Waving Goodbye

Минхо вспомнил, за что полюбил Джисона. Его глаза на секунду мелькнули чем-то счастливым, когда Минхо признался, что собирался сделать ему предложение. Чанбин действительно ничего ему не сказал, пусть и сказал Хенджину, Минхо не злится. Возможно, они бы стали хорошими друзьями при других обстоятельствах, если бы Ли беспокоило что-то кроме счастья Джисона и резко образовавшейся пустоты внутри. Утаивать ничего больше не хочется, оно и не нужно — это не то, что они оба заслужили. Джисон признался не единожды за вечер, что виной его помешанности на соулмейтах были родители Минхо. Они писали ему сами, просили оставить Минхо в покое, и даже если их с Джисоном любовь крошилась на кусочки, он понимает, как много они вместе прошли. — Дай нам еще один шанс? — говорит Джисон устало, но искренне. Выворачивать душу наизнанку никогда не было легким делом. Минхо кусает губы. На улице давно за полночь, перед глазами — четыре года, которые пропитаны Ханом от и до. Таких людей как он не забудешь никогда, пройдя вместе через тернии. — Я изменил тебе, — ровным голосом говорит Минхо, стараясь сдержать внутренний порыв раскромсать себя в клочья. Джисон нечитаемо смотрит, как будто не осознавал этого до, как будто злополучное «у Хенджина» не было тем же самым «я изменил тебе». Это бьет по ушам, но что важнее, Джисон понимает, что со временем простил бы. Смирится, попробует сделать все, чтобы пропасть между ними сократилась, чтобы попробовать искупить свою вину перед Минхо, но сам Минхо себе этого не простит.

***

Однажды Минхо услышал такую фразу: «чтобы всплыть на поверхность нужно коснуться дна». Невозможно бесконечно тонуть, он это понимает, но не чувствует, поэтому прыгает в глубокую воду с привязанным к боку камнем. Гудки звенят в ушах на пару с дробью сердца. Одна простая истина, которая следует с нами до конца — какими бы ни были родители, однажды их совет понадобится так сильно, что внутри все будет болеть. Потому что больше не к кому, сколько бы он ни пытался доказать себе свою самостоятельность. Светлый образ идеальной мамы давно дал трещину, тот факт, что из-за нее Джисон был настолько травмирован пускает еще одну. Винить ее в этом нельзя, Минхо не уследил, Джисон помешался на теме истинности, мама только верх айсберга, но гадкий осадок все же остается. Если бы она их тогда поддержала, то — Минхо? Пальцы сами сжимаются до белых костяшек. — Я его встретил, мам. Страшнее всего сейчас кажется услышать «а я говорила». Хотя бы одно мерзкое слово в сторону Джисона и Минхо сломается окончательно. Изменил он, не Джисон, не Хан виноват. Так получилось и этому не должно быть прощения. Вместо этого мама лишь говорит: — Приезжай. И черт его знает, женское ли это сердоболие или что-то ей подсказало, сейчас нужно побыть именно той мамой, которая принесет без просьбы нарезанное яблочко и предложит вечером выпить чаю. На перроне Минхо стоит с Джисоном. От сырости вьются кончики волос и пальцы младшего покраснели от холода — мерзнет даже от легкого ветра. Хочется взять за руку, но старший только прячет свою свободную поглубже в карман. — Ты вернёшься? — спрашивает Джисон, пусто глядя куда-то вдаль. Тревожность идет с ним бок о бок долгие годы, заставляя спрашивать одно и то же в сотый раз, но чтобы помочь утопающему надо вылезти из говна самому. — Наверное, — кивает Минхо, перехватывая поудобнее сумки. Он не хочет возвращаться, здесь обрушились все его мосты: работа, которая больше не имеет смысла, отношения, в которых он был гребаные четыре года. Если Минхо и вернется, то только чтобы начать все заново, во что верится мало прямо сейчас, когда голова забита сожалениями и растущей к себе самому отвращению. Джисон кивает, шумно вздыхает. Старшему кажется, у него в голове все еще не улегся тот факт, что они больше не вместе, расстаются обычно с концами, но. Отдав столько лет, клишированную молодость человеку, его не вычеркнешь из своей жизни. Уехать от него — он будет в мыслях, остаться рядом — как что-то само собой разумеющиеся. Минхо не думает, что сможет без Джисона, проблески собственничества внутри рвут и мечут, но со временем это, наверное, пройдет, а вот родство на ментальном уровне — нет. Как с этим жить? Хуй его знает, но Минхо попытается. — Минхо, — снова зовет Джисон. Лицо у него осунувшееся, с напускной собранностью, у них обоих полный бардак в голове, принять реальность сложно. Старший переводит на него взгляд, понимая, что он видит Джисона в последний раз. Громкие ссоры и битая посуда удел кого-то импульсивного, удел, вероятно, Хенджина, который ни слухом ни духом, что Минхо уезжает из Сеула. Джисон выглядит так, словно решается на что-то важное, либо сейчас, либо никогда. Он слишком много думает, и толпа, садящаяся на поезд, практически сбивает с ног. Минхо не слышит шума, шуршания сумок и громких голосов проводников, он слышит только рваный выдох Джисона и думает, что ему жаль, что в последний раз не поцеловал его крепче, вдумчивее, спустя столько лет отношений это не было чем-то знаменательным. Сейчас как точка. Поэтому отпускает сумку и кладет ладони Хану на щеки, чуть наклоняясь и целуя словно впервые. Губы горькие, но послушно сжимают собственные. У Минхо вырывают из груди кусок, давит тисками, потому что отпускать человека больно. Джисон не плачет, когда Минхо отстраняется, только нежно держит за запястья и не открывает глаз, оставаясь в моменте подольше. Минхо запоминает каждую родинку на его лице и поджимает губы, поднимая с пола сумку. Ноги ватные, не слушаются, в ушах гудит, и сквозь пелену доносится только: — Надеюсь, ты выиграешь эту борьбу. Минхо тоже надеется. Хочется, чтобы Джисон развернулся и ушел, не оборачиваясь, но он стоит до самого отправления и Минхо колеблется, прежде чем помахать ему на прощание. Джисон машет тоже, и как только поезд уносит вдаль, закрывает лицо руками, опускаясь на корточки.