***
И лежал я неподвижно, и морально страдал, страдал я и физически, одному богу известно как. Елена выслушала меня. Выслушала так, как не слушал никто иной. Возможно, даже смягчилась по отношению ко мне… Или я настолько жалок, что кроме сожаления не вызываю больше никаких чувств. И это было отвратительно, я злился на самого себя, мысленно подвывая от боли в боку. Фрау продолжала что-то готовить, что тот же утренний запах бил в мой нос. А через час она вернулась ко мне и немного устало прилегла рядом. Я наблюдал за ней, столь домашней, немного запыхавшейся на кухне. И, могу вас уверить, что я никогда не видел её с иной стороны. Мне посчастливилось узнать быт убийцы… Мы могли без лишних слов делить постель часами. Если фрау становилось скучно, она разворачивалась ко мне, рассматривая в упор и хлопая густыми от природы ресницами, мол, эдакий ты чудной. Я взглянул на неё… Невинно, осторожно, даже смущённо… Ей было всё равно. Елена придвинулась ближе и коснулась моей обнажённой груди, проведя пальцами вниз к животу и снова вверх непосредственно к самой грудине. Затем изящность её рук не оставила без внимания и мою щеку, где коготком она, вероятно, подцепила мою ресничку. А потом её ладонь и вовсе расположилась на моей грудной клетке, и она спокойно закрыла глаза, слушая как трепыхалось моё сердце и нежно поглаживая в месте его расположения. Она меня понимала, не так ли? Неужели с ней похожая история? Ведь не от хорошей жизни становятся такими, как она… А может быть я ошибаюсь. Ведь я же не стал таким… И зачем я сейчас пытаюсь оправдать её? Моя рука тайком потянулась к ней, накрывая женскую крупную ладонь. Я и не заметил, как она утыкалась в шею, обдавая глубоким ровным дыханием мою кожу. И посмел я наклонить голову, осторожно потеревшись щекой о её макушку, вдыхая запах волос, напоминающий дождевую воду и свежесть скошенной травы… Она непременно пыталась поддержать меня… Удивительная женщина…***
Мы и не заметили, как уснули вместе в таком положении и проспали до позднего вечера… Фрау немного пошевелилась, затем аккуратно приподнялась, растянувшись, хрустя своими сухожилиями. Я уже давно не спал, но позабыл о боли, пока ласкал её плечо и руку. — Такая погода так клонит в сон, правда? — осторожно спросил я, немного смущаясь. Елена взглянула на меня, промолчав, и слезла с кровати, вернувшись на кухню, продолжая греметь посудой. Я вздохнул и вновь откинулся, рассматривая потолок, и пытался уловить запах её волос. Мне безумно нравились эти пшеничные пряди, что ощущались столь мягко… Настолько мягко, что мои пальцы небрежно путались в их густоте. Я немного оглаживал их свободной рукой, убирал с плеч, гладил по оголённой коже. Я заметил, как подросли они с тех самых пор, когда увидел их… Они достигали начала её лопаток, и были готовы расти дальше. Длинный волос, который она отпустила, в самом деле был ей к лицу. И она вовсе не та, кого я помнил в самом начале моего пути. Я видел два совершенно разных человека… Ныне более трезвого, но глубоко опечаленного судьбой. Немка подошла ко мне с очередной тарелкой, подсовывая подушку мне под голову, чтобы я хоть немного выпрямился. Она села на табурет и положила посудину на свои колени. — А что сегодня на… — я посмотрел в окно, заметив, что там темнело. На обед это уже не похоже… Вероятно, мы проспали слишком долго. — Ужин? Женщина смерила меня спокойным взглядом, пока разламывала еду на пополам: — Сырники. Я облизнулся, учуяв их запах. Меня отбросило обратно в детство, когда мама тоже готовила их мне. Елена насадила на вилку кусочек и протянула мне. Я послушно выхватил с вилки сырничек и начал с аппетитом его жевать. Консистенция была изумительна… Не думал, что она умеет так вкусно готовить. Фрау наблюдала за мной, едва заметно усмехнувшись краешком губ, затем аккуратно протянула ещё, продолжая подкармливать беспомощного детектива. — Фрау Майер, я готов целовать ваши руки… Это изумительно… Ты… Ты напомнила мне моё детство… — Пожалуй, единственное, что я умею… — хмыкнула та, продолжая кормить меня, пока я не опустошил тарелку. Я сидел с набитыми щеками и, будто хомяк, продолжал быстро жевать, наблюдая, как она вставала и уходила обратно на кухню. — Мне кажется, что ты можешь больше, просто недооцениваешь себя, — успел сказать ей вслед. Елена остановилась и взглянула на меня, усмехнувшись, затем скрылась за углом. Я слушал, как она мыла посуду, складывала её обратно, протирала стол, что-то ставила на место… Всё бы ничего, но тут я подумал… Точнее, подошёл тот момент, когда мне пришлось задуматься о том… А куда мне, собственно, сходить по маленькому и как подняться? Я замер, немного смутившись, затем попытался привстать. Бок жутко схватило, что от боли затошнило и закружилась голова. «Нет, так не пойдёт…» — с этой мыслью я лёг обратно и принялся терпеливо ждать, когда фрау вернётся. — Лена! — жалобно пискнул я. Она выглянула ко мне, с поднятой бровью. — У меня тут проблема… — Ты обделался? Я хотел что-то сказать, но замолк, возмутившись: — Н-нет! Й…Ещё нет… Но меня тянет «пи-пи»… А я… Я не могу встать! — Какой ужас… — с сарказмом покачала головой Елена, подходя чуть ближе. — И как ты мне предлагаешь тебе помочь? Подержать его? — Ч-.! — я подавился, закрыв рот рукой. Пока я кашлял, женщина подошла ближе и постучала мне по спине, присаживаясь рядом. — Я шучу… Могу уточку дать, только не выплесни всё на себя. — Я… Может я потерплю?.. — Ты месяц собрался терпеть, идиот? — Тоже верно. Елена нахмурила немного брови и, покачав влево-вправо головой, ретировалась на кухню, вернувшись с эмалированным горшочком. Она поставила его передо мной и быстро ушла из комнаты. Я долго смотрел ей вслед, затем взглянул на уточку, которую она принесла мне. Как же стыдно перед ней… И ей, наверно, настолько противно, что не передать словами, однако она никак не показала это эмоционально…***
Которую неделю я находился у неё под крылом? За это время она вколола в меня множество антибиотиков, точнее… Она смотрела по моему состоянию. Помимо этого она кое-как обтирала меня, ибо я не мог самостоятельно встать, принять душ и, господи, я был просто неподвижным камнем. Убить легче, а она тягалась. Одним спокойным вечером, после укола антибиотиками я лежал и смотрел на колышущийся огонёк в керосиновой лампе. Мой взгляд переметнулся с неё на звук стука каблуков. Я посмотрел на высокую чёрную фигуру у порога в комнату… Несомненно, Елена была той самой фигурой, и её изорванный длинный плащ, благодаря которому она выглядела ещё более устрашающей… С тем же вызывающе чёрным макияжем. Именно поэтому я обозначил её как «чёрная фигура». Она подпёрла плечом дверной косяк и взглянула на меня, спросив: — Порядок? Я улыбнулся ей слегка, наблюдая, как она подходила ближе, присаживаясь на край кровати. Тихонечко кивнув, я спросил: — Я думал, что ты возьмёшь каникулы… — Да, верно… Но есть дело, — тихо хмыкнула фрау, немного присогнувшись, чтобы уставиться в стену. — Неотложное? — Тебе что-то нужно? — спросила она, не глядя в мою сторону. — Я давно хотел поговорить. — Позже, — с этими словами она встала, но задержалась, когда я вмешался. — Ты уже вторую неделю отнекиваешься! Так нечестно! — обиженно воскликнул я. Елена взглянула на меня, затем медленно развернулась, выказывая через телодвижения всё своё негодование. — Что тебе нужно, щенок? — Я… Я… Кхм… — я покраснел и глянул на неё. — Объясни мне, каковы мотивы твоих преступлений? Елена замолчала, затем сунула во внутренний карман плаща пачку сигарет и отрезала: — Я пойду прикурю. Только она метнулась к выходу, как я подхватил её руку, нахмурившись: — Ну, уж нет! Так дело не пойдёт! Давай выкладывай! Блондинка остановилась, откинула голову и посмотрела на меня с видимым раздражением. — Какая разница? Мотивы моих преступлений не имеют значения. Какими бы они ни были, я остаюсь убийцей… Я серьёзно смотрел в её глаза, тихо вздохнул, ответив: — Я вижу, что ты делаешь это не ради развлечения. Она зарычала чуть слышно, затем посмотрела в сторону, присаживаясь обратно на край кровати. Над нами повисло молчание, лишь наши тени дрожали из-за плясок огонька. Я внимательно наблюдал за её эмоциями. Она выглядела немного напряжённой, хмурой, уставшей. Я продолжал держать её руку, проведя большим пальцем по тыльной стороне ладони, нащупывая венки. — Поделись со мной… Немка вновь взглянула на меня, затем снова уставилась на свой силуэт на стене и тихо начала: — Я была маленьким ребёнком, когда жила в большом доме за городом. Жили мы в достатке, но отец пропивал большую часть суммы… Когда фрау начала рассказ, я сразу узнал в этих строках себя. В особенности, когда речь зашла про пьющего отца… Боже, неужели это стандартная история? Она продолжила: — Он работал в мясной фабрике, несмотря на то, что Нойштадт был центром сельскохозяйственного машиностроения, он был уважаемым человеком, а на деле тиран… Тиран, который мог запустить бутылкой в мою мать, упрекнуть её в чём-то, а сам раскидывал ноги, целыми днями смотрел телевизор и возмущался тем, что Гитлер был слишком милосерден к низшим расам. Он верил в его политику, пока не случился раскол Германии на ФРГ и ГДР, однако и это не мешало ему не испытывать чувства вины, — она усмехнулась и глянула на меня. — Кому, как не нам знать лучше, что ГДР — это тюрьма? Мы лишились нормальной жизни из-за одного придурка, возомнившего себя… — она прервалась, затем продолжила, вздохнув. — Это позор Германии… И мы носим это клеймо на себе… — она вновь замолчала, нахмурив брови, — Я не в ту степь зашла… Я улыбнулся слегка и прошептал: — Всё хорошо, рассказывай. Елена замолкла на минуты и продолжила: — Мой отец относился ко мне так, будто я была нагуляна… И от этого мне было страшно оставаться с ним наедине… Я часто просила маму забрать меня с собой. — И что ожидал этот придурок… — с сожалением вздохнул я, слушая дальше. — Я была заядлой болтушкой, говорила маме, когда он пил. Я не переносила алкоголь, в особенности пьяных людей. И мама тоже страдала от него, на стороне закрутив роман с… – она усмехнулась с иронией, – …С таким же детективом, как ты… Видимо отцу кто-то рассказал… Я сжался немного, ожидая жути. Фрау замолчала, затем немного отвернула голову в сторону, сжав мою руку: — Он был хороший человек, ты мне чем-то его напоминаешь… – фрау вновь посмотрела в мою сторону и ухмыльнулась. — Должен был стать моим отчимом… Пока не сбежал… – последние три слова она произнесла сквозь зубы, сверкнув нездоровой желтизной в пылающих ненавистью глазах. – Но перед этим мой отец здорово поиздевался надо мной… Мне было четыре года. Я с ужасом смотрел на неё, осознавая весь кошмар, который она пережила. Но в моей голове мелькнула одна мысль… Которая не давала мне покоя: «Детектив… Я читал об этом происшествии… Но он же…» Я легонько сжал её руку в ответ, пытаясь поддержать её, однако мои слова были излишни. — Продолжай… — Я мечтала быть врачом, как мама… Надо же было умудриться… Уничтожить все детские мечты за один присест… — она горько усмехнулась, шепча. — Я мысленно проклинала его и желала ему смерти… Он убил меня ещё тогда… — Елена немного нездорово рассмеялась. — Что имеем, то имеем. Я поджал губы, слушая дальше. — И в этот же день мои родители погибли в автокатастрофе… На тот момент я ничего не испытала… Вообще ничего. Органы опеки забрали меня, пытались выяснить что со мной не так, а всё оказалось куда сложнее… Я никому ничего не говорила, ни с кем не разговаривала, никому не отвечала… Я попала в интернат, где в семь лет сбежала, переодевшись под мальчика. Сбежала я из-за появившегося пастора, который насиловал детей… Все грехи списывали с него за уважаемый возраст и почёт… — она усмехнулась, оскалившись. — Лицемерные твари. Уже тогда у меня были задатки и мысли отомстить. Отомстить им всем. Я отбивала этих детей у него, пока он не понял, что все козни строила я. Меня били розгами и наказывали за клевету, меня считали странной сверстники и сторонились будущие родители… Я всегда была одна. — И… У тебя не было даже друга? — осторожно спросил я. — Один раз девчонка, дочь богатого человека, по договорённости из Франции приехала сюда с отцом и с матерью. Забежала к нам и увидела меня. Разобщались, построили планы… — Из Франции? — Да, именно. Скорее всего из-за соглашения сторон они попали сюда, ибо её отец давно владел этим приютом… Ну, как… Спонсировал. — Вот оно что… — Один раз этот пастор тоже хотел изнасиловать меня. Мне было уже семь, напомню. Вспомнила я тогда своего отца, которого я просила остановиться. Моим спасением было то, что его позвали, а я осталась и начала принимать решения, как сбегать… — И… Как ты сбежала? — Когда он вернулся, я со спины ударила его табуреткой по голове. Счёт был на секунды, поэтому я обрезала свои длинные густые волосы, переоделась под мальчика и сбежала через окно к воротам, которые поставили специально для того, чтобы дети не сбегали. — Да, не от хорошей жизни дети часто сбегают. — Особенно, если под боком у тебя находится пастор, насилующий несчастные души и превращающий их в овощей. — Что было дальше? — Дальше? Дальше я смогла убежать благодаря той девчонке… Я ушла к соседнему селу, где меня приютила небогатая семья, на которую я работала, всё также притворяясь мальчишкой, меня отправили в сельскую школу для парней, где меня дразнили за звонкий девичий голос… — Ох, ситуация не лучше… — Да, но это закаляло. Я становилась сильнее, я росла, как на дрожжах… Не знаю, кто в роду у меня был таким высоким… Становилась женщиной и тщательно пыталась спрятать грудь за слоями бинтов, которые я таскала у медсестры. — А потом? — Я заслужила уважение, разнося глупых мальчишек в пух и в прах… И мне доставалось. В мед.кабинете я была частым гостем. Она встречала меня со словами типа: «А-а-а, Алоис снова подрался с ребятами…» — «Алоис»? Елена рассмеялась тихо и ответила: — Я выбрала это имя для себя, пока бежала прочь из приюта. — Ого… — Так я и доучилась, что в конце-концов раскрыла свою тайну, о том, что я девчонка… — И как медсестра раньше не заметила, что ты девушка? — Я думаю, что она не настолько слепа, чтобы не заметить. Просто прекрасно понимала, что если она расскажет всем, то меня вышвырнут из школы, а мне и податься некуда. Закрывала на это глаза. — Даже за ворованные бинты? — Да… Думаю, да. — А учителя? — Учителя часто меня бранили, за то, что я позволяла себе вольности не прийти в школу в период красных дней или не выучить уроки, которыми я не интересовалась. — Бунтарка… — А то. — А потом? — Потом прошли годы, и к двадцати пяти годам зародились первые слухи о «дрезденском демоне». — Вот и началась твоя карьера убийцы, да? — Верно. Моей первой жертвой пал тот пастор, который, оказывается, хранил у себя коллекцию порнографии с участиями несовершеннолетних. — Ф-фу… Да, слышал о таком… Елена рассмеялась, продолжая: — Я такое удовольствие испытала, когда он узнал меня, а я разорвала ему глотку… Меня так никто и не нашёл… После этого ночь за ночью я штурмовала город без возможности успокоить жажду мести… — Ты убивала таких, как твой отец… Я правильно понимаю? Немка улыбнулась и посмотрела на меня, раскрыв мою ладонь, вложив свою руку: — Да, Джеймс, именно так. Я не трогала невинных… Я защищала детей, женщин… Я убивала только таких насильников и неблагополучных проституток, алкашей, у которых одна гниль в душах и бутылки в глазах. Это биомусор, не достойный плодиться. Я хотела очистить хотя бы этот город… — Елена, я… — Я не хотела зла мирным… Моим действиям нет оправдания… — она перебила меня, постепенно замолкая. Мы погрузились в молчание, затем я накрыл её ладонь своей собственной, шепча: — Ты была не просто убийцей… Я начал понимать это всё больше, узнавая тебя лучше… Мне жаль, моя милая фрау… Мне искренне жаль. Быть может я бы стал таким же, как ты… Но мама хотела, чтобы я был «спасателем», «человеком чести»… Она усмехнулась, подсев чуть ближе, чтобы натянуть на меня одеяло. Я увидел, как сверкнули её глаза, и она тихо ответила: — Ты и так человек чести, Джеймс… Я хотела быть врачом, но я оказалась слишком слабой, чтобы не поддаться искушению мести. — У нас разные ситуации, Елена… Кто знает, как бы сложилась моя судьба, — я вздохнул улыбнувшись грустно. — Ты меня понял… — она взаимно улыбнулась мне, затем подвинулась ближе, поцеловав в щеку. Моё сердце моментом подскочило, я замер, покраснев, и взглянул на немку без возможности что-то сказать. — Спасибо, — прошептала та на ухо и отстранилась, вставая с кровати. — Засыпай… — с этими словами она погасила огонёк и двинулась к выходу. Я наблюдал за ней, ускользающей, словно тень, и тихо окликнул, в надежде рассказать ей про того детектива: — Лен… Отдаляющиеся шаги затихли. Я замолк… Что-то мешало мне сказать правду… Возможно потому, что я не хотел ранить её лишь сильнее одной горькой правдой. Я заикнулся об ином: — В-возвращайся поскорее, пожалуйста… Молчание. Затем из темноты послышалась её усмешка: — Как скажешь, Шиллер. Дверь скрипнула, и она скрылась за ней. Я остался лежать неподвижно и слушать её шаги, отдаляющиеся от меня, где-то там, на улице.***