Тень, свет и сила

Тайное становится явным, когда приходит время платить по счетам. — Ты лгал мне. — Да. — Обо всем? Дарклинг без лишних слов понимает что именно она имеет ввиду. — Нет. Алина коротко кивает, и замолкает, не способная на что-то еще. Этот первый вопрос был самым важным для нее. Только бы доказать самой себе, что не ошиблась. Что осталась не зря. Что не зря ему поверила. Ведь на шее, над самой ключицей, все еще был его след, который горел изнутри, обжигая горло и легкие. Алина молчит. И это молчание для Дарклинга тяжелее всех долгих лет одиночества. — Я не знал тебя, когда мы только встретились. У меня не было права на твое доверие, равно как и у тебя на мое. — Ты бы не сказал мне и теперь, если бы не пришлось. Неужели ты все еще не доверяешь мне? — А ты мне? — Я сижу здесь, рядом с тобой. Разве этого тебе мало? — Из-за чего ты призвала скверну? Девушка удивленно вглядывается в потемневшие кварцевые глаза, и со всей ясностью понимает, что ответ Дарклинг знает. — Она рассказала тебе. — Можем прийти к согласию, что Багра — худший хранитель чужих секретов. Но это не изменит того, что ты так и не сказала мне про Мала. — И ты можешь сравнивать? — А почему нет? — Ты собираешься присвоить мою силу и с ее помощью убивать! Алина вскочила, обхватив себя руками. Дарклинг поднялся следом, развернул ее лицом к себе. — Я хочу чтобы мы были единым целым. Чтобы твоя сила была моей, а моя — твоей. Вот чего я хочу. — А ты спросил меня, хочу ли я того же? Александр отпрянул. На лице заиграли желваки, а на стенах вздрогнули тени. Алина не заметила. — Ты говорил, мы разрушим каньон. Говорил, мы изменим мир. И я видела в глазах каждого из твоих гришей надежду на это. Они не хотят чтобы их боялись, чтобы в каждом из них видели призрак каньона и… Она остановилась. Вовремя. Слова не вырвались, не разбили тишину, но он ведь все равно услышал. — Говори до конца, Алина. Заканчивай свою пламенную речь. — Нет. — Тогда закончу я. Не давая возразить, он резко схватил девушку за руку, и потащил за собой. Прочь от разбитого зеркала и выгоревшего паркета, по коридорам, вперед. Редкие захмелевшие гости шарахались от них, и Алина в который раз осознала, насколько медленно течет время этой ночью. Но вот за ними захлопнулась дверь. Она узнала комнату без труда. Огромный стол с картами, исписанными косым, но совершенно идеальным почерком. Что же, у него были века, чтобы научиться красиво выписывать приказы, которые вершили судьбы многих. Дарклинг отпустил руку Алины, подведя к самому краю. Зажег лампу, осветив нарисованную Равку теплым керосиновым светом. — Фьерда, — его палец опустился ровно там, где была нарисована столица северных соседей. — Они с завидной регулярностью нарушают наши границы, но Первая и Вторая армия удерживают их от полномасштабного нападения, которое не будет успешным, потому что проливные и шквальные с легкостью обратят их излюбленный снег в собственное оружие. Алина не понимала. Она знала это и так, но Дарклинг только кинул короткий взгляд, чтобы убедиться, что она слушает, и вернулся к карте. — Шухан, — рука переместилась на другой кусок карты, накрыв столицу другого старого врага. — Гриши для них — объекты для препарирования. Все равно, что животные, созданные только для нечеловеческих опытов. И единственная причина, почему они не нападают открыто — Вторая Армия, которой им некого противопоставить. Пока некого. Дарклинг снова передвинул руку, но теперь накрыл ладонью Ос Керво. — А это Западная Равка, в которую тебе так и не посчастливилось попасть. Но, если бы ты в тот день пересекла каньон, ты бы узнала, что Западная Равка больше не желает быть с нами единой страной. Больше века мы разделены каньоном, и они больше не хотят слушать нас. Больше не хотят нести обузу в виде остальной страны. — И разве это не причина разрушить каньон?! Дарклинг выпрямился, сложив руки на груди. — Каньона нет. Представь этот день. Каньон ушел. Исчез. Рассеялся и канул в лету. Что дальше, по твоему, будет? — Равка объединится. И станет сильной, как была когда-то. — Нет, не станет. — Что?! — Как только каньон исчезнет, и гриши Малого дворца больше не нужны будут чтобы пересекать его, уважаемые господа Западной Равки объявят о своей независимости. Нарисуют на этой самой карте границу, и станут брать дань и пошлину за проход к Истинноморю. И я не знаю, обойдется ли этот проход дешевле, чем проход через Каньон. — Но люди не будут гибнуть. — Будут. Потому что никакая сила не удержит нашего царя от гражданской войны, которая начнется в тот же день, что ты, по собственной воле, разрушишь каньон. — Но мы… Он словно не услышал. — И как только в Крибирске, или Новокрибирске, это не важно, прозвучат первые выстрелы, Фьерда и Шухан сорвутся с цепей, и разорвут Равку на части. И еще много лет будут драться, решая кому забрать кусок побольше. Посмотри на Малый дворец, Алина. Посмотри на детей, что в нем живут, а лучше сосчитай их. Их мало. Нас всех осталось мало, и ты готова пожертвовать этим ради своей иллюзии победы добра над злом? — Но почему ты видишь путь только в жестокости? — Мне семьсот лет, Алина. И я пытался идти другим путем. И каждый раз меня предавали. — Александр посмотрел ей прямо в глаза. Сейчас он больше всего желал бы чтобы исчезло все. Чтобы еще хоть на одну минуту вернуться назад, в засыпанную снегом беседку, где Алина смеялась, сидя у него на руках. Он бы растянул эту минуту в вечность. — Ты уже однажды прислушался ко мне. Разве все обернулось плохо? — Нет, не плохо. И я признал свою ошибку. Но здесь все иначе. Равка — вовсе не поселок близ столицы, а наши враги куда страшнее огня. Поэтому, прости, но я не изменю своему пути. Алина опустила голову. Последние силы сегодняшнего дня покидали ее, оставляя совершенно пустой — чувство, от которого она так отвыкла. — Я не могу разделить этот путь. Не могу, Александр. Дарклинг готов был возненавидеть свое имя в этот миг. Девушка отступила, готовая уйти, и он схватил ее за запястье, притягивая к себе снова. Алина почувствовала, как по телу заструилась сила, но теперь от этого лишь выступили новые слезы на глазах. — Если бы ты могла узнать, насколько ты мне дорога. — Шепот, и горячее дыхание над самым ухом. — Я знаю. Знаю, потому что ты мне дороже всего мира. — Так будь со мной… — С тобой, или твоей? Ладонь на запястье сильно сжалась. — Ты мне предназначена, Алина. Ты сама это знаешь. — Да. Но до того дня, как ты наденешь на меня оковы, у меня все еще есть выбор. И я не выбираю твой путь. Хватка ослабла. Настолько, что Алина легко освободила руку и шагнула назад, словно начертила между ними пропасть. — Ты не сможешь сбежать от меня. Я всегда найду тебя. А не найду я, найдет Мал. — Но ведь однажды ты его убьешь. Она сама не поняла, откуда в ее словах взялось столько холода и жестокости. Александр сжал кулаки и гордо поднял голову, снова став тем самым повелителем теней, которого она встретила в Крибирске, кажется, целую жизнь назад. И когда он заговорил, никто бы не посмел сказать, что у него может быть сердце. — Ради Равки и ради моих людей я отрекся от своего имени, от души, от верности клятвам, и от всего, что было мне дорого. И если понадобится, я отрекусь и от крови, и от… — Меня. — Да. Коротко кивнув, Алина скрылась за дверью. Александр смотрел ей вслед, пока в голове набатом стучало собственное «да». Кварцевые глаза вернулись к искусно выполненной карте. У него еще остались дела. Такие, как военный совет, следующим же вечером, где ему, заклинателю теней, приходилось делать вид, что он вовсе не сгорает от желания одним взмахом руки разрубить пополам и царя, и всех находящихся в зале советников. — Прошло уже почти полгода с тех пор, как ты привез сюда заклинательницу солнца, а каньон все еще продолжает убивать моих людей. Дарклинг подавил раздражение. — Я понимаю вашу обеспокоенность, и разделяю ее в полной мере. Но я меньше всего хотел бы потерять заклинательницу солнца при неудачной попытке уничтожить каньон. Именно поэтому мы все еще испытываем границы ее силы. — Что за бред, мальчишка?! Мы все вчера своими глазами видели, как она осветила чуть ли не всю столицу. О каких границах силы ты болтаешь? — Каньон был создан скверной, совсем иной силой, с которой мы не до конца знакомы… — Разве приказ царя прозвучал для вас непонятно? Дарклинг повернул голову к царевичу, который решил почтить своим редким присутствием собрание. Он, конечно же, не уехал лишь потому, что, не далее чем этим утром, мучился от жуткого похмелья, и не смог оседлать коня. Но это не мешало Василию Ланцову смотреть на Дарклинга и раздуваться от мнимой важности. Как приятно хрустела бы его шея… — При всем уважении, мой царевич, но я пекусь о благополучии Равки не меньше вас и вашего благородного отца. — Он особо выделил предпоследнее слово. — Мои клятвы остаются нерушимыми, как и моя верность. Голубая лента на груди царевича натянулась, когда он нарочито широко распрямил плечи и выпятил грудь. — Помните об этом, как и о том, какая участь постигла Черного Еретика. Иван возле двери напрягся. Царь кинул на сына горделивый и самодовольный взгляд. Василий демонстративно положил руку на рукоять сабли. Дарклинг только снисходительно улыбнулся. — Я никогда этого не забуду. Он определенно не забудет собственноручно свернуть шею мальчишки, когда придет время. Когда придет время… Когда придет время, он взойдет на золотой трон. Станет царем, и больше никогда не преклонит ни перед кем колени. Только теперь слишком явственно он видит другой трон рядом. Пустой. Холодный. Ненавистный. Злость все еще плещется в нем, даже после бессонной ночи, и Дарклинг не слышит ни донесений, ни предложений, совершенно ничего. Только свое оглушительное «да». Алина тоже его слышит. — Ты знала? — Да. Они с Женей лежали друг напротив друга, и портная перебирала каштановые локоны, которые выбивались из красивой прически, которую Алина так и не расплела. На ней все еще был кафтан, черно-золотой. Ей казалось, что как только она его снимет, что-то в ней очень сильно изменится, и надеть снова она его уже не сможет. — Кто еще? — Иван. — Все? — Да. Женя отвела взгляд, тихо прошептав: — Мне, наверное, стоило тебе рассказать. — Думаю, у тебя были весомые причины молчать. Я тебя не виню, и ты этого не делай. Девушка грустно улыбнулась, сжав руку подруги. — С того самого дня, как я переступила порог дворца и поняла свою исключительность, я свято верила, что дружба — непозволительная роскошь для меня… — У тебя есть моя дружба, что бы ни случилось. Они крепко обнялись, и обе чувствовали себя снова всего лишь восемнадцатилетними девочками, на долю которых выпало слишком много испытаний. — Я не знаю, что ждет нас дальше. Но, что-то меняется, я чувствую это. И если ты с нами, я верю что не все еще потеряно. — Не говори такого, пожалуйста. Ты ведь куда лучше других знаешь, что я не смогу остановить его, даже если очень захочу. — Так не останавливай. Женя взяла ее лицо в свои руки, собираясь сказать что-то еще, но в дверь постучали. Как-то… нерешительно. Портная вскочила. Открыла гостю. И застыла. Покраснела. — Привет, Давид. Алина не сдержала улыбки, наблюдая за подругой. Не проходило и дня, чтобы она не удивлялась чему-то в Жене. И вот теперь снова. Весь ее мир за шаг от того, чтобы рухнуть в пропасть и разбиться на осколки… А она краснеет перед долговязым фабрикатором, который через ее плечо уже с интересом рассматривает обожженное дерево паркета. Но заклинательница солнца едва слышит как запинается Женя, задавая нелепые вопросы, и как Давид слишком коротко отвечает. Она следит, как фабрикатор с легкостью удаляет черноту с дерева, и как под его пальцами зеркало снова становится целым. Крестьяне наверняка прозвали бы его несчастливым, и никогда бы не смотрелись… — Давид, — и Женя, и сам парень, удивленно оборачиваются на звук ее голоса. Они, как-то даже забыли о присутствии Алины, слишком увлеченные своей беседой. — Можно мне спросить тебя? — Да. — Усилитель подчиняется гришу, только если тот сам убьет его, верно? — Ну почти. Женя предостерегающе замотала головой за спиной фабрикатора, но Алина продолжила. — А если кто-то другой убьет носителя и отдаст усилитель гришу? Он получит власть над силой другого, верно? — В теории да, но… — Но? — столько надежды в крохотном слове. Глаза Давида загорелись, уловив явный интерес, и он тут же забыл о предыдущей работе. Голос его стал куда более уверенным и твердым, и Жене оставалось только разрываться между восхищением и страхом. — Сила усилителей изучена слабо, ведь они очень редки. Но, если сила усилителя разделена между двумя, как в случае, о котором ты говоришь, то убивший носителя, получает больше власти конечно, но и отдает часть своей силы тоже. — Алина хотела задать вопрос, но Давид даже дыхания не перевел. — И чем сильнее усилитель, тем крепче будет связь. Я также проводил некоторые свои исследования, в том числе, в записях Морозова, который, как вы знаете, был величайшим фабрикатором. Так вот, я могу предположить, что если усилитель будет убит двумя гришами одновременно, то он создаст связь настолько прочную, что каждый сможет пользоваться даром другого, и в то же время питать друг друга. Такой союз будет… — Вечным. Алина выдохнула, с трудом заставив себя снова набрать воздуха в легкие. Их в комнате было всего трое, но с тем же успехом, там мог бы толпиться весь Малый дворец. Алина не заметила бы никого. Неужели он именно этого хотел? Слишком легко было бы Дарклингу взять верх, обмануть, и присвоить полностью ее свет. Но ведь он мог говорить правду… — Алина? Давид снова выглядел нерешительным и смущенным, но Старкова кивнула ему, совершенно не ожидая услышать то, что он скажет. — Могу я попросить тебя… когда вы с Дарклингом отправитесь за оленем… могу я поехать с вами? Девушка замерла, но только чтобы в тот же миг сорваться с кровати, оказавшись совсем рядом с юношей. — Что ты сказал? — Я хотел бы сделать этот усилитель. Поверь, вы не пожалеете. — Его спина выпрямилась, и голова едва заметно горделиво вздернулась. — Я лучший из всех фабрикатов, что есть в этом замке. Женя, совершенно пропустив мимо ушей последнее, грубо дернула Давида за рукав кафтана. — Но откуда ты знаешь? Кто сказал тебе? С выражением крайнего недоумения, парень неловко высвободил руку и ответил: — Никто. Но Дарклинг около месяца назад спрашивал меня о том же. Затем Оретцев отправился в Цибею. А теперь и Алина спрашивает меня про усилители. — Что именно Дарклинг спрашивал у тебя? — Да в общем, ничего особенного. Он дал мне записи Морозова, и попросил разобрать ту часть, что касалась фабрикаторского дела и создания усилителей. — У тебя остались эти записи? — Да. — Я хочу на них посмотреть. — Ну… ты не увидишь там ничего нового. — Я хочу посмотреть. — Ладно… Женя подобралась, и ее голос больше не был таким ласковым, как когда она просто флиртовала. — Давид, подожди нас за дверью, пожалуйста. Фабрикатор бесхитростно кивнул, и вышел. Когда дверь закрылась, портная повернулась к подруге. — Не втягивай его. — Дарклинг уже его втянул. — Значит, с этой минуты ты равняешься на него? — Я хочу знать то же, что и он. Не хочу снова узнавать все от других, и быть не на шаг, а на целых десять позади кого-либо. — Ты и так знаешь все, что нужно. Давид сказал тебе. — Но… — Прошу тебя, Алина. Это единственное, о чем я тебя прошу. Старкова долго всматривалась в лицо подруги, пытаясь отыскать там уловку или неискренность. Сама испытывала к себе отвращение из-за этого. Но если Женя Сафина и была в чём-то абсолютно искренней, это в своей любви. И Алина коротко кивнула. — Но у меня будет одно условие. — Учишься ты даже слишком быстро. Но ладно. Я слушаю. — Ты расскажешь мне все, что тебе известно о планах Дарклинга. До последнего слова. И он об этом от тебя не узнает. Женя невесело качнула головой. И рассказала. А спустя каких-то полчаса, дверь военной комнаты Малого дворца распахнулась, пустив разъярённую заклинательницу солнца. — Иван, выйди! Сердцебит застыл, впрочем, как и хозяин комнаты. — Ты мне не приказываешь. — Выйди! Мужчина недоуменно повернулся к господину, и, когда тот кивнул, покинул комнату, смерив Алину нелюбезным взглядом. Когда дверь за ним закрылась, первым заговорил Дарклинг. — Мне даже нравится видеть тебя такой злой. Но злишься ты на меня, и злишься сильно, — с каждым словом он подходил ближе, и наконец остановился напротив, за один всего шаг. — Так что из того, что ты по своему проснувшемуся любопытству узнала обо мне, настолько не уложилось в твою сентиментальную картину мира? Каждое слово сочилось ядом и насмешкой, но лишь потому, что Дарклинг отчаянно пытался скрыть насколько рад наконец-то видеть ее, даже настолько злую. Ведь весь этот день, с бесполезным и глупым советом, тянулся для него даже дольше чем прошедшая ночь, сложившись в долгие месяцы. Да, он рад был ее видеть. Но не когда пощечина, звонкая, и на удивление сильная, разрезала глухую тишину. Услышал, наверное, даже Иван за дверью. — Сколько еще людей ты использовал ради своей чертовой власти? Сколько? Александр прикоснулся к горящей от удара щеке, и улыбнулся. Но в этом была только тьма. — Я не считал, но поверь, сейчас мне хочется найти всех, и стать тем монстром, каким ты меня считаешь. — А ты не монстр? Ты подложил Женю под царя, использовал ее все эти годы, а затем сделал из нее убийцу! — Значит Женя… — Только посмей тронуть ее! — Не то что?! Убьешь меня? — Себя. Александр застыл. — Не посмеешь. Духу не хватит. — Проверь. — Я не желаю играть с тобой в эти игры. И не буду оправдываться или извиняться, по той простой причине, что я сильнее, старше, и мудрее тебя. Если придется ждать сто лет чтобы доказать тебе свою правоту, я буду ждать, но нравится тебе это или нет, последнее слово всегда будет за мной, Алина. Ты больше никогда не ударишь меня. Потому что я ударю в ответ, ведь, как я сказал тебе когда-то, мы равны. Его голос не дрожал и не срывался. Он был уже не тем мужчиной, из засыпанной снегом беседки. И теперь, стоя перед ним и глотая слезы, Алина понимала — вот это настоящий Александр Морозов. Она вздрогнула, когда его лицо вдруг сменилось. Вся злость и ярость ушла, уступив место сочувствию, и даже нежности. Его изящные пальцы утерли ее слезы, и губы оставили на ее губах короткий поцелуй. Александр нежно потерся щекой об ее висок, забирая последнюю возможность прикоснуться, потому что единственное в чем он уверен не был — что Алина позволит ему когда-либо коснуться ее снова. И неуверенность впервые за долгие семьсот лет сорвала с его губ самые опасные слова. — Я люблю тебя, Алина Старкова. Это единственная причина. И, не дав ей даже опомниться, он снова стал Дарклингом. — Стража! Двое опричников вошли в покои заклинателя теней, грубо чеканя шаг. — Сопроводите заклинательницу солнца в ее покои и неустанно охраняйте все входы и выходы, включая окна. У меня есть информация, что во дворце лазутчик, желающий ее смерти. Не пускать никого. Опричники коротко поклонились Алине, и один протянул руку в сторону двери. Александр уже повернулся спиной, не желая видеть других и показывать себя. Но прежде чем его стражники увели девушку, он все же, в последнем (так он себе пообещал) акте милосердия, добавил: — Не пускать никого, кроме Жени Сафиной.