***
Совсем недавно с утра пошёл дождь. Я успел добраться до её хаты и укрыться в её владениях. Вы удивитесь тому, как весь ужас и вся жуть вылилась в романтику между нами. Признаюсь вам, я сам не знаю. Я не могу перестать делиться о своих чувствах, которые я не испытывал никогда: трепет, нежность и тягу. Мы целовались около получаса под шум дождя и отбивающим каплям по пыльным окнам. Причём целовались без рук, то есть, не касаясь друг-друга. Она обдавала меня своим никотиновым дыханием, смачивая мои вечно сухие губы мягкой консистенцией. Я взмаливался всем богам, благодаря за рай на Земле. Слушая шум воды, мы часто отдавались таким маленьким утехам, находя спокойствие в играх наших губ. Но иногда разум просыпался во мне, и я задавался вопросом: «Боже, что же мы делаем?» Я невесомо провёл по её губам, медленно отстраняясь, чтобы взглянуть в эти томные и расслабленные карамельные глаза. — Кажется, дождь нарушил наши планы… — тихо прошептал я, рассматривая фрау. Немка облизала свои губы и вновь приблизилась ко мне, обдав меня своим теплом. Мы оба замерли, зафиксировав наши взгляды друг на друге. — Как закончится дождь, тогда мы продолжим… — Снова бегать пятнадцать кругов? Фрау рассмеялась, выпрямившись: — Сегодня упражнения… — Елена посмотрела назад, наблюдая как мелодично отбивали капли по стеклу. Как только она повернулась ко мне, то буквально упёрлась в мои губы. Я подвинулся к ней ближе, изнемогая от желания вновь влиться в них. Мы продолжили целоваться, вкушая запах дождя через приоткрытую створку. Немка приоткрыла ротик, лаская мои губы, затем сладко углубила поцелуй. Эти влажные и нежные звуки заполонили всю комнату. Мы не торопились, зная, что дождь будет идти долго… «Что же мы делаем?» — продолжил думать я, без попыток прервать поцелуй. Я уложил её на кровать, заметив как изящно раскидались померкшие пшеничные волосы… Я целовал её рядом с ушком, я убирал её нежные бакенбарды и водил носом по скуле. Фрау, томно вздохнув, немного наклонила голову и продолжила наслаждаться, открывая мне всё изящество её длинной шеи и нежного запаха шелковистой кожи. Я сладко зацеловывал её лицо, вкладывая любовь без лишних слов. Я вновь носом обвёл её скулу и спустился к шее, немного присасываясь к коже, обвивая руками её талию, ощущая, как нежно она выгибалась, сжимая рубашку на моей спине, а другой рукой лаская мои волосы. Мы в унисон синхронно вздохнули. Я приподнял её за бёдра, пристроившись между её ног, чтобы обнять крепче и сквозь слёзы томительного счастья продолжить её целовать. Она слышала мой судорожный вздох, целуя мою макушку, а я слышал, как она бросала мне утешительные фразы… Я с пристрастием целовал её шею, расстёгивая рубашку на середине груди, оставлял мокрые следы, присасываясь к кожице. Носом прогулявшись по кадычку, я поцеловал каждый миллиметрик… Я опустился к ключицам, прогулявшись носом, целовал её везде, где мне было позволено. Между делом я чувствовал, как напрягалась её грудь подо мной… Я опустился к ложбинке, зарывшись лицом и продолжил целовать там, водя носом из стороны в стороны. — Спасибо… Спасибо, — взмаливался я, благодаря. — Спасибо, что пощадила, что выходила, что занежила, что выслушала… За своими молитвами я слышал, как всхлипнула фрау, тихо рассмеявшись… Я поднял медленно голову, заметив, как бесшумно и с улыбкой плакала она, посматривая в потолок. — Дурак… И тебе так мало нужно для счастья, что ты молишься мне за такую мелочь?.. Я не отрывал от неё взгляда, карабкаясь выше и вновь затыкая поцелуем, углубляясь. По моей щеке скатилась её слеза…***
Дождь постепенно заканчивался. Я лежал, уютно обустроившись на её мягких грудях, которые тихонько вздымались и опускались под каждым вздохом. Она гладила мои волосы, закинув другую руку за голову, и смотрела в потолок. Капли с каждым разом отбивали всё реже и реже, пока совсем не прекратились. Я немного приподнял голову, тихо вздохнув: — Может, ну его?.. — Заленился, Шиллер? — спокойно спросила та, не глядя в мою сторону. — Ну… — мне стало несказанно стыдно, но тем не менее эта погода и эти ласки так разморили меня, что мне совсем не хотелось подниматься, а остаться в постели до конца дня. Но я прекрасно понимал, что отлынивать — последнее дело. — Ну, да… — Так не пойдёт, — немка поднялась и тихо вздохнула, мотнув головой. — Быстрее на улицу. — Там мокро… — И? Дождь прошёл. Не сахарный, Шиллер. Я насупился и встал, плетясь к выходу, а немка пошла за мной, сопровождая меня. Мы шли по мокрой траве к полю, где в дальнейшем и будут проходить наши тренировки. — Значится… — фрау шла впереди, — Мы будем начинать с разогрева каждого сустава и участка тела… Потом я посмотрю что ты вообще умеешь. — Э… Ничего? — я неловко улыбнулся. — Что, прям совсем? — Ну… — Ну, не сдавайся. — Ладно, давай. Я встряхнул руками, поработал коленями, покрутив ими, и попрыгал на месте, затем с готовностью повернулся к Елене. Немка оценочно рассмотрела меня, затем аккуратно обошла, начав тянуть меня ввысь… Наши упражнения начались с дыхания… Я чувствовал себя, как ребёнок, впервые занявшийся физкультурой. Она придерживала мою талию, прогибала меня, клала ладонь мне на грудь. Наклоны головы, вращение плеч, верхнего корпуса, нижнего, наклоны тела — очень много всего, и я уже успел вымотаться. Она тянула меня, несмотря на то, что я хлопал по траве и верещал от того, что мои хоть и разогретые мышцы, не привыкли к такой резкой нагрузке… — Терпи, девчонка! — фыркнула фрау, потягивая мою ногу, точно пытаясь сложить меня на пополам. — Я… Я терплю! И я не девчонка! — я вздрагивал и пытался через силу тянуться самостоятельно. Было и другое упражнение, в ходе которого она усадила меня, расставила мои ноги и заставила лечь торсом на землю, в попытках тянуться пальцами вперёд, скользя ими по траве. Я чувствовал её дыхание у себя над ухом и грудь, прижавшуюся к моей спине. — Терпи, уже лучше… — утешительно шептала она, нагибая меня. Я чуть слышно скулил, но из-за её поглаживаний мне захотелось поддаться и немного расслабиться… Она промучала меня примерно час… Думаете это конец? Нет. Я ходил к ней каждый день… Помню, стояла изнуряющая жара и паркость, как перед дождём. Тогда с меня сошло сто потов, и я выполнял простые отжимания. И начиная со второго дня наших совместных тренировок она была сама не своя… О, да. Я видел её рассеянное лицо, которое она тщательно пыталась скрыть и отшутиться сарказмом, но я прекрасно видел что именно она прятала за этой гримасой. Фрау ходила сзади и считала, а я уже трясся и не мог пошевелиться. — Давай-давай-давай, ты сделал только пять раз. — П-пять?! — Да, Джеймс, пять! — она наклонилась ко мне, зудя над ухом. — Джеймс, это никуда не годится. Нам нужно привести тебя в форму. — Что-то мне кажется, у нас ничего не получится… — Получится… Просто слушай меня, — сказала она и шлёпнула меня по ягодицам, — Опусти, чего выставил? Я пискнул и свалился на живот, больше не в состоянии подняться. — Ну-у-у-у… — разочарованно протянула немка, присев на корточки передо мной. — Сдулся? — Я… Я больше не могу… Фрау вздохнула и легла напротив, устало сложив подбородок под свои ладони. — Совсем никак? — Мне нужно пару минут… И я в действительности был на исходе. Я закрыл глаза, тихо дыша и наслаждаясь запахом травы. Я ощутил ласковые поглаживания по спине и бархатный шёпот над ухом: — А ягодицы и правда упруги, что любая позавидует. С этого момента я подскочил. Весь красный и неимоверно смущённый, захлёбываясь в собственных возмущениях: — Эй! П-перестань! Елена одарила несказанно доброй улыбкой, поднимаясь следом за мной. Фрау тихо обошла меня по направлению к своей хижине и тихо промурлыкала рассеянным и вялым тоном ускользающего счастья: — Ладно уж… Пошли. Хватит с тебя на сегодня. Я долго смотрел ей вслед, заметив, что она внезапно ослабла. Лицо выражало тоску и заметную горечь, из-за которой я почувствовал себя так, будто чем-то её обидел. Я быстро поплёлся за ней в надежде вынюхать что с ней. Поспевши, я вглядывался в её безэмоциональное лицо, силой подавляющее поток нестерпимой боли рвущейся на части души. — Ли… — тихо брякнул я, сам не зная, откуда вдруг я взял это. Елена остановилась, часто запорхав ресницами и судорожно вздыхая: — Ли?.. — Прости, я… Я случайно. — Моя мама называла меня так, — прошептала немка, не отводя от меня взгляда, затем нервно забормотала. — Откуда… Откуда ты знаешь, как называла меня моя мать? Я заметил, как она начала темнеть на моих глазах, взгляд сужался и очи наполнялись слезами. — Я просто… Я правда не знаю… — невнятно ответил я. — Что случилось? Ты так поменялась, стала такой чувственной… Блондинка встряхнула руками и засмеялась, затем провела запястьем по щеке, вымаранной в чёрной полосе после первой скатившейся слезы, дрожащим голосом отвечая: — Джеймс, ты никогда не видел иную меня… Ты и понятия не имел, что все эти месяца в попытках ловить меня, я всегда была той же… Ты не мог знать о том, что творилось у меня на душе и творится сейчас… И то, что я сохраняла безупречную выдержку и хладнокровие, далеко не означает, что я сталь… Не означает, что я не плачу ночами и не зову мою маму, мою маленькую Софи… Я двадцать четыре года реву в подушку, а мою боль заглушает лишь пачка выкуренной сигареты и парочка мёртвых носителей спермы… Я не хладнокровна, моё лицо изуродовано судьбой… Моя судьба изуродована отцом. Я не сталь… Я никогда ею не была… — силой сдавливая челюсти, она закрыла лицо рукой, начав тихо реветь у меня на глазах. Я с сожалением и печалью смотрел на то, как она позволила себе открыться мне… Отдаться воле чувств при мне… То-то она была рассеянной… Как дрожал её голос. Я поджал губы, даже не зная, чем ей помочь. — О чём ты думала весь день?.. Фрау судорожно вздыхая, медленно убрала ладонь с жутко почерневшего лица… Эти страшные полосы расползлись по щекам и свелись к подбородку… Она взглянула на меня и утёрла слёзы, немного тяжёлой походкой направившись домой. — Извини, Джеймс, — спокойнее заговорила она. — Накопление негативных эмоций даёт о себе знать… — Вовсе не нужно извиняться, — я побежал за ней и ласково взял её руки, быстро ведя в сторону хижины. — Иногда плакать полезно… Это нормально… «Но ложное представление о каменной женщине разрушилось для меня в миг», — подумал я, ведя немку за собой.***
Я сидел на стуле перед ней, держа в руке стакан воды, который я протягивал ей, поддерживая её дрожащую руку. Она совершенно не реагировала на меня, опуская глаза в пол. Я видел как слёзы медленно скатывались по её чёрным щекам с обжигающей душевной болью. Я вытянул платок из своего кармана и начал бережно вытирать лицо, поднося платок к глазам, промакивая влажные места. Наконец фрау взглянула в мою сторону и судорожно вздохнула, отпив из стакана воды. — Извини… Я не хотела, чтобы ты видел меня такой. — Какой? — спросил я. — Зарёванной. Я тихонько ахнул, коснувшись влажной щеки и смахивая слезинку с опухшего глаза, шепча: — Дорогая, в этом нет ничего плохого. Тебе это было нужно. — Я ненавижу, когда люди видят мои слёзы… Я вздохнул, ласково улыбнувшись ей, а затем вовсе приподнялся и, поцеловав красавицу в лоб, отложил стакан воды. Она взглянула на меня весьма потерянно и так жалобно, что я сам почувствовал этот комок в горле и спазм в груди. — Прошу, милая фрау. Вовсе не нужно стыдиться этого. Я с тобой. — Ты?.. — чуть слышно переспросила она, будто не поверив своим ушам. — Конечно. Я буду рядом. Она проглотила слёзы, не отводя от меня взгляда. Когда Елена очнулась, я ласково взял её холодные руки и поднёс к своим губам, ощущая их дрожание и прохладу. Мы оба замерли в одном положении, пока женщина не ткнулась в моё плечо. Я тепло прижал фрау к себе, оглаживая её волосы и спину, нашёптывая слова утешения. Покачнувшийся кипарис склонился к низкорослому деревцу, уложив свою крону на ветви соседа… Туман поглощал собою лес, разливаясь по местности. Я слушал её дыхание сквозь сонливую тишину глухой местности. Мы загибались в наших муках, но старались быть опорой друг для друга, чтобы не загнуться полностью. Она моя опора, а я её надежда… Когда я уложил её отдыхать, чтобы утолить чувство утраты и горя, приходившее к ней снова и снова, мне приходилось молча сидеть часами подле кровати, держать её руку до тех пор, пока бы она не заснула в томящей тишине. Её дыхание было столь ослабленным и дрожащим, она буквально цеплялась в меня, боясь отпустить. Этот страх, который я видел в карамельных глазах прекрасной фрау… Страх остаться вновь одной… Она ведь так привыкла ошиваться по переулкам города ночью, что любая попытка социализации оказалась бы для неё провальной. Она не любила говорить, не любила отвечать, реагировать тоже не умела, а теперь я вижу, как она воет и постанывает от душевной боли. Бесцельно бродящая заблудшая душа со множественными ранами, которые залечить нельзя… Она обрела себя в кругу истинных людей, не прячущихся за масками. Я поцеловал её солёные губы, испившие собственные слёзы. Я ласкал её бакенбарды, зная, что она обожает, когда я касаюсь их. Мои нежные оглаживания уносили фрау в царство сновидений… Я долго ждал, когда она уснёт…***
Сверчки летнего Нойштадта каждой глубокой ночью заводили свою песнь и стрекочущий ансамбль. И только ночные бабочки, кружа вокруг фонаря, демонстрировали небрежное порхание бесцветных крыльев, создавая игру теней на ближайшей кирпичной стене. Ночь пахла по особенному… Этот неповторимый запах влажных дорог и фантомного костра бил в нос и манил в свои окутывающие объятия при Луне. Лёгкий ветер отдавал прохладой… В это время жизнь в маленьком городке замирала, и ни одной живой души, кроме заблудшей, нельзя было найти… И только самоубийцы, по мнению горожан, осмелились бы выйти в столь поздний час, когда даже кошки дремлют, от любого шороха настороженно открывая светящиеся глаза. — Оставь меня в покое! Уйди! Я не хочу тебя видеть! — раздался жалобный вой девушки, стремительно удаляющейся вдоль по улице. За ней шёл мужчина в солдатской форме, совершенно невозмутимо откидывающий мусорные баки в стороны. — Какого чёрта ты орёшь?! Дура! Между нами ничего не было, тебе показалось! — Я видела вас! Как ты мог со мной так поступить?! Я доверяла тебе! Эта драма, разыгравшаяся в столь поздний час, была привычная во все времена. Разве что мужчина не отступал, а настоятельно требовал диалога, отвращая девушку лишь сильнее. Она спотыкалась о плитки, уложенные некогда ранее, не обращая внимания на гнусную длинную тень с жёлтыми глазами, следящими за ней между двумя домами… Очи закрылись, а тень растворилась, вспорхнув изорванной тканью. — Ты отсюда никуда не уйдёшь… — взбесился мужчина, обхватив талию девушки, затягивая несчастную жертву за угол, не позволяя даже пикнуть, ибо его крупная ладонь закрыла чуть ли не всё её лицо. Он затолкал её за переулок, прижав грудью к стене, пытаясь сорвать пуговицы у блузки. — Раз ты не хочешь по хорошему!.. Однако что-то или же кто-то вцепился в его шею, острыми когтями сдавливая кадык, нечеловеческой силой откидывая от забитой в угол девушки. Она тут же спряталась в углу, жмуря свои глаза в страхе, будто бы боясь увидеть то, чего она не должна видеть вовсе. Длинная широкоплечая тень, откидывая в сторону солдата, вцепилась в его голову, ударяя пару раз о кирпичную стену дома. Он вскричал беспомощно, чувствуя сотрясение и кровь, местами хлыщущую с висков, местами стынувшую в жилах. Солдат сполз на землю, прижимаясь спиной к стене, поднимая глаза на бесконечную тень… Оно, чудовище, вышло на свет, обнажив укрытый тенью лик женщины с чёрными застаревшими полосами на щеках и уставшим безгневным пустым лицом, в котором ярость изжила себя, превратившись в апатию. Мужчина долго смотрел на блондинистую фрау с замиранием сердца, по столь знакомым чертам собирая целостную картину Джека Потрошителя нового поколения… — Ты… Фрау даже не шелохнулась, одним своим видом давая понять, что просто так его не отпустит. Мужчина нервно усмехнулся и потянулся за пистолетом, но каблук отдавил его ладонь, заставив вскричать. Немка встала ещё ближе… — Фашистская тварь! Не всех война убила! Он корчился и стонал от боли, не оставляя попыток вытянуть руку из-под столь мощного каблука… Юная девушка аккуратно выглянула из-за своих рук, наблюдая за происходящим с ужасом и замиранием. Тишина прервалась очередным вскриком, когда она начала силой забивать ногами мужчину и вбивать его в стену, пока тот не перестал шевелиться… Вероятно он получил кровоизлияние в мозг… Девушка снова зажмурилась, а когда распахнула глаза, то не увидела ни фигуры, ни солдата… Мелкие следы крови остались на стене и земле… — Дрезденский демон… — произнесла она, чуть слышно ахнув от ужаса…***