Игра в жизнь

Я послушно и апатично проходил все врачебные процедуры. Без аппетита глотал пресную больничную еду. Хотелось заснуть, вернуться в тот яркий сон, и больше не просыпаться. Когда не грыз себя изнутри, постоянно думал о нем. Я уже понял, что это — влюблённость. Пришлось всё-таки в этом себе признаться, потому что с каждым днем без Сасори становилось все хуже. Только это уже неважно. Мы больше не будем так легко болтать обо всём, не сможем спорить об искусстве, перебирать волосы друг другу. Меня словно засасывало в черную дыру бессмысленного существования — за несколько дней сетчатка моих глаз словно выцвела, жизнь потеряла краски, и по ночам меня стала мучить бессонница. Казалось бы, всего чуть больше полгода знакомства, а он так въелся мне в душу. Ненавязчиво, легко и просто поселился в моих мыслях, со своим неприступным загадочным видом, мечтательными медовыми глазами и немного стеснительной полуулыбкой. Украл кусочек, нет, здоровенный кусман моего сердца, как бы до тошноты банально это не звучало. В такие минуты я сам себе напоминал смазливых четырнадцатилетних девочек, одергивал себя, но потом все равно неизменно размышления возвращались в одно и то же русло. А настроение падало, стоило мне вспомнить свое отвратительное поведение с другом, который всегда желал мне только добра. На следующий день после поступления в больницу ко мне приехали Конан с Яхико и Нагато, привезли кучу вкусняшек, а третий ещё и книгу. Спросив о моем самочувствии, Яхико спросил: — Что у вас стряслось с Сасори? Он, когда приехал, был не в себе. Говорить нам не захотел. А потом свалил куда-то, так и не появился. — У нас… мы… поссорились, — с трудом объяснил я. Видимо, что-то отразилось на моем лице, поэтому больше расспрашивать они не стали. А рыжеволосый поведал: — Мы вчера спокойно попивали чаек, кушали печеньки, и тут в зал врывается с тобой на руках Сасори, запыхался весь, прокричал нам, чтобы вызывали скорую. Ну, мы не стали долго разводить ахи-охи-вздохи, оперативненько вызвали кого надо. А твой друг все места себе не находил и в двух словах все рассказал. «Это я виноват» — говорил. Руки себе чуть не выломал. Сказал, что толкнул на тебя в какой-то реке, и ты головой тюкнулся об камень. Мы ему сначала не поверили, потому что рассказ в его исполнении выглядел сущим бредом, но потом Нагато, — Яхико одобрительно посмотрел на друга, — сказал нам, что неподалёку на карте действительно протекает одна мелкая речушка. Только она где-то в жопе леса запрятана, не знаю, как вы её нашли. Поболтав ещё о какой-то ерунде, парни вышли, а я тихо попросил Конан остаться. Все же ей одной было легче что-то рассказывать. — Где сейчас Сасори? — начал я. — Он договаривается с продюсером на счёт твоих отпускных. Сасори не появляется в доме со вчерашнего дня, где-то пропадает. Не хочешь рассказать, что случилось? Я не настаиваю, но тебе может стать легче. Обещаю, что никому не расскажу, и Сасори тоже. Я опустил голову: — Он считает себя виноватым в том, что случилось. Я пытался вчера объяснить, что так не считаю, но он гнул свою линию. И… и я вслух предположил, что он больше не хочет видеть меня, и выгнал его. — Мдаа, наворотили дел, даже не дослушали друг друга, — я ткнулся лбом в свои колени. Конан погладила меня по голове, а я вспомнил такой же жест Сасори, однако чувствовался он от него по-другому, — Но, как мне кажется, вас связывают не только дружеские чувства. — я поднял голову, — вы заботитесь друг о друге, беспокоитесь, когда кто-то из вас куда-то пропадает, и проводите почти все свое время вместе. Я вглядывался в лицо девушке, так напоминающей сейчас поведением мне маму, и лихорадочно выискивал следы отвращения от сказанного ею. Но, видимо, Конан, как и я, спокойно относилась к теме нетрадиционной ориентации, поэтому я сознался: — Да, есть такое, но только с моей стороны. Он ненавидит таких… таких. — Я поняла. А ты что, спрашивал его об этом? — Он сам мне сказал, что это противоестественно. И его воротит от одного намёка на эту тему. Мы помолчали. — В таком случае я не знаю, что тебе посоветовать, — озадачилась Конан. — Да мне и не надо ничего. Мне стало легче, когда меня выслушали. Да и что может сказать мне в такой ситуации женщина? — мы грустно засмеялись. — Но если тебе в чем-то понадобится моя помощь, обязательно приходи или звони. — произнесла Конан, и поцеловала меня в лоб. — Спасибо тебе большое. Я постараюсь быстро вернуться в строй. А Сасори… — Всё наладится, и что-нибудь решится. Зря что ли тесно общались все это время? Ты его уже хорошо знаешь, просто найди точки соприкосновения. Ладно, мне пора. Пока! Я помахал рукой ей в ответ и, когда она ушла, я раскрыл стеклянную баночку с домашним йогуртом (наверняка как всегда сами втроём его делали), начал думать. Даже после непоняток мой друг продолжает обо мне заботиться. А что делаю я? Валяюсь на постели и ем йогурт. Аппетит снова пропал. *** Со дня ссоры я многократно звонил Сасори, но тот ни разу так и не поднял трубку. Спустя пару дней после визита Конан с друзьями ко мне зашла медсестра и протянула пакет, заявив, что это от красноволосого парня, назвавшегося моим другом. Я сразу же спросил где он и почему не зашёл ко мне, на что получил невразумительный ответ, что тот быстро ретировался. Пакет я принял с маленькой, просто крохотной надеждой. В нем оказались еда, пачка бумаги, кисти и краски. Пока я радостно рассматривал и раскладывал эти вещи на тумбочке, из пакета вылетел одинокий лист, который я сразу не заметил, и, выдав красивый пируэт, улетел под кровать. Тихонько выругавшись, я полез за ним, и в этот момент ко мне постучали. Как вы вовремя! Пришлось оставить лист в покое — потом достану. Дверь открылась — в палату влетели Хидан с Кисаме: — Ну ты как? — Живой? — Головка не болит? — это Хидан. — Ты про какую? — обернулся на него синеволосый. Мы все замолчали. А потом заржали, как ненормальные. Аж живот и голова заболели. Давно так не смеялся. — Ну а в самом деле, как самочувствие у нашей принцессы? — заинтересовался платиноволосый, плюхаясь на табурет. — Сам ты принцесса, через неделю выпишут. А так норм вполне, я бы сейчас вышел. Отоспался здесь за полгода. — А я не принцесса, я, согласно новым мемам по нашему ебасериалу, монашка-ебанашка. Видел же, да? Но то, что ты почти на ногах — хорошо, — обрадовался Хидан — А че здесь акварель делает? — Кисаме копался на моей тумбочке, — мммм, медовая! Закидываешься с голоду? — Друг мой, оставь разноцветный мед в покое. Лучше скажите, как там у вас дела? — Ну а че, как шли, так и идут. Помнится, вас с Сасори Гаара шипперил? Меня неприятно резануло, что об этом известно не только нам, но тем не менее я ответил как можно беззаботно: — Ну да, а что? — Хочешь хохму? Этот эмо недоделанный теперь шипперит меня с Какузу. — Чтоооо?! В смысле?! Да где между вами он нашёл связь? У нас с Сасори — искусство, а у вас то что? — А бессмертие? К тому же это Гаара, ты что, забыл? — Ах да, точно. Поболтав ещё на бытовые темы, рассказав о последних событиях в мире за больничной стеной, мои друзья стали собираться. И тут Хидан: — А че у вас с Сасори? — А что такое? — невольно напрягся я. — Ну, он потерянный какой-то бродит. Видел его всего раз. Пропадает где-то. Уже и не ночует с нами. Я расстроенно опустил голову. Значит, я все же сильно задел лучшего друга тогда своими необдуманными словами. И он наверняка сейчас обижается и не желает видеть меня. — Блядь, извини. Не стоило мне пиздеть о таком. — Хидан виновато почесал макушку, растерянно глядя на мою поникшую фигуру, — Ну, ладно, бывай. Дверь за друзьями неслышно закрылась. Наступила оглушающая тишина, редко прерываемая шагами медперсонала в коридоре. Стены давили, фантомно ослепляли белизной неприятного больничного оттенка. Очень хотелось, чтобы кто-то был рядом. Хотя кого я обманываю? Не кто-то, а именно он. Сасори. Неуловимо улыбнулся бы мне, погладил бы своими изящно тонкими и длинными пальцами мои волосы, спросил бы что-то в своей мечтательной манере… или просто ответил хоть бы на один звонок. Или написал… Точно! Вспомнив про лист, я снова полез за ним. В этот раз успешно. Судорожно перевернул, прочитал всего несколько слов, явно в спешке написанных символично чёрной ручкой: «Не звони мне. Потом поговорим». Так холодно. Настроение, немного приподнятое после прихода друзей, резко скатилось ниже здешнего пластикового плинтуса. Грудь что-то больно стиснуло, не давая входа-выхода воздуху. Я с силой прикусил щеку, и рот наполнил медный вкус. Выпустив из дрожащих рук лист, я мешком осел прямо на пол, ничего не видя перед собой. В тот же день вместе со снотворным мне впервые выдали транквилизаторы.