Тень, свет и сила

На нем нет живого места. Все тело — сплошные шрамы и кровоподтеки. Так выглядит война. Алина плачет, смывая кровь и грязь чтобы Женя могла залечить раны. Вода в медном блюде грязно-розовая и тряпка в ее руках уже насквозь пропитана кровью Дарклинга. Портная молчит, вытаскивая из предплечья странные обломки покорёженного металла. Александр не издает ни звука. Не потому, что он такой сильный, нет. Его лихорадит. Так сильно, что он может только безвольно сидеть и терпеть боль. Все тело горит. — Женя, помоги… Зоя заходит из соседних покоев. От ее красоты осталось мало. Она изрядно исхудала, щеки и глаза впали, а лицо потускнело. Но она твердо стояла на ногах, готовясь провести всю ночь рядом с Малом, которого лихорадка не жалела так же, как и Дарклинга. Портная устало потерла глаза. Ее восхитительный красных кафтан корпориалов остался брошенным на кресле. Теперь Жене на него плевать. Она так долго мечтала о красном цвете, что в итоге, он оказался ей совершенно не нужен. Ведь вовсе не из-за кафтана она теперь разрывалась между Дарклингом и Малом. Она была своей. Которой можно верить. Которой единственной можно позволить увидеть их настолько израненными. Позволить смотреть на обратную сторону легенды о несокрушимых господах. Разве это не значительнее какой-то ткани? — Мне нужно пару минут. — У него осколки в спине. Алина вздрогнула от того, как страшно это прозвучало. Женя замерла. — Иди. Голос Дарклинга глухой, слабый. И портная коротко кивает, спеша за Зоей. — Мне нужно было поехать с вами. — Нет. — Я бы могла помочь. — Нет. — Алина едва сдерживается чтобы не вспылить. Но спорить с ним сейчас бесполезно. — Я хочу лечь. Когда он опирается на нее всем своим весом, с трудом перебирая ногами, девушка чувствует насколько горячее все его тело. Горячее и липкое, покрытое испариной. Заклинательница знает, уже слишком хорошо, эта лихорадка через несколько часов пройдет. Она ведь видела такое уже так много раз… Святые, она бы с радостью сейчас променяла свой особенный дар на силу целителя. Только бы не чувствовать эту невыносимую беспомощность. Только бы действительно помогать, а не слоняться среди раненых, с водой, чистыми полотенцами и бинтами, в тщетной попытке показать свою нужность. Она нужна на поле боя. Только там ее силы еще что-то значат. Но Дарклинг не позволит. Может потому, что видит страх, который Алина прячет от самой себя. Ведь если призывать свет она больше не боится, то использовать силу как раньше… — Сегодня будут вести от Николая, он обещал. Сразу скажи мне… — Тебе нужно отдыхать. Александр покачал головой, борясь с ознобом. — Это не может ждать. Мне нужно знать, собирать ли для него войско. — Ты не сможешь ничего делать, пока не пройдет лихорадка. Алина, как примерная сиделка, только поправила тяжелое одеяло. — Принеси воды. Губы у него — треснутые и с засохшей кровью. И вода для него с кровавым привкусом теперь. Что же, Александр уверен — он заслужил. Алина надежно держит его голову, пока поит из красивого хрустального стакана. — Еще мне нужно написать… — Александр, заткнись. Он хрипло посмеивается, скривившись от боли. Женя все же не долечила треснутое ребро. — Такая суровая госпожа. Девушка слабо улыбается. Не сдержавшись, поправляет его спутанные волосы, проводит пальцами по обострившимся чертам. Дарклинг блаженно закрывает глаза, позволяя себя на мгновение провалиться в негу. Одними губами шепчет: — Покажи мне солнце. Алина слушается. В конце концов, теперь это его солнце. Сколько дней он провел с ней одной, помогая снова в себя поверить. Он только укреплял их связь, через нее поддерживая баланс их силы. Теперь в мягком волшебном свете он кажется даже слишком счастливым. Его счастье не лишено гордости и самолюбия, даже самолюбования… Но, да, это солнце делает Дарклинга счастливым. — Я скучал по тебе там. Алина не уверенна — эти слова принадлежат ему или лихорадке. — Когда нас разбили, было северное сияние, и я должен был думать, как лучше укрыть наши силы, чтобы позволить всем отступить… А я лежал и думал только о том, как жаль, что не могу разделить это с тобой. Девушка едва сдерживает подступающие слезы. Видеть его таким и слышать эти слова — что-то настолько прекрасное, что даже немного болит. Как ноют старые раны перед долгими морозами, навевая тяжесть воспоминаний. — И я решил, что это, наверное, хорошо, что ты сделала меня уязвимым. Раньше у меня были такие глобальные цели… Мир для всех гришей, счастливая Равка… А теперь я просто хочу мира для тебя и меня. Только для нас двоих, и плевать на остальных. Пусть Николай заберет свой трон, пусть кто-то еще правит в Малом дворце… Александр тяжело вздыхает, выгибая спину. Ему больно и тяжело дышать. И все тело покрыто испариной… А на бледном лице нездоровый лихорадочный румянец. Алина сжимает его ладонь, поднося к губам. — Все хорошо. Я рядом с тобой. И буду тут, сколько нужно. — Ты же знаешь… я ведь говорил тебе, что люблю тебя, да? — Я знаю. — Я никогда не лгал об этом. Никогда… — Я знаю, Александр. Я тебе верю. Его волосы разметались по подушке, совсем как тени, вокруг молодого лица. И Алина сама не поняла, как начала говорить. Но слова просто вырвались, чем-то скрытым от нее самой. — Когда-то у нас будет дом. Я обещаю тебе. И сад, где будут расти вишни. Только не сладкие, как тут, в столице, а кислые, дикие. И мы никогда больше не наденем черное, потому что в нем слишком неуютно жарким летом…

***

Николай с видом победителя поднимал бокал, по праву торжествуя свое возвращение в столицу. Его мать украдкой вытирала слезы, а брат зло сверлил взглядом. Большой дворец ликовал. Младший принц вернулся из Крибирска с великой победой, объединившей Равку в единую страну. Но, что куда важнее, одержанной без единой капли крови. Дарклинг не удержался от уважительного кивка. Остальной двор был в восторге. Младший Ланцов в этот вечер стал ожившей сказкой о прекрасном принце. Все говорили только о его невероятном дипломатическом таланте и об удивительной машине, на которой он прибыл в столицу. Как удачно дипломат и инженер соединились в одном человеке. Алина вспоминала свои же слова, что когда-то сказала Дарклингу, и готова была признать, что к Николаю они оба были несправедливы. — Он неплох. — Он мальчик. Умный, одаренный, даже талантливый. Но все же мальчик. Ребенок, как и ты. — Война всех нас сделала старше. Дарклинг снисходительно улыбнулся, наслаждаясь первым и единственным бокалом шампанского. — Не по-настоящему. Вы все стали мыслить серьёзнее, смелее принимать важные решения, стали вести себя как взрослые. Но вам всего каких-то два десятка лет. Вы видели слишком мало людей, слишком мало жизни. Алина недовольно прищурилась. Впрочем, как всякий кому «каких-то два десятка лет». Александр незаметно провел костяшками пальцев по ее ладони, будто усмиряя юношеский пыл. — Посмотри на Николая. Теперь, в начале правления, ему все будут прощать, и все его будут любить. Но с годами царствования… — Слова опасные, ведь он вовсе не царь. И быть им не должен. — И после такого успеха ты усомнишься в том, что он когда-то наденет корону? — Да, пока ты будешь его соперником. — Тогда с этой минуты, я перед тобой отрекаюсь от этой борьбы. Заклинательница опешила. Пригубила шампанское. Дважды. — Я тебе не верю. — И станешь спорить, когда я назову тебя ребенком. Ты ведь ни разу так и не услышала, что царем я быть вовсе не желаю. — А как же справедливая Равка? Великая и могущественная? — Годы одиночества и… другие чувства… отучили меня полагаться на кого-либо. Но… Дарклинг внимательно смотрел на молодого царевича, с крайне серьезным видом обсуждающего что-то с одним из свитских генералов. — Его бы подучить. Выдрессировать даже, — заклинатель теней не удержался от ехидной ухмылки, — как щенка. Алина осторожно оглянулась, убедившись, что рядом нет никого, кто смог бы их скомпрометировать. — Ты не должен его так называть. — Уж в этом удовольствии я себе не откажу, даже не надейся. Хоть в чём-то я хочу остаться злодеем. — Это еще зачем? — Чтобы ты была покорнее. Возмущение захлестнуло девушку с головой. На щеках заиграл предательский румянец, а Дарклинг только шире заулыбался. Наклонился к самому ее уху. — А еще чтобы ты не забыла, что выбрала злодея. И стала на его сторону. Что же, главной злодейской привычкой определенно было уходить, чтобы только оставить последнее слово за собой. Но светский прием, даже праздничный, требовал особого внимания к гостям. Особенно из западной части единой Равки. — Думаешь, ему хватит мужества пережить триумф Николая? — Думаю, что в той железяке, что вас задела, был какой-то яд, что-то сотворивший с ним. — Ну, поскольку я не чувствую изменений, думаю дело все же в другом. Мал невесомо дотронулся своим бокалом к Алининому и они синхронно выпили за неозвученное, но понятое. — Дорогой, неужели ты хочешь сказать, что у Дарклинга есть сердце? Алина поперхнулась шампанским, что Зою крайне позабавило, но не более. — Видимо, в следующий раз придется оповещать о себе колоколом. Шквальная отсалютовала заклинательнице солнца и выпила свое шампанское почти залпом. — А мне позволен только один. Мал хохотнул от детской обиды в голосе Алины. — Тогда обещаю пить и за тебя. — Значит ли это перемирие? — Перемирие? Мал непонимающе окинул девушек взглядом. Они предпочли лишь синхронно закатить глаза. — Да, Старкова, думаю, после того как мы спасли друг другу шкуры, это вполне разумное решение. — Разве вы… — Прекрати, Мал, лучше пригласи подругу на танец. Ее кавалер ведь вряд-ли до этого додумается. Оретцев с редкой покорностью протянул Алине руку в приглашающем жесте. Она лишь оглянулась на шквальную. — А как же ты? — Воспользуюсь шансом уговорить нашего прекрасного принца на вальс. В глазах Мала мелькнула ревность, но озорной смех Зои, сопровождающий ее уход, странным образом внушал юноше доверие. В конце-концов, стала бы она один за другим извлекать из его хребта мелкие осколки металла только чтобы потом предпочесть смазливого принца? Тот кто хоть немного знал Зою безоговорочно согласился бы, что это вовсе не в ее характере. — Ты танцуешь на удивление великолепно для того, кто пару дней назад едва мог поднять голову. — Я уж думал ты скажешь, для мальчишки из приюта, ненавидящего мыться. Алина тихо рассмеялась, ведомая крепкими руками старого друга. — Мне все еще этот мир кажется странным. Мы танцуем на балу в царском дворце… — Мы оба в кафтанах, которые когда-то ненавидели. — Пару лет назад я бы вовсе не поверила, что еще когда-то встречу тебя. Мал тяжело вздохнул в рознь с плавной и спокойной музыкой. — Боюсь, я был тебе плохим другом. — Ты был лучше чем друг. Много лет ты был моим рыцарем. Настоящим, без страха и упрека. Ты всегда стоял у меня за спиной, не позволяя одиночеству забрать меня. Я любила тебя, когда хотела любить. И плакалась в твое плечо, когда было тяжело. — Но я забрал у тебя весь мир. — Я сама это выбрала. И наверное тогда, в шатре, в день нашей встречи, я наконец поняла это. И поэтому была так зла. Они танцевали так легко и естественно, что никто бы не посмел сказать, что они делают это впервые. — Не к моей чести будет признаться, что я сдался гораздо раньше. С каждым письмом отправленным тебе, но тобой не полученным, моя детская любовь все быстрее умирала. Пока не исчезла вовсе. Алина на мгновение ушла от реальности, вдруг представив, какую боль причинили бы ей эти слова хотя бы еще год назад. Но теперь… — А еще говорят, что мы, девушки, ветреные. — Я все еще уверен, что верить женщинам-гришам — большая ошибка. Как и приглашать тебя на танец, очевидно. Мал многозначительно посмотрел в сторону наблюдающих за танцами придворных. Дарклинг среди них выделялся даже не кафтаном, а выражением лица, не сулившим ничего хорошего. — Думаешь, он ревнует меня к тебе? — Он запретил мне тебя касаться, когда пообещал, что позволит встретиться. Алина удивленно выгнула бровь. — И какое же мы придумаем себе оправдание? — Не мы, а ты. Мал, почти точно скопировав своего учителя, лукаво ухмыльнулся. И, изящно оставив Алину вне круга, как раз напротив Александра, поспешно ретировался туда, где отчетливо мелькали безупречные локоны Зои. — Если бы твоей ревностью можно было убивать, нам бы никогда не понадобилась никакая армия. — Я злюсь, потому что вам бы стоило не развлекаться, а укреплять дипломатические связи. Алина прищурилась. Легко провела пальцами по золотой вышивке на его кафтане. — Ну да, конечно. Смешок был подавлен с превеликим трудом, и девушка, не дожидаясь ответа, поспешила налаживать дипломатические связи. Но не успела даже выбрать кому бы из аристократов оказать честь беседой, как перед глазами тут же возникло сияющее лицо Николая. — Если бы знал, что ты так превосходно танцуешь, пригласил бы раньше Оретцева. — Его зовут Мал, и только чудом ему удалось вытащить меня танцевать. — Значит, у меня надежды вовсе нет? — Увы. Николай разочарованно повел плечами, а Алина, воспользовавшись моментом, подхватила бокал из подноса проходящего официанта. Уже второй, но какая в конечном итоге разница между одним бокалом и двумя? — Но в любом случае, примите мои поздравления, Ваше Высочество. — Благодарю. Надеюсь Дарклинг рад не меньше. — Разве он не дал это понять при встрече? — Да, но, кажется, сегодня он меня избегает. — Неужели Вас так сильно беспокоит его одобрение? Царевич оглянулся по сторонам. Несознательно скорее. От того, что что-то странно кольнуло где-то внутри от этих слов. Как от… правды. Ведь Дарклинг действительно нравился ему. Куда больше собственного почившего отца. Заклинатель теней представлял собой то, чем Николай хотел быть для Равки. Пусть даже он сам бы этого не признал. И не позволил бы никому это увидеть. Даже Алине Старковой, которая случайно угадала слишком точно. — Всего лишь питаю надежду, что он до конца сдержит наш уговор. — В этом даже не сомневайтесь. Подобную клятву он не нарушит. — Тогда могу ли я вновь дерзнуть и повторить свое приглашение на танец? Второй бокал закончился так же внезапно как и первый. — Только если готов снова услышать отказ. Царевич гордо вскинул голову, явно не собираясь прекращать борьбу. Алине это польстило, но все же она лишь уважительно кивнула, уходя. Праздник ее утомил. Разговоры, один за другим, какие-то фразы, кажущиеся нелепыми. Поздравления и громкие тосты, пока страна все еще воюет. Ведь она должна чувствовать радость от долгожданного воссоединения Равки. Но, даже чувствуя силу усилителя, Алина едва может бороться с усталостью бесполезности. Она хочет на войну, хочет сражаться за свой народ, как Александр и Мал, а после лежать в горячке, заживляя раны, как Александр и Мал. Безумная идея на самом краю сознания больше не кажется такой безумной. И мысли о форме Первой Армии и настоящем фронте прогонять все труднее. Даже когда вокруг уже стены военной комнаты. Алина, как тысячу раз до этого склоняется над широкой картой. Не сводит глаз с двух маленьких крестиков у самой границы Шухана. Ведь крестики — вражеские разведчики, пойманные пограничным патрулем. Как мало времени у них осталось. Безумно мало. — Еще несколько лет, и тебе не будет равных в мастерстве незаметно ускользать со светских раутов. — Тебя мне не превзойти. Руки Дарклинга уверенно ложатся на ее талию, когда он обнимает сзади, зарываясь лицом в седые волосы. — Мне не нравится то, что у тебя внутри творится. — Так позволь мне воевать. — Никогда. — Мне отвратительна моя беспомощность. — Разве ты чувствовала себя беспомощной, когда помогала меня лечить? Меня, и других? — Помогала лечить? Я ведь не целитель, и не алкем… Я не сделала ничего… — Остановись. Эта дорога никуда не ведет. Иди со мной. Александр мягко сжал ее руку, уводя прочь от карты и проклятых двух крестиков. Он легко толкнул дверь и Алина впервые переступила порог его спальни, аскетичной настолько, что не знай она, что он действительно здесь живет, решила бы, что это место лишь для отвода глаз. Но все же это был его дом. И Дарклинг остановился прямо напротив высокого узкого зеркала, предназначенного лишь для одного. И вовсе не для того, кто привык собой любоваться. — Позволь мне. Он легко расстегнул пуговицы ее расшитого золотом кафтана, и мягко стянул с плеч. Та же участь постигла и его собственный кафтан. Они стояли у зеркала в одних только рубашках. Стандартных, форменных, без единого знака отличия. Как у всех гришей Малого дворца. — Метафора превосходная, Александр, но ведь это ничего не меняет. — Морозов как-то сказал «разве все мы, не суть одно?». — Нет. — Да. Мы все единое целое. Станешь ли ты бранить свое сердце, за то, что оно не дышит, как легкие? — Но… — Для чего нужна моя сила? — Что? — Зачем нужен заклинатель теней? Алина молчала, пытаясь найти ответ на вопрос, который никогда себе не задавала. — Моя сила, мой дар, он не кажется тебе бесполезным? — Конечно нет! — А мне да. Вся моя сила — лишь оружие, и настань в Равке вечный мир, она была бы не нужна. Как и твоя, если бы людям не нужна была святая, несущая свет. Помнишь, когда мы только встретились, я называл нас слугами? — Желанными. — Да, желанными. Но служим мы вовсе не царям, а людям. Простым, которые стекаются в столицу только чтобы поклониться Санкта Алине, заклинательнице солнца. Мы их символы, не более. Мы пришли в этот мир не чтобы строить или исцелять, а чтобы в нас верили. — Его взгляд вдруг стал грустным, но наполненным великой мудростью. — В прекрасную деву и жестокое чудовище. Алина хотела возразить. И не смогла. — Ведь мы такие только снаружи. Только для них. Правда? Александр слабо улыбнулся. — Тебе решать. Он был так близко, так невыносимо близко… Она столько раз его целовала, и столько раз он целовал ее. Но в этот миг между ними было что-то другое. Куда более глубокое и настоящее. И этот поцелуй вышел прекраснее сотни других. Длинный, страстный. С его руками под ее рубашкой. С ее губами на его шее. Алина тяжело вздохнула, когда Дарклинг накрыл ее собой, горячей кожей опаляя ее тело. Нагота впервые не казалась стыдной или неправильной. Нагота казалась столь же естественной, как каждое прикосновение его рук. Тонкие пальцы на ключицах. На груди. На напряженном от волнения животе. Ниже… Алина выгнула спину почти до боли, но ответом ей был лишь новый поцелуй и глубокое, но сбивчивое дыхание. — Александр… Впервые он так наслаждался своим именем. — Скажи еще. В ответ только рваный вздох и ее поцелуй, за который можно и весь мир дотла сжечь.