сядь, отдохни и хорошенько подумай. Я ведь давно выросла, а Кесем Султан сейчас несколько старше. — Дочь? Когда вы успели? Хаджи присел и задумался. Путать людей, прошлое с настоящим, день с ночью вошло уже в привычку. На родине, куда он отправился умирать, смерть за ним не спешила, потому решив больше не ждать, он вернулся туда, где был по-настоящему счастлив — к своей Султанше. — Уже два года прошло, многое изменилось. Боюсь, если я расскажу всё и сразу, твоя несчастная голова совсем пойдёт кругом. Поэтому всё узнаешь постепенно. Просто обними меня, мой дорогой Хаджи! Для того чтобы бедный евнух что-то осознал, ему понадобилось увидеть Кесем, вошедшую в покои дочери и от радости потерявшую дар речи. Пока она задавала какие-то вопросы, что-то рассказывала, Хаджи переводил взгляд с матери на дочь, с дочери на внучку и далее по кругу, пока наконец не понял — их трое! С самого утра к пленнику Топкапы потянулись посетители. Хасан не мог отказать отцу в разговоре с зятем. Кеманкеш поблагодарил Кузгуна за отношение к его дочери, за то, что не прогнал её с позором, не бросил беременную. Потом рассказал, как обстоят дела и предупредил, что Нефес не сможет прийти навестить его долгое время. — Ничего. Мне здесь комфортно, есть чем заняться, да и к темноте я давно привык. Единственное, не могу помочь вашей дочери, это меня печалит. — Ты и так многое сделал для неё. К тому же, Нефес невозможно помочь, к сожалению. Напиши письмо, я прочитаю его ей. Может это как-то придаст сил, приободрит. — Конечно. Следующий визит был более неожиданным. Охрана впустила в тёмное помещение молодого человека, друга Эзеля и всей семьи, с которым Кузгуну почти не приходилось напрямую общаться раньше. Он в нерешительности остановился у стола, не зная, с чего начать. И тогда Ворон сам заговорил. — Видел тебя на площади вместе с Нефес, Аслыхан и Демиром. Спасибо. Не думал, что моя история найдёт отклик в сердцах стольких посторонних людей. — Это так. Но только я не посторонний. Сколько де народу туда пришло и каждому было за что отблагодарить тебя. В тот момент я гордился быть братом Ворона. Кузгун бросил пристальный взгляд на Харуна, пытаясь осознать то, что только что услышал. Потом в тусклом свете он рассмотрел черты лица этого незнакомого человека, его глаза, скулы, губы, волосы, пытаясь отыскать хоть что-то знакомое, родное. У старшей сестры Айгюль, кажется, был такой же тонкий острый нос, а у младшей, Айдан, похожая ямочка на подбородке. Она досталась ей от бабушки, так всегда говорила мама. — Нефес разыскала меня по имени и родимому пятну на локте. Никогда не думал, что в целом свете есть хотя бы один родной мне человек. Оказалось, что есть… — Брат? Ты? — всё ещё не до конца веря в подарок судьбы, растеряно произнёс Кузгун. — Я. Оказывается мир тесен. Мы много лет ходили совсем рядом. Нас объединял Эзель, а мы об этом не догадывались. После уже не нужно было слов. Только крепкие мужские объятья, такие долгожданные, такие искренние. А ведь уже не верилось, что два родных человека смогут отыскать друг друга среди тысяч и миллионов! Кузгун сомкнул свои перебинтованные запястья за спиной Харуна и почувствовал, что наконец обрёл свободу от темноты, от боли и стыда за своё уродство. Всё, что случилось с ним до этого — его тайная жизнь, встреча с Нефес и даже этот злополучный арест и суд обрели свой смысл. Это был путь, который обязательно нужно было пройти, его дорога к будущему через прошлое. Сад Старого дворца несмотря на всю ухоженность и буйство красок не был похож на райские кущи. Здесь жили те, чьим единственным смыслом жизни долгие годы было наблюдение за сменой природных циклов — цветения и увядания, восходов и закатов, холодных зимних ветров с Босфора и невыносимо душных летних вечеров. Здесь жили и умирали женщины, ставшие ненужными после смерти Падишахов, а иногда и при их жизни. Турхан, проведшая в Старом дворце несколько мучительных месяцев, всегда боялась этого места как самой страшной кары, ведь самое ужасное, что могло случиться — это забвение, тихая, никому не заметная смерть в одиночестве. — Салиха Дилашуб Султан ожидает вас, Валиде. — доложила девушка и проводила Турхан в покои для приёма редких посетителей. Мать двух младших шехзаде мало изменилась за прошедшие девять лет, когда оставила дворец. Красота этой женщины была спокойной, мягкой, неброской, впрочем, как и её характер, которому всегда были чужды дворцовые сплетни и интриги. Когда старшему из сыновей Салихи, Сулейману, исполнилось восемь лет, и он должен был покинуть гарем, Атике Султан и Мехмед Паша Кёпрюлю решили отлучить мальчиков от матери. История с казнью Касыма многому научила, при существующих законах престолонаследия шехзаде не могли свободно общаться с внешним миром, перемещаться, не могли иметь свои семьи, пристрастия и привязанности, потому что это всегда оборачивалось тем, что кто-то хотел видеть их на троне вместо действующего Султана. С того момента, как Салиха была разлучена с сыновьями, видела их крайне редко, от силы раз-два в год, во время религиозных праздников, когда ей было дозволено посетить кафес в Топкапы. Со временем она привыкла, понимая, что законы обойти невозможно, но весть об исчезновении шехзаде сильно взволновала её. С тех пор она регулярно писала Турхан, пытаясь что-либо узнать об их судьбе. — Валиде Султан! — поклонилась той, что была матерью Султана и теперь до конца жизни должна была сохранить титул и уважение окружающих. — Салиха, я приехала к тебе с хорошей новостью. Сулейман спасён. Скоро они вместе с Ахмедом вернутся в Стамбул. — Машшалах! — подняла руки к небу, желая возблагодарить. — Я молила Всевышнего днём и ночью, чтобы он спас моих сыновей. — Знаю, что такое терять детей, потому сама хотела тебя обрадовать, успокоить. — Спасибо конечно. Но ты сама виновна в том, что лишилась и дочери, и сына. Аллах не прощает убийства, тем более, убийства ребёнка. — О чём ты? Совсем с ума сошла? — Недавно здесь, в этом дворце, умерла одна из хатун. Перед смертью она раскаялась, призналась, что положила на стол у кровати шехзаде Османа арахисовое печенье, то самое, на которое у него была аллергия. Приказ она получила от твоего брата Юсуфа. Никогда не поверю, что ты не знала об этом. — Не знала! Клянусь своими внуками! Аллахом клянусь, что не знала! Не может быть! — Это правда. Как и то, что он причастен к смерти Ибрагима. Он открыл ворота заговорщикам, лишившим его жизни. — Какой ужас! — закрыла рот рукой. — Ты знаешь, через что мне пришлось пройти, знаешь, какие мучения я пережила по вине Ибрагима! Я желала ему самого худшего! Но даже я бы не посмела участвовать в таком! — Юсуф шёл по головам, расчищая дорогу к трону твоему сыну, своему племяннику. Он убьёт любого за власть и за деньги, так что остерегайся его, если вы на самом деле до сих пор находитесь по разные стороны от добра и зла. Хоть похититель и просил никому не сообщать о выкупе, Али и Атике пришлось разыскать Кесем и Кеманкеша во дворце. Совсем недавно они заплатили большую сумму денег за новый дом и собрать пятьдесят тысяч акче за один день было невозможно. — Аллах! Да что же это такое! Сколько будут страдать мои дети и внуки! — расстроилась Кесем. — Почти уверена, это дело рук Юсуфа. Он и раньше шантажировал меня. У него всегда долги. Валиде, помогите! — Не плачь, дорогая. Мы найдём деньги, у меня кое-что отложено. Куда их нужно отвезти? — Пустырь на окраине Стамбула, заброшенный дом. Но мы должны быть там только вдвоём, иначе обмен не состоится! — Это слишком опасно! — Для меня самое главное — вернуть Джемаля, я не думаю об опасности. Если он увидит других людей, не отдаст сына. — Хорошо. Но Хасан и Кеманкеш всё равно должны быть где-то рядом. Когда заберём ребёнка, и вы будете в безопасности, нужно поймать негодяя. Если он сделал это один раз, сделает и ещё! Потом это может быть дочь Ягмур или внуки Турхан, мои правнуки! Нельзя спускать такое с рук! Имя, которое только что прозвучало, материализовалось в лице его владелицы на пороге гостевого дома. Султанша много думала, но всё же решила, что убийство маленького Османа не должно остаться безнаказанным. Она могла промолчать про Ибрагима, принимая во внимание что Юсуф ей приходится близким родственником, да она и сама много раз мечтала освободиться от ненавистного Падишаха и, возможно, подтолкнула брата на этот шаг. Но про смерть ребёнка промолчать всё же не могла. — Знаешь ли ты, где сейчас твой брат, Турхан? — голос Кесем звучал угрожающе. Четыре человека уставились на Валиде, ожидая ответа. — Нет. Но я знаю кое-что про его преступления. Он убил шехзаде Османа и участвовал в казни Ибрагима. Наступление на Ретимно началось неожиданно. Османские войска окружили город, взяв его в плотное кольцо. Сил венецианцев было недостаточно, чтобы им противостоять. Взбешённый Франческо Морозини требовал Хана Баязида и Фазыла Ахмеда Кёпрюлю. Великий Визирь только и ждал этого приглашения. В окружении верных воинов он вошёл в здание главы города. Давние непримиримые враги снова встретились друг против друга. — Что происходит? Какого чёрта? Вы признали своё поражение и подписали мирный договор, обязуясь отдать мне часть Крита. Я выполнил своё обещание, вернул шехзаде. Вы проиграли и признали это перед всеми, перед всем миром! Или слово османского Хана для тебя не закон? — Закон. Только вот Баязид или Эзель, как угодно, не мой Правитель. Единственный Султан, Повелитель и Падишах Османской Империи — Мехмед Хан четвертый и он ничего не подписывал.