Тень, свет и сила

Зима проходила мимо, словно высокомерная дама, слишком прекрасная для простых обывателей. Малый дворец, укрытый плотным одеялом снега, был похож на картинку в книжке с детскими сказками. Дарклинг наблюдал, как возле озера веселятся его гриши. Как шквальные поднимают в воздух снег, гоняя остальных маленькой снежной бурей. И как этих же шквальных согревают сердцебиты, когда снег, по воле проливных, снова становится водой, обливая незадачливых нападающих. Цветные кафтаны мелькают среди снега, но Дарклинг следит только за одним. Черным. — С ней ничего не случится. Или ты не доверяешь собственным людям? — Прекрати. — Только две вещи заставляют так смотреть на кого-то. Одна — страх. А другая… — Я пришел к тебе не ради насмешек. — Глупый мальчик, я вовсе не смеюсь над тобой. — Предостерегаешь? Ты делаешь это всегда, и каждый раз в твоих предостережениях одни угрозы. Багра хмурится, приближаясь к огню. Дарклинг ловит это движение краем глаза. — Сколько еще лет ты предпочтешь мерзнуть и стареть? — Ровно столько, сколько понадобится тебе, чтобы понять, что это не так ужасно. — Смерть, не наш удел, так к чему выбирать жизнь немощную и жалкую? — Не называй мою жизнь жалкой, мальчик. — Твоя жизнь — жалкая. Старуха смеется, протягивая руки к пламени. Специально так, чтобы он видел. Дарклинг раздраженно закатывает глаза, отворачиваясь обратно к окну. Бросает больше презрительный взгляд на нетронутую чашку, что ему подала Багра, когда он только вошел. Содержимое давно остыло, но он так и не притронулся к нему. — Я пришел обрадовать тебя. Завтра Мал покидает дворец, несомненно к твоему удовольствию. Старуха криво ухмыльнулась, но что-то в глазах собеседника заставило ее насторожиться. Она не выдала этого, бросив одну из своих обидных фраз. — Избавляешься от соперника? — Он мне не соперник. — Но твоя заклинательница ради него отказалась от своего дара. Или она тебе не сказала? Не сказала. Дарклинг сжал кулаки, но лицо не дрогнуло. Его слово будет последним в этом споре, он уверен. — Я отправляю его в Цибею. Багра вскочила, и ее трость с глухим стуком упала на пол. — Собрался охотиться за детской сказкой? Дарклинг торжествующе улыбался, подходя ближе, поднимая и протягивая трость. Старуха принимать ее не спешила. — Мы оба знаем, что олень — не сказка. — И ты уверен, что мальчишка найдет его? — Подобное притягивает подобное, помнишь? Ты знаешь чья в нем кровь и чья сила. Глаза Багры грозно сузились, разглядывая молодое лицо. Она склонила голову, глядя снизу вверх, но все же будучи на равных. — А Алина знает? Каменная маска дрогнула, и губы, скривленные в презрительной улыбке, вытянулись в тонкую линию. Старуха победно улыбнулась. — Расскажешь ей? Он молчит. — Расскажешь правду? Что собираешься надеть на нее ошейник, отобрать ее силу и сделать своей ручной зверушкой? Ни единого слова. — Что значит твое молчание, мальчик? Ты собираешься молчать так же, когда убьешь ее любимого Мала, в котором течет твоя кровь? В углах зашевелились тени, наползая все ближе, становясь гуще. Багра тихо рассмеялась, наблюдая за ними. — Ты считаешь, что знаешь все, старуха. Считаешь, что знаешь меня, и знаешь что ты сильнее, — голос Дарклинга сорвался на зловещий шепот. — Но это не так. Тебе не тягаться с моей силой. И клянусь тебе, сколько бы ты ни пряталась в своей жалкой хижине, я заставлю тебя это увидеть. Он резко развернулся, но на запястье тут же сомкнулась жилистая рука, разворачивая обратно. Хватка была крепкой, вовсе не как у старухи. — Ты никогда не слушаешь меня, и в этот раз тоже не станешь. Но, сын, — он только сильнее дернул руку, пытаясь освободится от цепких пальцев, — иногда сказки должны навечно оставаться сказками. Багра разжимает руку, позволив ему уйти. Дверь громко хлопает, что склянки дрожат. Чашка с остывшим чаем все так же стоит у окна, когда женщина занимает место Дарклинга, глядя ему вслед. Он зол. Разъярен. Застывает глядя на озеро. Алина с Женей слишком заметны на фоне остальных гришей. Они громко смеются, катаясь на коньках, и Дарклингу даже кажется, что он может слышать только их смех. Алина выглядит невероятно счастливой и умиротворенной. Иногда она такая рядом с ним. Она такой была вчера. Сидела в широком кожаном кресле в его комнате. Без кафтана, в простой рубашке, поджав под себя ноги. Она читала какую-то книжку с теорией, а он сердито хмурился, разглядывая карты, и перечитывая шпионские доносы. Присутствие Алины было незаметным. Сжавшись с книгой в кресле, она ничем не напоминала о себе, даже шумным вздохом. И все же, если бы ее не было, все было бы совсем иначе. Дарклинг как-то потерял тот момент, когда ее присутствие стало необходимым. Настолько, что, когда она не приходила, работать становилось невозможно. Впрочем, иногда работать было невозможно и с Алиной. Точно как теперь, когда она сонно потягивалась, отложив книгу. И он уже не мог думать, ни о чертовых фьерданцах, ни о ненавистном Шухане. Мог только смотреть на зажмуренные глаза и вытянутые руки. И улыбаться. — Что? — Если уснешь в кресле, ни один целитель не поможет унять боль в спине. Алина смеется, откладывая книгу. — Это тонкий намек, что мне пора уходить? — Нет. Девушка встает, разминая затекшую шею и подходит к огромной карте, на которой тысяча карандашных пометок и полный хаос из разноцветных фигурок. Ведет пальцем по наизусть выученным названиям и ориентирам. От Сикурзоя к Ос Альте, и дальше… Балакирев, Раевость, Петразой, и… — Мал сказал, что едет в Цибею по твоему приказу. — Там есть дело, которое только ему под силу. — Найти оленя? Если он и встревожился, то виду не показал. — Да. — Почему ты мне не рассказывал? — А почему ты не спросила? Ведь наверняка давно знала. — Это плохой ответ. — Дарклинг кивает, отводя взгляд. — Значит, моей силы все же недостаточно, да? Может все дело в тусклом свете свеч, но на мгновение в уголках ее глаз блеснули слезы. Дарклинг в один шаг оказывается так близко, что не остается места даже для глубокого вдоха. Берет ее лицо в свои руки, заставляя смотреть только в глаза. — Твоя сила — мое чудо и величайший мой дар. — Тогда зачем ты ищешь усилитель? Ее глаза ищут ответов в его. Девочка, ты бы сбежала, если бы знала правду… На правду он не способен, не теперь, когда ее губы всего в нескольких дюймах. — Я боюсь одиночества. Полуправда, он столько лет в ней тонет… Но целует Алину. Глубоко, со всей страстью и желанием, которое душило каждый вечер, когда он смотрел на нее, свернувшуюся в кресле. Секунда замешательства и она отвечает. Зарывается пальцами в волосы, прижимается телом к крепкой груди… Дарклинг ненавидит себя сильнее с каждым касанием мягких губ, понимая, что желание целовать ее — ничто, по сравнению с желанием заставить не задавать вопросов. Он никогда не чувствовал вины, играя с людьми, их сердцами и судьбами. Дергая за ниточки нервов, как кукловод, манипулируя и подчиняя. Но теперь… Алина не уходит, не отталкивает, когда он наконец прекращает поцелуй. Ее губы раскраснелись, и за зрачками почти не видно радужки. Должен ли он что-то говорить? Он не знает правильных слов… Теплая ладошка ложится Дарклингу на лицо. Тонкие пальцы легко водят по вечерней щетине, а прохладный нос тыкается в неглубокую ямку между ключиц. — Я тоже боюсь одиночества. Стоит наверное сказать, что он сделает все, чтобы уж этот страх точно ушел навсегда… — У тебя есть Мал. Дарклинг чувствует, как Алина напрягается в его объятиях. Но когда она поднимает глаза, он видит только мягкую улыбку. — А еще Женя. И Надя с Марией. Но ведь я не с ними, а с тобой сейчас. — Почему? Алина смеется, и ее улыбка такая яркая, что затмила бы даже ее собственный свет. Она все еще такая, особенная, когда, заметив вдалеке черный с золотом кафтан, останавливается посреди замерзшего озера, не обращая внимания на удивленно глядящую на нее подругу. Дарклинг думает, что навряд выглядело бы странно, если б он подошел к ним. Просто… спросить что-то. Напомнить, что вечером праздник. Посмотреть на нее, просто посмотреть. Он делает всего шаг… И прямо в плечо прилетает огромный снежок, разбившись в дребезги, и обдав лицо холодным снегом. После минутного замешательства, Дарклинг медленно проводит рукой по лицу, убирая снег. Его глаза останавливаются на белом следе на кафтане, на всех до одного, замерших на месте, гришах, на давящейся смехом Алине, и на мальчике-шквальном, испуганно прикрывшем рот руками. Именно в таком порядке. Со стороны он кажется ужасно строгим, недовольным и даже сердитым. Поэтому неожиданность на его стороне, и, молниеносным движением захватив полные пригоршни снега, великий и ужасный запускает снежок в ответ. Мальчишка вскрикивает, не успев защититься, и со всех сил отряхивается. — Отличный бросок, только, в другой раз, целься лучше. Шквальный широко улыбается, забыв про все на свете, а Женя Сафина только посмеивается, глядя на Алину, неотрывно следящую за удаляющейся фигурой. Заклинательница солнца ловит взгляд подруги и улыбается в ответ. — Что? — Ничего. Это «ничего» говорит больше чем тысяча слов. «Ничего» и хитрая ухмылка, вздернутые брови и заговорщески блестящие глаза. Алина хмурится, поджав губы, но вдруг меняется в лице. С очаровательной улыбкой глядя Жене за спину, даже слишком приветливо и слащаво говорит: — Привет, Давид! Портная вытягивается как струна, в несколько движений поправляет и без того безупречные волосы, и, краснея и улыбаясь оборачивается… Алина громко смеется, едва не поскользнувшись. — Мы квиты! Они бегут по льду, как беззаботные дети, не думая ни о чем, кроме глупых девчачьих шуток. И все еще смеются, когда несколько часов спустя, Женя укладывает подруге волосы, пока та, в последний раз перед демонстрацией, больше играет, чем практикует свои приемы. Несколько маленьких сфер плавают вокруг них, сливаясь и делясь, разбрасывая по комнате теплый свет. — Знаешь, а ведь к такому солнцу зимой очень легко привыкнуть. Женя ловко управляется с золотыми заколками, невесомо пропуская локоны меж пальцев. — Веришь, я теперь понимаю, о чем ты говорила, когда спрашивала как можно жить без дара. — Заклинательница зачарованно следит за своим светом, не отрывая глаз. — Я теперь… люблю этот свет, будто он живой, будто не просто сила, а человек… — Определенный человек? Алина вскидывает голову, сморщившись, когда одна из прядей натягивается. Откидывает шею, заглядывая Жене в глаза. — Только ты видишь?.. — Отчасти. Многие говорят, что Дарклинг… изменился немного. Но знаешь, мы все изменились, ведь у нас появилась надежда. Женя грустно вздыхает, опустив голову, нежно водя по волосам Алины. — Будь очень осторожна, Алина. Запрети себе даже смотреть на него иначе, когда кто-то рядом. Не показывай даже толики небезразличия. И… — Женя, я смогу… — Нет! Нет, не сможешь. Присев перед девушкой на корточки, совсем как в их первую встречу, Женя крепко сжимает похолодевшие ладони, и смотрит только в глаза. — Ты слишком чистая для этого места. И для него тоже. Дарклинг защищает гришей, оберегает, сражается за нас. Но у него есть сила и власть. А они меняют людей слишком сильно. Не позволяй сделать себя его пешкой. Портная крепче сжала ее ладони. — Женя, я могу спросить тебя? — Конечно. — Он знает про тебя и царя? Женя опустила голову, а когда подняла, ее прекрасные глаза сияли смертельной сталью. — Все знают. — И он говорил когда-то почему ничего не сделал? — Ничего не сделал?! Он сделал больше чем кто либо. Он дал мне то, чего я больше всего желала. — Но не освободил. — Пока. Алина прищурилась. Женя вздрогнула, поднявшись. — Пока? — Давай не будем обсуждать сегодня столь опасные темы. Тем более, когда я так отчаянно нуждаюсь в шампанском! Нехотя, но все же Алина позволила сменить тему. В конце концов, у нее будет целое завтра чтобы разобраться в этом неожиданном и слишком тревожном «пока». Она сможет поговорить с Дарклингом, сможет все узнать. Она больше не девочка-картограф, она заклинательница солнца. У нее есть сила и власть, и Женя была права, когда говорила, что они меняют людей.