Исцеляющие

От слов Турхан Атике попятилась назад, ища опоры у стены гостевого дома. Али тут же схватил её под руку, пытаясь удержать. В это время Кеманкеш беспокойно посмотрел на Кесем, но она так переживала за дочь, что, кажется, не так остро восприняла собственную боль. Но то была лишь видимость. Жар подступил к лицу, пелена гнева застила глаза. Всё что касалось детей, она никогда не прощала. В отличие от Ибрагима, которому уже давно ничем нельзя было помочь, её Атике, живая, но измученная двойным горем, стояла сейчас перед ней и ждала поддержки. — Ты уверена в своих словах? — обратилась к Турхан, замершей у входной двери и понимающей какой шок произвела на двух Султанш. — Абсолютно. Мне только что рассказала об этом Салиха Дилашуб, а она узнала от хатун, помогавшей Юсуфу в его преступлениях. Эта женщина умерла, а перед смертью покаялась и во всём призналась. Но я не имею к этому отношения, клянусь, иначе бы не стояла сейчас здесь. Юсуф мой брат, но это его не оправдывает, когда речь идёт о смерти ребёнка. — Турхан умолчала про Ибрагима, смерть которого никогда не вызывала у неё никаких эмоций, если только небольшое сожаление, слишком много зла он её причинил. Кесем кивнула Валиде Султан в благодарность за горькую за правду, хотя именно сейчас она до предела накаляла страсти в душах двух несчастных матерей, узнавших, кого винить в смерти их детей. — Юсуф заплатит за это своей жизнью. Как только Джемаль будет у нас, пощады ему не видать. — с этими слова Кесем облокотилась на плечо мужа, как самая крепкая стена, стоявшего рядом. — Оставьте его мне. Он должен умереть от моей руки. — прошипела Атике, но не встретила одобрения в глазах матери, рисковать дочерью Кесем не желала. В это время Турхан уже вышла на улицу. На душе была темнота. Она обрекла на смерть своего родного брата, человека, которого знала с раннего детства, человека, который с самого начала был её опорой в борьбе за жизнь, за детей, за власть. Память вернула её в детство, в русское поле, переливающееся золотом колосков пшеницы. Они бежали по тропинке, разграничивающей два земельных надела и беззаботно смеялись. «Я догоню тебя, Надя!» — кричал озорной мальчик, на самом деле не особо стараясь это сделать. Она остановилась у куста роз в дворцовом саду и закрыла лицо руками. Её брат Николай давно умер. Беспощадный и хитрый Юсуф, насильник и убийца, не знавший сострадания не к беззащитным, не к самым близким, был совершенно чужим, незнакомым человеком. Повисла немая пауза. Морозини пытался принять то, что его обвели вокруг пальца, как неопытного мальчишку. Но что если Кёпрюлю блефует? — Я не верю твоим словам. Все знают, что Султан Мехмед умер и ему наследовал двоюродный брат. — Откуда такая уверенность? Не потому ли, что ты сам приказал его отравить? Экин должен был передать яд Назанин, а она ввести его в плоды, которые принесут в покои Повелителя, так? — Вы раскрыли мой план. Что ж, похвально. — Франческо старался держаться уверенно и с достоинством несмотря на досаду — его многомесячный труд пошёл насмарку. Только он совершенно не понимал, где ошибся, где совершил неправильный ход в, казалось бы, идеально разыгранной шахматной партии. — И всё же, чтобы окончательно поверить, я должен своими глазами увидеть Султана Мехмеда. — Это совсем не обязательно. Тебе достаточно знать, что подписанному мирному договору нет никакой цены, он фальшивый. Или ты думал, что мы, тюрки, можем признать своё поражение тогда, когда на самом деле одержали победу? Никогда! Но один документ я всё же готов тебе предоставить. Эта отказ Хана Баязида от своего титула и трона в пользу единственного и истинного Повелителя, оказавшегося живым и невредимым. Морозини развернул свиток и читая его содержание стал осознавать, что всё это время его противники вели свою хитрую игру, про которую он даже не догадывался. — Как вам удалось спасти Султана? Кто предал меня? Я должен знать. — Никто. Наш Великий Аллах послал Повелителю ангела-хранителя, укрывшего его от смерти. — Фазыл Ахмед имел ввиду конечно же Нефес, но произносить её имя было опасно. — Что за чушь ты несёшь? — Маловерный. Потому то тебе нас никогда не одолеть. — Всё это ничего не меняет. Мы заняли эти земли и теперь, чтобы прогнать отсюда венецианских воинов, тебе придётся применить силу. — И применю, не сомневайся. Залив Мирабелло, крепость Агиос-Николаос и вся восточная часть острова уже освобождены этой ночью. Ретимно взято в кольцо. Другие мои воины сейчас на подходе к заливам Ханьи и Киссамоса. Франческо Морозини скривил лицо, не в силах скрыть досаду. Если бы за спиной Фазыла Ахмеда не стояли его бравые янычары, он убил бы его на месте. Великий Визирь думал о том же, посматривая на рукоять своего кинжала, но понимал, что пока не время. — Я даю тебе сутки, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову, иначе пеняй на себя. Когда Фазыл Ахмед ушёл, Морозини вызвал всех командующих своей армией. У них не оставалось другого выхода, кроме как биться насмерть. В запасе у венецианца был лишь один козырь, который мог внести разлад в стан врага, ослабив его. Оставалось выяснить, где сейчас находится Султан Мехмед. Просто так покинуть Топкапы Турхан не могла. Раз уж волею судьбы он оказалась во дворце впервые за долгие месяцы, не могла не навестить ещё одного своего внука, шехзаде Мустафу. Мальчик вместе со своей матерью до сих пор в целях предосторожности содержались в кафесе под усиленной охраной. Сначала даже её, Валиде Султан, впускать не хотели, послав за разрешением к супруге Правителя. Госпожа Ягмур, естественно, такое разрешение дала, и бабушка спустя долгое время вновь увидела внука. Мустафа заметно подрос за то время, что она жила в Эюпе, стал самостоятельно ходить и лепетать что-то с трудом понятное себе под нос. — Валиде, сколько нас ещё будут здесь держать? — не выдержала Эметуллах и заплакала. Затворничество тяжело давалось юной девушке, в жизни которой внезапно произошли большие перемены. — Не мне это решать. Сама видишь, что происходит. Береги сына и надейся на лучшее. — Хан Баязид молод, у него родятся свои сыновья, да и шехзаде Сулейман и Ахмед ещё могут вернуться. Что же ждёт нас с Мустафой? — на этот вопрос Турхан пока не могла ответить, здесь, в Стамбуле, ещё никто не знал, что Мехмед жив, но она решила воспользоваться ситуацией, чтобы кое-что прояснить с Эметуллах. — Теперь ты понимаешь, как мало ценила то, что у тебя было до этого? — О чём вы, Валиде? — Я знаю про все твои козни в гареме. Кроме того, догадываюсь, почему утонула Гюльбеяз. — Я не виновата! — испугалась, но потом сразу успокоилась. Теперь, когда Мехмед умер, а Империей правил его брат, вряд ли кого-то могли волновать проделки его хасеки. — Когда-то я тоже была юна, как ты, и также была готова на многое, чтобы убрать с дороги других соперниц, считая, что чтобы выжить в этом дворце, нужно иметь когти и зубы. Но потом поняла, что бездумно идя по головам ничего не достичь, в конечном итоге можно самой стать жертвой интриг и лишиться всего. Ты убила не просто рабыню и наложницу, ты погубила потомка династии, которого она носила под сердцем. Я сама не безгрешна и однажды выбрала тебя для своего сына лишь потому, что ты напомнила мне саму себя пятнадцатилетнюю. Такие же амбиции, такая же гордыня, такое же желание быть первой и единственной. Поэтому я дам тебе последний шанс, промолчу. Только ты должна знать, что второй ошибки я не прощу. — Валиде… Я не знаю, что на меня тогда нашло. Но теперь всё в прошлом. Я потеряла всё, потеряла вашего сына, какие уж тут ошибки… Турхан на это ничего не ответила. Простилась с Мустафой и вышла из кафеса. Один сон сменял другой, Нефес казалось, что вся её жизнь теперь превратилась в одно большое сновидение. Чаще других она видела того темноволосого мальчика, что подарил ей туфли, теперь он сопровождал все её видения. Им было хорошо вдвоём, спокойно. Такой теплоты и нежности Нефес никогда не испытывала ни к кому, даже к родителям. Какое-то новое, до этого неведомое чувство, закралось ей в душу. — Что ты делаешь, Альтан? — Рисую. — Как красиво! — повертела в руках небольшой клочок бумаги, на котором по-детски наивно была изображена лошадь с огромными голубыми глазами и длинными ресницами. — Я тоже когда-то любила рисовать. Родители дарили мне огромное количество грифелей, красок и бумаги, и я погружалась в мир своих фантазий, придавая им форму и цвет. — А ты умеешь рисовать людей? — Конечно. — Покажи. У меня пока не получается. Нефес посадила мальчика рядом и положила на стол перед ними чистый лист. Штрих за штрихом, деталь за деталью, из-под грифеля вышел портрет женщины со строгим, умудрённым опытом взглядом и длинными волнистыми волосами. — Ты её знаешь? — Конечно. Это моя старшая сестра Атике. — ответила девушка, сама не понимая почему именно её нарисовала. — Давай нанесём акварели. Я хочу увидеть её в цвете! — изъявил желание Альтан и принёс баночки с краской и кисти. Нефес открыла одну из них. Акварель оказалась ярко-красного цвета. Потом открыла следующую — тоже красная. Третья, четвёртая, пятая баночки — всё красное. От безысходности она опустила кисть в одну из баночек, алая жидкость капнула на бумагу большой кляксой и расплылась по рисунку. Это была не краска. Это была кровь. Пленник Топкапы всё ещё не мог поверить, что наконец обрёл брата. Их разговор был слишком коротким, а так хотелось многое рассказать Харуну и ещё больше спросить, но нужно было набраться терпения и дождаться окончательного приговора. В просторном подземелье кроме книг Кузгун отыскал шахматы прежнего хозяина, сверженного с престола безумного Султана Мустафы. Будучи азартным человеком, он увлёкся игрой, переставляя поочерёдно белые и чёрные фигуры, тем самым убивая тянувшееся бесконечно время. Снова послышались шаги, кто-то отворил двери его тюрьмы. Обед был недавно, а до ужина ещё не близко, потому закралась мысль, что пришёл лекарь, либо кто-то из посетителей. Он снова удивился, увидев очертания этого человека. — Вани Эфенди? — Он самый. Можем поговорить? — Вы ещё спрашиваете? Я заключённый, ничтожный преступник, адепт греха и разврата. Вы вроде бы почти святой… — Не ёрничай, Ворон. — уселся с другой стороны шахматной доски, там, где стояли белые фигуры. — Кто выигрывает? — Должны бы белые, но в жизни случается всякое. — передвинул чёрную пешку и сразил белую. — Вы умеете? Или это тоже грех? — Шахматы — интеллектуальная игра, она развивает логику, как раз то, чего мне и не хватает. — Неужели вы пришли, чтобы признаться в своих слабостях? Вани Эфенди, мы по разные стороны игральной доски под названием «жизнь», нам никогда не найти общий язык. Я не буду каяться, если вы этого ждёте. Да и вы тоже, полагаю, не за этим здесь? — два непримимых гордых соперника оценивающе посмотрели друг на друга. — Нет. Я знаю про свою веру, про свои идеалы, про свою борьбу и не отступлюсь от них ни на шаг до самой смерти. Но, признаться, вчера я завидовал тебе. — Не понимаю… — На мои проповеди редко собирается столько слушателей, сколько вчера пришло людей, чтобы заступиться за тебя и выразить свою благодарность за совершённое добро. Я оказался силён словом, а ты делом. — Не поверите, но я тоже правоверный мусульманин, также, как и вы, молюсь Аллаху и чту заветы нашего Пророка, мир ему. Мы идём к одному и тому же, но разными дорогами. Вы — прямой и широкой, а я узкой, ухабистой и петляющей. — Каков наглец! — спокойно, с ухмылкой произнёс Вани Эфенди. — Если когда-нибудь я обрету свободу, мы можем где-нибудь встретиться за чашкой чая. Нам есть о чём поспорить. Вы, я заметил, тоже в этом не лишены азарта. — Было бы смешно… Ладно, давай сыграем партию, да я пойду. — поступило неожиданное предложение. — Не боитесь потерпеть досадное поражение? — ухмыльнулся Кузгун. — Как оказалось, нет, если соперник достойный. — Тётя Синем, как дела? — Дорогая, я переживаю за твою сестру. Время идёт, а легче ей не становится. Она всё время в полузабытьи, у неё жар. — Ладно, пойду гляну. Присмотрите за Зеррин? — протянула девочку, которую решила взять с собой, не оставлять во дворце. — Конечно, какой разговор! Это же моя золотая внучка! — с радостью взяла ребёнка и отправилась с ней в сад. Ягмур поднялась по лестнице, но не доходя до комнаты Нефес обмерла. Сестра с трудом передвигаясь, шла ей навстречу, крепко сжимая в руке листок. — Зачем ты встала? Нельзя! — обхватила Нефес вокруг талии, чтобы та не упала. Не в силах протестовать, девушка просто протянула своё короткое послание и тут же потеряла сознание. Ягмур успела прочитать его до того, как позвала Озгюра по помощь. На бумаге крупными буквами было написано лишь три коротких слова. «АТИКЕ. КРОВЬ. СМЕРТЬ». Очень непросто младшим членам семьи Кёпрюлю давалась отстранённость от всего происходящего с теми, кого они любили. Демир отправил Аслыхан в дом Нефес, чтобы узнать новости. Они его не обрадовали, стало только хуже. — Я не могу, сестра! Не могу ничем ей помочь! Даже рядом быть не могу! Я её убиваю, понимаешь? — в отчаянии швырнул на пол нож для писем. — Брат, не вини себя. Лучше молись за Нефес и за её ребёнка, а я буду молиться за Кузгуна. — Любишь его? — она промолчала и это было знаком согласия. — Помоги мне встретиться с ним. Он ведь совсем один, Нефес больна, представляю, что на душе творится… — Я попробую. Только не позволяй себе лишнего, обещаешь? Всё и без того сильно запутано. Аслыхан обещала и уже через пару часов она была в подвале, где держали Ворона. — Не знаю, чем вас кормят здесь, но вот, принесла домашнее. — поставила на стол горшочек с тушёным ягнёнком. — Спасибо. — как-то отстранённо и холодно прозвучало это слово, очень не похоже на Кузгуна. — Спасибо за всё, что сделали для меня, за поддержку, за участие. Я должен вернуть вам вашу вещь. Она немного грязная, но думаю, это поправимо. — протянул знакомый платок. — Там, на площади, мне так больно было видеть вас таким больным, таким измученным… — Всё в прошлом. Я нашёл брата и мои душевные раны затянулись, затянутся и телесные. А вот вы… Вы меня обманули. — Не понимаю…- глаза растерянно забегали от волнения. — Там, на платке, вышито ваше имя. Аслыхан Кёпрюлю. Демир и Фазыл Ахмед ваши братья? — Я не хотела, правда. Просто так получилось. Потом я думала, что это станет препятствием на пути нашего душевного общения. Вы мне так помогли, проявили такую заботу… — Но вы то приходили не ко мне, а только чтобы узнать о Нефес по просьбе Демира. — Не правда! То есть правда… Но не совсем… — растерялась, не зная, как объяснить хронологию всего, что происходило в последние месяцы. — Вот видите. В моей жизни было слишком мало людей, которые относились ко мне искренне, без страха и отвращения. Я думал, вы одна из них, а оказалось… Я ошибся. — Ничего вы не ошиблись! — крикнула на грани отчаяния. — Я просто влюбилась! А вы…вы… Невозможно всё это! — эмоционально взмахнула руками, заплакала и побежала к выходу, прося стражу отворить дверь. «Невозможно» — повторил про себя последнее слово Кузгун. И это было правдой. Здесь, в тюрьме, в его положении, было глупо давать Аслыхан даже призрачную надежду на совместное будущее. Её платок так и остался у него в руках. В назначенное время Али и Атике прибыли на пустырь. Дело близилось к вечеру, но в лучах опускающегося к горизонту солнца окрестности всё ещё хорошо просматривались. Похититель неспроста выбрал такое место. Если бы они приехали не одни, это бы сразу стало заметно. Кеманкеш, Хасан и янычары дежурили на безопасном расстоянии, с ними настояла поехать и Кесем, на находившая покоя в стенах гостевого дома. Али держал в руках сумку, плотно набитую монетами, оба были вооружены, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Через полчаса послышался топот копыт. Всадник с закрытым лицом спустился на землю, в одной руке держа плачущего ребёнка, в другой — пистолет с коротким дулом, за поясом был заткнут длинный нож. — Джемаль! — Атике рванула вперёд, на что мужчина в чёрном резко отскочил назад, направляя оружие на мальчика. — Ещё один шаг, и он умрёт. Сначала деньги! — Султанша сразу же узнала этот голос, но вида не подала. Злить Юсуфа сейчас, значило подвергать сына большой опасности. Али положил сумку на землю, ожидая дальнейших действий похитителя. — Теперь отойдите на десять шагов назад. — послушно выполнили требование. Мужчина положил Джемаля рядом с сумкой, а сам взял деньги и собрался быстро уносить ноги. В несколько секунд родители оказались рядом с мальчиком и Атике прижала его к своему сердцу. Но потом на эмоциях она совершила ошибку, которая стала роковой. Она закричала вслед убегающему: — Тебя всё равно поймают, Юсуф! Ты за всё ответишь! И за брата моего Ибрагима, и за сына Османа! Преступник резко остановился, поняв, что его узнали. Обернулся. Али наставил на него пистолет, готовый выстрелить в любую секунду. Но и Юсуф держал его на прицеле. Два выстрела раздались одновременно. Один из них сразил Али наповал, прямо в голову, второй — просвистел мимо уха похитителя, оцарапав его. — Нет!!! — закричала Атике, ещё крепче прижимая к себе сына. — Убийца! Ненавижу! Будь ты проклят! Где-то недалеко послышался топот целой конницы, несущейся на звук выстрелов. Человек в чёрном, не говоря не слова, перезарядил пистолет и снова нажал на курок, после быстро вскочил на коня и помчался прочь что есть силы. Султан Мехмед Хан был в крепости Кандия в то время как Эзель и Фазыл Ахмед давали указания войнам и находились на передовой будущих сражений. Ему хотелось быть рядом с ними, но Великий Визирь настоял, чтобы Повелитель, лишённый всякого опыта военных действий, не рисковал. К тому же, хитрый Морозини мог снова организовать покушение. Такое бездействие было Мехмеду не по душе, но он прислушался к совету старшего наставника. — Повелитель, вам срочное послание из Ретимно! — доложил охранник, только что получивший свиток от гонца, загнавшего свою лошадь до смерти. Султан осмотрел печать. Она была не османской, не принадлежала его Великому Визирю или двоюродному брату. Это была венецианская печать. Он нарушил её ножом и стал читать. По мере продвижения по строчкам, его глаза становились всё шире и шире от смысла написанного. Хасан, его отец и полк янычар были на залитом кровью пустыре уже через пару минут. Поняв в чём дело, Кеманкеш принял решение остаться и проверить, чем можно помочь раненым, Визирь и воины продолжили преследовать Юсуфа по горячим следам. Хватило нескольких минут осознать, что Али мёртв, но оставалась надежда на спасение Атике и Джемаля, лежавших на земле в обнимку. Пуля задела ребёнка и угодила в живот его матери. — Сейчас, сейчас, Султанша! Я вас спасу! — Уже поздно, Кеманкеш, я умираю. Сына спаси, Джемаля… — Вон карета, ваша Валиде едет. Мы отвезём вас к Ягмур… Кесем выпрыгнула на улицу, когда кучер не успел ещё полностью остановить лошадей, чуть не запнулась, путаясь в подоле платья, но удержалась на ногах. От увиденного кровь застыла в жилах. — Атике!!! — сразу же бросилась к дочери и упала рядом с ней на колени, рыдая. Из живота Султанши без остановки лила кровь и Кесем, вытащив из кармана свой платок, пыталась прикрыть им отверстие от пули. Руки тряслись, она не понимала до конца, что делает. В это время Кеманкеш передал ребёнка кучеру, а сам вернулся за Атике, чтобы погрузить в карету. — Давайте, надо срочно ехать! — подхватил под руки и ноги, собираясь поднять. От этого кровь из раны хлынула ещё сильнее. Ладони Кесем и её платок уже были полностью красными, с них текло ручьём. В карете супруги положили Атике себе на колени и мать видела, как лицо дочери становится бледнее с каждой секундой, как синеют её губы. Она уходила. — Жизнь моя, держись! Я не позволю тебе умереть! — Мама…мамочка… Я не успею помочь Нефес… Жаль… Сына моего вырастите, будьте ему всем…- на этом речь Атике оборвалась и глаза неподвижно застыли, глядя в никуда. — Кеманкеш, почему она затихла? Почему не стонет? Не отвечает? — Кесем безумными глазами посмотрела на мужа, и он сильно сжал её окровавленную руку.