my dragon

— Да, господин Ло, простите за неудобства. До свидания, — Ёсан старался, чтобы голос звучал нормально, но саднящее горло явно не собиралось помогать своему хозяину. Всё-таки не стоило ему в такую холодину выходить из дома позавчера. — Впервые вижу, чтобы дракон болел, — выражение лица Минги больше всего напоминало эмоции маленького ребёнка, которому сказали, что в животе мамы растёт его братик или сестричка, — полное непонимание, удивление, немного испуга и неверие. — Как такое вообще возможно? — У вас в клане нет бесцветных? — немного прокашлявшись, спросил Ёсан, увлечённо роясь в большой аптечке. Пожалуй, его коллекции лекарств мог позавидовать небольшой филиал аптеки, который находился на первом этаже. — Никогда не было, — немного задумавшись, просто ответил красноволосый, тоже перебирая странные бутыльки, пока Ёсан не стукнул его по рукам, отбирая. — Я слышал, что такие бывают, но сам ни разу не видел. — Что ж, тебе досталась редкая возможность. Наслаждайся зрелищем, — попробовал хмыкнуть Ёсан, но вновь зашёлся приступом кашля. Не было больше никакого смысла и дальше носить цветные линзы или пытаться казаться «таким как все». Поэтому Ёсан просто был собой — какое ему дело, что подумает этот странный парень. «Бесцветными» называли драконов, которые, в отличие от остальных своих собратьев, не относились ни к одному из видов. Они не унаследовали ни умение дышать огнём, ни плавать под водой как рыбы или легко сливаться с окружающим ландшафтом. Их чешуя была ослепительно белой, а глаза — практически прозрачными. Какая глупость для ночных существ. «Какой из него может быть хищник, если он даже в самую лунную ночь не сможет помочь в засаде?!» «Его любой молодой охотник с рогатки собьет.» Действительно. «Бесцветный» в их мире практически равнялся к «бесполезный». Среди людей это можно сравнить с альбинизмом, но если человек с подобной мутацией может спокойно жить в своём обществе, то для дракона это всё равно, что родиться неполноценным. Обузой для своей семьи. Такие дети довольно слабые и болезненные, и немногие из них даже доживают до возраста обращения. И даже если это случается, то не факт, что ослабленный организм сможет перенести трансформацию. Ёсану повезло, он смог обратиться, вот только… — Эта штука на огне… она свистит, — Минги насторожено косился в сторону чайника. Ёсан мотнул головой, от чего она мстительно ответила тёмными пятнами перед глазами, но зато воспоминания тут же улеглись мутной рябью. Кан попробовал подняться со стула на котором сидел, но организм явно был против этого, так что блондин, после неудачной попытки, вновь уселся обратно, прижимая к горячему лбу прохладную стенку чашки, в которую ранее высыпал пакетик с растворимым лекарством. — Когда тебе немного за двадцать, — невесело фыркнул он, но поймав непонимающий взгляд Минги, со вздохом опустил импровизированный компресс. — Итак, надеюсь, что ты не дашь мне умереть, иначе все долги за квартиру лягут на твои плечи, а бежать, как я понимаю, тебе больше некуда. — Что? — Сон, уже давно беспокойно наблюдавший за заболевшим, настороженно нахмурился, услышав слово «умереть». — Неужели ты подхватил ту заразу, что сейчас ходит. — Да. И осталось мне — семь дней, — Ёсан хотел было развить шутку и дальше, но видя, как побледнело чужое лицо, решил всё же не рисковать. — Сам ведь знаешь, что для нашего вида этот вирус не страшен. Но вот с обычными простудами я, увы, знаком уже давно. Так что, красноволоска, помоги-ка мне и выключи наконец эту свистящую заразу — голова скоро просто пополам разорвётся. — Хорошо, — Минги опасливо покосился в сторону плиты. — И как это сделать? — Видишь во-о-он тот рычажок? Ага, правильно. Вот его нужно повернуть в сторону окна. Да, молодец. А теперь возьми за ручку… Да не голыми же руками, господи… вон прихватка рядом висит. Вот, а теперь оберни вокруг ручки и неси сюда. Только умоляю — осторожно! Ожоги у меня сходят ещё дольше, чем синяки. К удивлению Кана Минги довольно ловко (если не считать попытку ошпарить собственную ладонь) выполнил все необходимые действия и явно был доволен собой. — Спасибо, — блондин медленно тянул горячую жидкость, чувствуя, как немного успокаивается воспалённое горло. Минги в ответ что-то неразборчиво угукнул, но продолжал сверлить парня острым взглядом. — Ну что такое? — голос Ёсана немного окреп и даже стал напоминать прежний. — Ты сейчас либо во мне дыру протрёшь, либо сам от любопытства лопнешь. — А ты умеешь обращаться? — все же не выдержал парень, и Ёсан в очередной раз убедился в собственных догадках о том, что перед ним явно ещё совсем мальчишка. Девятнадцать, не больше. Это он изначально казался старше из-за собственного телосложения и надменного поведения, а теперь всё это уже не так бросалось в глаза. — Я просто слышал, что… такие как ты… Что вы… К концу фразы он совсем сдулся, явно понимая, что спрашивать такое немного бестактно. Действительно, что может быть важнее для дракона, чем умение принимать свою истинную форму? И кто захочет признавать свою ущербность? Слишком больная тема. «Слишком.» — Не умеем трансформироваться? — озвучил Ёсан так и не сказанную до конца фразу. — Да, в некоторых случаях такое действительно случается. — А ты? Ты смог полететь, когда настало время? — Я смог обратиться, — грустно улыбнулся Ёсан в густой пар, что поднимался над толстыми стенками чашки. Минги сначала просто кивнул, мол, хорошо, но затем до него дошёл весь смысл сказанной фразы. «Смог обратиться» — не то же самое, что «смог полететь». Тишина, повисшая в небольшой кухне казалась слишком неуютной. Ёсан не выдержал первым. — Уже почти одиннадцать. Думаю, что нам пора спать. Красноволосый, кажется полностью уйдя в какие-то свои размышления, лишь коротко кивнул и двинулся в сторону ванны, тогда как Ёсан прошёл в комнату и устало улёгся на свой футон — насчёт того, что это великовозрастное дитя может сломать что-то из сантехники, он не слишком беспокоился, так как все возможные курьёзы на эту тему исчерпали себя ещё в первые несколько дней. И нет, он не хочет вспоминать, как отчитывал полуголого Минги за то, что тот чуть не вырвал смеситель в душе. Ёсану казалось, что его не слишком задел вопрос о прошлом и обращении. Кажется, что за столько лет старые шрамы давно обросли толстой коркой и лишь противно ныли, когда приходило время вспомнить о них. Сильнее закутавшись в своё одеяло, Кан постарался как можно быстрее провалиться в сон — хотелось заснуть прежде, чем лекарство перестанет действовать, и точно не хотелось отвечать на вопросы Минги, которых наверняка был ещё целый список. К счастью Ёсана, ослабленный простудой организм тут же бросился в спасительную дрёму. Увы, не спокойную и приносящую исцеление. Возможно, дело было в подскочившей температуре или же в коротком и внезапно откровенном разговоре, который взбудоражил старые воспоминания, но привычно спокойный сон постепенно приобретал всё более мрачные черты. В этом кошмаре не было никаких образов из прошлого. Не было знакомых лиц или мест, по которым он порой скучает или вспоминает с болью. Здесь не было ничего. Кроме ощущений. Свободное падение с отвесной скалы. Вниз, вниз и вниз. К беспокойной глади океана, на дне которой ожидает неизвестность. Он знает, что должен обратиться. Знает, помнит слова матери о том, что не стоит бояться и тело обязательно само поймёт, что нужно сделать. Он обязательно полетит. Вот только свист ветра в ушах такой громкий, почти оглушительный. Он шепчет, визжит пронзительным фальцетом. «Не сможешь» «Не успеешь» «Разобьешься» «Слабак» Точно те же слова, что обычно говорили за его спиной все остальные. Но Ёсан не хочет этого слышать. Никогда не хотел. Он помнит, что обещала мама, и помнит, как сам сказал ей, что не подведёт. Мальчик прекрасно знал, что такие, как он, не всегда могут принимать истинную форму, но также он знает, что сможет. Обязательно. Только свист этот страшный в ушах и холод — кажется, поверхность уже близко. В какой-то момент внутри словно что-то ломается. Но совсем не больно — так правильно и тепло, словно так и должно быть. Ощущение крыльев за спиной — лучшее, что он чувствовал в своей жизни. Вот только слышно сверху чей-то испуганный крик. «Мама, почему ты кричишь? Я ведь превратился — всё получилось», — хочет ответить ей Ёсан, но не успевает. Морская гладь в момент встречает его, словно каменная толща. Сильный удар и боль — вот всё, что запомнил маленький дракон в тот день. А ещё крик. — Нет! Побеспокоенное горло тут же отзывается болью. Но Ёсан не обращает на это никакого внимания. Ощущение того, что бушующие волны снова и снова пытаются утащить его как можно глубже, всё ещё слишком реально. Слишком страшно. — Нет-нет! — он старается пошевелиться, но что-то крепко держит поперёк груди, отчего ощущение, словно он тонет, становится ещё реальнее. — Да проснись ты наконец! — слышится у самого уха не то раздражённый, не то напуганный голос, почти рык. — Ёсан! Это я — Минги! Приходи в себя, давай! Кан чувствует, как горячие ладони осторожно перехватывают его собственные, не давая размахивать ими во все стороны. От этого хочется паниковать ещё сильнее, но чужое тепло неожиданно успокаивает. Ёсан помнит, что вода, в которой он едва не утонул, тогда была ледяной, пробирая до костей своими острыми иглами, но сейчас почему-то не холодно, а значит… это не то место. Здесь безопасно. Минги с удивлением замечает, как постепенно тает чужое сопротивление, но пока так и не решается отпустить Ёсана, который практически лежит в его объятиях. Сон вообще мало что понимает в том, что только что произошло. Они легли спать как обычно, разве что Ёсан, как и в прошлую ночь, когда у него поднялась температура, придвинулся чуть ближе, спросонья ища источник тепла — их футоны лежали рядом, так как в небольшой квартире не было много места. Красноволосый, впрочем, не придавал этому какого-то особого значения — для его семьи в порядке вещей было заботиться об ослабленных родственниках. Теперь, когда он знал, что Кан решил жить среди людей не из-за того, что так легче и проще, а из-за своей особенности — Минги взглянул на него совсем по-другому. Обычно, если бесцветный уходил от своих сородичей, это было сродни самопожертвованию. Остаться в стае — значит, стать обузой. Этот мир давно уже перестал быть для таких как они спокойным и безопасным местом. Ограниченное количество мест для охоты, постоянные преследования и вечные прятки. Минги повезло: его стая жила на небольшом острове посреди океана, в котором люди не видели для себя ничего интересного, а значит, и не загаживали его своими муравейниками-домами и мусором. Поэтому его семье ни разу ещё не довелось поменять место своего жительства. Но ведь так везло не всем. Большинству стай порой приходится менять по несколько мест в год, а то и больше, если преследователи окажутся излишне настырными. Главное, что стало цениться в их время — это сила и ловкость. Мир слишком жесток, чтобы в нём было место для сантиментов. Естественно бесцветных никто не прогонял из стаи в открытую, но все прекрасно понимали — если вдруг охотники нападут, кто именно станет их первой жертвой. Зачастую оборотни подобные Ёсану покидали стаю добровольно, не желая обременять её или подвергать опасности. Если бы вдруг случилось нападение — остальным бы пришлось защищать более слабого, а значит, и шанс на то, что все смогут спастись, становился в разы меньше. Так что бесцветные выбирали добровольное изгнание и навсегда соглашались заточить себя в слабой человеческой оболочке, если всё же умели обращаться. Вслед за этой мыслью в памяти тут же всплыло: «Я смог обратиться.» Значит этот странный парень всё же один из тех редких случаев, когда бесцветный оказался достаточно сильным для того, чтобы перенести трансформацию. Минги слышал, что белые драконы считаются самыми красивыми среди своих сородичей, несмотря на то, что плохо приспособлены для выживания. Чешуя у них переливается словно жемчуг, а шипы на крыльях и гребне цветом как горные кристаллы — почти прозрачные, но твёрдые словно алмазы. Вот только эта редкая красота слишком хрупкая, бесполезна и опасна в своём совершенстве для мира, в котором подобные им должны выживать, а не жить. Истинная форма, которую принимают бесцветные, является ещё одной причиной, по которой они могут навлечь беду на свою семью и стаю. Не так страшно, если родившийся оборотень окажется просто особенным, не способным обернуться, куда опаснее если он действительно сможет проходить трансформацию. С того времени, как люди обнаружили, что не единственные могут претендовать на звание вершины эволюции, охота на драконов велась непрестанно. Для «простого обывателя» никто естественно не стал раскрывать столь внезапную новость, но зато те, кто владел этой информацией, прикладывали все возможные силы к тому, чтобы истребить «опасный» вид. Эта скрытая война ведётся давно и, кажется, никто не помнит дня её начала. Просто в один момент мирное сосуществование свелось на ноль, когда людям надоело играть в послушного младшего брата. Человечеству вообще свойственна алчность и жадность. Ведь проще навсегда стереть со своей памяти добрую часть собственной истории, чем принять факт того, что кто-то имеет такое же право на эту планету, как и они сами. Никто из драконов не ждал, что вчерашний союзник за одну ночь истребит большую часть их рода, не пожалев никого. Они просто лишили их будущего, разорив практически все известные поселения, в которых жили ещё не обратившиеся дети со своими матерями и стариками. А тот, кто нашёл свою пару мёртвой, просто не смог перенести утраты и либо сам лишил себя жизни, либо слепо бросился на врага, не видя смысла вести осмысленную борьбу. Не только для людей средневековье считается самыми тёмными страницами истории. Для драконов это время, когда прежний спокойный мир враз окрасился отвратительным багрянцем, а мирное сосуществование обратилось войной. Они должны были бежать, скрыться, жалко зализывая кровоточащие раны, навсегда зарекаясь доверять самым опасным и безжалостным, как оказалось, в мире хищникам. Со временем человечество забыло о том, с кем столько лет они мирно сосуществовали. История легкомысленно отряхнула ненужные страницы, превращая факты в сказки и легенды. Тех, кто в настоящее время ещё знал о существовании оборотней, называли «охотниками». Практически в каждой стране были эти «профессионалы», главной задачей которых было отслеживать и истреблять тех, кто «мешал спокойному существованию людей». Драконы могли навсегда отказаться от своей истинной формы и затеряться среди миллиардов человеческого населения. Могли, но не каждый хотел проводить остаток своей жизни среди тех, чьи предки безжалостно убивали его собратьев. Прежняя война теперь превратилась в скрытую. И никто не знал, что порой «военные учения» на самом деле просто очередная погоня за тем, кто не смог спрятаться. Для людей, чьим ремеслом стала охота, это становилось не просто работой — делом всей жизни. Они считали себя кем-то вроде «хранителей рода людского», независимыми ни от правительства, ни от воли господней, как это было изначально оглашено. Тогда как на самом деле они были самыми обычными убийцами. Жестокими и беспощадными. Они передавали из поколения в поколение свою злость и хитрость, взращивая таких же безжалостных существ, которых порой и людьми не получалось называть. Ни дать, ни взять — кровожадные твари, которые были куда опаснее даже самых хищных из драконьего рода. Они ревностно хранили свои знания и тайны, собирая кроме всевозможного оружия ужасные трофеи, ради которых были готовы пойти на что угодно. Ведь чем больше в семье охотников такого «клада», тем почитаемее и богаче она становилась в своих кругах. Хоть на самом деле эти коллекции были просто жуткими напоминаниями об отнятых жизнях. Они собирали шипы, к которым обычно сходились оси крыла. Чудовищный и жестокий ритуал, который был призван не только сохранить охотнику долгую память о поверженном противнике, но и послужить залогом того, что тот уже никогда не сможет нести угрозу. Даже если оборотень ещё оставался жив на тот момент, что было крайне редко, вырванный или срезанный осевой шип практически означал, что крылья (главное преимущество и гордость) теперь совершенно бесполезны. Сколько на сегодняшний день у охотников уже накопилось таких «трофеев», сложно было даже представить. Особенно же среди них ценились те, которые чем-то выделялись. Например, оборотни-стихийники, вроде водяных или огненных, отличались шипами рубинового или же изумрудного оттенков, но даже они не считались самым желанным призом для опытного ищейки. Бесцветные драконы стали появляться приблизительно с того времени, как люди заставили оборотней пуститься в бега. Кто-то говорит, что это случилось из-за стрессов, которые порой приходилось переносить матерям, вынашивая своё потомство. Другие же винили человечество, которое совсем не задумывалось о том, что творит с планетой, за которую они так остервенело воевали со всеми. А были и те, кто суеверно видел в этом скверные знамения — мол, если в стае появился бесцветный, значит скоро нагрянет беда. Впрочем нельзя сказать, что они были далеки от истины. Для оборотней главной бедой всегда были и будут охотники. А для тех нет более лакомой добычи, чем заполучить в свою коллекцию шип, срезанный у Иного — именно так люди прозвали белых драконов. Не только среди оборотней бесцветные считались самыми привлекательными внешне. Охотники, пускай и были безжалостными палачами, но даже для их тёмным душам сложно не признавать эту красоту. Вот только их натура не умела ценить подобное. Всё, что им нравилось они хотели сделать своим. Неважно какой ценой. Даже если эту красоту нужно было уничтожить, жадно урвав себе её осколок, чтобы тот безжизненно украшал собой их имена. Вот именно поэтому бесцветные и выбирали добровольное изгнание. Проще быть среди людей и никогда не иметь возможности обратиться, чем обрекать свою стаю на вечный страх того, что какой-то помешанный узнает, что среди них есть тот самый — желанный трофей, ради которого не жалко загубить не только чужие жизни, но и свою собственную. Существует три главных правила, которым должен следовать оборотень, если знает, что его преследуют. Нельзя вести охотников к стае. Преследуют — убегай. Если подбили — прими человеческую форму — так сложнее найти и выследить. Оказался в незнакомом месте — ищи подобного, он обязан помочь выйти на остальных. Минги надеялся, что ему никогда не придётся пользоваться этой короткой инструкцией. Его семье и вправду повезло жить вдали от так называемой «цивилизации» и знать об охотниках только разве что из рассказов старших. Люди, которые жили на соседних островах, редко посещали другие, а особенно тот, на котором жили драконы, так как это место считалось сейсмически активной зоной, и вулкан, находящийся на нём, мог в любой момент проснуться. Жаль только, что эти людишки не умели так хорошо чувствовать окружающий мир, как любой оборотень. Клан, в котором рос Минги, занимал эту территорию уже не одну сотню лет, а старый разлом в тектонических плитах как был безобидным, так и останется ещё несколько сотен тысячелетий — так что они могли и дальше спокойно здесь прятаться, наслаждаясь родной стихией, неограниченным количеством пищи, местом для выращивания молодняка и не боясь, что кто-то удумает строить здесь очередной город. Минги всегда считал, что ему крупно повезло родиться не скучным «хамелеоном», или водным драконом. Он, чёрт возьми, умел дышать огнём, и никакие злые охотники из папиных сказок ему точно не страшны. Ещё будучи совсем мелким и играя с друзьями у спящего жерла, они представляли захватывающие погони, порой случайно устраивая пожары, когда игра становилась слишком увлечённой. Мама за это, конечно, подолгу ругала, а отец только смеялся, рассказывая, что жители соседнего острова, наверное, опять начали бить тревогу, видя, как вершина вроде как спящего вулкана начинает дымится. «Пускай помолятся своим богам, если те ещё не устали выслушивать их нытьё, — говорил порой старик, ероша красные пряди сына. — Они боятся нас так же, как и эту огненную гору, которая пугает их, даже будучи спящей. Ты должен быть точно таким же, запомни это.» Минги ни разу не забывал это наставление отца, и когда судьба всё же столкнула его с охотниками, он сделал так, как его учили всю жизнь. Дать бой явно более опытному противнику было по меньшей мере глупо. Ему очень повезло, что столкновение произошло поздним вечером, а техническое оснащение охотников, каким бы современным оно ни было, но так и не могло обнаружить точное местонахождение оборотня — скрытность всегда была их преимуществом. Минги, принадлежа к стихийникам, не мог так же хорошо прятаться, как те же «хамелеоны», или «ночные тени», но будучи по своей природе довольно быстрым и ловким даже в сравнении с собственными собратьями, умудрялся маневрировать чуть ли не под самим железным брюхом этого остолопа, который решил его преследовать. Вот только чего молодой дракон не учёл, так это того, что охотник додумается вызвать подкрепление. Так что спустя некоторое время пришлось действительно давать дёру, на ходу вспоминая, где можно найти ближайшее укрытие — молодой организм, пускай и имел приличный запас физических сил, но всё же не был всесильным. Приземлиться пришлось где-то среди переполненной людьми Индии. Сон в третий раз оказался в таком большом скоплении народа и впервые при этом — совершенно один. Но ему с детства вдалбливали, что и как следует делать в таких случаях, так что найти одежду, место где спрятаться и «своего» оказалось не так сложно. Пара дней — и его уже сопровождают через китайскую границу. Жаль только, что охотник попался какой-то излишне настырный. То ли просто злопамятный (Минги всё же умудрился «немного» пожевать крыло той металлической банки, в которой его преследовали), то ли он понял, что Сон относится к чистокровным огненным, а значит, и шипы у него не мутно-бордовые, как у прочих собратьев, а практически чисто-рубиновые, без капли примесей. В Цзинине, куда его привезли и передали в руки другому «местному», тоже задержаться не получилось. Так Минги и оказался в Шанхае, где должен был найти Кана Ёсана — оборотня, жившего среди людей довольно давно — и переждать у него, пока преследователей уводят по ложному следу. Вот только никто не сказал, что этот оборотень окажется бесцветным. Минги не чувствовал к нему жалости или сострадания. Это было скорее сродни уважению. Он не знал, сколько Ёсан провёл среди людей и не имел возможности обратиться, но, судя по тому, как ловко он сумел научиться пользоваться всеми этими странными штуками и ориентироваться в этой толкучке, именуемой «мегаполисом», о которых Минги практически ничего не знал — он был здесь довольно давно. Минги не мог даже представить, насколько сложно было парню всё это время. Сам красноволосый находился в человеческой форме уже почти три недели, если считать с того дня его экстренного приземления в Калькутте. И даже за этот короткий срок успел почувствовать себя словно в заколоченной под землёй деревянной коробке, которую люди именуют «гробом». Он не любил эту свою форму, так как в ней терял практически все преимущества. Физическая сила оборотня пускай явно превосходила человеческую, но точно не шла ни в какое сравнение с той, что была в драконьем обличии. Оставались, конечно, обострённые органы чувств и восприятия реальности, но всё равно не то. Хотелось как можно скорее получить известие о том, что путь свободен, и наконец принять свою истинную форму. Снова почувствовать ветер в крыльях и ту самую свободу, которая обычным людям и не снилась. Взлетать до самых облаков, ловя отблески луны на переливающейся антрацитово-чёрной чешуе. Стремглав падать вниз, чтобы в последний момент спланировать над чистым зеркалом океана, черкая когтями аметистовые брызги ночи, отражённой в воде. А ещё почему-то хотелось, чтобы этот полёт был не одиноким. Странно, Минги обычно любил залетать как можно дальше, оставаясь наедине со звёздами и свободой. Тогда откуда в мыслях взялся этот белый силуэт, парящий рядом? Образ нечёткий и размытый, словно сознание до конца не разобралось, что именно оно рисует. Перламутровая чешуя, белые с отливом в серебро крылья, гребень шипов, кажущихся россыпью драгоценных камней в неясном свете ночного неба. Совсем рядом послышалось невнятное, но явно беспокойное бормотание, вырвавшее Минги из полусна. Надо же, он и сам не заметил, как начал засыпать. Всё это время, пока он уходил в собственные мысли, медленно проваливаясь в вязкую дрёму, он так и не выпустил из своих неловких объятий давно уже притихшее тело. Ёсана, кажется, наконец отпустил тот беспокойный кошмар, из-за которого проснулся даже обычно крепко спящий Минги. Блондин уютно уткнулся носом куда-то в растянутый ворот чёрной футболки, которую ещё утром выдал Сону, «потому что я смотреть не могу на это кислотное безобразие! Почему ты не дашь мне её выкинуть?» Минги хотел было переложить его обратно на соседний футон и продолжить спать, но при первой же попытке это сделать красноволосый почувствовал, что тонкие пальцы с силой вцепились в него, не давая осуществить задуманное. Будить только уснувшего парня не было никакого желания, особенно если вспомнить то, каким усталым он ходил весь предыдущий день. Так что с тяжёлым вздохом Сон постарался принять максимально удобное положение, всё ещё чувствуя, как щекочет кожу горячее дыхание. — Я ведь полечу снова? — уже немного внятнее, но всё ещё сонно спросил у кого-то Ёсан, прижимаясь ещё ближе, словно ему было холодно, хотя температура явно вернулась, даже несмотря на ту мерзко-пахнущую дрянь, что он выпил ранее. Минги нахмурился, вновь открывая глаза и чувствуя какое-то странное жжение в груди, словно это у него самого не было возможности вновь обратиться. Он совершенно не знал, как помочь этому парню, не знал всех подробностей и при каких именно обстоятельствах он ушёл от своих. Но внутри всё равно разливалась странная горечь, которую Минги никогда не чувствовал раньше. — Да, полетишь, — ответил красноволосый негромко, когда всё тот же вопрос повторился вновь. Тонкие пальцы кажется сжались ещё сильнее, а парень вновь почувствовал, как проваливается в сон, в котором опять летел над испещрённой трещинами звёзд водной гладью, в отражении которой видны два размытых силуэта. Белый и чёрный.