***
Главное правило иллюзионистов: никогда не думай, что сходишь с ума. Иначе ты правда сойдёшь. Маммон закрыл глаза, откинулся на кресло и немного приподнял голову к потолку непонятно-серого цвета. Во рту был горьковатый привкус кофе с чёрным шоколадом. Он глубоко вдохнул прохладный воздух и выдохнул надрывное «один». В таком темпе дошёл до десяти и открыл глаза. Он всё ещё был тут. На столе, рядом со стаканом. «Пункт сбора в Ветвистом Сквере ровно в четыре дня» — гласила первая и единственная строчка. На матово-тёмной бумаге размашистые жёлтые буквы казались нелепыми, непонятные рисунки-руны на обратной стороне — тоже. «Я мог просто положить его в карман, а вчера вытащить, — подумал Маммон. — Я мог просто подумать о том, что выкидываю буклет, а мозг сыграл со мной шутку». Даже в собственной голове мысли были неуверенными. Маммон всё ещё не собирался никуда идти. И на этот раз уделил достаточно внимания, чтобы разорвать приглашение на маленькие куски и сжечь. И он уделил слишком много внимания идентичному буклету на столе возле стакана, когда снова вернулся в комнату из ванной. «Что бы это ни было, можно просто никуда не идти и не трогать чёртову бумажку», — сказали мысли. Маммон согласился, подошёл обратно к кровати, чтобы проспать весь день. Но как бы он не укрывался и не возился, его взгляд притягивался к столу, и тело немного жгло от смеси любопытства и паники. — Мне за это не заплатят, — напомнил он себе. И когда стрелки часов указали на три часа дня, вышел из дома.***
Арка, заплетённая плющом — длинная и широкая, по бокам в нескольких местах расставлены резные скамейки, а на самом верху, на каркасе, держались небольшие гирлянды, но даже с ними в этом месте сохранялся полумрак. Он уверенно шёл к небольшой толпе из пяти человек в самом конце, среди которых, как всегда в чёрном, была и Ведда. Она, заметившая его сразу, как он вошёл, махала ему рукой и немного подпрыгивала, как маленький ребёнок. — О, я не сомневалась, но всё равно чертовски тебе рада, — проговорила она шёпотом, когда Маммон оказался перед ней. Ведда же от него услышала тихое «пфф». И не то чтобы Маммон часто слышал, что ему «чертовски рады», обычно за такими фразами следуют просьбы поработать или потратить своё время на кого-то бесплатно. — Ну вот, все в сборе, — повысила она голос. Пять человек, переговаривавшиеся между собой, просто повернулись к ней лицом. Маммон подумал, что давно не приглядывался как следует к гражданским: они всегда были такими странными или только некоторые индивиды? «Впрочем, фриков всегда хватало, а сейчас просто изменилась мода», — решил вариец. — Каждый пришёл сюда, чтобы узнать немного о себе и мире, о том, что нас связывает, о том, что пугает. Я хочу показать вам немного магии и научить её создавать, — уверенным тоном начала Ведда. Маммон опустил голову и улыбнулся. Возможно, в нём есть зачатки сентиментальности. Когда на протяжении пяти лет соседствуешь с немного чокнутой «ведьмой», как, разумеется, только она себя называет, то невольно будешь скучать по её подобию «бизнеса», по дурацким зазывам и даже смеху. Когда Маммон, не скованный проклятием и мафией, сидел в своём шатре и предсказывал людям судьбу, то отбоя от этих самых людей не было. Ведда часто крутилась где-то рядом, восклицала: «Ого!» или «Здорово!». Ей богу, Маммон не знал, как та умудрялась пробираться к нему так, что он не замечал. Своих клиентов Ведда почти не имела. Иной раз заходил кто-нибудь, а потом вылетал из её «Лачуги ведьмы» минуты через две. А иногда, совсем редко, какой-либо человек ходил к ряду раз десять за месяц. Что именно она там делала, он не знал и узнать не стремился никогда. Сейчас Маммон решил расслабиться хоть ненадолго и посмотреть на этот цирк. Всё равно в любой момент он может уйти. — Прошу к автобусу! — воскликнула Ведда. Она цепко схватила за локоть Маммона и повела его к выходу, словно боясь, что уйдёт он прямо сейчас. Автобус оказался маленьким и ржавым, пусть и несильно. Иллюзионист непроизвольно цокнул, когда его увидел. Ведда усмехнулась и манерно открыла дверь, слегка поклонившись. Вариец пропустил вперёд людей и потом вошёл сам. Минуты через три Ведда начала без перебоя рассказывать историю о городе, но Маммон почти не слушал, только уткнулся в окно, рассматривая, как городские кругло подстриженные деревья сменялись на огромные берёзы и ивы, как выгоревшая на солнце трава становилась всё ярче и ярче. И, кажется, он задремал, потому что, когда опомнился и автобус остановился, на улице собрались тучи и порывистый ветер стал сильнее. — Отлично, за мной, тут недалеко. Ведда прибавила шаг. Маммон через пару секунд немного восхитился женщинами: те умудрялись перешагивать буреломы, кочки и неровности в мокрой земле на высоких каблуках и даже не смотреть под ноги. Хотя, когда две девчонки из их группы сбавили шаг, а одна из них спотыкнулась, иллюзионист подумал, что, возможно, Ведда и правда немножечко ведьма. Вскоре они вышли к берегу озера, и их гид радостно развернулась к ним лицом. Маммон внимательным взглядом сразу нашёл три небольшие корзины, что находились слева почти в кустах. У самой воды Ведда пристально посмотрела на каждого, кроме иллюзиониста. Потом принесла корзины, что были заполнены разными растениями. Некоторые были совсем молодые и свежие, другие же — сухие, почти труха. Когда она заговорила снова, Маммон понял, что от звонкости не осталось и следа, а её тембр можно сравнить лишь с бархатом. Люди меж тем уселись прямо на траву или пни, что были рядом. — Их назвали ведьмами, потому что те женщины ведали, что творили. Слушая вой ветра, гром ночей, стук капель крови, они рисовали жизнь, они ткали одежду, что позволяла любимым быть неуязвимыми. Они лечили смерть от самой себя и предрекали голодные и холодные зимы. Они твердили о сухом безжалостном лете и горели за это. В самых первых из них по венам текли сок растений и талая вода. Они знали о флоре этого мира всё и даже больше, создавая на земле новые виды. Язык многих растений известен и сейчас, но мало кто знает: если смешать горько-сладкий паслён с молоком и дать человеку три капли, то он будет говорить только правду целый час. Если смешать паслён чёрный с пятью каплями воды, то человек будет говорить ложь, как бы он ни желал обратного. Она сделала небольшую паузу, чтобы посмотреть, как её слова восприняли люди, и Маммон тоже всмотрелся в чужие лица. Да, видимо, Ведда умела быть убедительной с любой чушью, ибо глаза всех пятерых горели любопытством. — Растения могут открыть вам свои способности, стоит лишь присмотреться к ним. Мать привела меня к реке, когда мне было десять лет, — продолжила девушка. Вариец в какой-то момент подметил лёгкую тень печали и ностальгии в голосе. — Истинная инициация к знаниям и ведьмовству испокон веков начиналась с воды, огня и… — лёгкая озорная улыбка тронула её губы, — венка. Из крайней левой корзинки она достала две ивовые ветви. Они были совсем свежие и не начали даже ещё вянуть. — Ива означает покинутость. Ведьмы изгоями были и такими остались, пусть на них уже почти никто и не охотится. — Ловкими движениями она связала ветви в маленький круг. — А теперь сделайте такие же. Когда через несколько минут у всех появились заготовки на венки, Ведда продолжила, перед этим мягко улыбнувшись. Дальше она раздала каждому по небольшому кусочку медной проволоки и следом — молодую терновую ветвь. — Тёрн — это испытания, да? — задала вопрос молодая девушка, которая постоянно сдувала с лица прядь белых волос. Ведда счастливо кивнула понятливости и осведомлённости, быстро создала круг поверх ивы и закрепила проволокой. Остальные без вопросов повторили за ней, лишь Маммон со скучающим выражением лица долго думал, зачем ему такой урок ботаники вообще нужен, но в итоге и он подчинился. — На пути к силе испытания необходимы, у ведьм же не будет и дня без них. Но тёрн — не предвестник их, не накликает он зла, а стережёт, чтобы испытания, наоборот, были легче и проще, чтобы кололась беда об иглы и к телу и душе добиралась уже уставшей, и победить её было легко. Ведда достала из второй корзины пучок пшеницы: сухой, но не ломкой. — Мало каких зелий и обрядов обходится без неё. Колосья — это тайна. Чем крепче и прочнее скрепишь их, тем лучше для тебя. — Она вытащила ещё охапку пшеницы и положила в середину, себе же брать не стала. Показывать, как их вплетать или крепить — тоже. — Возьмите сколько хотите и вставьте в венок сами. Маммон не взял ничего. Ведда задумчиво посмотрела на его руки, но кивнула самой себе и отвернулась от варийца. — Отлично, — кивнула Ведда. — Теперь растение каждому выберу я. Первой стала та светлая девчонка. Ведда не стала лезть руками в корзину и что-то там искать, она сорвала траву рядом с собой, даже не смотря что это. Пару острых травинок она вставила между колосьями и отдала хозяйке. — Трава в таком понимании означает покорность. Если в человеке её нет, то она появится, если есть слишком много, то исчезнет. Девчонка вспыхнула румянцем и отвела глаза. Мужчине, что сидел рядом с Маммоном, она вплела лиловый длинный полуцветок-полутраву. Иллюзионист присмотрелся к человеку, тот словно был пьян. — Иссоп — очищение, — голос Ведды приобрёл нотки стали. — Вам оно необходимо. К раздражению Маммона, такой же цветок достался и ему. — Что за намёки? — процедил он. Ведда распахнула свои глаза шире, словно удивляясь вопросу. — Никаких намёков. Только прямота. Один и тот же цветок получили ещё два человека. Девочка лет пятнадцати и паренёк постарше: оба рыжевато-светлые с синими глазами, в поношенной одежде и с угрюмыми лицами. Скорее всего, брат и сестра. — Недолюбленные получают особое право, — шепнула Ведда, щедро вставляя меж ивы и тёрна красные лепестки розы. Венок последнему, тихому и непримечательному парню она посыпала мхом и потрепала его по плечу, в её глазах явственно читалась грусть. Маммон поёжился от прохлады, что заползла куда-то за шиворот, ему хотелось закончить и… не хотелось уходить, словно эта недосказанность, этот бред завлекли и его. А потом они долго молчали и смотрели, как закатное небо превращается в серо-синее, ощущали, как стремительно холодело. Ведда встала легко и быстро и даже напугала этим одну девчонку. За ней встали и остальные. Она в тишине раздала всем маленькие свечки, что помещались как раз внутрь венка. — Надо что-нибудь говорить… или какой-нибудь заговор? — промямлил тот самый тихий парень. Ведда на пару мгновений замерла, а потом рассмеялась. — Нет, милый. Просто думай о чём-нибудь хорошем. Если хочешь. Она встала на колени у самой воды и там же подожгла фитиль свечи. Тонкий и слабый огонёк сделал мир темнее. Она подтолкнула венок чуть вперёд, и его сразу же приняло течение, протащив сначала на середину вод, а потом куда-то вдаль. Маммон почувствовал это не сразу. Просто вдруг люди начали быть Мёртвыми. От каждого из них исходила энергия мертвецов, но понять это ему сразу не удалось. Иллюзионист свой «травяной круг» держал в руке, хотя остальные пять огненных точек освещали свой путь уже довольно далеко. — В детстве мне хотелось прожить эту жизнь как эти травы, плывущие по реке. Не видеть зла и зла не творить. Кому-нибудь быть маяком и светилом. И под конец, наверно, быть поглощённой водой… — Судя по тону, не вышло, — отстранённо прокомментировал Маммон. Ведда ему слегка улыбнулась и пожала плечами. — Как сказать… Иной раз даже тусклый свет кого-то да сожжёт или заведёт не туда. А быть вечно в середине меж добром и злом — предательство, где враги будут по обе стороны. Они стояли так долго: заворожённые, не говорящие и уже даже не думающие. Маммон опомнился только тогда, когда, кроме них двоих, никого не осталось, и он упустил тот момент, когда все ушли. И ушли ли? То тут, то там лежали оставленные вещи: алая сумочка блондинки, два огромных рюкзака тех рыжеватых подростков и ещё что-то по мелочи. Под лучом луны Ведда казалась слишком-слишком молодой. Может быть, эта ночь скрывала так недостатки, что были в каждом человеке, и делала их похожими на кукол. А может быть, Маммон поступил правильно, когда распустил свой венок и незаметно его сжёг, прикрыв всё иллюзиями. — Умный Вайпер, — повернулась к нему Ведда, в тёмных её глазах отражалось пламя свечей, которые давным-давно скрылись из виду. — Зато ты не очень, раз позвала сюда и решила… — Маммон осёкся, не зная, что предъявить и стоит ли это делать. Угрозы от неё он не ощущал, а собственно липкое и дурное предчувствие можно объяснить многим. Маммон не успел дотронуться до неё ни рукой, ни силой иллюзий. Просто в один момент запахло горькой полынью и вишней, и, кроме него, больше не было никого.***
Чёрная роза появлялась всегда, что бы он с ней ни делал. Огонь, вода, поломанный стебель или измельчённые лепестки — утром она всегда возвращалась в исходное состояние. Если не трогать, то цветок будет лежать на одном месте месяцы, всегда оставаясь на глазах. Это её главная цель — быть напоминанием и предвестником беды. Маммон шипел змеёй и злился как никогда из-за этой мелкой пакости человека, что больше ему ничего не мог сделать. Кем бы Ведда ни была, силой она не обладала. Но обладала терпением падальщика. «Как только ты окажешься настолько слаб, что твои собственные мысли и иллюзии будут сводить тебя с ума, я приду и помогу им». Она этого не говорила, но он умел читать между строк. И он скалился волком, ломал тонкий стебель в тысячный раз, в тысячный раз кололся о шипы, и ему казалось, что каждый раз его поглощала ледяная вода. Он боялся в один момент не выплыть.