изгнанники

      Тобирама спит чуть меньше суток, без сновидений и почти не шевелясь на вонючей койке. Только первое время стучит зубами от раздирающего нутро холода.       Вечером, когда Суйгецу поручают поднять пленника на ноги и привести к общему ужину, он хватает Дея за шкирку и тащит с собой. В каюте капитана громыхают три взрослых голоса: Мадара ругается с Сасори, а Пейн изредка вставляет фразы, осаждающие медика, чтобы тот не сыскал гнев Учихи, с которым даже спорить надо было осторожно, если тебе это дозволялось. Но молодым пиратам было в другую дверь, и даже под страхом смерти в каюту капитана они бы не сунули носы. Вот ещё — под перекрёстный огонь попасть.       — Прежде чем поведем его в трюм, надо раздобыть мыла, — почёсывая затылок, рассуждал негромко Тсукури.       За синяками вчерашнюю грязь было видно хуже, но при виде так и непомытых волос, которые свалялись в два больших колтуна, у Дея зачесалась голова, будто под кожей начали бегать стаи насекомых. А ещё в комнате смердело так, что начали слезиться глаза. И это у Дейдары, который много раз вычищал отстойник и был чуть ли не бронированным в этом плане.       — Пойду у Сасори-сана возьму, ты пока буди его, — по мнению Суйгецу, распределил он обязанности эквивалентно и очень даже честно.       — Давай, просыпайся, а то я как не зайду, ты всё как мёртвый валяешься, — стал ворчать Тцукури, безжалостно тормоша парня по плечу.       На палубе, подальше от каюты капитана, постоянно кто-то орал и устраивал разборки, а в каюту к принцу не раз и не два заходили все кому не лень, пока Мадара не выглянул из-за соседней двери и одним взглядом не возвёл преграду между толпой разбойников и тем, кого они так жаждали рассмотреть. Побывали-то все, а Тобирама и ухом не повёл. Кому-то даже показалось, что он не дышал. И вот, когда Дейдара по незнанию или же просто по своему наплевательскому отношению ко всему хватает Сенджу за распоротое гвоздём плечо, принц просыпается и мгновенно напрягается, но сразу понимает, что ресурсами на это особо не располагает и ему приходится расслабиться.       — Отвали, — Тобирама промаргивается, отпихивает руку.       Сам понимает, насколько его положение ужасно. Тобирама сдерживает рвотный позыв, вдохнув всю прелесть коктейля из запахов стухшей одежды, нестираного одеяла и мокрой псины, хотя себя он обычно старался не унижать. Тело не болело, как в первые дни, но полное опустошение из-за вчерашнего опять довело его до крайности: ни руки, ни ноги не слушались, ещё и гудели, как заведённые. Хотя сон — воистину лучшее лекарство, как и завещали предки: чакра после пробуждения стала стекать по каналам обильнее, и Тобираму от этого прекрасного чувства даже бросило в мурашки.       — Сколько я спал? — голос охрип.       Дейдара смеётся с его убогого голоса - будто принц слопал тарелку гвоздей на завтрак. Хотя сейчас уже ужин, должно быть.       — Часиков двадцать, — Дей пожимает плечами и хочет пошутить ещё и над его видком, как в каюту спиной вваливается Суйгецу и на кого-то шепчет благим матом.       — Пидорасы, — он тихо прикрывает дверь и зло уставляется на парней.       Тобираме на его вид как-то всё равно, но вот кусок коричневого мыла в руках пирата привлекает внимание. На нём прилип какой-то мусор, и вообще в целом мыло напоминало то, которым служанки в замке застирывали паласы в его детских воспоминаниях. Сенджу вздыхает и даже не хочет трогать свою шевелюру. Наверно, надо попросить ножницы — так и быстрее будет, и нервов потратит меньше. Живот вдруг пронзает лютая резь, и Тобирама обхватывает себя обеими руками, чтобы унять протест желудка, ничего не видевшего последние два дня.       — Я знаю, что в королевских семейках девки в обмороки всё падают, видите ли тонкие натуры, — острозубо смеётся Суйгецу, бросая на кровать мыло. — Ты только в обморок голодный не шлёпнись, Ваше Величество.       Контраст между «Ваше Величество» и панибратским «ты» Тобираму заставляет чувствовать себя странно: ему хочется и раздражиться, и с усмешкой махнуть на этого ничего не смыслящего паренька. В итоге он просто бесцветно переводит взгляд на Дейдару и спрашивает:       — Пожрать можно?       Тот прокашливается, понижая голос:       — У капитана сентиментальное настроение выдалось после ссор со старшими, поэтому сегодня командный ужин в трюме. Мы давно вместе не собирались.       — С прошлого плаванья, — поправил его друг.       — Тогда и команда была получше, — уже нормальным голос сказал Дей, закатывая глаза, — а не эти остолопы.       — Короче, ты ж с водой в ладах? Следить за тобой не надобно?       Они ушли, а Тобирама стал прикидывать, во что бы ему переодеться. Он не помнил, что осталось в походном мешке кроме рукописей, гребней и бритвы. Дейдара, к слову, появился в его рубашке и отдавать её обратно явно не намеревался. Не столь важной, но тоже довольно-таки значимой причиной неудовлетворения и ненависти в отношении морских разбойников было то, что они многие дни, недели, а некоторые и месяцы носили одни и те же брюки и рубахи, впитавшие пот, кровь, соль океана и не только. И им было нормально, не противно. Принц хоть и не считал себя педантом в этом плане, но когда он осознал, что не помнит, когда последний раз по-человечески мылся и когда от него не несло, как от городской свалки, отвращение вновь захлестнуло его.       Тобирама выкарабкался из постели и скинул на пол покрывало, с презрением заталкивая его ногой под кровать. В сундуках нашлись две простыни - одной парень застелил кровать, а другой решил укрываться. Оставшись только в бриджах, он всё же решил попытать удачу и проверить содержимое мешка. Выискалась вычурная рубашка прямиком из королевского ателье. Даже не рубашка — блузка, с позолоченными пуговицами и отделанным воротником. Его засмеют, да и пусть. Последнее, о чём Тобирама стал бы переживать, так это о том, что о нём подумает шайка преступников, не умеющая отличать хлопок от шёлка. Раздевшись, он оглядел все раны, царапины, синяки и, наконец, исхудавшие конечности. Пальцы превратились в уродливые узлы, живот впал, а косточки таза выглядели так, будто под кожу вшили грецкие орехи. До борта Сенджу добирался, кое-как переставляя деревянные ноги и смотря куда угодно, но не в сторону капитанской каюты. Около двери он со злостью покосился на гвоздь и поклялся вырвать или хотя бы загнуть его. В спину доносился свист кого-то беззубого.       — Понеслась, — Тобирама бы не удивился, если бы неправильно воспользовался чакрой в ногах и начал тонуть, но всё обошлось, и, отойдя на пару десятков метров по воде от мерно идущего корабля, у парня под ногами выросла волна, держащая его на уровне с носом судна.       Мадара открыл дверь, как только почувствовал удаление чужой чакры от корабля. Оскал был ответом на увиденную картину — пленник прилежно сидел на волне и намывался, видимо, так и не осмелившись бежать.       Мыло поначалу показалось Тобираме камнем. Никак не пенилось и только царапало раздраженную кожу. Принц взглянул вдаль в надежде уцепиться за кусочек суши. Пусто, на долгие мили вперёд одна лишь водная гладь - бежать некуда. Да и не о побеге он думал. Мадара чувствовал его чакру, и только он сделает ещё пару шагов в сторону, как это чудовище кинется ему вслед. А если внезапно скроет, то и это Учихе покажется странным — с чего это Тобираме скрывать чакру?       За этими мыслями Сенджу добрался наконец до колтунов на голове. С волосами парень провозился непозволительно долго, пережив ещё один резкий приступ голода. Меж пальцев оставалось всё больше и больше волос, а нормально прочесать оставшиеся не выходило. После пяти смывок Тобирама решил прекратить эту пытку. Он будто смыл с себя пару килограммов заскорузлой грязи и пота: глазам проще моргалось, дышалось преувеличенно легко. На борт Тобирама влез не отряхнувшись и повез по палубе мокрый след. Постирал то, на что хватило сил и переоделся в чистое. А вот что делать дальше — он и не представлял. За стенкой было тихо.       — Ну ты чего там? Я думал всё-таки утонул, — дверь бьётся о стену и парни со сложенными на груди руками уставляются на него в проходе. Раз так расшумелись, то Мадары и правда в своей каюте не было.       После мытья гораздо легче, но вся вчерашняя смелость перед капитаном не то чтобы исчезает, а угасает. Ему не хочется видеть Мадару и понимать, что лишь это осталось от того, кого он помнил. Но есть хотелось сильнее, аж до трясущихся рук.       — А ты красавчик, принц! Помылся — и сразу видно стало, что королевских кровей, — Дей зубоскалит на измятую, но тем не менее лоснящуюся в отблесках заката блузку.       Тобирама просит время на то, чтобы расчесать патлы, но когда гребешок застревает в волосах чуть ли не у корня, он просит Дейдару их выстричь и подаёт острую бритву с очень серьёзным видом.       — Сдурел? — чуть ли не вопит Тсукури и вместо этого хватается за гребень. — Я такие штуки каждое утро распутываю! Ну-ка, наклони голову, — дальше он злорадствует над тем, что проткнутые ноги принц вытерпел, а при расчёсывании волос сейчас откинется от боли.       Тобирама намного выше, поэтому Дейдаре не особо удобно, но он как обладатель проблемной стрижки позволить случиться такому обращению с волосами не мог, поэтому продолжал упорно вычёсывать колтуны. Суйгецу со скепсисом наблюдал за этой картиной и раздраженно переминался с ноги на ногу, потому что Сенджу был не единственным, кто хотел набить пузо — в обед они дежурили и ни крошки в рот не положили. И если Дейдара дистрофик, который мог питаться только солнечной энергией и при этом работать, как не в себя, то он — нет.       — Всё? — мука прекратилась, и Тобираме под ноги упал ещё один комок его светлых волос.       — Всё. А теперь — жрать, — скомандовал за всех Суйгецу.       Они идут по пустой палубе и салютуют парнишке, перевязывающему канаты, тому самому молодому пареньку, который помогал перетаскивать тушу Сенджу вчера вечером. Тобирама смутно вспоминает его черты лица и слегка удивляется, когда парень машет и ему, но когда ответа не видит, неловко отворачивается к собственным рукам.       — Догоню, — бросает Тобирама и шмыгает к корме ему навстречу.       В эту ужасную и безбожную картину мальчик, Тобирама не побоится этого слова, не вписывался, не врисовывался, не вклеивался вообще. Он был высоким, но нескладным, как и все подростки, в ухе торчали серебряные кольца, а густые ресницы обрамляли круглые, но не глупые глаза. Он пытался не выказать смущения, и тогда Тобирама понял, что лицо у него, наверняка, такое, будто он пришёл пацану за что-то напихать.       — Спасибо за вчерашнее, — Сенджу прислонился бёдрами к большой катушке для якоря.       — Не благодарите, — прокашлявшись, сказал парень.       — Я думал, что тут все на «Вы» только к одному человеку, и это точно не я, — Тобирама сложил руки на груди.       Парнишка вздохнул, будто отец вытащил его на колкий и неприятный разговор, где перед каждым шагом стоит внимательно изучить каждый сантиметр дороги. Он отряхнул руки от чего-то жирного и полностью развернулся к принцу. Солнце уже село, но благодаря фонарям лицо всё же можно было рассмотреть.       — Я из Страны Огня, моя семья жила в Восточной части.       При виде подданного у Тобирамы ненадолго засосало под ложечкой, но он быстро скинул вуаль сентиментальности и мягко, насколько умел, улыбнулся.       — Как бы плохо ни было сейчас там, быть здесь — позор для людей Огня, — это было жестоко.       А парень будто только и ждал этих слов. Развернулся к морю и глубоко вдохнул. Дёрнулся кадык.       — После смерти принца Хаширамы, когда творилась полная неразбериха, начались террористические набеги со страны Песка, Вы знаете. Моя семья жила на границе, и, — он обернулся на принца и стыдливо, но с грустью, которой Тобирама не видел давно, улыбнулся, обнажая кривые клыки, — нам немного не посчастливилось. Потом ваш отец опять взял контроль над страной, но я не мог там оставаться один.       Тобирама кивнул, и они стояли так ещё две минуты, оба глядя вдаль. Ему казалось ненужным говорить «мне жаль». У всех был выбор, и благодаря нему этот нелепый и милый парень через несколько лет превратится в ещё одного головореза, голова которого сама должна была покоиться в корзине рядом с гильотиной.       Они расходятся, и думает о парне Сенджу ровно до момента, пока не спускается по лестнице вниз и не оказывается в душной и воняющей столовой. Он стоит на последней ступени лестницы ровно до момента, пока кто-то из особо прозорливых не тыкает в него вилкой. Все как по команде разворачиваются к лестнице, созерцая того, кого, собственно, и не хватало. Маленькое помещение едва вмещало в себя два длинных стола, разделённых узеньким проходом только для того, чтобы за каждый из них можно было сесть. Один стол был длиннее и безобразнее — пираты галдели, плевались себе под ноги и разбрызгивали жратву по столу, не удосуживаясь есть более аккуратно. За ним мест не было, да и смотрели с него на Тобираму недружелюбно — того и гляди в еду плюнут, даже если она будет стоять прямо перед его носом. Принц показушно воротит нос и слегка дёргает губой, выказывая отвращение. За другим столом мест в разы меньше — во главе сидит капитан, подперев оголённой рукой подбородок, и, недобро улыбаясь, палит на него. Сенджу передёргивает от вида этого самодовольного ублюдка, забившего на тех, кто сидел рядом — Пейн ему что-то говорит, но когда понимает, что интерес Учиха к нему не выказывает, напарывается ничего не выражающим взглядом на Тобираму.       — Кто пожаловал, — мурчит Мадара, чётко и ровно вытягивая руку вперёд.       Ладонь указывает на место напротив него. Тобирама пару секунд соображает меньшее из зол, да и плюёт на это дело: ослушаться он всё равно не может. Не теряя гордости даже в такой ситуации, он протискивается на лавочку, оказываясь единственным, кто сидит по эту сторону. В противовес всем правилам этикета принц широко разводит ноги и ставит локти на стол.       — Смотри, как вырядился, — слышит он за спиной довольно отчётливо.       С Мадарой они сразу стреляются взглядами: у Тобирамы взгляд полный покорной свирепости и безвыходности, ведь он понимает, почему его усадили именно так — напротив капитана и спиной ко всей команде, позволив пленному, даже не члену команды, сесть за стол «старших»; Мадара же смотрит заигрывающе и хорохорится, кажется, от любого движения Сенджу. От вчерашнего него остались лишь отсутствие морщинок вокруг глаз — признак лживой улыбки.       — Как спалось?       Тобирама показательно сжал зубы — нос драл запах мяса и какой-то каши, и он надеялся, что его опять не скрутит сейчас от голода.       — Отвечай, когда капитан к тебе обращается, — подметил Сасори, складывая подбородок на руки.       Медик сделал вид, будто не заметил разочарованный взгляд пленника. Тобирама, впрочем, быстро справился с ощущением предательства и напомнил себе, что ни один в этой комнате ему не приятель и полагаться стоит только на себя. Сзади Сенджу было на удивление спокойно, пираты выжидали отмашки от капитана, чтобы приступить к трапезе и вместе с разжёвыванием хрящей перемыть ему кости. Спина была истыкана взглядами, будто мишень для лука.       — Выспался, не жалуюсь.       Мадара плотоядно облизнулся и позвал рукой кухарку, которую Сенджу сначала и не заметил — конечно, он толком никого не оглядел, вперившись настырным взглядом в человека напротив.       — Подай, пожалуйста, Сенджу двойную порцию, — при этом он не сводил глаз с Тобирамы и веселился от того, что тот делал то же самое. — Ведь надо набираться сил, так?       У Тобирамы заболели зубы от того, как он стиснул челюсти. Со стороны второго стола послышался гневный свистящий шепот. Он в полной мере смог осознать изысканность этой пытки.       «Не на того напал».       Все уже набросились и наполовину опустошили огромные порции, когда Сенджу наконец вынесли его. Глаза кока показались ему уставшими и злыми, она осклабилась, подавая ему тарелку, начала ставить, но в последний момент толкнула блюдо с ладони, и посудина прокатилась по столу, расплескав немного жидкой каши.       — Тебе же потом убирать, — усмехнулся Тобирама, проведя рукой по чистым волосам. Те по ощущениям даже не поредели, хотя половину шевелюры он недавно собрал с пола.       Тобирама не понял её враждебности по отношению к нему, потому что Алба на пирата особо и не походила. Она обнажила пожелтевшие со временем, проведённым на корабле, зубы и удалилась, с негодованием осматривая свинарник, творившийся на столах. У Мадары в тарелке лежало то же, что и у всех, но в два раза меньше. Он не притронулся к еде, не сменил положение рук — они всё также оставались закреплёнными в замке.       Дейдара с Суйгецу чувствовали напряжение, повисшее шатром над их посиделками. Капитан был обманчиво игрив и малословен со всеми остальными, всё улыбался и пялился на сидящего напротив Сенджу. А тому было решительно наплевать: он впился ноющими от долгого отсутствия твёрдой пищи зубами в ломоть серого хлеба, и тот показался Тобираме не таким уж и черствым. Высушенное мясо он проглотил первым делом, а к каше приступать не хотел — вилка тонула в слизи и сама наматывалась на неё. Размышления о том, что желудок сейчас вывернется наружу, чтобы раскрасить принцу рожу от того, что он закинул в себя всю эту еду с таким мизерным интервалом, прервались подосипшим после вчерашнего голосом Мадары:       — Прошу внимания, — хоть Мадара стоял прямо, и не было в его движениях излишней расслабленности, Тобирама понял, что тот изрядно выпил.      Но, будучи пьяным, он не становился, как его тётушки, развязным, весёлым и лезущем в танцы без продыху: в нём читалась плохо скрытая угроза вывести из себя и тут же нанести один-единственный, но сокрушающий удар.       — По прибытии на землю объявляю испытание для человека, который очень сильно попросился к нам в команду.       Во время этой фразы Мадара всё же перевёл взгляд на команду, считывая с их лиц эмоции. Те, как обычно, яркой палитрой не блистали и были скупы. Тобирама, чтобы избавиться от неожиданно возникшего стыдного чувства, вернулся к остаткам мяса и внимания на капитана не обращал. С ним был согласен Сасори — Сенджу услышал его тихий вздох, полный отвращения, и то, как скрипнула лавка, когда он привалился спиной к стене.       — Или нет? — Мадара зловеще, яростно засверкал глазами, когда под нос ему попалась лишь серебряная макушка.       За пазухой кинжала не оказалось всего за пару секунд, и, несмотря на градус, плавающий у него в крови, метнул Учиха орудие быстро, опасно, прямо промеж глаз. Тобирама цыкнул — был бы он в лучшей форме, поймал бы одними пальцами. А так пришлось остановить всей ладонью. Лезвие ранило неглубоко — в детстве отработал этот трюк до идеала. Парень подкинул кинжал так, что он сделал один ленивый, тяжёлый переворот, приземлившись в ладонь вмиг нагревшейся рукоятью. Метнул Сенджу его в самую дальнюю балку, да так сильно, что дерево крякнуло под аккомпанемент дребезжащей рукоятке.       — Да. А ещё я просто хочу поесть, чтобы в меня не кидали ножи, — так и не смотря на Мадару, Тобирама взял вилку и приступил к еде, сглатывая ком, — он знал, что поплатится за это.       Капитан допивает флягу и громко ставит её на стол.       — Три дня до земли, — он садится и тут же погружается в разговор с боцманом — губы больше не гнут улыбки, а лишь неплотно сжаты, как у всякого надравшегося человека.       Впрочем, Тобирама бы и не понял, что Учиха пьян, если бы не знал его раньше. В конце концов принц доедает даже эту кашу под общую какофонию из примитивных матов и лязганья вилок. Не без удовольствия отодвинув от себя тарелку и размазав то, что уже остыло на столе, он украдкой оглядывается. Только сейчас до Сенджу дошло, что никто не пил кроме Учихи. Было странно, что один из стереотипов о пиратстве не действовал на этом корабле.       Уходить Тобирама не желал, пока того же не сделал кто-то другой, потому что правил здешних до конца он так и не понял. Или не понял, были ли они тут вообще. Через полчаса Мадара вместе с боцманом поднимаются — при этом ножки лавок почти без скрипа едут по натёртым колеям — и, лениво потягиваясь, направляются к выходу. Пейн продолжительно держит ладонь на плече медика, прежде чем уйти. Тот внимания на мужчину не обращает, продолжая скупо о чём-то беседовать с Суйгецу и Дейдарой — те опять его перебивают и спорят, тыкая пальцами в столешницу. Боцман же в свою очередь не обращает внимания на то, что ему не ответили, и уходит. Тобирама озирается на второй столик, чтобы поглядеть, не убавилось ли народу там.       — Даже не смотри в эту сторону, — какой-то дистрофик с болезненно-жёлтым оттенком кожи начинает брюзжать, как только корпус Тобирамы сдвигается с места и начинает поворачиваться.       Тобирама всё же полностью разворачивается на лавке, ловко поджимая ноги в коленках. Стукает пятками по полу и тут же ставит локти на коленки, голову клонит в сторону так, будто собирается разговаривать с нелепыми детьми.       — А кто на отбросов вообще захочет смотреть? — он чувствует, как внешняя сторона губ намокает от выверенной и глумливой улыбки.       Обе лавки тут же дребезжат, и пираты вскакивают со своих мест, ударяя по столешнице кулаками.       — Сели, — тихо говорит Сасори, но они лишь замирают, не торопясь исполнять приказ от не капитана.       Тобирама хрустит шеей, выбирая из доносящихся до него оскорблений какое-нибудь оригинальное.       — А на шлюху кто? — неожиданно кто-то спрашивает с того конца.       Тобирама приоткрывает бурый глаз и точь-в-точь копирует взгляд Мадары в этот момент.       — Как минимум один человек, — прежде чем уйти, Сенджу встречается взглядом с Дейдарой, и тот еле заметно ухмыляется.       Запахи отнюдь не лучшей стряпни и мужского пота заседают в его ноздрях плотными пробками — когда Тобирама поднимается наверх и откидывает люк, его чуть не сносит порывом свежести и чистоты. От такого даже сознание потерять можно. Сейчас кажется, что в трюм он больше никогда в жизни не позволит себе спуститься. Принца подбешивает собственная игра в безмозглую подстилку капитана. Игра с избытком манерности и надменности не нравилась ни ему самому, ни пиратам. Смолчать он по натуре своей не мог, а развязывать конфликт на пустом месте в присутствии главного неподалёку — себе дороже. Оставалось заставить их позубоскалить сполна да выплеснуть злость.       Теперь, когда чакра вернулась в норму, он и сенсорные способности вновь начали плотное сотрудничество — изо всех щелей лезли ощущаемые потоки похожей чакры, и было ясно, чья на кончиках пальцев Тобирамы играла ярче всего, но горчила так, что хотелось глотнуть воды, пускай и морской. Сенджу, повинуясь собственным способностям и противореча здравому смыслу, развернулся в противоположную от выхода сторону. Пейн смотрел на него своими невыразительными тусклыми глазами, однако в темноте, сгустившейся на палубе с момента, когда Тобирама спустился в трюм, они горели пугающе ярко. Мужчина опирался спиной о борт, скрестив ноги, и курил папиросу, не придерживая ту ни на секунду рукой. Он казался Тобираме сгустком отсутствия эмоций. Его компаньон был рядом, правда сидел к Тобираме спиной — Мадара наконец распустил волосы и прочёсывал уставшие корни волос одной рукой, куря второй. При этом всём он сидел на бортике и не держался даже ногами.       «Вот бы ты упал», — злостно подумал про себя Тобирама.       Будто услышав его мысли, Учиха развернулся, сверкая тлеющей сигаретой во тьме. Кивнул в его сторону. Это могло значить лишь «иди сюда». В этот момент как раз показался Сасори, и боцман, выкинув сигарету в воду, улизнул к нему.       — Ты так неаккуратен в выражениях, — мурлыкнул Мадара, предлагая ему сигарету.       — Не курю, — мотнул головой Тобирама, подставляя бледное лицо влажным порывам ветра.       Как же легко тут дышалось.       — Ай-ай, а я помню совсем другое, — Тобираму пробрало от сильного ветра, и его кожа почти сразу покрылась мурашками, незащищенная чем-то более значимым, нежели просто рубашкой.       Мадара сидел в расстёгнутой рубашке и её полы улетали ему за спину — от одного этого вида у Тобирамы потянуло шею, будто его уже продуло. Но Учиха не жаловался, сидел себе и что-то пьяно бормотал. Совсем перебрал. Да и настроение у него было хорошим. По крайней мере, так казалось. Вот только легче от этого не становилось, потому что Тобирама всё никак не мог расслабиться в его присутствии, ожидая укола в любой момент.       — Как сдал меня?       — Этого не помню, — дошедший до конца окурок полетел вниз и скрылся в тёмных водах.       — Удобно.       Мадара повернулся к нему, всё же придерживая своё тело на этой жердочке рукой, и выразительно, Тобираме даже на секунду показалось, что не пьяно, посмотрел на него. Моргнул, глаза застелило черно-красной пеленой — Мадара улыбнулся, лаская обманчивой улыбкой. Тобираму начинало тошнить от этих завитков.       — Потрахаемся?       Тобирама застывает, в непонимании пялясь на этого странного злого человека, прикинувшегося овечкой.       — Ты можешь заставить меня это сделать с помощью гендзюцу, зачем тебе моё согласие?       — Ну я же не насильник.       «Ты убийца и психопат, это, конечно, лучше».       — Чтобы достать эти глаза, погибла чуть ли не половина твоего клана, — вместо слов, что были в мыслях, говорит Тобирама, соскакивая, однако, на не менее опасную тему.       — Крысятник вычищает сам себя, — Мадара подмигнул, и радужка вновь стала обычной.       Они стоят пару минут молча. Сенджу морозно от ощущения присутствия этого человека рядом.       — Вечных снов, — он почти уходит, но Мадара неожиданно сильно и ловко хватает его за руку, балансируя на краю борта.       Хлыст воды бьёт капитана по руке прежде, чем он успевает что-то сделать, и Тобирама скрывается в своей каюте, совершенно не способный думать о том, почему Мадара не злится, не поднимает на него руку, не догоняет его - не делает вообще ничего из того, чем успел запомниться за все эти дни, а просто, как амёба, нажирается в хлам и лезет к нему с отстойными предложениями.       — Значит, завтра мне конец, — на свежем белье засыпалось в сто раз слаще, но Тобирама вертелся с час и уже хотел начать биться головой об стенку, ибо мысли о капитане и его странном поведении выводили из себя. — Через три дня будем на суше, — промямлил он про себя, переворачиваясь на другой бок, — сегодня какое вообще число...       Пришлось пораскинуть мозгами и даже призвать на помощь счёт на пальцах — правда принц тут же почувствовал себя поглупевшим и вернулся к умственному счёту. 1 июля. День смерти Изуны. С ужасом пришло осознание того, что Тобирама потерялся во времени — в его картине мира только-только закончилась весна.       Теперь всё стало ясно. Тело онемело. Фоном тут же раздался игривый смех самого милого и радостного пятнадцатилетки, которого только удосужилось знать Тобираме. В особо сильные времена печали он начинал вот так вот галлюцинировать. Грудь сдавило непосильной тяжестью, парень скрючился на постели и учащённо задышал. Ему было 23, и он всё ещё учился жить без любимого старшего брата и лучшего друга, которых не стало слишком рано, чтобы он смог ослабить свою привязанность к ним.