#include <iostream>

Матвей со своими постоянными душными рассказами о собственных успехах утомляет Сережу чуть более, чем это допустимо в приличном обществе. Серёжа мог бы поспорить, что дома у него отведена целая стена под медали, грамоты и кубки. Стена славы, как оно там может называться. У Сережи такой никогда не было. Во-первых, выпендриваться и лишний раз триггерить соседей по комнате – себе дороже. Во-вторых, все его грамоты благополучно расползались по учебным кабинетам – свидетельствовать не об его успехах, а о великолепной работе педагогов. А потом их стало так много, что пропало вообще всякое ощущение новизны и желание их хранить. У Матвея, очевидно, не пропало. Крупными победами он не ограничивается, пересказывая Сереже даже то, как скучным вечером обыграл каких-то несчастных школьников в онлайн-шахматы. Общаться с ним легко, потому что – критически самодостаточный – активной реакции собеседника он не требует. Общаться с ним бессмысленно, потому что все эти разговоры только множат энтропию. Когда Сережа уже почти произносит это вслух, Матвей неожиданно предлагает: – Я хочу тебя кое с кем познакомить. – Кое с кем? Звучит не особо заманчиво, – в голосе проскальзывает скепсис. – Это вроде как элитный клуб, высший дивизион. Но мне надо знать, что ты меня не опозоришь, и что-то им показать. Что у тебя есть из конкурсных работ? Подпольный "элитный клуб", рассматривающий участников по "конкурсным работам" звучит как пафосный бред. – Ничего, на что бы я уже не продал права. – Тогда напиши что-то новое, – пожимает плечами Матвей. – Скинешь завтра. Он успевает свалить раньше, чем Сережа – озвучить, что он откровенно охерел. Что бы ни воображали там себе все эти идиоты, но Сереже тоже приходится учиться. В данный момент – третий раз перечитывать одну страницу, потому что мозг отчаянно отказывается воспринимать ещё хоть каплю информации. Какого дерьма хочет от него Матвей, Сережа откровенно не понимает, но поскольку речь идет о каких-то незнакомцах, то ни один скрипт для взлома не прокатит – надо сделать вид, что Сережа идеально хороший мальчик, и даже слова такого не знает "взлом и хищение баз данных". Простенький шахматный симулятор с примитивной графикой, выцарапанной из чужой работы, можно написать достаточно быстро, чтобы ещё поспать и утром в адекватном состоянии перечитать чертову главу домашки. Едва заставив себя почистить зубы и обессиленно свалившись в кровать, Сережа успевает подумать, что какой-то "Матвей" уже случался в его жизни раньше. Но ощущение слишком смутно и не имеет ничего общего с Олегом, а кроме Олега, Сережа не может вспомнить никого достаточно значимого. ★ – И это всë? – возмущается Матвей. – Он же просто делает ход методом случайного выбора. – В соответствии с заданными ограничениями движения фигур, – откровенно зевает Сережа. – А ты ждал, что я тебе взломаю за ночь Пентагон? – Нет, но это может сделать каждый второй первокурсник. – Может, я и есть каждый второй первокурсник? – Сережа испытывает с утра острое раздражение не то чтоб персонально к нему, но как-то в общем и целом. Естественно, Матвей обыгрывает программу с первой же попытки. Они с Сережей синхронно недовольно поджимают губы. – Ладно, неважно, – заключает Матвей, – я все равно пообещал тебя вечером привести. Это удали, смысла в ней все равно ноль. Сережа раздраженно захлопывает ноутбук и убирает его в сумку, собираясь свалить из библиотеки. Что действительно раздражает, так это желание других людей распоряжаться его временем. Не поставив его в известность. – Эй, погоди, – Матвей догоняет его уже за дверями библиотеки, в узком поворотном коридоре, ведущем к лестнице. – Чего ты завелся? Я же сказал, что все равно все улажу. Или ты уже не хочешь познакомиться с... влиятельными людьми? Сережа не помнит, чтобы хоть раз вообще говорил, что "хочет", но Матвей живёт в каком-то очень уютном мире монологов с самим собой, и спорить с ним почти бесполезно. Но вся ситуация царапает внезапным и неприятным дежавю. – А если я скажу, что хочу, то ты успокоишься на этот счёт и начнешь с полным правом лезть мне в штаны? – Сережа в реальности не подразумевает ничего такого. Ему просто хочется ударить по больному, но он не представляет, куда, и выбирает самую очевидную нападку. Но лицо Матвея меняется как-то непредсказуемо – на нём появляется не возмущение, а похабная улыбочка. – А тебе бы понравилось? – произносит он. Подцепляет прядь Сережиных волос и протягивает между пальцев. Вроде бы скулы касаются только собственные волосы, даже не чужие пальцы, но Сережу передергивает от омерзения. Он отталкивает Матвея и успевает сделать целых два шага в сторону лестницы. Потом его поспешно обхватывают поперек груди, жестко дернув назад. – О, я тебя умоляю, давай не будем ломать комедию. Я же тоже не дурак и лазил в личные дела. Что, Сереж? Мальчики в детском доме не научили взаимопомощи? Какое педагогическое упущение... Матвей напряженно сопит ему в шею как какое-то животное, загнанное быстрым бегом, но слишком непривычное к нему. Очень логичная и хладнокровная приходит мысль, что до звонка с пары остаётся минут пять-семь, и в любом случае Матвей не сможет сделать с ним ничего на лестнице, по которой таскается туда-сюда половина факультета. И другая – очень нелогичная мысль, что вот опять не получается в нужный момент испугаться. Повести себя нормально. Отреагировать так, как отреагировал бы кто-то другой – адекватный. Столкнуть человека с лестницы, наверное, легко, Сережа мало обдумывал этот вопрос. Но рискованно: отмеренные себе пять или семь минут стремительно тикают, вот-вот может появиться кто-то посторонний. Нет, слишком рискованно. И несоразмерно происходящему. – И что? Ты дрочил, представляя меня в детском доме? Тебе уже говорили, что у тебя проблемы с головой, или я буду первым? – Первым точно не будешь, но можешь немного побыть единственным. Если Матвей надеется, что ему это польстит, то это самая тупая в мире надежда на сегодняшний день. – Отпусти меня, – холодно требует Сережа. На удивление, его и правда легко выпускают из рук. Напоследок Матвей омерзительно хозяйским жестом собирает в хвост его отросшие волосы, но, видимо, находит их слишком короткими для каких-то более решительных действий, и выпускает, позволяя снова щекотно рассыпаться по шее. Сережу передергивает. У Волкова всегда на удивление хватало такта не исполнять этого порнушного действия. – В восемь часов? Мы договорились? – Матвей неожиданно выпадает из образа и становится почти заискивающим. Сережа ничего не отвечает. Коридор за несколько секунд заполняется гомонящей толпой. ★ Иронично, но основной связью с миром все еще продолжает оставаться Кирилл, флегматично доламывающий ножки своего стула бесконечным раскачиванием. Сережа вытягивается на парте, достает до него кончиками пальцев и дергает за куртку. В аудитории жарко, но Кирилл купил новую куртку и не собирается её снимать. – У тебя есть карандаш? Сережа не уверен даже, что у Кирилла есть ручка – он никогда не записывает лекции и получает все зачеты по отцовской протекции. Сереже кажется, что где-то в учительской очень нагло черным по белому висит целый проштампованный приказ ставить Кириллу зачеты ни за что. Кирилл бесконечно долго копается в сумке и на удивление правда извлекает из неё карандаш. Твердый, двоечка, идеально, чтобы рвать бумагу. – Спасибо, – сухо произносит Сережа. Зажимает карандаш в кулаке, но продолжает лежать на парте. – Ты забыл свои что ли? – неожиданно и ни к месту загорается любопытством Кирилл. Сережа реагирует коротким "угу" в надежде, что на этом разговор и окончится. – А нарисуешь меня? – Кирилл целиком оборачивается к нему. Препод недовольно косится на них, но молчит. В учительской точно висит приказ, абсолютно точно. – Ладно, – соглашается Сережа. Кирилл пялится на него до конца пары как-то нечитаемо, вызывая пугающую мысль "неужели и этот – тоже?". Но в итоге только довольно забирает выдранный из тетради листок, и уходит, в дверном проёме намертво слипнувшись с девчонкой с другого потока. Сережа с облегчением выдыхает. Карандаш остаётся у него. ★ На минуту у него появляется крамольная мысль пойти в библиотеку, и там обложиться заумными психологическими трактатами. Должно существовать какое-то слово, красивый аккуратный ярлычок, которым можно объяснить себе себя же. Только это уже пройденный этап. Сколько бездарных статеек под заголовками "психология жертвы" он уже прочитал. И всегда все сводится к одному: чем больше ты боишься нападения, тем больше мрази чувствует этот страх, и тем ближе они подходят. Приложить этот шаблон к себе не получилось ни разу. Не получается и теперь. Сереже не страшно. Никто из окружающих, занятых своими мелкими бесполезными делами, не может быть по-настоящему страшным. Даже Матвей – безмозглое дерьмо, сосредоточенное только на своём члене и самоутверждении. Он просто хочет трахаться, максимально легко, покупая отношения, а не вкладываясь в них. Просто трахаться, тупо и по-звериному. Вероятно, даже без особых извращений. Он никогда не размышлял над тем, как столкнуть человека с лестницы, чтобы гарантированно сломать ему шею. Никогда не воображал, что втыкает карандаш в чужую глазницу, и медленно проворачивает его там. Почему все получается так, словно психопат из них двоих именно Сережа? Вопреки происходящему. Рука сама рефлекторно дергается набрать номер Олега. Только смысла в этом нет – вероятность, что телефон сейчас у него, статистически мизерна. Был бы у него – он сразу позвонил бы сам. Пальцы путаются в волосах, когда Сережа пытается нервно пригладить их пятерней. Надоело. Как определяются критерии нормальности? Как понять, нормален ли ты, если не с кем сопоставить собственное видение реальности, если невозможно выйти за его границы? Любое тестирование это простейший алгоритм. Примитивный – обмануть человека гораздо легче, чем обмануть компьютерную систему. Дублирующие друг друга вопросы, вопросы, составляющие шкалу лжи, вопросы, сформулированные неточно и расплывчато. Уточните запрос к системе. Он может пройти любой тест с идеальными результатами, потому что любую систему можно считать, если она не хаос, и прогнуть под себя. Он может обмануть любого психиатра, потому что он умнее. Потому что они тоже люди, все они люди, ошибающиеся, забывающие, попадающие в ловушку алгоритма. Люди. Не страшные. И только сам он – чу-до-ви... Телефон, который он по инерции зачем-то взял с собой в ванную, начинает отчаянно вибрировать, и Сережа обнаруживает себя перед зеркалом. В одной руке – ножницы, другая расслабленно висит над раковиной. Капли крови размеренно разбиваются о керамическую поверхность, сперва темные, но почти сразу становящиеся грязно-бурыми, смешавшись с водой. Мобильник, лежащий на узкой пластмассовой полочке, норовит свалиться или въехать в лужу воды. Нужно ответить, и раз одна рука все равно выведена из строя, то приходится положить ножницы. – Чем занимаешься? – очень спокойно, на контрасте с его состоянием звучит Олег. – Хотел... Хотел подстричься. – Голос предательски садится, но Сережа тут же делает вид, что все в порядке. – Но уже перехотел. Олег в телефоне издает неопределенное "хм". – Решил отрастить волосы и собрать в хвост. Тебе понравится? Капли крови продолжают равномерно срываться с пальца. Ранка выглядит небольшой и случайной. Проблема только в том, что Сережа не помнит, как. – Ты в порядке? – проигнорировав его щедрое предложение, серьезно спрашивает Олег. Иногда кажется, что Волков вообще существует в его жизни только для того, чтобы бесконечно спрашивать – ты в порядке?.. ★ Ровно в восемь заявившись по незнакомому адресу, он ожидает какого угодно дерьма. Абсолютно любого. Кроме того, что открывший дверь Матвей с порога вручит ему мятый кусок пиццы. Это оказывается так неожиданно, что на несколько секунд Сережа впадает в ступор, ощущая, как эта самая пицца безвольно обвисает в его руке, рискуя развалиться и оказаться на полу. Он стягивает кеды, истоптав задники, и проходит вслед за Матвеем. Количество комнат в квартире какое-то бесконечное, Сережа насчитывает семь, прежде чем останавливается. – Парни, это Сергей, я вам рассказывал, – щедро представляет его Матвей. – Ну привет, – равнодушно бросает ему кто-то. Сережа не видит, кто. Его взгляд целиком прикован к округлым переливам чёрного и золотого на полотне. – Это Дэмьен Херст, – произносит он вслух. – Настоящий? – Что за хер – вообще без понятия, но матушка не стала бы покупать подделку, – щедро поясняет ему один из парней. – Ты полегче с новеньким, он не такой мажор, как ты, чтоб коллекционные картины обкладывать херами, – Матвей находит себя просто уморительным и даже пинает ножку кресла, в котором сидит его друг, когда не дожидается должной реакции. Только сейчас Сережа осознает, что стоит посреди чужой гостиной, где с потолка струится лепнина, в старой, застиранной до неузнаваемости толстовке Волкова. С обтекающей по грязной руке пиццей. Ну. По меньшей мере, малейшую мысль о сексуальных домогательствах его вид должен подрубать на корню. ★ – Что вы собираетесь делать? – физическая близость Матвея не пробуждает в нём никаких приятных ощущений, но вопросы легче всего задавать именно ему, как единственному знакомому. – У Макса есть фоточки одной курвы, мы собирались сегодня закончить скрипт, который соберет из личных кабинетов сайта все почтовые ящики, и разослать веселые картинки. Ты как раз попал к самому запуску. Один из них, вероятно, Макс, щедро демонстрирует Сереже телефон с галереей фоток. Симпатичная девушка с идеально ровным каре улыбается в камеру, снимая белье. – Чего залип? Красивая? – похабно фыркает кто-то у него над ухом. – Тебе не даст, не мечтай. – Тебе как будто давала, – одергивает другой голос. Девушка не кажется Сереже возбуждающей. Она красивая. Классический овал лица, ровный нос, грудь, все это воспринимается как произведение искусства, картина или скульптура. Не рождает физиологической реакции. – И это всë? – без особого любопытства уточняет он. Приходится пояснить: – Всë, чем вы занимаетесь? – На этой неделе, да. А что? Тебе мало одной голой телки? Скрипт для сбора почтовых ящиков Сережа написал бы часа за полтора. Один. Они полтора часа только правят свой кривой код. Сережа успевает избавиться от пиццы, вымыть руки с мылом, промочив пластырь, закрывающий ранку на пальце. Затем найти новую пиццу и почти прикончить её под банку теплой колы – в какой-то момент на приличия становится просто плевать, а хозяин дома явно не обеднеет от этой пропажи. Мысли мечутся между полотном Херста и девушкой на фотографиях. Сережа её не знает. Вероятно, она учится на каком-то другом факультете – если бы не училась рядом, то в чем смысл рассылать её фотки именно студентам их универа. – Кто она такая? – все-таки спрашивает он. – Римма. Сучка с третьего курса искусствоведов. Искусствоведение – это факультет, куда Сережа дрогнувшей рукой продублировал документы, но не явился на экзамены. Жизнь музейного работника с зарплатой ниже прожиточного минимума – все-таки не то, что он для себя собирается приготовить. Но ощущение остро подкатившей зависти едва-едва удаётся загнать обратно под ребра. – Понеслось! Начал собирать! Где тут наша рассылочка, а? – сбивает его с мысли Макс. – Я покурить выйду, – объявляет Сережа. Никто не обращает на него внимания. Выход приходится искать самостоятельно. Мимо картины по широкому коридору, поворот, собственные стоптанные грязные кеды. Электрощитки примерно одинаковы во всех домах – что в элитных многоэтажках, что в Сережиной задрипанной сталинке. И закрываются всегда куском проволоки, закрученным в плотный узел. Сережа успевает раскрутить его, дернуть два крошечных рычажка, и закрутить обратно. Когда из двери с недовольным подвыванием вываливается вся компания, он уже закуривает сигарету, усевшись на подоконнике. – Что случилось? – Пробки вышибло, – Макс раздраженно отмахивается от него, видимо, окончательно сочтя полным дебилом. Матвей окатывает долгим подозрительным взглядом, но ничего не говорит. Сережа курит, выдыхая дым в открытую форточку. Дымные прозрачные волны похожи на перья. На рваные золотые пятна на картинах Херста. На золотых хищных птиц.