***
— Ты… — чуть ли не отскакивает от двери Бельфегор, когда видит Арну. Она, бесшумная и неодушевлённая, словно статуя, стоит перед его порогом. Бельфегор выравнивает дыхание, потирает в кармане куртки стилет и, наконец, улыбается. Нервно. Широко. Он пока не может определить, какие эмоции чувствует по отношению к этой… этому существу. Как вообще относятся к тем, у кого фотофоры в сетчатке глаза? К тем, кому не надо дышать, к тем, кто пьёт таблетки, чтобы не падать в эпилептические припадки от крестов и прямых углов? К тем, кто изучает этот мир и сводит с ума его обитателей одним своим существованием? Как надо относиться к зверям, что скоро накинутся и растерзают тебя? Арна смотрит сквозь него, во взгляде вселенская отрешённость и нечто такое, о чём даже не хочется думать. Её сюда прислал Верде с признанием, что она далеко не лучшее их творение, но учится быстро. Бел так и не понял до конца, как, к слову, и остальные: воскресил ли он давно забытых и романтизированных монстров или создал с нуля. Это её третье задание и первое в паре с Принцем-Потрошителем, поэтому в команду добавляются ещё два штатных иллюзиониста, боясь, что крови от этих двоих будет слишком много. Ей, правда, их маскирующее присутствие не нужно. Бельфегор сам видел и посчитал: для того, чтобы разорвать четверых человек, ей надо менее одной секунды. А если сказать, чтобы не было следов, то две. Это восхищает: ни крови, ни тел, ни криков. Жаль, она никак не научится быть человеком, даже замаскироваться под него не получается. В последний раз, когда она имитировала улыбку, то выдала такой волчий оскал, что у любого бы зверя развился комплекс неполноценности. — Слушай, — Бельфегор обращается к ней, — ты их съедаешь или пьёшь только кровь? Арна медленно останавливается, смотрит с прищуром, и Бел слышит какое-то тихое рычание, что перерастает в щёлкающие звуки, что издаёт вампирша то ли языком, то ли горлом. Это её единственный ответ. И он почему-то временами повергает его в коматозный страх. В нём он не может даже дышать нормально, остаётся вслушиваться в тишину и надеяться, что во мраке комнаты не будет ничьих кровавых и ярких, как светофорные фонари, глаз.***
Верде говорит: — Да. Это особенность вида. Они, можно сказать, проникают в голову человека. Особенно… — Верде замолкает, не договорив. — «Особенно» что? — шипит Бел, улыбаясь. — И почему она проникла в мою голову, я не вижу, чтобы от неё другие… нервничали, — Бел определённо хотел сказать другое слово, но гордость не позволяла признаться даже себе, что от Арны он давно не нервничал, а попросту шарахался. Её его стилеты и лески не берут, даже поцарапать не могут, а то, как на место «поражения» Арна смотрит с интересом — ничего, кроме щекочущей тревоги, не вызывает внутри. — Особенно, если психика человека нестабильна или слаба. Бельфегор склоняет голову и ухмыляется. Никто не называет его сумасшедшим. Но никто не будет переубеждать кого-либо, если его так всё же назовут. У Верде покрасневшие и усталые глаза, он внимательно следит за реакцией принца, но бури всё нет. Бельфегор уже давно знает свои плюсы и минусы… ну, может быть, почти все. И давно научился справляться с правдами. С большинством из правд. Он, не меняя выражения лица, сцепляет руки на затылке и, насвистывая что-то прилипчивое и попсовое, выходит из кабинета, где устроился учёный. В проходе сталкивается плечом с Арной, ледяная кожа которой чувствуется через несколько слоёв одежды.***
Через три недели бывший аркобалено грозы уводит вампиршу в лабораторию. Верде будто решил поселиться в Варии. Бельфегор с нескрываемым интересом следует за ними. — Отлично, — кивает учёный, — мне как раз нужен помощник. Он включает все осветительные приборы, достаёт инструменты и совсем не отводит взгляд от документов. Арна пододвигает металлический стол на колёсиках в центр, устанавливает лампу дневного света ровнее. Протирает спиртом металлическую поверхность, инструменты и раздевается. Белая кожа с сероватыми переходами в локтях и на щиколотках. Больше ничего: ни родимых пятен, веснушек, родинок, выпирающих или просвечивающих вен. Арна отбрасывает вещи на стул и ложится: свет лампы на коже отражается, словно вампирша сделана из пластика. Верде подходит со скальпелем минут через десять. — Подержи, пожалуйста, камеру, она вечно у меня съезжает. Бельфегор без возражений исполняет просьбу. Когда скальпель делает первый надрез, Арна не дёргается. Взгляд устремлён в одну точку на потолке. Рана затягивается через секунду, такой быстроты он не видел даже от усиленного пламени солнца. Следующий надрез сильнее и длиннее. Быстрыми движениями Верде вставляет расширитель в тело и сбрызгивает каким-то тёмно-бурым раствором. Бельфегор удивляется, что из Арны не вытекло и капли крови. В воздухе пахнет только антисептиком, спиртом и отчего-то июльскими апельсинами. Дальше учёный пытается влить в неё своё пламя, но то блекнет, искрится и затухает. — Почему она позволяет с собой это делать? — тянет Бельфегор, наблюдая, как Верде терпит неудачу в новом опыте. Тот хмыкает, поправляет съехавшие очки и пожимает плечом. — У нас симбиоз: я изучаю её — она изучает меня. Принц больше ничего не спрашивает, он, к своему сожалению, получил ответ на старый вопрос. И он ему не нравится. Руки Бельфегора дрогнули, когда он встретился глазами с Арной. И хоть его глаз видно не было, он всё равно чувствовал, что она видит всё, что он скрывает, и всё, что он только будет скрывать.***
Кажется, этим цитрусовым запахом пропах весь замок. Бельфегор смотрит, как по стенам мечутся раскалённые тени с яркими глазами, как короткие полурычания-щелчки стали заменять сны. Арны нет третий месяц, нет и Верде, нет покою и мирскому обществу. Бел наслаждается последними деньками спокойствия: летает на задания, греет руки чужой горячей кровью. Восторгается: мир вроде как стал ярче и понятней. Но он всё равно ждёт беды и готовится к бою. Беда проникает в его кровь холодным потоком, раздражением в дёснах и болью, когда он видит распятье.