"Безысходность. Что может быть хуже? Мы бежим по лабиринту своего сознания в поисках выхода, но его нет. Это замкнутый круг, в который заковывает потерянная надежда. Боль и ненависть к судьбе разнообразно проходят по телу, усиливаясь с каждой новой волной. Мы осознаём, что ничего нельзя сделать, но не можем смириться с этим. Пытаемся бороться, разбивая руки в кровь об ненавистные стены, которые преграждают путь к спасению. Разрываемся на части от накопленных эмоций. Хочется кричать, метаться из угла в угол, проклиная весь мир. Мы теряем веру в лучшее, в людей, в себя. Ненавидим за слабость и готовы принести величайшие жертвы ради выхода. Но его нет, просто нет".
Александрина Бобракова
***
Свистнула трель, и тонкая, но смертоносно-разящая серебристая стрела с бронзовым наконечником вонзилась в глаз орка и с треском пробила ему голову насквозь. Тяжёлая туша с глухим стуком упала на землю, не успев издать и звука. Густая тёмно-бордовая кровь брызнула двумя шипящими фонтанчиками, разлетаясь в стороны, заливая нос и, стекая вниз ручьями, сталкивалась с капельками глухими ударами, превращаясь в поток и наполняя открытый рот мёртвого врага мерзко-зловонной жижей. Ржавое копьё, покрытое болотной плесенью, выпало из рук и бесшумно скрылось в густой зелени. Лужа крови растеклась под остывающим телом, впитываясь в вялые, ссохнувшиеся листья и древко уже бесполезного оружия. Позади медленно остывающего трупа, ещё один ворог хрипло охнул и повалился наземь, как подкошенный. Едва держась на полусогнутых руках, он стоял на коленях, задыхаясь и захлёбываясь в собственной мутно-бордовой крови. Мелкая дрожь пробила всё его тело, орка судорожно затрясло, когда две стрелы одновременно вонзились в согнутые надколенники с задней стороны, пробив костные ткани. Дикий вопль, сорвавшийся из уст обезумевшего прислужника Саурона, поглотил птичий крик, эхом разнёсшийся по лесу. Стрелы бесшумно засвистели в воздухе, точно попадая в свою цель – орки один за другим падали, едва успевая издать хоть малейшие звуки. Там, где не доставали стрелы, серые тени подбирались сзади и одним точным резким движением вспарывали глотку своему врагу или вонзали холодное железо в спину туда, где проглядывала толстая кожа сквозь прочные доспехи. Незаметная тень пантерой проскользнула среди густой кроны деревьев, перепрыгивая с ветки на ветки, одним взмахом разрубая тщательно скрытые верёвки и, чиркнув кресалом, зажгла порох. Сверху на обозы обрушились деревянные ящики с тяжелыми мешками. Тонкий фитиль огня опасно зашипел и загудел, стремительно несясь к своей неминуемой цели. Раздался взрыв. Полетели щепки, налету сгорая в огне. Пламя охватило всё вокруг, сужаясь в кольцо и окружая последних выживших орков. Послышались проклятия на чёрном наречии и отчаянные вопли горящих живых тел, беспорядочно и суматошно бегущих и пытающихся спасти свою шкуру. Сбежать им не дали. Разгромленный враг был загнан в огненное стойло. Девренлек, последний из оставшихся орков, вцепился в своё оружие и угрожающе зарычал, сузив свои чёрные, налитые кровью, глаза. Услышав за спиной шум, он резко развернулся и, не глядя, проткнул кого-то насквозь. Запела стрела, но воин, отчаянно стремившийся жить, резко развернул тушу стонущего, едва живого остроухого эльфа перед собой живым щитом. Стрела вонзились прямо в сердце, а две другие запоздалые стрелы попали по обе стороны – одна выше, другая ниже. Три фигуры приблизились к нему, окружая, поставив вперёд щиты и копья, остриями направленные прямо на Девренлека. Девренлек оскалился, обнажая пожелтевшие зубы. – Ну, идите сюда, эльфийские отродья! — прорычал он, и, словно по команде, три противника разом набросились на него со всех сторон. Издав боевой клич, приспешник Саурона мощным рывком развернул копьё вместе с уже мёртвым эльфом и одним ударом оттолкнул троих противников. Эльфы отлетели в сторону, беспорядочно падая на землю. Один из них, спиной ударившись о дерево, упал прямо на острое лезвие меча, торчавшее из земли после взрыва. Двое других же упали прямо на полыхающий огонь. Сверху на них упало копьё с их мёртвым товарищем. Попытавшись подняться, они оба схватили копьё обеими руками, чтобы поднять с себя препятствие и вырваться на свободу, тяжело дыша от едкого дыма и отвратительно-мерзкой вони. – Ну уж нет, не уйдёте, — выплюнул Девренлек, пнув одного из эльфов. Охнув от неожиданной порции боли и потеряв равновесие, остроухий выронил копьё, и оно снова упало на них с тяжёлым телом мёртвого товарища. Второй попытался было сдержать его, но был остановлен. Наступив ему на руку, Девренлек с силой надавил железным ботинком на пальцы, с удовольствием вслушиваясь в хрустнувшие косточки пальцев и истошные крики боли. Орк упивался местью за своих собратьев, когда подлые эльфы напали на них исподтишка, как какие-то воры и преступники. Почувствовав под своим ботинком хлюпающее кровавое месиво, орк убрал ногу и, заметив рядом ржавый железный щит, усмехнулся и, подойдя к нему, с мерзким звуком вытащил из земли. С блестящими от безумия глазами, Девренлек пыхтя дотащил тяжёлый щит, а затем, подняв его и посмотрев на заклятых врагов сверху вниз, с удовольствием вонзил в грудь, пробивая доспехи насквозь. С мрачным удовлетворением он нанёс несколько ударов по одному эльфу и, добив его, подошёл к другому. – Сдохни, тварь, — прошипел он и, с не меньшей яростью повторил то, что сделал с предшественником эльфа. Эльф задыхался, пытался вырваться и слабо трепыхался, но один мощный удар в горло — и кровь брызнула, разлетаясь вокруг. Капли крови попали на лицо и руки Девренлека, но орк не обращал на это никакого внимания, продолжая вонзать щит в мёртвое тело. Из тени внезапно появилась фигура в капюшоне, возникшая, словно, из ниоткуда и, крепко схватив орка за плечо, отбросила врага одним резким, но сильным движением, припечатав к дереву и вонзив длинный кинжал в его плечо, направила острый сверкающий меч, нацелившись прямо в горло. Девренлек покосился на острый конец, не смея пошевелиться, пока смертоносное оружие находилось в опасной близости от его шеи и грозило лишить его жизни, а затем снова обратил внимание на врага в капюшоне. Подойдя ближе, фигура откинула капюшон, открывая своё лицо. Длинные каштановые волосы промелькнули среди тёмных тканей эльфа и перед прищуренными глазами орка, пытавшегося разглядеть незваного врага. Столкнувшись с ним взглядом, он узнал его. Перед ним был владыка Элронд. Лорд Ривенделла с нескрываемым презрением подошёл ближе и, воткнув меч в плечо орка, с силой вонзил холодный металл в плоть, а второй рукой сжал пальцы Девренлека, впиваясь ногтями под заусенцы, смешивая их с грязью и запекшейся кровью. – Ты жив лишь по одной причине. — Медленно начал владыка последнего оплота эльфов, – Ты доставишь сообщение. Передай своему хозяину, он отнял у меня мою Звезду, мою Жизнь. Я уничтожу его мальчишку-ученика и всех его воинов. Саурон пожалеет о том дне, когда появился на свет, потому что моё проклятие похоронит его. Скажи ему, я сожгу Мордор до тла. И прежде, чем Девренлек успел что-то сказать, Элронд кинжалом полоснул его глаза, оставляя на них глубокие шрамы. Девренлек завопил от боли и дёрнулся, желая наброситься на врага, но пальцы коснулись лишь воздуха, ощущая жар огня. Всё вокруг полыхало пламенем. Проклятый эльф исчез.***
Владыка Элронд стоит в тени, скрытый тёмным плащом, сливающимся с пепельно-серой стеной, и с непроницаемым выражением лица смотрит на то, как медленно движется похоронная процессия с мертвенно-бледным телом самого драгоценного сокровища, которое у него когда-либо было. Он видит, как её мраморно-фарфоровая фигура умиротворённо лежит на красиво разложенных синих шелках со сложенными руками на груди. В сцепленных пальцах застыл белоснежно-холодный цветок лилии. Лилии... Эти цветы элегантно были вплетены в тёмные локоны Арвен и разложены по синему шёлку с россыпью белого, словно звёзды, жемчуга. Казалось, что его дочь мирно спала на бесконечном полотне неба, а сама, казалось, была самой большой звездой галактики. Арвен выглядела мирно. И это должно было бы стать для владыки Элронда утешением. Но внутри у него полыхала буря, грозящая обрушиться на любого, кто попытается выдернуть его из собственного горя и печали, пронзающей всё его существо. Невыносимая рана начинает кровоточить с новой силой, когда безутешный отец понимает, что его сердце, его душа, его самая любимая дочь мертва! Она была мертва, и ничто не могло изменить страшную правду и неумолимо надвигающееся ужасное будущее, которое уже наступило. Вечерняя звезда, последнее прекрасное создание из мира живущих и мира бессмертных погасло, утратив своё сияние, когда-то искрящееся надеждой на светлое будущее. Для Элронда оно уже ушло, едва Саурон лишил Его Арвен жизни. Он забрал её у своего отца, и теперь владыка Ривенделла ни перед чем не остановится, чтобы забрать то, что отняло у него исчадие Тьмы и уничтожить его раз и навсегда. Отец не смог спасти свою дочь от беды, от неверного пути, который она выбрала. Владыка эльфов почти жалеет, что не оказался более настойчив — он должен был заставить дочь сесть на тот корабль, уходящий из Тихой Гавани, домой, там, где её ждала бы прекрасная жизнь, там, где она была бы в безопасности! Да, она бы пролила слёзы по наследнику Исильдура, да, она, безусловно, скучала бы по нему и пела скорбные песни, а её сердце изнывало бы от тоски по своему возлюбленному, но она была бы жива! Арагорн должен был понять, что не сможет защитить её. Что, как бы он не убеждал себя в обратном, ему не одолеть Тёмного Властелина Саурона – одного из самых могучих майар и ученика самого Мелькора! Что самое лучшее, что он может сделать — это отпустить её! Но он этого не сделал. Тот, кого он принял в свою семью, тот, кого он воспитывал, как своего сына в чертогах последнего светлого оплота, бросил вызов тому, кто был сильнее его — и проиграл. Элронд винил Арагорна за смерть Арвен, за свою смерть, потому что то, что можно было назвать оболочкой из плоти и крови, вряд ли можно было назвать жизнью. Он существовал, но не жил! Элронд винил Арагорна не только за смерть Арвен, не только за то, что не смог отпустить её, но и за то, что не смог остаться в живых, за то, что бросил его... Их... Он ведь был и его сыном тоже. Пусть не родным. Пусть не Элладаном и Эльрохиром, но он был его сыном. Такой же частью его души, пусть он и не совсем был готов принять это. Владыка злился. Злился и ненавидел. Ненавидел себя за то, что был готов потерять Арагорна, потому что знал, что тот был смертным. Элронд внутренне смирился с мыслью о том, что не сможет всегда видеть своего сына, что, безусловно, переживёт его на многие и многие века, и внутренне содрогался от мысли о том, что был готов отречься от него, оставить его одного в обречённом на тьму Средиземье, если это означало спасти Арвен. Он так боялся потерять свою дочь, что потерял их обоих, в один день лишившись сразу двух своих детей. Чувство бессилия накрыло его с ног до головы. Почему? Почему судьба была к нему так жестока? За что Валар наказывают его? Разве он недостаточно сражался? Разве недостаточно испытал боли? Разве недостаточное количество раз бросался в бой, выступая против надвигающейся удушающей тьмы? Разве недостаточно проливалась кровь его народа? Сначала его жена. Орки пытали её и ранили отравленным кинжалом, прежде чем её сыновьям, Элладану и Эльрохиру, удалось найти и спасти свою мать. Элронду удалось излечить свою жену, но шрамы были настолько глубоки, что она покинула Средиземье и уплыла в Аман. Он тосковал по ней. Так сильно тосковал сквозь долгие годы разлуки и хотел встретиться с ней. Увидеть, хотя бы раз. Хоть мельком взглянуть на неё прежде, чем испустить свой последний вздох. Она была далеко, в тысячах милях от него, но она была жива. Потом его сын Эстель... Арагорн. Его дочь! Всё, что у него осталось — это его драгоценные сыновья — Элладан и Эльрохир, последние наследники из дома владыки Элронда и последняя оставшаяся частичка души его жены Келебриан, находившаяся в доступной от него близости. И он ни за что не допустит того, чтобы они погибли. Только не в этот раз. Он больше не допустит гибели своих детей, не успокоится, пока они не будут в безопасности, или не будь он владыка Элронд из Ривенделла! Он не был уверен, что Келебриан простит его за смерть Арвен, как и не был уверен, что смог бы посмотреть ей даже в глаза после этого, но знал, что смерти своих сыновей его жена не переживёт. Она зачахнет от горя и страданий и без того израненного сердца. Саурон продолжал разрушать их семью даже тогда, когда Келебриан уже не была в плену. О, он жалел, что не смог заставить свою дочь уплыть на Запад, но заставит это сделать своих сыновей, даже если это будет означать, что они возненавидят его. Пусть будет так, но отец устал терять своих детей. По крайней мере, у них останется их мать. Тоска съедала его изнутри от одной мысли об этом, но владыка знал, что так будет лучше для всех. Он ничего не мог сделать. Средиземье было обречено. Всё, что он может сейчас сделать – это смотреть, как хоронят Арвен вместе с наследником Исильдура под Белым Древом Гондора и отомстить. *** – Мы не ведём переговоров с Сауроном, – отрезал Элронд, не глядя в глаза Трандуилу, стоявшему позади него и скрестившего руки на груди. – Кто бы ни были эти Бессердечные и насколько бы опасными они не являлись для нас, я не вступаю в союз с тьмой. Не после того, что они сделали с нами и с моей семьёй. — Это безумие, Элронд, и ты это знаешь. Кто бы ни были эти твари, они гораздо страшнее Тёмного властелина. Они пожирают всё на своём пути. Мы уже обнаружили целые мёртвые отряды с зияющими дырами в теле. Они ни перед чем не остановятся, пока не уничтожат нас всех. Мы проиграем без его помощи, — возразил король Лихолесья, но был прерван. – Помощи? Помощь, владыка Трандуил? — эльф резко повернулся, едва сдерживая исходящие из него, словно цунами, волны гнева. Морщинки на лбу опасно сморщились складками, а в глазах ясно читался ничем непримиримый протест. — Ты предлагаешь принять руку помощи от того, кто проливал нашу кровь, кто грозился нас уничтожить и утопить в огне, а тех, кто выживет, подчинил бы себе и обратил бы в рабство? Того, чьи слуги пытали мою жену, пока её не спасли из плена, а сама она не уплыла в Аман? Того, кто пролил кровь самого драгоценного сокровища, что было в моей жизни? Забрал жизнь моей любимой красавицы... Моей единственной дочери Арвен? Саурон отнял у меня моё самое сокровенное, мою жизнь, мою душу! Одна только мысль о наследнике Моргота приводит меня в безграничную ярость! Лишь одно его упоминание, и я готов забыть о том, что служу Свету ради того, чтобы воздать ему по заслугам! Я скорее умру и заберу его с собой в Ад, чем выступлю с ним против кого-то, кто даже и угрожал бы нам смертью. Саурон готовит нам участь гораздо хуже, Трандуил, и ты это прекрасно знаешь. Он забрал у меня всё, и теперь я намерен лишить его того же! — Не всё, – эхом откликнулся король Лихолесья, выслушав друга. Он не удивился вспышке владыки. Этого следовало ожидать. Трандуил понимал его боль от потери, и должен был признать, что ему повезло, что Леголас, в отличие от Арвен, остался жив. По праву его можно было назвать счастливым отцом, которому ещё не довелось увидеть смерть собственного сына. Но и владыка Элронд потерял ещё не всё и не всех. У него всё ещё оставалась семья. — У тебя есть твои сыновья Элладан и Эльрохир. Подумай о них! Подумай о своих детях! Ты настолько погружён в своё горе и ослеплён своей местью, что перестал замечать тех, кто всё ещё есть у тебя. — И что ты предлагаешь? Ты предлагаешь забыть Арвен? Нет! Нет, и ещё раз нет, я никогда её не забуду! – Нет... Нет, мой дорогой друг, — вздохнув, Трандуил подошёл поближе и ободряюще положил эльфу руку на плечо. – Я не прошу тебя забыть Арвен. Если бы что-то подобное случилось с Леголасом, не думаю, что я смог бы забыть об этом. Я, вероятно, как и ты, был бы полон ненависти к его убийце и жаждал мести... Твой гнев праведен, Элронд, это так. Как и твоё желание причинить вред Саурону. Это так. Я лишь прошу тебя помнить о живых! О тех близких людях, кто ещё остался рядом с тобой, о тех, кто нуждается в тебе – твои дети и твой народ! Твоя главная цель – спасти свой народ, собрать всех выживших и пробиться к Гавани, чтобы уплыть в Валинор. Сейчас это невозможно. Чего ты хочешь? Мести или спасти своих людей? — Я бы хотел и того и другого, — тяжело вздохнув и прикрыв глаза, ответил владыка Элронд. — Но ты прав в одном. Мой долг спасти то, что осталось и доставить их в безопасное место, а потом... Потом да, я останусь, чтобы отомстить. Я хочу знать, что Саурон не останется безнаказанным! И зная, что все остальные в безопасности, я со спокойной душой и совестью смогу осуществить задуманное. — Но какой ценой? — тихо спросил Трандуил, кладя руки на плечи друга и смотря ему прямо в глаза. — Послушай меня, старый друг, я не могу требовать от тебя не оставаться в Средиземье, но послушай меня! Саурон не останется не отомщённым. Уплыв вместе с остальными, вы вернётесь домой к спокойной счастливой жизни. Саурону заказан путь в Валинор, и он будет гореть от собственной зависти и беспомощности от того, что не сможет до вас добраться. Он останется один на один с Бессердечными, которые сами же и пожрут его. Я не прошу присоединяться к нему, упаси Валар, я прошу выиграть время, чтобы нам открыли коридор на пути к Гавани, а потом, потом Саурон останется один на один с тем хаосом, который его же и погубит. — А как же люди? Мы оставим Рохан и Гондор гореть вместе и беспомощно наблюдать, как Средиземье поглощает тьма? — Время эльфов в Средиземье прошло, мой друг, — слабо улыбнувшись, ответил Трандуил, не скрывая своей тоски. Владыка Лихолесья был вынужден признать, что ему будет не хватать Озёрного города и его вина, но дом был важнее. — Мы достаточно сделали, чтобы спасти его. Нельзя спасти всех, как и тех, кто не хочет спастись. Если народ людей сильный, они выстоят. И у них есть гномы. Как бы я их не ненавидел, я ненавижу их меньше, чем Саурона и его орков. А у людей и гномов гораздо больше общего, чем у нас с ними. Для них останутся наши владения, и те, кто захочет найти убежище в лесах нашей обители, спасаясь от орков, получат там помощь. Это наше наследие. Мы больше ничего им не должны. Пора домой, мой друг. Пора домой. Море зовёт нас. На секунду Элронду показалось, что он услышал плеск морских волн и в его израненном и исполосанном сердце затеплился светлый луч надежды. Лучшая месть для Саурона — выжить, спасти его народ и процветать.