Игорь, мне нужна помощь

Дрожащий голос парня выбивает из колеи окончательно и бесповоротно. Наверное, потому что Игорь не понимает, зачем ему подниматься, но, правда, пытается понять, почему для Разумовского это настолько важно. Может, Сергею снова не хочется оставаться в одиночестве? Да даже если и так, то Гром не может же постоянно ночевать с ним? По крайней мере, не так часто. Кажется, это уже второй раз за неделю. Может, лучше будет придумать какую-нибудь отговорку? Что-то о том, что день и так тяжелый, а Сергей, наверное, сам устал, так что им лучше разойтись и… Да, точно, а Игорю еще надо заскочить в бойцовский клуб к Игнату. Забрать свою одежду и поблагодарить за помощь. За костюм разорванный извиниться, но… — Ладно, — отказать Гром не может. Только не глядя в эти глаза, полные отчаянной надежды. Чёрт, этот Разумовский так и просится, чтобы его защищали от всего мира, а Игорь просто не может проигнорировать человеческую просьбу, а тем более, Серёжину. — Только давай ты мне сразу скажешь, зачем. — Просто… Просто побудь со мной, — бормочет Серёжа, с трудом разжимая пальцы и отпуская чужой рукав. И снова в нем говорит этот ребенок, который всего боится. Но сейчас боится Разумовский не за себя — за Игоря. Переживает о его состоянии, но вслух об этом не говорит. Гром всем своим видом даёт понять, что беспокоиться о нем не надо. И Сергей не будет… Явно. Поэтому приходится идти на маленькую хитрость. Ведь позаботиться об Игоре хочется, и хочется сделать это нормально. С этими мыслями он заходит в здание, изредка через плечо поглядывая на Грома, проверяя, идёт ли тот следом. Охрана на входе та же, что и в тот день, когда Разумовский безбожно напился и чуть ли не заставил Игоря переночевать с ним. Сейчас вспоминать об этом немного стыдно, но на лице почему-то сама собой расцветает спокойная улыбка. Охрана пропускает их, не задавая лишних вопросов. Лишь с ухмылками переглядываются между собой. Видимо, узнают мужчину, снова ставшего ночным гостем Разумовского. Однако хватает лишь одного сурового взгляда майора, чтобы эти мерзкие улыбки с их лиц в момент послетали. Вид у Грома сейчас такой, словно он кого-то убил, и следующей жертвой может стать кто угодно. Порванная рубашка, заляпанная кровью, скорее всего, чужой: видимо, у кого-то светский вечер окончился разбитым носом. Да сам Игорь, в принципе, не лучше: все лицо в ссадинах, которые еще денёк-другой — и дополнят коллекцию шрамов полицейского, а по обыкновению хмурый взгляд со стороны кажется угрожающим, хотя, на самом деле, не выражает ничего, кроме усталости. В лифте они едут молча, но в этот раз тишина эта комфортная и совсем не давящая. Ни у Сергея, ни у Грома не возникает желания завести разговор о ерунде, лишь бы прервать затянувшееся молчание; либо оба слишком устали, либо и правда привыкли к компании друг друга, а Разумовскому, если честно, хочется верить во второе. Они проходят в офис, и Игорь поражается тому, насколько легко это дается. Конечно, не как к себе домой, скорее, лучше подойдет сравнение с работой, ставшей майору вторым домом. Он несколько обреченно вздыхает. Хотелось бы сказать «как в гости к другу», да только, к сожалению, сравнить вот так не получится. Не с чем. — Ты спать собираешься? — спрашивает Гром, проходит к окну. Всё ещё не понятно, зачем он здесь Сергею. — Могу рядом посидеть, если тебе так спокойней будет. У Разумовского, если честно, сна ни в одном глазу. Он снова окидывает Игоря со всеми его ссадинами взволнованным взглядом и решительно говорит, оставляя его вопрос без ответа: — Знаешь… Присядь, пожалуйста. Я сейчас. Гром немного медлит, но потом послушно усаживается на диван, стягивая неудобный пиджак и оставаясь в одной рубашке, которая, на самом деле, едва держится на паре чудом уцелевших пуговиц. Сергей в это время исчезает в ванной. Там он оглядывается по сторонам в поисках хоть чего-нибудь, чем можно обработать ссадины друга. Разумовский достает из глубины подвесного шкафа-зеркала перекись, но ему всё ещё кажется, что этого недостаточно. Нужно же сначала промыть ранки, а потом уже заливать их пероксидом… Но тары под воду не находится. Сергей выходит из ванной и быстрым шагом спешит на кухню, на ходу задерживая взгляд на Игоре и неловко улыбаясь ему. Уже там находится глубокая тарелка, с которой он спешит обратно в ванную, не сразу сообразив, что из-под крана воду можно налить и на кухне. Игорь провожает мечущийся туда-сюда силуэт друга и закатывает глаза, откидываясь на спинку дивана. Конечно, он почти сразу все понимает. Понимает, что Разумовский собирается хлопотать над его болячками. Для Грома они, разумеется, всего лишь мелочи, не стоящие такого трепетного внимания. Всегда сами заживают, и сейчас тоже зажили бы. Сергей набирает чуть теплой воды в тарелку, макает в нее же небольшое полотенце, подхватывает с тумбочки перекись и со всем этим торопится вернуться к Игорю, который, наверное, успел заскучать, оставленный Сергеем в одиночестве офиса. Разумовский ставит тарелку и бутылочку перекиси на журнальный столик, а сам садится рядом с Громом, убедительно глядя тому в глаза. — Можно мне… Позаботиться о тебе? — Ладно… — произносит тот почти вымученно, выпрямляясь и упираясь локтями в колени, придвигаясь чуть ближе к Сергею. Раз так хочет возиться с его незначительными царапинками — пусть возится. Игорь все еще думает и будет думать всегда, что они того не стоят. Но если Разумовский уверен в обратном… Что же, он посидит. Тем более, что Гром уже согласился подняться к Сергею, и уйти сейчас было бы верхом идиотизма. — Слушай, — все-таки решает уточнить он, — я новые синяки набиваю так часто, что за ними не уследишь, не то что не обработаешь, — Игорь тяжело усмехается. — Ты время впустую тратишь вот этим всем. — Не впустую, — неожиданно серьезно отвечает Сережа, беря руки Грома в свои. Наверное, планирует начать с них, но на пару секунд замирает, отведя взгляд, и, наконец выпускает чужие ладони и стягивает с плеч пиджак. Да, дорогие вещи славятся своим удобством, но сейчас, на самом деле, было бы лучше без него. Разумовский закатывает рукава рубашки и пододвигает к себе тарелку, смачивая в ней полотенце. Аккуратно выжимает лишнюю воду, а затем бережно, словно к хрусталю прикасается, прижимает ткань к Игореву лицу, мягкими промакивающими движениями начинает промывать неглубокую рану на щеке, в такой близости замечая ещё кучу старых шрамов и уже наполовину заживших ссадин. Игорь замирает, смотря на сосредоточенное лицо напротив. Когда ему последний раз вот так бережно обрабатывали раны? Кажется, что и вовсе никогда. Разумеется, кроме тех случаев, когда он попадал в больницу с очередным ножевым или огнестрельным. Но тогда было другое… Тогда — смертельно опасные травмы и исполнение клятвы Гиппократа, сейчас — лишь парочка ссадин и заботливый Сережа с тряпкой в руках, которого они волнуют куда больше, чем самого Грома. Разумовский сидит напротив, совсем близко, осторожно проходится полотенцем по ссадинам, промывая их от пыли и грязи, а у Игоря сердце словно замирает в страхе спугнуть этот момент. Что бы он там ни говорил о том, что помощь ему не нужна, эта забота — что-то непозволительно приятное. Такой волнующий трепет в отношениях с кем-то… Гром раньше даже допустить такого не мог, но сейчас послушно сидит, подставляя лицо под бережные касания. — Не впустую, так не впустую, — разрывает тишину Игорь, внезапно соглашаясь со словами миллиардера. Но все равно чувствует себя немного глупо, что ли… Он, майор полиции, сидит здесь, а его пустяковые ранки промывает гений, миллиардер и далее по списку. — Что? — Сережа отрывается от обработки очередной ссадины пероксидом, встречаясь глазами с Громом. Чужое лицо ближе, чем в полуметре, отчего Разумовский смущается и поджимает губы, однако отстраняться не спешит. Уже и позабыть успел, о чем говорил до этого, на самом деле. Настолько ушел в себя, обрабатывая чужие раны, что ни на что другое и малейшего внимания не обращал. А сейчас вот… Сергей пробегается взглядом по лицу Игоря, оценивая свою работу. Вроде бы, с ним закончил. Он опускает глаза к чужим сбитым костяшкам. Их бы тоже, по-хорошему… Разумовский берет руку Грома в свою, снова смачивает полотенце, а выжимая его двумя руками, оставляет чужую ладонь у себя на бедре, не особо задумываясь об этом. Когда Сергей начинает обрабатывать костяшки, в голове всплывают похожие воспоминания из детства. Точно так же, много лет назад, он заботился об Олеге, который регулярно разбивал руки о лица тех, кто обижал хрупкого Серёжу. Единственное, чем он мог помочь другу — промыть его ссадины. Как и сейчас. Разумовский замирает с полотенцем и ладонью Игоря в руках. Осознание того, что майор снова заменяет ему старого друга, прочно поселяется в голове и заставляет губы мелко задрожать. К горлу подступает ком, перекрывающий дыхание, а нос начинает пощипывать. Быть этого не может… Неужели он просто использует человека, чтобы восполнить свою утрату, чтобы залатать дыру в одиноком сердце? Без Волкова мир рухнул, а Игорь его по кирпичикам обратно сложил. Только вот почему они так напоминают те, что принадлежали Олегу? Сережа снова поднимает блестящие глаза на Грома. Смотрит так, будто извиняется, но ничего не говорит. — Что-то случилось? — в голосе Игоря проскакивает волнение, он кладёт руку на чужое плечо, ободряюще придерживая. «Что-то случилось…» — передразнивает он себя же в мыслях. Ну да, помимо того, из-за чего Гром тут вообще оказался. Помимо того, что у Разумовского умер единственный друг, в чем он, точно так же дрожа, признался несколько дней назад. Ну да, а кроме этого, наверное, ничего не случилось. И Игорю его не понять и не поддержать. Он ведь и представить себе не может, каково это, а потому неловко выдавливает из себя, не находя подходящих слов: — Эй, слушай… Хочешь, пройдёмся? По ночному Питеру. Там и вид сейчас совсем другой. А что еще он может сейчас сделать?.. Да ничего, по сути. Только снова напомнить себе, что зарёкся людям не открываться, а сейчас вот успел привязаться к этому хрупкому парню, вечно нуждающемуся в, почему-то именно его, Грома, поддержке. Прогулка по ночному Санкт-Петербургу кажется интересной идеей, вот только… Совсем не тем, чего хочется сейчас Сергею. А хочется ему лишь спрятаться от навязчивых мыслей и всего остального мира; от себя самого, на самом деле, тоже, но и так понятно, что это невозможно. Куда ему прятаться? Куда бы ты не скрылся — все временно. А боль утраты, кажется, будет вечной, и, даже если и отступит на момент, как делала это уже не раз, все равно вернётся позже и с новой силой. От нее не спрячешься. Она навсегда. Но что если… Что если ответ и спасение в одном лице сидит прямо напротив? Разумовский сильнее сжимает пальцы на полотенце, и выжатые капли падают прямо на дорогущие брюки. Сергей не замечает этого. Он медленно и нехотя отпускает руку Игоря, пододвигается поближе, мелко дрожа и боясь, что его не так поймут, и… Наконец прижимается щекой к теплой груди, а чуть погодя и крепко сцепляет руки на чужой спине. Сердце в горле колотится, как бешеное, а щеки начинает жечь. Вот так обнимать кого-то… Совершенно искренне, выворачивая наизнанку душу, показывая Грому ее всю, со всеми ранами и страхами… Так у Серёжи впервые. Таким его не видел даже Волков. Игорь замирает в объятиях друга. Ну что за чушь он опять сморозил? Какая еще, к черту, прогулка по Питеру? Хорошо, что Сергея это ничуть не смутило, но Гром… Он вообще не знает, в чем нуждаются другие. Игорю все заменяет работа, и ему, кажется, ничего больше и не нужно. Неожиданно приходит понимание, что Разумовскому нужно другое: чтобы кто-то рядом был, поддерживал и заботился. И Игорь осторожно и бережно обнимает его в ответ, мысленно проклиная себя за то, что выглядит он сейчас, наверное, очень неловко. Он сдерживает себя от желания дружески похлопать Сергея по спине, дабы не сделать ситуацию еще более глупой и нелепой. Гром просто держит Разумовского в объятиях, надеясь, что это именно то, что Сергею поможет, а не станет очередным крючком для воспоминаний из далёкого и, кажется, не очень приятного прошлого. Разумовский спокойно выдыхает. Игорь не оттолкнул. Наоборот, прижал к себе, и… Верится в это с трудом. Как в сказки, которые рассказывают матери нормальным детям. Но даже если и так, ему все равно кажется, что майор вот-вот мягко отстранит его за плечи и скажет, что ему пора идти. Может, дела какие, а, может, просто подальше от вечно ведущего себя, как обездоленный ребенок, миллиардера. Но вместо этого… — В целом… Это, — Гром поглаживает чужую спину, не спеша убирать руки и предоставляя другу возможность самому отстраниться тогда, когда тому будет нужно. — Спасибо за помощь. В целом. Сергей даже не сразу понимает, за что его благодарят. Единственный в этой комнате, кто этой благодарности бесконечно заслуживает — это Гром. Разумовский не знает, что ответить. Сказать «не за что», соблюдая элементарные правила вежливости? Было бы очень глупо и неискренне. А с Игорем хочется быть совершенно другим: открытым, честным. Ему хочется бесконечно доверять — Сергей понял это с первой встречи. Только вот нужно ли это все самому Грому? Разумовский прикрывает глаза и медленно выдыхает, собираясь с мыслями и решаясь задать неудобный, но кажущийся таким важным вопрос. — Игорь, я тебе, — он сглатывает, боясь даже озвучить этот вопрос до конца, — не в тягость? Этими словами Сергей лишь добавляет неловкости и без того абсурдной, на взгляд Грома, ситуации. Сидит тут у миллиардера с детскими травмами в офисе, обнимает его, успокаивает. А всё почему? Потому что отпуск, заняться нечем, вот и пошёл гулять с ним по Питеру, потом на этот вечер в ресторан, а теперь ещё и на прогулку на яхте согласился… Нет, не поэтому. Прилетел он посреди ночи тогда ещё не будучи в «отпуске», да, погулять с ним пошёл, потому что ни дел, ни планов не было. Ну… А если бы были? Разве он не пришел бы к Разумовскому в свободное время? Просто так, чтоб проведать. Игорь одёргивает себя, напоминая о том, что привязанность к людям ни к чему хорошему обычно не приводит. Только вот не может он Сергею сказать, что всё это в тягость. Потому что снова сидит рядом с ним в его квартире на тридцать втором этаже этой высоченной башни, потому что обнимает его прямо сейчас, черт возьми. Так что… Какое еще «в тягость»? Пауза затягивается, потому что мысли в голове не хотят укладываться в нормально сформулированное предложение, а ответить-то что-то надо, чтобы не выглядеть полным идиотом, придумывающим красивую ложь. — Нет, — Игорь запинается, всё же добавляя: — Думаю, что нет. Не в тягость. И пусть для себя Гром всё в эту же секунду и окончательно решает, он старается придумать себе ещё какую-либо причину своего нахождения здесь. Да, собирался заглянуть к Игнату, но… Но сейчас он, тем не менее, сидит в офисе «vmeste», обнимая его владельца и, по совместительству, единственную причину всего происходящего. Ответ звучит совершенно по-обычному, буднично, но, наверное, только Сергей понимает, насколько тот честный. Уже привык к тому, что Гром не щедр на эмоции и красивые речи, но в этой простоте — весь он. Поэтому Игорево «Не в тягость» Разумовскому вполне достаточно для того, чтобы сейчас почувствовать себя самым счастливым человеком на свете. Он, не сдерживая совершенно искренней улыбки, отстраняется от Игоря, снова беря его ладонь в свою. Заново обмакивает полотенце в тарелку и снова прижимает к ссадинам. За всё это время он ни разу не поднимает глаза к чужому лицу, счастливо улыбаясь самому себе. — Я закончу, хорошо? — спрашивает Сергей тихо, собственно, и без разрешения Грома продолжая заботиться о его костяшках. Просто хочется поговорить. Вот так, вполголоса. Что-то особенное в этом ощущается. — Угу, — тихо отвечает Игорь, стараясь не уходить глубоко в мысли, что дается ему крайне сложно. И ему остаётся лишь смотреть на то, как Разумовский продолжает возиться с его костяшками. Сколько бы они заживали без вмешательства Сергея? В разы дольше, на самом деле. Хотя… Дело здесь даже не в своевременной медицинской помощи. Гром ведь собьёт их снова при первой же возможности. Хотя в ближайшие дни без выбивания показаний у них все-таки появится возможность подзатянуться. Да и уйма времени освободилась, на самом деле. Правда, его было бы в разы больше, если бы в жизнь вот так спонтанно не ворвалось это рыжее чудо. И Игорь ловит себя на странной мысли, что он даже рад тому, что Разумовский так внезапно занял большую часть его жизни, свободной от работы. Правда, вместе с этим Сергей умудрился отыскать тёплое местечко и где-то в глубине суровой души, которой, казалось бы, важны только драки и борьба с преступностью. Сергей заканчивает работу и с гордой улыбкой оглядывает чужое влажное лицо. Выглядит Игорь задумчиво, но не хмуро, как обычно. Будто пытается в чем-то разобраться. И не в деталях какого-нибудь преступления, а чем-то более неуловимом и требующем особого подхода. Взгляд скользит ниже, к груди, которую еле прикрывает разодранная рубашка, местами заляпанная кровью. Наверное, не только Громовой. Разумовский поспешно отворачивается. Ему кажется чем-то неприличным вот так разглядывать мужчину перед собой. — Можешь душ принять, если хочешь, — вдруг предлагает Сергей, не успевая даже нормально подумать над предложением. — Я бы нашел сменную одежду… — Звучит неплохо, — он поднимается с дивана, бегло осматривая костяшки мокрых рук. Душ сейчас был бы очень кстати. — А он у тебя… Где? — спрашивает Игорь, не сразу вспоминая, за которой из неприметных дверей находится ванная, куда совсем недавно бегал за водой и перекисью Разумовский. — Первая дверь справа… От спальни, — от последних слов становится неловко. Сразу же в памяти всплывает первый день знакомства с Громом. Под градусом-то неловко не было. Вынудил полицейского срочно примчаться, а затем и спать на одной кровати заставил… Но Игорь, кажется, никакого дискомфорта не испытывает. Лишь кивает и преспокойно идёт в ванную, провожаемый Сергеевым взглядом. Разумовский, на самом деле, и понятия не имеет, что в этот самый момент Гром мысленно подшучивает над собой: «Да, отлично, уже у миллиардеров в гостях в душ ходим». Дверь закрывается, а через несколько секунд слышится плеск воды. Если честно, Сергей боялся, что друг откажется от предложения… Но он не стал. Это заставляет улыбнуться и понять, что Разумовский наконец хоть чем-то, да смог помочь Игорю. Взгляд падает на тарелку с полотенцем и перекись на столике. На секунду мелькает мысль, что все это надо бы убрать по своим местам: тарелку отнести на кухню и сполоснуть, а полотенце с перекисью — обратно в ванную. Но заходить туда во время того, как гость принимает душ… Нет, Разумовский этого делать ни в коем случае не будет. Вместо этого он откидывается на спинку дивана, прикрывая глаза и пытаясь снять оставшееся напряжение медленными вдохами-выдохами. Успокаивает и шум воды, приглушаемый дверью в ванную. Стоит чуть-чуть отпустить туда воображение, как перед глазами тут же возникают широкие обнаженные плечи со стекающими по ним каплями, мощная шея, коротко стриженный затылок… Сергей вскакивает с дивана со вновь сбившимся дыханием. Шум воды прекращается, сообщая о том, что скоро Гром выйдет из душа, а Разумовский так и не нашел для него сменной одежды. Он торопливо идёт в гардеробную, окидывает взглядом многочисленные вешалки и полки. Долго думать не приходится, ведь единственное, что из всего этого будет Игорю по размеру — свободные футболки да такие же спортивные штаны, которые никто за пределами этой квартиры никогда не видел. Он берет с полки широкую белую футболку и тёмно-серые треники, складывает их в аккуратную стопку и только сейчас понимает, что сам до сих пор одет в «парадное». Сергею не требуется много времени, чтобы снять рубашку с брюками и облачиться в полностью черный комплект, такой же, как и тот, что он приготовил Грому. На плечи Разумовский накидывает любимый халат, висящий тут же, с краю. Воспоминания о том, что в прошлый раз он надевал его на голое тело, да еще и при Игоре, заставляют уши и щеки пылать. Да уж, алкоголь делает из него совершенно другого человека… А может, дело просто в его количестве? Сергей, отгоняя непрошенные мысли, несет одежду для гостя обратно в офис и оставляет ее там на углу дивана. В ожидании Грома садится на него же, забираясь с ногами, и вытаскивает телефон из кармана штанов, пролистывая новости. — Слушай, Серёг, — слышится голос Игоря, и от такого обращения Разумовский вздрагивает, в то время как Гром даже и не замечает, как переходит с классического «Сергей» на дружеское «Серёга». — Где у тебя можно повесить сушиться? Он поднимает глаза на друга и забывает, как дышать. Навязчивая фантазия, которую он только что старательно пытался отогнать, стоит прямо перед ним с голым торсом, и спрашивает, где можно повесить мокрую рубашку. Видимо, пытался отстирать вручную. И, кажется, попытка провалилась. — В ванной… — на автомате отвечает Сергей, а затем встаёт с дивана, так и оставляя телефон непогашенным экраном вверх. — Я сам повешу, а здесь… — взгляд пробегается по крепкому торсу, и Разумовский нервно сглатывает. — В общем, я тебе одежду нашел. Он подходит к Грому, осторожно забирая из его рук рубашку. Мокрая, со всё теми же кровавыми пятнами и оторванными пуговицами. Проще, наверное, новую купить… Но раз Игорь хочет повесить сушиться, то пусть так и будет. Повесив рубашку на батарею в ванной, он возвращается в офис и окидывает взглядом уже переодевшегося Грома. Смотрится тот… По-домашнему так, даже, наверное, уютно. Особенно в этой футболке Разумовского. Кажется, даже Игорю она велика. Глаза опускаются к голым щиколоткам, и Сергей едва сдерживает смешок. Гром кажется довольно забавным. Эффект усиливает сравнение с его обычным внешним видом. Вечно такой суровый… А сейчас едва ли не очаровательно-симпатичный. — Мило выглядишь, — позволяет себе шутку Разумовский и усмехается. Ещё вчера он бы не стал смеяться над Игорем, но этот вечер как будто бы заставил их сделать новый шаг навстречу друг другу. И обстановка уже совершенно другая. Можно даже сказать, теплая и дружеская, а былой неловкости и след простыл. Разумовский подходит к дивану и падает на него, беспечно разводя колени и беря в руку телефон. В новостной ленте красуется яркое «Драка в ресторане». — Игорь, о тебе пишут, — он улыбается, поднимая глаза на Грома. А настроение такое хорошее-хорошее, и ощущение умиротворения тоже тут, казалось бы, давно забытое. Грому остаётся лишь тяжело вздохнуть. Да, пишут-то о нем, только вот если до начальства дойдут слухи о произошедшем, «отпуск» и затянуться может. Всё же разнесённая дворцовая площадь, как последствие задержания, тоже в его выходной случилась. А тут еще и драка в одном из престижнейших ресторанов города. Не успели они нормально по домам разойтись, как уже все новостные блоги пишут о происшествии в этом заведении. И откуда только информацию берут? Да уж, слухи действительно быстро разносятся. — Да, пишут, — отзывается он, заглядывая в чужой телефон и садясь рядом. — Когда начальство узнает, что я «работаю в отпуске», будет очень весело. Как-то не слишком забавляет перспектива вылететь из полиции, на самом деле. Нет, Фёдор Иванович его не выгонит. И дело тут не только в раскрываемости и в том, что весь отдел на Игоре держится. Он ведь к нему, как к сыну. Гром прикрывает глаза, задумчиво хмыкает. Да уж, ожидания Фёдора Ивановича он не оправдывает. Может, хотя бы попробовать не устраивать переполох каждый божий день? — Когда там, говоришь, эта прогулка на яхте? — Игорь переводит взгляд на Разумовского, мысленно обещая себе, что он проведёт свои дальнейшие вынужденные выходные без происшествий. Конечно, только при условии, что его вмешательство не потребуется. Да уж, быть примерным человеком в отпуске у Грома не получается. Ну, может, хоть побыть хорошей компанией для Сергея получится. Сергей и сам без понятия, когда там прогулка на этой яхте… Если честно, он уже и позабыть успел о ней рядом с Игорем. Да и не хочется ни на какую яхту. Хочется только, чтобы Гром вот так оставался рядом и позволял заботиться о себе. Так, как Серёжа умеет. Так, как Серёжа чувствует. А потому мысль о том, что эта ночь когда-нибудь закончится, пугает, тут же сбивает радостный настрой и снова заставляет чувствовать себя беззащитным мальчиком. Что будет с рассветом? Игорь уйдет к себе домой? Да скорее всего, так оно и будет. Опять оставит Разумовского один на один со своими демонами и воспоминаниями об этом вечере. Ими он и будет жить до следующей встречи. Там, на яхте. Где снова будет нужно строить из себя холодного миллиардера. Но иначе — никак. Это ведь шанс увидеть Игоря снова. Пусть неловкость между ними почти исчезла, Сергей всё равно не думает, что может запросто назначить Грому встречу без какого-либо повода. Как раз на телефон приходит сообщение от Юрия Александровича. Сергей быстро пробегается глазами по тексту, беря в руки телефон, поднимает глаза на друга. — Послезавтра… Вечером. — Мда… Не весело, —констатирует Игорь, откидываясь на спинку дивана и запрокидывая голову. Думает о том, что еще целый день безделья отделяет его от этого «послезавтра». Разве только… — Завтра же суд, — припоминает Гром самому себе, а Разумовский в момент мрачнеет. Речь может идти лишь об одном суде, на котором должно будет рассматриваться дело, нашумевшее на всех новостных каналах. Дело мерзавца, сбившего насмерть девочку. Девочку из детского дома, в котором Сергей вырос вместе с Олегом. Облегчение приносит только то, что Гречкин наверняка сядет. Не может не сесть. А ещё… Дата суда совпадает с датой презентации новой версии «vmeste». Важный шаг в работе Разумовского над проектом, к которому он шел многие годы. И вот наконец… Но, на самом деле, Сергей не уверен. Не уверен ни в чем. Ни как пройдет презентация, ни как будет работать само обновление. Ведь последние дни… Все последние дни он либо боролся со своими страхами, либо взваливал эту задачу на плечи Игоря, проводя с ним едва ли не каждую минуту в сутках. Так что теперь… Теперь он чувствует себя, как студент, не подготовившийся к экзамену. Не нашедший для этого времени за целый месяц. Но вместо всех своих переживаний о работе, вслух произносится совсем другое. То, что волнует посильнее собственных потенциальных неудач. — Игорь… Он же сядет? — голос дрожит, но в то же время в нем чувствуется плохо скрываемое негодование, заставляющее его срываться. — Сядет. Справедливость должна восторжествовать, а Гречкину за решёткой самое место, — вздыхает Гром в ответ, точно так же, как и Сергей сейчас, подавляя накатившую ненависть к подонку, сбившему ребенка. А ведь за девочку и вступиться некому, кроме Лёши, брата ее. Игорь как-то столкнулся с ним взглядом в полицейском участке, куда мальчика не единожды приглашали в качестве свидетеля. Из раза в раз сирота рассказывал одну и ту же историю, и с каждым разом в его глазах оставалось все меньше надежды. Она словно вытекала из них вместе со слезами горечи утраты и обиды на несправедливость. Гречкин ведь — сын прокурора, и ему ничего не помешает этой связью воспользоваться. Да еще, как назло, — ни одной записи с видеокамер. Но Гром это так оставлять не собирается. Он будет охранять закон до последнего дня своей жизни, и, если понадобится, лично сделает всё возможное для того, чтобы Гречкин-младший оказался за решёткой. Игорь собирается сказать, что ему надо бы сейчас уехать, забрать свою одежду, оставленную в бойцовском клубе у Игната, а с утра лично поприсутствовать на суде, но вовремя переводит взгляд на Разумовского, замечая такое же, как и у самого Грома, негодование во взгляде и дрожь в руках. И оставлять Сергея одного, да еще в таком состоянии, не хочется. — Эй, всё хорошо будет. Я уверен, что правосудие восторжествует, — он осторожно кладёт ладонь на чужое колено. — Слушай… Если хочешь, я могу на ночь остаться. Сергей вздрагивает от внезапного предложения. Грому, вроде бы, незачем оставаться, да и, видимо, у него дела ещё какие-то, так что не хотелось бы его тут задерживать, но… — Да, конечно. Оставайся, сколько тебе угодно, — Разумовский робко, но счастливо улыбается, не в силах скрыть облегчения. Думал, что Игорь уедет, да все к тому и шло, но Гром снова сделал все не так, как оно было в негативных мыслях миллиардера. Видя Сережину улыбку, Игорь и сам слегка расслабляется. Ему ведь кажется, что предложение это настолько же странное, насколько и навязчивое по отношению к малознакомому… Хотя, если подумать, это уже далеко не так. Всего за несколько дней столько произошло, что Разумовский как-то сам собой перескочил из разряда «парень, которому просто нужна была помощь» в разряд «парень, который что-то да значит», и сделал это практически моментально. На самом деле, Игорю крайне сложно оперировать такими понятиями, как «друг», «товарищ» и далее по списку. Да и можно ли вообще как-либо оценивать степень доверия другому человеку? Для Грома попытка разобраться в своих взаимоотношениях с людьми — бесконечное блуждание по лабиринту, хоть со стороны все это и кажется до смешного простым и элементарным. Когда подобное встречается на работе, например, Игорь без особого труда во всем разбирается и дела успешно раскрывает, но вот когда речь заходит о себе самом… Задача непосильная. — Это точно… Ничего? — всё-таки решает уточнить Серёжа и надеется на положительный ответ. Ведь если он отвлекает майора от чего-то важнее, чем сидение со снова запугавшим себя парнем… Разумовский себе не простит. — Да точно. Из дел только суд завтрашний, — очень быстро приходит осознание, что время перевалило за полночь. — Сегодняшний… — Игорь снова поднимает глаза на Разумовского. Тот снова, очевидно, о чем-то волнуется. Но Игорю-то что с этим делать? Только поддержать… Но, если честно, и это выходит у него коряво. — Я просто… Подумал, что тебе, наверное, не очень хочется одному оставаться. Может, поддержка из меня так себе, но я бы хотел, чтобы ты чувствовал себя получше. — Гром замолкает, ловя себя на мысли, что несёт какой-то бред и с людьми общаться не умеет от слова совсем. И с чего это он решил, что его присутствие вмиг исправит все проблемы Сергея?.. Звучит даже как-то самонадеянно и жалко. Мало того, сейчас каждое слово ощущается, как один шаг по минному полю. Страшно задеть и обидеть Разумовского каким-нибудь неосторожным высказыванием, хотя, сколько себя помнит, Игорь никогда особо не задумывался о чувствах других людей, а с Сережей… Как же усложняется жизнь, когда к кому-то привязываешься. — Спасибо, — но в ответ Сергей, наперекор всем негативным исходам, уже родившимся в голове Грома, тепло улыбается. Осознание того, что кто-то хочет, чтобы он чувствовал себя лучше, дарит покой, какое-то свое особенное тепло. Не кто-то. Игорь хочет. Кажется, что все происходящее — нереально. Чудо какое-то, которое, не торопясь заканчиваться, происходит с Разумовским с недавних пор. С тех самых, как в его жизни появился слегка замкнутый, но заботливый и внимательный майор полиции. Каждая встреча с ним выглядит как то, что не могло произойти в принципе… Но, тем не менее, произошло. У Сергея сердце счастливо сжимается. Он откидывается на спинку дивана, кладя на нее руку и подпирая ей голову. Что-то заставляет его ляпнуть, не подумав: — За всё… Я давно такого не испытывал. Голос тихий, такой спокойный, будто он общается с близким родственником. Разумовский наконец чувствует себя окончательно хорошо, но улыбка всё-таки сползает с губ при одном лишь, даже косвенном, упоминании прошлого. — Прям «давно»? — переспрашивает Игорь, переводя взгляд на Разумовского. — Обычно говорят, что… Кхм… «Жизнь — череда неудач и успехов», — он, состроив умное лицо, цитирует банальнейшие мотивирующие цитаты, но после пожимает плечами, быстро скидывая с себя этот бесполезный пафос. — Чёрные и белые полосы, всё такое. Разумовский едва ли не с открытым ртом слушает все то, что говорит ему Гром. И про чёрно-белые полосы, и про жизнь в целом… Да, она такая, и Сергей это понимает. Но слушать, как майор озвучивает свое отношение к чему-либо, да ещё и так подробно… Это заставляет удивиться, а потом глубоко задуматься. В том, что Игорь говорит все это от сердца, Разумовский не сомневается. —Я про то, что… Наверняка есть то, что приносит тебе комфорт, — продолжает Гром, попутно прокручивая в голове вещи, обычно приносящие этот самый комфорт. Дом и уют отпадают сразу же, потому что у Сергея тут лишь офис и холод пустых стен. Работа… Да, наверное, в этом они больше всего похожи. Сергей кивает, не понимая, к чему ведёт собеседник. Вроде бы все ясно, но… Неужели у них сейчас происходит что-то вроде разговора по душам? В таком случае, единственное, что все эти годы грело душу и сердце… — Ты довольно увлеченно говорил о «vmeste» в прошлый раз, — вспоминает Игорь, предполагая, что за рассказом про соцсеть Разумовский не заметит, как его тревожность, снова едва промелькнувшая в голубых глазах, окончательно отступит. И Игорь попадает в самую точку. — А, да… — Разумовский на несколько секунд теряется, а потом тихонько начинает: — Завтра… В смысле, сегодня, презентация новой версии, и это… Это действительно важно для меня… Гром, слушая Сергея и понимая, что они оба пока спать не собираются, поднимается с дивана с простым вопросом: — Будешь чай? И, не дожидаясь ответа, по-хозяйски идет в кухню, вспоминая о том, что он не у себя дома только на половине пути. Но… Не разворачиваться же обратно? И сейчас он просто надеется, что Разумовский последует за ним, продолжая рассказ про соцсеть, что и происходит. Сергей прерывается лишь на секунду, поднимая глаза на Грома и торопливо отвечая «Да, конечно», а затем продолжает говорить о сети с каждой секундой все увереннее и эмоциональнее. — Представляешь, у людей появится доступ к огромному количеству информации и все это — совершенно бесплатно, — он проходит в кухню вслед за Громом и присаживается на краешек гарнитура. — Звучит довольно масштабно, — Гром ставит чайник, подмечая, что на чужой кухне уже ориентируется, как на своей, хоть и был здесь всего раз. По памяти он достаёт чай из шкафа и кружки под него. Игорю на самом деле кажется, что в квартире-офисе Разумовского он запомнил каждую мелочь, что несколько удивительно. — Но самое главное… Обновление подразумевает введение новой системы шифрования данных, так что абсолютно никто не сможет отследить действия пользователей, — продолжает Сергей, а последние слова произносит даже мечтательно, глядя на сереющее за окном небо. Всего несколько часов отделяет его от достижения одной из ключевых целей его жизни. И пока Разумовский в красках описывает новые возможности, которые вот-вот появятся у его пользователей, Грома от подобного заявления аж передергивает. Разве самому Сергею не кажется, что та свобода, которую он дает одному человеку, может обернуться катастрофой всем остальным? Но, с другой стороны, свобода слова, по мнению большинства, да и Игоря в том числе, — вещь правильная, справедливая, но… Очень уж много этих «но» она за собой влечет. Хочется Сергею сказать об этом, предупредить, что ли, или просто выразить свое мнение, но… — Не верится, что восемь лет назад это был всего лишь сайт… — тихо говорит Серёжа, окунаясь в воспоминания о студенчестве и даже не надеясь, что Игорь его услышит. И эта тихая фраза, произнесенная тихим и таким полным света и надежды голосом, заставляет затолкать свое мнение куда подальше. Разумовский ведь и правда верит в добрую сторону мира и, кажется, совсем не думает о последствиях. Он ведь — идеалист, в лучшем его проявлении. — Может, и получится, — лишь говорит Гром, заливая чайный пакетик кипятком. Такого, как Сергей, хочется бесконечно поддерживать в чем бы то ни было. — Ты чай холодной водой разбавляешь? — А? Нет, не разбавляю, — быстро отвечает он, стараясь не заставлять Игоря долго ждать ответа. И всё-таки, Сергей волнуется. Сильно переживает за дальнейшую судьбу приложения. Естественно, он где-то глубоко внутри понимает, что могут найтись люди, которые будут использовать «vmeste» в своих, далёких от благих, целях. Но право на свободу по-прежнему принадлежит каждому человеку на этой планете, и Серёжа верит, что подарив эту свободу, он поможет преступности исчезнуть. Все преступления ведь оттого, что людей что-либо не устраивает, все кражи оттого, что людям чего-то не хватает… Разумовский, на самом деле, просто очень сильно верит в человечество, и смысл всей его жизни — помощь ему. Все эти противоречивые мысли снова заставляют понервничать. Сергей пересаживается за стол, упирая в него локти, и незаметно для самого себя начинает покусывать костяшки. Гром пару секунд наблюдает, как чайный пакетик бултыхается в кипятке, а после ставит кружку перед Разумовским, едва ли не в последнюю секунду убеждая себя, что фраза «только осторожнее, не обожгись» сейчас будет не уместна. Он же не с ребёнком разговаривает. Хотя… по своей наивности и идеалистическим представлениям о мире Сергей вполне походит больше на неразумное дитя, нежели на взрослого человека. Тот благодарно кивает, поднимая на друга глаза, и осторожно обхватывает кружку ладонями, словно греясь о ее стенки. Игорь берёт и свою кружку, проходится до окна, а затем обратно, Разумовский краем глаза улавливает движение, но не провожает фигуру майора взглядом. Чувствуется, что все эти излишние «гляделки» ни к чему, им хорошо и без постоянного поддержания зрительного контакта. В конце концов Гром садится рядом, ставя свой чай на стол и складывая на него же руки. Хочется с Сергеем поговорить, но тем, как таковых, и нет, по правде говоря. Кроме одной. — Можешь ещё рассказать о «vmeste»? Просто… Не сказать, что я знаком с предыдущей версией, чтобы говорить о новой, — Грому просто хочется, чтобы Разумовский хоть немного расслабился, а разговор о его приложении поможет в этом лучше всего. Главное — не касаться предстоящей презентации новой версии. Кажется, Сергея это нервирует, что ему сейчас совсем не нужно. Серёжа мягко усмехается. Игорь такой хороший и заботливый, поддерживает диалог, спрашивает о сети… А ведь и правда, Разумовский никогда не рассказывал ему о своей жизни. А «vmeste», можно сказать, и есть его жизнь. По крайней мере, все последние годы. — Ну… Я начал работать над ней ещё в университете… Сложно, казалось бы, разговорить Сергея, но у Грома каким-то образом получилось. И Разумовскому нравится вот так запросто увлеченно щебетать другу о том, что ему самому дорого и ценно. Постепенно диалог, который, на удивление, уверенно ведёт Сергей, перетекает обратно в офис. Чай в кружке остывает, ведь парень почти не пьет, больше занят разговором и Игорем, так внезапно увлекшим в этот самый разговор. Как долго они говорят вот так?.. Разумовский бы не смог ответить. Игорь же в основном только слушает, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Ему кажется, что уже ставшая народной мудрость «Молчи, дурак, за умного сойдёшь» сейчас как раз-таки про него. Что же тут поделаешь, если с Разумовским вроде на «ты» перешли, а вот с техникой пока на «вы» и на расстоянии вытянутой руки? Пусть он и понимает Сергея через слово, но Игорь ловит себя на мысли, что ему нравится вот так говорить с Разумовским. Нравится видеть его таким счастливым и раскрепощённым, а главное, спокойным, с горящими идеей свободы глазами. Время близится к утру, и Серёжу постепенно клонит в сон. Так он и отключается, сидя полубоком на диване и положив голову на его спинку. У Грома же — сна ни в одном глазу. Все из-за суда этого, да… На который, ко всему прочему, надо явиться в нормальном виде: тут ни порванный и заляпанный кровью костюм, ни домашняя одежда Разумовского не подойдут. Но Игорь же не может просто взять и уйти? Поэтому он шатается по офису, меряя его шагами и всматриваясь в алеющий горизонт.