Игра в жизнь

Сегодня был последний день моих съёмок в этом триместре. Я, то есть мой герой, сбежал от команды Майто Гая, а перед этим меня избил взбешенный (хорошо, что это всего лишь актёрская игра!) Наруто, и мне как будто оторвали обе руки, ну то есть последнюю — первую якобы давно раздавил Гаара, ещё в своём селении Песка. Интересно, а может дойти до того, что моему персонажу оторвут голову? Вдруг рты на его руках служат и для поглощения пищи в экстренной для организма ситуации? Правда, получится стопроцентный овощ, ведь мозги оторвутся вместе с головой. Фу, ну и фантазии! Я снова бегал с хлопушками, успешно имитируя громкие взрывы и неестественно белый дым. Абсолютно понимаю восторг героя, которого играю, только иногда хотелось взорвать что-нибудь по-настоящему, боевой взрывчаткой. Нет, я вовсе не желал, чтобы шарахнуло так, что услышали в соседних странах, а из окон стекла повылетали вместе с барабанными перепонками проживающих. Просто временами накатывала такая тоска по отцу… Казалось, что то, чем я сейчас занимаюсь — какая-то фигня, по сравнению с тем, над чем работал мой папа. Родитель до своей погибели успел дать мне основы своего дела, позволил щупать и свободно использовать в малых количествах материалы. Даже однажды сводил к себе на работу, и впечатления оказались настолько яркими, что порой воспоминания о том дне снились до сих пор. Что ж, теперь я мог не появляться на площадке, как минимум, три месяца, как и Сасори. Друг мог уехать домой ещё неделю назад, но он специально дожидался меня, хотя для этого повода особо не было. Сказал, что дома ему будет скучно, потому и остался в Акацушном домике, в гуще событий, и… со мной. Нет, он так не говорил, но у меня были подозрения, которые я не показывал ввиду отсутствия доказательств. Боялся, что за меня говорит это помутнение, связанное с Сасори, с этими дурацкими чувствами. Да, у меня не получалось с девушками, каждая попадалась со своими заскоками и раздражающими капризами, но не заглядываться же из-за этого на парней? Тем более на лучшего друга. Выспавшись нормально впервые за три недели, спустя пару дней мы снова шли вечером на наше излюбленное место у ручья, но только с едой. По пути я озвучил своё позавчерашнее желание со взрывами, но друг не одобрил: — Ну ты просто подумай, где ты будешь развлекаться — для этого нужны специальные полигоны, а они только у военных. Не стучаться же тебе в ближайшую военную часть с такой просьбой. В лесу нельзя — пожарников придётся вызывать, а в поле — звук услышат в радиусе нескольких километров, и тебя быстро повяжут за хранение взрывчатых веществ. Да и опасно это. Не хочу… чтобы с тобой что-то случилось. — последние слова ему явно дались с трудом и он, смущенный, отвернулся на пару секунд. Я горько вздохнул, и Сасори ободряюще потрепал меня по плечу. В общем-то он прав. Переживу как-нибудь. Но мечту не оставлю. Мы шагали по густому травяному ковру, а из-под наших ног испуганно вылетали в стороны потревоженные нашими шагами кузнечики. Ветер ласкал лицо, играя с волосами, даря спокойствие и вычищая лишние мысли из головы. После стольких тяжелых дней думать ни о чем не хотелось. Мы уселись на прогретую за день землю и я открыл небольшой пакет, раскладывая ланчбоксы на плоском камне неподалёку. Тщательно протёр руки влажными салфетками, и взяв пальцами помидорку черри, протянул её Сасори. Тот скептически посмотрел на свои грязные руки, и, подумав, глядя на меня, аккуратно взял её с моих рук губами. Это выглядело настолько странно и пошло, что пришлось отвернуться, дабы наверняка покрасневшее лицо не выдало мои грязные мыслишки. Обернувшись, я понял по смущенному выражению лица друга, что его посетили те же мысли, отчего стало ещё тяжелей. За несколько минут мы не произнесли ни слова. Я мучительно раздумывал, как снова начать разговор, пока неловкую тишину прервал хриплый от молчания голос Сасори: — Может помочим ноги в воде? Она, наверное, ещё теплая. — Ага, давай, — только и мог ответить я, радостный от того, что друг в какой-то мере стёр обоюдное смущение. Медленно стянув обувь, мы вместе направились к ручью по зелёному живому шелку. Вечерняя роса осела на травинках, цветы закрыли венчики, стрекотали невидимые сверчки. Я, как первопроходец, осторожно раздвигал растущие камыши и высокие травы (все еще боялся гадюк), пока нога не коснулась воды. — Осторожно! — испуганно вскрикнул Сасори и подхватил сзади моё тело, когда я едва не навернулся на скользком подводном камне. Я схватился за чужие ладони на моей груди, крепко прижавшие к их обладателю, и, торопливо двигая расползающимися ногами, снова встал прямо в воде. На дне в подступающих сумерках виднелись камни, покрытые зелёным налётом скользких водорослей. Мальки рыб шмыгнули в сторону от нас, испугавшись неестественного колыхания воды. — Спасибо, — немного скованно проговорил я, — ты тоже осторожней, тут очень скользко. — Да я уж понял. Смотри, там вода, наверное, по колено, — поделился наблюдением Сасори и, наконец-то отпустив мою руку, направился за мной следом. Дойдя до самого глубокого места в речушке, я хитро улыбнулся и плеснул в друга водой. Тот смешно вскрикнул от неожиданности и принялся отвечать тем же, с хохотом заливая меня. Вскоре на нас обоих не осталось сухого места — даже мои волосы промокли и повисли сосульками, а мы все бесились, радуясь временной передышке в работе, со смехом отпуская напряжение, скопившееся за все последние дни. Сасори соблазнительно зачесал назад свои потемневшие от воды волосы, капли стекали по его лицу, мокрая одежда, как и у меня, плотно облепляла его тело, выделяя худую фигуру. Глаза его весело блестели, и я в который раз поймал себя на мысли, что хочу прикоснуться к нему не просто как к другу. Но тут же отмел это желание, которое с лёгкостью могло отобразиться у меня на лице — в минуты волнения я мог не контролировать себя, что и было моим слабым местом на съёмках. Очень боялся, что друга у меня больше не останется, если он узнает о моем маленьком секрете. Сасори быстро приблизился ко мне, балансируя руками. Дно казалось очень колючим из-за камней, поэтому передвигались мы оба довольно неуклюже и оттого смешно. — Пошли домой? — проговорил Сасори, восстанавливая дыхание после недавнего бурного боя, — А то Конан опять разозлится. — А ты боишься её? — усмехнулся я. — Вовсе нет! — задрал подбородок друг. Я ткнул его пальцем в бок: — А вот и боишься! — заработав ответный тычок, я со смехом попытался сделать ему под водой подсечку, но Сасори, разгадав мой нехитрый маневр, ловко увернулся и неожиданно для меня ответил тем же. Падение длилось как будто вечность, и я успел удивиться, прежде чем всем весом грохнуться на спину. Холодная вода влилась в уши и нос, попала в лёгкие, а из глаз полетели искры — я со всей дури долбанулся головой о подводный камень, и мир погас. *** … Ко мне подошёл красивый красноволосый парень, и, едва коснувшись моего лица своими тонкими пальцами, медленно приблизился. Губы обожгло лёгким прикосновением… — … Дей! ДЕЙ! Я с трудом приоткрыл глаза. Во рту ощущался привкус крови, голова раскалывалась от боли. Кое-как сфокусировав взгляд, обнаружил рядом с собой до смерти перепуганного Сасори. Мокрые красные волосы облепили его абсолютно белое лицо, глаза распахнуты, бескровные губы тряслись, а худые руки, держащие меня в своем кольце, дрожали. Почему-то я лежал уже в траве. Блядь. Похоже, под водой я прокусил губу, и сейчас кровавый потек, стекая, щекотал мне щеку. Чужие пальцы судорожно стирали его, и я зашипел от боли, когда друг случайно задел повреждённый участок. Он тут же прекратил: — Дей, ты слышишь меня? Сейчас я подниму тебя на руки, не двигайся. Нам быстро надо к дому. — Стой, все нормально… — не договорил, потому что резко потемнело в глазах, когда попытался сесть. Я отвернулся, и меня вывернуло. — Я ж говорю, не двигайся… Господи, что я наделал… — я почувствовал, как мои волосы собирают сзади, не давая запачкаться, и я благодарно промычал. Стало немного легче, но голова продолжала кружиться. Тело немело от холода, а в ушах звенело, было невозможно сосредоточиться на чем-либо. Я прикрыл глаза, под веками красивыми всполохами расцветали разноцветные огни. Друг поднял меня — откуда в таком тонком и изящном теле столько сил? — и быстро, как мне казалось, побежал. Я все пытался вырваться, но Сасори крепко прижимал к себе моё тело, и пришлось сдаться. Уткнулся ему в шею. Мокрые красные волосы щекотали нос, мир плыл, а виски по ощущениям просто разрывало. — Потерпи ещё немного… — почти умоляюще, задыхаясь от бега, прошептал друг в ответ на мой тихий болезненный стон. При каждом шаге Сасори в моих висках бил набат, отдаваясь тупой, невыносимо ноющей болью в затылке. Я пребывал в болезненной прострации ещё какое-то время, пока не понял, что лежу на диване в зале нашего домика. Рядом сидела миловидная девушка в белом халате, а на фоне суетились Хидан и Конан, крутился, заламывая руки, Сасори. — О, очнулся, — обрадовалась доктор. — Не крутись, дай осмотрю. Она аккуратно покрутила мою голову, попросила посмотреть по сторонам. Мои глаза непроизвольно дергались, и это мне очень не понравилось. — Что чувствуешь? — Голова болит. И тошнит, — хрипло выдохнул я и попытался сесть, но был остановлен властной рукой фельдшера. — Ясно. Нам в любом случае придётся тебя забрать на обследования. — девушка обернулась к какому-то мужчине, сидевшему с листами. Только сейчас его заметил, — Запиши: нистагмы, повышенная потливость, слабость, потеря сознания на четыре минуты. Рвота однократная, — она снова обернулась ко мне. — Сотрясение неслабое. Мы ждём тебя на улице, так что у тебя полчаса, чтобы собраться. Я, не слушая заключения доктора, стал отчаянно искать бесконтрольно дергающимися глазами Сасори, но тот куда-то пропал. Зато перед лицом появилась Конан, и тихим взволнованным голосом объяснила, что уже собрала некоторые мои вещи, которые точно пригодятся в больнице, а друг побежал за моими документами. И приказала звонить, если понадобится что-то ещё. Хидан осторожно помог мне подняться — меня тут же замутило — и провел в комнату, поскольку я все ещё был в мокрой одежде. Там меня из рук в руки передали Сасори, и тот помог мне, придерживая как ребёнка, переодеться в сухое. Я пытался поймать его взгляд, но мои зрачки слетали, а он упорно отводил глаза — он явно чувствовал себя виновным во всем случившемся. Я, стараясь не растерять мысли, дрожащими руками коснулся его лица: — Сасори, посмотри на меня. Ты ни в чем… слышишь меня? Ни в чем не виноват, все нормально. — я почти бредил, хриплый голос не слушался. — Давай потом поговорим, тебе сейчас нельзя много разговаривать. — он так и не посмотрел на меня. Я с трудом понял его, сглотнул, чувствуя предательский комок в горле, и замолчал. Перед глазами одна за другой вставали картинки с Сасори, придуманные моим мозгом, пока я был в отключке. Настолько яркие, что с трудом удавалось убедить себя в их нереальности. Я помнил каждую мелочь в этом сне, и не мог поверить, что всего этого не было — ну невозможно придумать все настолько реалистично. Сасори с наскоро собранными вещами сел в машину скорой вместе с шатающимся мной, но по-прежнему ни разу не взглянул на меня. Где-то сзади неразборчиво слышались встревоженные голоса коллег, взглядом провожающих нашу процессию. Конан почти в последний момент, когда закрывалась дверь скорой, передала моему другу пакет с вещами, который мы чуть не забыли из-за спешки. Я вцепился обеими руками в свое сидение, покачиваясь в такт движению машины; давя боль сжатыми челюстями, смотрел на Сасори, его виновато опущенную голову, закушенную губу, и безуспешно пытался поймать его взгляд, который тот прятал за упавшими на лоб прядями. Меня это дико напрягало. В тот момент мне казалось, что доставляю ему одни проблемы. Я робко потянулся к его руке, но он опередил меня, схватившись за мою и крепко сжав. Сразу стало гораздо спокойнее, и я облегчённо выдохнул, в истеричном порыве стиснув его кисть. В больнице меня поместили в нейрохирургическое отделение, одиночную палату — Сасори настоял, обо всем договорился, даже пару раз повысил голос, что я наблюдал впервые. В палате он помог мне разложить вещи — сам я был не в состоянии этого сделать — а меня аккуратно сгрузили на кровать. Всё ещё ужасно штормило. Закончив с оформлением и разобравшись с бытовкой на ближайшие дни моего пребывания здесь, друг подсел к моей кровати. Сам он так и не переоделся в сухое — попросту не успел. И руки у него все также тряслись, а на лице — сожаление. Я не оставил попыток поймать его взгляд, но этот дурак никак не хотел поднять свои глаза. — Сасори… — голос охрип, и я поспешно откашлялся, — Сасори! Да посмотри же ты на меня, я так не могу больше! Хватит прятаться! — Это я виноват. — едва слышно проговорил он. — Я первый начал! — часто моргая от режущего глаза света, возразил я. — Не стоило, — словно не слыша меня, продолжил друг, начиная потихоньку раскачиваться на стуле взад-вперёд, — не стоило нам приходить туда. — Сасори… — позвал я его, садясь на кровати напротив него. Из-за малейшего движения тут же неприятно засосало под ложечкой. — Но ты понимаешь? Понимаешь?! — сорвался почти на крик парень, резко оборачиваясь ко мне, и я вздрогнул от его болезненного взгляда, — Если что-то серьёзное — ты потеряешь роль! Ты потеряешь работу! Всё из-за меня! — Успокойся! — Успокоиться?! — широко распахнув глаза и неестественно улыбаясь, спросил Сасори, — ты же из-за меня пострадал! Я тебя толкнул, ты не помнишь? Я, преодолевая тошноту, привстал и схватил его за плечи: — Сасори! Я! Тебя! Ни в чем! Не виню! — с каждой фразой я встряхивал его, стараясь выбить из друга эти дурацкие мысли, — Да, упал, ударился — с кем не бывает? Знаешь, сколько я в детстве башкой ударялся — не сосчитаешь! — Но… но ты же из-за меня пострадал! — неуверенно проговорил Сасори, опуская голову. — Да я тебя сейчас ударю! Пострадаешь теперь ты от меня — мы будем квиты?! Внезапно голову прошило острой болью, и я дернулся и, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве, стал завалиться набок. Сасори тут же вскочил, не дал мне встретить больничный пол носом, уложил в кровать. При взгляде на его скованные движения, когда он быстро накрывал меня одеялом, казалось, что ему вовсе не хочется оставаться здесь более. Словно он боялся или просто не желал прикасаться ко мне, разговаривать со мной. Ясно. — Теперь все понятно — ты просто не хочешь меня больше видеть. — отвернувшись от него, озвучил я страшную догадку. Рано или поздно, почти все мои друзья бросали меня. Переставали звонить, отнекивались от встреч, вели себя также, как и Сасори сейчас. Большой перелом в общении произошёл, когда погибли мои родители — лишь тогда я понял, что за люди меня окружали, которые, зная о моем горе, звали в клубы развлекаться. Я бы сначала и назвал это дружеской заботой, пока один из них не пошутил грубо насчёт смерти моих родных. Мы остались просто очень далекими знакомыми. Долгое время у меня не получалось надолго заводить друзей, они быстро исчезали, оставаясь просто очередным воспоминанием, подписчиком в социальной сети. И лишь с Сасори у меня появилась надежда обрести близкого друга на более долгое время… хоть бы на всю жизнь. Но, видно, не судьба. — Нет, Дей, я вовсе… — Я же сказал, что не виню тебя ни в чем, все произошедшее — просто случайность. Но ты ищешь любые предлоги, чтобы не видеть меня, — перебил я его, не желая выслушивать оправдания, которых я наелся досыта в прошлом. По щекам уже бежали горячие слезы. — Я все понимаю. Уходи. — Нет, послушай, я… — Не объясняй ничего. Я тоже не хочу тебя видеть. Забудем друг друга. Просто уходи. Вали уже! — в горле першило от слез, а грудь болела от сдерживаемых рыданий. На несколько секунд повисла тяжёлая тишина, а потом я услышал звуки отодвинувшегося стула, поворота ручки и скрипа петель. Хлопнула дверь. Может, оно и к лучшему. К тому же те неправильные чувства в последнее время не давали мне покоя. Может, удасться избавиться от этого помутнения. Но несмотря на собственные доводы о том, что без Сасори будет лучше, я уткнулся лицом в подушку, и дал волю слезам. Я рыдал, как будто снова потерял кого-то родного, очень близкого, сипел от душевной боли в больничную ткань, словно с каждой мыслью о Сасори мне без анестезии отрывали кусочек сердца. Голова раскалывалась от сотрясения, перед глазами вставали противные разноцветные пятна. Спустя некоторое время, я, мокрый от слез и уставший от истерики, травмы, заснул тяжёлым сном. Проснулся я поздним утром, когда пришла медсестра, чтобы предупредить о процедурах. Кожу на лице неприятно стягивало, и я с ужасом вспомнил вчерашнее. Блядь, какая же я мразь! Как баба, без повода разнылся, выгнал лучшего друга, который всегда помогал мне и находился рядом. Хотелось найти его и извиниться, за то что незаслуженно обвинил, за то что психанул, за то, что я такой плохой друг… Как же стыдно! Я повернул голову и наткнулся взглядом на мобильник. Это ведь Сасори позаботился вчера, что не пришлось самому выискивать в недрах пакета, а я… Найдя его номер, я собрался с духом, и нажал на звонок. Ответь, пожалуйста, пожалуйста… Сброс номера. Он не хочет меня видеть, понятно. Я бы сам на его месте не хотел видеть себя.