Рабовладелец идёт на бал

      Торжественный зал был огромен. В настенных чашах и декоративных стойках, в массивных люстрах горело пламя, не дающее жара. В его свете устремлённый вверх взгляд поражался работой архитекторов, чёткостью и разнообразием геометрических форм. Фрактальное подобие — одно в другом, а другое в третьем и так далее — а также переливы цветовой палитры уводили разум в бесконечность. Казалось, в темноте это место выглядело ещё краше, ведь инкрустация драгоценными камнями различных размеров и видов создавала иллюзию звёздного неба, столь дальнего, но столь прекрасного. Перехваченный искусственными звёздами свет устремлялся вниз, на отца любого земного камня — благородный мрамор. Столь тщательно, столь долго эти привередливые плиты обрабатывали и сопоставляли друг с другом, что невозможным было узреть малейшую трещину либо скол. В этом месте душа эстета возвышалась, воина же — отдыхала и усмирялась…       Под стенами выверенным порядком ожидали своего часа столики с приставленными креслами. Изготовленные специально для королевских нужд, эта мебель была образцом изящества и лаконичности, этакой лапидарности. Всё было для удобства, но против стеснения. Большая часть столиков была занята, судя по оставленным вещам либо усмехающимся в беседе аристократам. Некоторые из них с неподдельным интересом осматривали возвышающиеся вокруг стены из мраморных колонн, широкие и длинные витражи с ажурными мраморными решётками, в рамах из декоративного камня. Обычно пришедшие наслаждались сотворёнными картинами из стекла, но эта ночь была иной. Сегодня витражные окна была прикрыты парами узорчатых щитовидных гобеленов, возвращающих во времена славных военных походов, обычной городской и крестьянской суеты, а также религиозных мотивов. Прочие же напоминали изящной геральдикой об известных семьях — колоннах, на коих стоит Адамарт. Присутствующие здесь видели свои семейные гербы на стенах, мягко кивали самим себе в почтении, обменивались пламенными, порой печальными воспоминаниями, где-то пускали слезу. Серая голова разъярённого длинноклювого ястреба, обращённая к гостям в поисках жертвы, да на бордовом фоне — такой герб почтил кратким кивком мастер Тант’Хо. Воспоминания ненадолго захватили и его, воспламенили разум…       Вдали, тройкой небольших, слегка скруглённых ступеней возвышалось ложе короля и приближенных к нему. Довольные и холёные на своём пьедестале, они наблюдали за действом в зале, с улыбками и кивками принимали особо важных гостей, загадочным шёпотом вели непринуждённые беседы. Рядом с королём восседала его дочь Елиза со своим избранником, и нечто неуловимое отделяло их от остальных. Молодость? Юношеский пыл? Накал нереализованных страстей? Они перешёптывались друг с другом, крепко держась за руки.       Позади, как и по краям зала, недвижимо стояли гвардейцы, лучшие из лучших, в лёгких парадных доспехах, описывать кои не повернётся слово. Стражники внимательно приглядывали из щелей своих вычурных шлемов за безопасностью в это неспокойное время. Перед их глазами сновало и крутилось, изящно изворачивалось сердце светской эстетики — танец аристократии. Со всех уголков Адамарта этой ночью стеклась честолюбивая, горделивая жизнь, дабы освятить сие место наново. От переплёта цветов и вышивки на одеяниях, сверкающей девичьей и лаконичной мужской обуви, сияющих лиц с улыбками пылали глаза. Впрочем, такое наблюдалось только у адептов светской жизни.       Придворный композитор представил превосходную, утончённую музыку для этого мероприятия. Его подчинённые — страстные любители музыкального пыла своего господина — с гордостью взялись исполнить шедевр, разместившись по сторонам от королевского ложа. Одеты они были, равно как и сам маэстро, подобающим к торжеству образом. Тант’Хо не любил музыкальную ортодоксию Адамарта: от неё звенела голова и… почему-то хотелось есть, — однако же мастер уважал устои общества. Исключение составляла музыка для танцев «лицом к лицу» — её вальяжность, интимная подоплёка и глубина, как и сами подобные танцы, аристократу нравились.       Один из ближних столиков стал кратковременной обителью Тант’Хо и Мередит. Он заботливо помог ей сесть, подставив лёгкое кресло, затем присел сам. Место было выбрано неспроста: в случае обращения Его Высочества или высокопоставленных аристократов не было нужды вертеться по сторонам. Этикет аристократии Адамарта порой отличался предельной логичностью. Нормы также соблюдались и прислугой, поэтому доселе пустующий столик тут же восполнился изысканными блюдами, названия коих было трудно выговорить из-за экзотических корней. Особенно аристократ был признателен за бокалы с изящной королевской гравировкой, в котором с глазами заигрывало медовое вино высшей пробы. К столь высокому столу допускалось только наилучшее. Тант’Хо усладился коротким глотком, кивнув своей избраннице. Она воспользовалась позволением мастера, испробовав вино и удовлетворившись им. Проходя мимо, один из прислужников вновь долил вина в бокалы, чётко отмерив нужное его количество. Наслушавшись музыки, аристократ потянулся к еде и начал неторопливо её поглощать, пользуясь дорогими столовыми приборами. Мередит блюд не коснулась. — Вам комфортно, моя леди? — спросил мастер, краем глаз поглядывая на ряды синхронно двигающихся пар. — Здесь многолюдно… и много терпких запахов, господин, — мягко высказала недовольство Мередит, вздрогнув при этом. Сила вина в дополнение к запахам сотен изысканных блюд, парфюмов, сортов вина понемногу рушили внутренний баланс хрупкой девы. Лёгкий дурман, как известно, раззадоривает умы, но не до потери контроля над собой. Тант’Хо был предельно серьёзен, но уже чувствовал первые зачатки надвигающегося умиротворения… нежеланного умиротворения. — Полагал, Ваше семейное древо предрасполагает к празднествам, — произнёс он, оторвавшись от пищи, продолжая внимательно наблюдать за танцем, будто выискивая что-то или кого-то. — Да, господин. Но отец никогда не брал меня на «такие» празднества, — дева мило прочистила горло, глотнув ещё немного вина. — Он считал, что искать партнёра стоит в тихих местах, свободных от навязчивого этикета. Воспитанный человек, говорил он, никогда не выдаст на людях своих гнилостных порывов, зато простак будет всегда честен и прямолинеен, не скроет естества. Я… кхм, склонна согласиться с таким мнением. Как Вы считаете, господин? — Хм… Этикет облагораживает человека. Не скрывает нравы, но усмиряет их. Хорошо взрыхлённая земля плодоносит больше и лучше… — Тант’Хо усмотрел смену темпов в парах аристократии, закрыв затем на миг глаза. — Это долгая и обоюдно полезная беседа, но я вижу Вашу лёгкую печаль, моя леди. Танец немного скрасит горечь прошлого. Надеюсь, Вы всё помните… Идёмте. — Да, господин, — отставив бокал, Мередит, как и полагается леди, подала мелко дрожащую руку. Вздохнув, кивнув самому себе, мастер повёл свою избранницу в разгар очередного этапа пламенных аристократических танцев.       Танец адамартской аристократии — выверенная, прекрасная наука, а также древнейшее искусство мира, прекрасное в практически каждом своём перерождении. «Танец — один из столбов истинного могущества» — вспоминал и повторял слова отца Тант’Хо, поучая Мередит движениям задолго до начала каких-либо торжеств. Практика позитивно повлияла на леди, прибавив разуму дисциплины, а телу — утонченности, сокрытой мощи. Сейчас же совместные движения были в высшей степени отточены, отчего стали лёгкими и непринуждёнными. Мередит доверилась партнёру, не теряя ритма со своей стороны; наслаждалась моментом этакой близости с тем, кто стал ей не только господином, но и учителем. Сам Тант’Хо разделял блаженство своей избранницы, не теряя самообладание даже вопреки навязчивой музыке.       На очередном витке танца доселе стиснутые круги кружащихся пар расширились, дабы уставшие могли почтить короля поклоном и отойти к своим столикам. Тант’Хо воспользовался этой возможностью чуть позже. Поклонившись вместе с Мередит сидящему королю вдали, мастер направился к занятому ими столику. На пути их в новом порыве танца миновала ещё одна прекрасная пара. Леди в ней — высокая, под стать аристократу женщина в иссиня-черном убранстве, — столкнулась взглядом с мастером. Горделиво, первым разорвав нить взаимного внимания, Тант’Хо двинулся дальше. На лице мелькнула еле видная улыбка…