Психопомп

Вечность — это жизнь, начавшаяся с неизбежности. Открытая пасть загробного мира беспрерывно встречала всех с радушием. Непрекращающийся приток душ — воплощений тишины и терпения: все они были выстроены в очередь, каждый, кого приняли в этот мир, ожидал свой покой в бескрайней вечности. Ведь смерть неизбежна, неотвратима. Быть смертным — значит в конечном итоге умереть. Смерть же означала так или иначе быть выкинутым на берег реки, принадлежавшей Харону. С почти бесшумной точностью каждый взмах весла шелковисто и плавно скользил по поверхности реки Стикс. Слышен был разве что мягкий шум воды каждый раз, когда Харон вновь погружал весло под водную гладь. Полные нетерпеливости глаза пристально и с жаждой наблюдали с причала, давным-давно уже позабыв о том, что вообще такое жажда. Они ждали своего лодочника, надеясь, что он все же сжалится и увезет их в бесконечную загробную жизнь. Харон не спешил мириться с этим. Он все держал голову опущенной и смотрел, как практически спокойная вода колышится под ним. В отражении на него глядело скелетообразное костлявое лицо, светящееся и сочащееся туманом. Лодочник, хранитель барьера, разделяющего живых и мертвых, в ответ уставился на собственное отражение, и стал наблюдать за шлейфом тумана, что источался меж зубов. Его фигура пусть и выглядела устрашающей, но в то же время было в ней что-то приветливое. Она вызывала облегчение у всех, кто выстраивался у его ворот. Тьма и ночь обволакивали его, делали тем, кем он являлся — инструментом этого бесконечного места, незаменимым в своей роли. Харон был им еще задолго до того, как человечество представляло из себя всего лишь мысль; он существовал даже раньше — до того как жизненный цикл первого живого существа завершился.       Харон был вечен. Харон был неизбежен. Он вытащил весло из воды и прислонил его кончик к основанию ялика. Его лодка спокойно и легко плыла к остановке — сверхъестественному, необычному спуску реки до тех пор, пока она мягко не стукнулась о деревянный причал. Не нуждаясь в веревках для равновесия, причал прочно застыл прямо на зеркальной поверхности воды. Харон не был простым рыбаком или зафрахтованным капитаном. Он был первым на свете моряком. Он не сошел с лодки, а вместо этого скользнул, чуть вспорхнул над ней, при этом не пользуясь так называемой силой полета. В этом промозглом подземном мире не было необходимости в таких вещах. По мере движения вслед за Хароном тянулась тонкая струйка дыма тьмы — совершенно непреднамеренный эффект, который тем не менее усиливал его и без того достаточно внушительное присутствие. Множество глубоко посаженных глаз, лишенных всякого света жизни, уставились на Харона. Тени расступились, отошли назад, освобождая место для своего перевозчика. Толпа вела себя так, будто была единым целым, все следовали по негласным инструкциям, что были известны ими глубоко в сердце их смертных душ. Харон прошелся взглядом по морю наивных лиц. Не спеша, он протянул руку с раскрытой ладонью, ожидая платы. Одна за другой, тени в толпе зашевелились. Монеты, что находились у них в руках, в пустых глазницах, в висящих у боков сумках — обол, которые живые предоставляют мертвым, чтобы заплатить за свой проезд; монеты падали в протянутую ладонь Харона и позволяли воспользоваться его услугами. Потерявшие тепло тела мертвецы проносились мимо него, будто трепет ветра и становились на борт безгранично простирающейся лодки. Очередная тень, шаркая, подошла к ногам Харона. Будучи мертвыми, все смертные выглядели одинаково. Короли, воины, наложницы — все абсолютно равны в глазах Харона. Его непреклонному взгляду они казались не более чем бедняками и бродягами. Один такой бродяга, виновато сложив руки одна на другую, посмотрел снизу вверх на лодочника. — У меня… — тень запнулась, и Харон мгновенно понял ее последующие слова. — У меня нет монеты, милорд. Харон не проявлял большого сочувствия к тем, кто плохо подготовлен. Тени прекрасно знали о нем, знали, что он ждал их на берегу реки. Шанса на оправдания практически не существовало. Впалые глаза Харона, в которых отражался безбрежный простор ночного неба, пробежались по линии очереди до самого конца. Тени качались у причала, волоча свои бесформенные тела то туда, то сюда, раскрыв рты, вытянув руки, словно брошенные птенцы они просили жалость у тех теней, что были гораздо лучше подготовлены к поездке. Бедняги умоляли и умоляли о монете — всего одной монете, только бы переправиться через реку. Они возлагали надежды на альтруизм окружающих, но никогда не на Харона. Харон вновь посмотрел на тень, осмелившуюся на те слова. — Моя семья, — она взмолилась, звуча так, будто вот-вот из глаз, более не способных на плач, потекут слезы. — Они на другой стороне реки. Пожалуйста, позвольте мне присоединиться к ним. Мягко, как почти неуловимое дуновение ветра, Харон положил свое весло широкой частью вниз рядом с тенью и оттолкнул жалкое существо в сторону. Тень с ужасом посмотрела на величавую фигуру чудовища, стоявшую между ним и его вечной жизнью. Действуя по рефлексу, прочно закрепленному в памяти, душа закрыла руками лицо, чтобы наконец зарыдать, уже не задумываясь о том, что в этом не было необходимости. Харон вернулся к тем, кто мог заплатить. С лодкой, доверху набитой пассажирами и оставшимся, не считая попрошаек, пустым причалом, Харон повернулся и наконец занял свое место. Долг своего существования. Встретить мертвых. Взять монеты. Переправить мертвецов. Повторить все вышеуказанное. Ad ininfinitum¹. — Лодочник. Загремел голос, сотрясающий саму землю с претензионной силой, непреклонный и неодобрительный, такой же, как и врожденный характер его владельца. Собранная толпа душ в ялике Харона дернулась на своем месте, пытаясь увернуться от на самом деле несуществующей надвигающейся атаки. Тени хором защебетали, испытывая настоящий человеческий страх, который ощущался каждой частичкой их тел. Харон же просто спокойно повернулся на звавший его голос. Аид представлял собой громадную фигуру, прекрасно соответствующую богу, рожденному на Олимпе. Богу, изгнанному с Урана и высланному управлять землей, тем, что находится под ней и мертвыми. Он — король государства, лишенного всякой жизни и дыхания. Непреднамеренно он стал таким, или же заслуженно — это совершенно не волновало Харона. Харон был примордиальным, исконным существом, появившимся на свет из элементов. Он жил до Аида, до момента, когда человеческая раса и всё, подобное ей, сделала свой первый вдох. Он был создан для того, чтобы пребывать на этой реке, неподвижно и непоколебимо. Аид может и руководил всем, технически, он руководил им, но они оба знали свое равенство перед ситуацией, в которой находились. Никаким образом король не мог избавиться от лодочника. Харон являлся такой же неотъемлемой частью подземного мира, как и драгоценные камни, души, как и сам Аид. Более или менее. Аид пусть и правил, но он не имел власти над Хароном. Лодочник не одобрял его нахождения на причале. Обеими руками взяв свое весло, Харон расслаблено и с некой издевкой оперся на него — и он, и король знали, что он мог завалить бога одним взмахом. Если захочет. Харон ждал, пока Аид объяснит свое аномальное появление. — Мои братья, — Аид усмехнулся. — Удостоили нас. Подарком. Харону не нравилось слово «нас». Не нравилось, что не только Аида, но и его, втянули в это нежелательное подношение со стороны слепых невежд-богов. Аид — это тот, кто остался с отбросами — братьями, посчитавшими именно его подходящим на роль бога подземного мира, не Харон. Харон же был невидим, забыт ими, и он на самом деле предпочитал, чтобы так всегда и было. Он был готов поклясться, что только что слышал шум и трепет крыльев. — Чтобы помочь нам…тебе. В выполнении твоих обязанностей смотрителя мертвых. — продолжил Аид. Харон фыркнул, и фиолетовый дым зашипел из того места, где должен был быть нос. Сарказм сочился из каждого слова Аида и лодочник знал, что ему понравится этот подарок так же сильно, как и его господину. Примерно так же, как ему понравилось и то, как его обозвали «смотрителем». Аид чуть посторонился и перестал мешать своей огромной неуклюжей массой, тогда Харон наконец смог увидеть свой подарок. Бог. Простой бог. Маленький и хрупкий, парящий всего в паре футов от земли. Летающий, не скользящий по воздуху, а летающий. Его украшали крылья на голове, на ногах — где угодно, но не на тех местах, где такие вещи обычно находятся. Они яростно били по воздуху, удерживая их обладателя в воздухе. Как и у всех богов, его телосложение считалось идеалистическим для смертных, а физическая сила отчетливо видна. Больше всего она была заметна, стоило посмотреть на сильные ноги, обнаженные и открытые короткой длиной хитона. Бог имел с собой посох, горизонтально за спиной, там же, где и его руки были сложены; на нем с противоположных сторон сплетались одна с другой две одинаковые змеи. На груди у «подарка» висела сумка, до краев набитая свернутыми бумагами и всякого рода безделушками. На нем был плащ путешественника. Что странно, для того, кто наслаждался жизнью на Олимпе. На его лице красовалась улыбка — озорная, будто он скрывал множество секретов и ему ужасно не терпелось все о них рассказать. Его темные глаза расширились при виде Харона, не от страха, к которому второй уже привык, а от волнения и предвкушения. Словом, только что вылупившийся птенец, как заказал бы Гипнос. Харон вновь посмотрел на Аида. — Хрнххн, — лодочник выразил свое недовольство. — Не говори так, дружище. Я здесь только для того, чтобы помочь, — сказал новорожденный бог прежде чем Аид смог вымолвить хоть слово. — И, похоже, тебе понадобиться моя помощь, учитывая, что у тебя за дверью скопилось столько душ. Ты, по сути, на пределе своих возможностей, и боюсь, слишком медлителен для мира, проходящего мимо. Крошечный бог выпорхнул вперед, его ноги все еще волочились в воздухе, а руки по-прежнему были сложены за спиной. Сзади него челюсть Аида с щелчком закрылась; король выглядел удивленным таким вмешательством со стороны бога, то же чувствовал и Харон. Особенно его удивило то, как этот незваный гость осуждал его работу. — Смертные создают все новых смертных. Ты понимаешь, к чему я клоню? — спросил бог, чуть подмигнув. — Чем больше смертных, тем больше населения. Чем больше населения, тем больше мертвых. Больше мертвых означает, что душ на одного бога, такого как ты, становится слишком много, чтобы справиться с ними в одиночку. Бог остановился перед Хароном, достаточно близко для того, чтобы находиться в его личном пространстве. Близко настолько, что дыхание лодочника касалось его кожи. — Я пришел помочь, — бог самодовольно улыбнулся будучи в высшей степени довольным собой. — Я здесь, чтобы приветствовать смертных, находящихся у порога своей кончины, нежно брать их за руку и приводить их сюда, к тебе. Бог жестикулировал пальцами по воздуху, доказывая свою точку зрения и выполняемую им роль в этом месте. — Ты меня даже не заметишь, — добавил он. Харон сомневался в этом. Сильно сомневался. Он снова посмотрел на Аида: — Нгаааагхх, — вздохнул Харон. — Нет, — Аид запротестовал. — У тебя нет выбора. — Какие обидные вещи ты говоришь, — сказал бог и, насмешливо изображая боль, приложил одну руку к груди. Для пущей убедительности он драматично захлопал глазами. Все в нем было чистым отражением смертности. — А я ведь здесь только для того, чтобы быть полезным. Я хочу лишь сделать твою работу проще, легче, позволить тебе действительно почивать на лаврах, дать небольшую передышку, так сказать. В общем, мы станем лучшими коллегами, нет, даже партнерами! С каждым словом он всем телом наклонялся все ближе, чтобы говорить Харону прямо в лицо. Может, это такой особый метод запугивания? Или, возможно, он просто такой и есть. Харон был не уверен, что из этого хуже. Крошечный бог протянул руку: — Гермес, — сказал он. Харон скользнул взглядом по этой руке. Кончики пальцев были мозолистыми, ладонь шершавой от частого использования в работе, она была почти такой же, как у самого лодочника. Эта деталь отличалась от типичного образа избалованных богов, которые только сидели на своих тронах и ничего больше. Гермес крепко удерживал руку в воздухе, предлагая Харону ее пожать. Лодочник вновь посмотрел на его лицо, застенчивую улыбку и драматично моргающие глаза, затем перевел взгляд на Аида. — Аааангггхх… — прохрипел Харон, наклонив голову. Улыбка Гермеса наконец исчезла. Аид издал смешок: — Я обязательно дам знать своим братьям, — сказал он. В конце концов, перестав веселиться, Гермес отстранился от Харона и завис в воздухе, словно колибри. С секунду побыв мелочным, Харон засчитал вялый безразличный взгляд как победу. Но вскоре чувство победы было нарушено очередной веселой улыбкой; один угол губ был чересчур эгоцентрично приподнят. — В любом случае, это не имеет значения, — сказал Гермес со сверхбыстрой скоростью. — Как уже было замечено ранее, у тебя нет выбора, а я появлюсь здесь завтра с утра пораньше вместе со свежей партией мертвецов, дабы прокатиться в твоем маленьком развлекательном круизе. Послезавтра я сделаю это снова. И через день после этого тоже. Гермес снова наклонился ближе, просунув голову сквозь вечное облако дыма, что погребало лицо Харона. Повинуясь какому-то рефлексу, которого у Харона никогда раньше не было, он отклонился назад. — Партнер, — закончил монолог Гермес. И с этими словами он улетел. Его крылья на лодыжках трепетали, ноги преодолевали расстояние большими раскачивающимися шагами, когда он бежал по воздуху, оставляя за собой ничего, кроме размытого изображения своей фигуры и волочащегося плаща. Он вышел через непрерывную открытую пасть, что являлась входом в загробную жизнь. Это подвиг, смелость на свершение которого была дарована не многим, и Харон осознал всю ту силу, заключенную в маленьком боге. Гермес пришел в эти владения без каких-либо проблем и так же легко их покинул. Харон мог видеть гнев, запечатленный на лице Аида. Великий бог повернулся, словно желая в какой-то степени по-товарищески посочувствовать несчастной судьбе. Харон не дал ему это сделать и вернулся к своим обязанностям. Во что бы ни превратилось его существование, это не изменило того, кем и чем он являлся.       Он был вечен.       Он был перевозчиком мертвых.

***

Это произошло тогда, когда все пошло крахом, и эти очаровательные бедняжки смертные не смогли удержаться от чрезмерного потребления алкоголя. Тебе бы не помешало там побывать, это было первоклассное развлечение! Харон предполагал, что не стоило удивляться нарушенному обещанию Гермеса быть «практически незаметным», но не ожидал, что оно будет нарушено до такой степени. Сперва бог попытался держать слово, хотя Харону сложно было назвать это попыткой, и в конечном итоге это не увенчалось успехом: поначалу Гермес проводил души через двери в загробный мир, на причал Харона, и на этом все. После он стал задерживаться тут, оставаться; он болтал с тенями. Затем он начал болтать с Хароном: — Но подожди, эти смертные не подозревают, что их поразит, когда Дионис выкатит им свой следующий подарок, — Гермес наклонился вперед и широко растопырил пальцы, изображая взрывы. — Галлюциногены. — Хрррнннн, — проворчал Харон. — Да, ты прав, в любом случае это не слишком похоже на твою привычную обстановку, вот почему я рассказываю тебе об этих небольших приключениях. Получишь опыт с моих слов! — Гермес толкнул локтем Харона в плечо. — Хрррмммммм. Харон узнал слишком много о Гермесе за последние пару визитов, обменов, рабочих смен, или как там бог называл их взаимодействия. Он узнал, над кем властвовал Гермес, и, похоже, над всеми понемногу: Путешественниками, посланниками, пастухами, торговцами, ворами. В его руках и большом репертуаре обязанностей даже немного власти над плодовитостью. В общем, руководствовал тем, что было важным для людей наверху. Все в этом боге было таким…смертным. Он был полной противоположностью Харона, который имел лишь одну и только одну причину существования, безмерно далекую от человечества. Гермес был неописуем. Именно поэтому, лодочник думал, Гермесу было поручено сопровождать мертвых в подземный мир. Этакая человеческая изюминка, особый подход к переходу из жизни в смерть. Харон видел то, как маленький бог-посланник взаимодействовал со смертными. Он был нежным, добрым, внимательным. Он разговаривал с ними, стоял с ними в очереди, успокаивал их. У него были тысячи и тысячи смертных, за которыми он должен был присматривать, направлять, но он все равно обращался с каждым как с отдельной личностью, переходя от одной тени к другой, чтобы спросить, как у них дела. Их жизни уже закончились. Больше делать было нечего. — Может, тебе стоит однажды попробовать, ну, знаешь, прийти на один из подобных пиров, — Гермес продолжал. — Я знаю, смертные — это не совсем твое, но ты должен хотя бы попытаться, я прав? Попробуй что-нибудь лишь один раз, иначе никогда не узнаешь, понравится тебе или нет. Гермес замолчал и задумчиво склонил голову набок: — Ты вообще можешь уйти отсюда? Можешь подняться на поверхность? — спросил он после паузы. Харон крепче сжал весло. Ответ не нуждался в обосновании. Лодочник был привязан к реке Стикс, в месте, где он должен был быть. Не существовало никакой необходимости когда-либо отправляться в поверхностный мир с короткими жизнями его обитателей и их снисходительностью. — Ну, тогда, — Гермес сложил руки за голову и чуть откинулся назад, его ноги болтались в воздухе, ни на что не опираясь, он лежал, будто на шезлонге, — Ты можешь хотя бы сходить на Олимп как-нибудь, пиры там… Он присвистнул, чтобы подчеркнуть грандиозность этих мероприятий. Обол звенел в протянутой ладони Харона, когда тени переходили к лодке. Очередь мертвых была намного длиннее, чем когда-либо раньше. Гермес был прав, по крайней мере в отношении этого. Смертные размножались, их тела умирали. Одних Харона и Танатоса было недостаточно для естественной склонности смертных к попаданию в загробный мир. После первой или второй поездки Гермеса к причалу Харона, лодочник понял, насколько им не хватало подмоги.       Мир, должно быть, кишел призраками. — Там далеко не так весело, как на вечеринках смертных, — продолжил Гермес, — Удивительно смотреть на то, как эти прекрасные маленькие создания спотыкаются, смеются и танцуют. Их волшебные пиры, которых они могут достичь даже без бессмертия или сверхсил, и я знаю, ты и представить такого не можешь. Способен представить, как все эти тени устраивают вечеринку прямо здесь, на этом причале? Ты понимаешь, о чем я говорю, не так ли, моя дорогая тень? Гермес воспользовался моментом, чтобы похлопать тень по спине. Мрачный мертвец поддался вперед и повернулся, чтобы посмотреть на бога. Тень действительно улыбнулась — это было зрелище, которое Харон никогда бы не увидел, если бы не вмешательство Гермеса в его работу. Харон принял монету тени. Что бы она ни сделала на другой стороне, это было ее решение, и Харону не нужно было знать подробностей. — Хотя иногда отец становится слегка буйным, — добавил Гермес, рассматривая свои ногти, — Низвергнет немного молний. Погонится за смертными. Он снова перешел за границы личного пространства Харона. — Сделает очередного полубога. — Нннггггхххааа, — сказал ничуть не удивленный Харон. — Я знаю, — Гермес недоверчиво покачал головой, — Но, эй, не будь он таким, какой есть, тогда меня не существовало, и тогда как бы ты со всем справлялся, партнер? — Ххххннггг. Гермес захихикал. — Как грубо, — сказал он в перерывах между смешками, — Но именно за такое остроумие ты мне и нравишься. Харон искоса взглянул на своего нового напарника. Поначалу, ему не хотелось признаваться в этом, но маленький бог доказал свою полезность. И чем больше слов слетало с его губ, тем больше Харон привыкал к Гермесу. Бог все еще парил в воздухе. Он всегда был таким. Что-то обязательно должно было постоянно двигаться, суетиться, бегать. Как будто если бы он замер, то просто бы исчез.       Харон привык к звуку бьющихся о воздух крыльев. Как обычно, случилось неизбежное. Тень звякнула оболом в ладонь Харона и подошла следующая. С руками, сложенными одна на другую, она смотрела на лодочника широкими впалыми глазами. Мертвец ничего не сказал — никаких мольб или просьб. Он открыл рот и вновь закрыл его, губы задрожали. Дым просачивался изо рта Харона низким рокочущим шипением, на его лице очевидно читалось терпеливое огорчение. — Пожалуйста… — прошептала тень. Харон указал на причал, где ей было самое место, сурово, словно разочарованный в чаде родитель; палец был длинным и повелительным, одежда — будто покрыта ночью. Страх охватил тень и она обернулась, опустив голову, и села туда, куда требовалось. Харон вновь протянул руку и следующая тень заплатила за переправу. Гермес был подозрительно тихим. Он сидел на своем невидимом троне, подпрыгивая, скрестив ноги и держась за лодыжки. Его голова повернулась, когда он смотрел вслед уходящей тени, механизмы в его мозгу скрежетали с невероятной скоростью, пока он думал, думал и думал. Он отстранился от Харона. Харон наблюдал, как его напарник воспарил над толпой и наклонился к отвергнутой тени. Он с нежностью положил ей руку на плечо, и на его лице заиграла улыбка наполненная жалостью. Его рука успокаивающе двигалась по кругу, уравновешивая тем самым тень.       Затем, к удивлению Харона, он вытащил из сумки обол. Харон полностью проигнорировал линию перед ним, сжав руку в кулак. Очередь замерла, и все удивленно посмотрели на лодочника. Когда его рука сжалась, кольца на пальцах стукнули по дереву весла. Тень задрожала то ли от шока, то ли от ли от ликования, а может от того и другого вместе, прежде чем обеими руками приняла монету. Она ахнула и посмотрела на Гермеса, переполненная эмоциями — всеми, из которых она была построена, всеми, что от нее остались. Тень приложила ладонь к щеке Гермеса в молчаливой благодарности. Бог сиял. Светился. Словно маленький лучик солнца в этой темной впадине. Он указал на конец очереди, и тень поспешила расплачиваться. Убедившись, что все на своих местах, Гермес подлетел обратно к Харону и стал парить рядом с ним, снова вернувшись на прежнюю позицию. Харон уставился на коллегу. Он смотрел до тех пор, пока Гермес не почувствовал взгляд на себе. Бог повернул голову, улыбка сползла с его лица. — Что? — спросил он. Что? Что?! Как будто бы он только что не дал просто так тени монету! — Ххххххрннннггг, — угрожающе прогрохотал Харон. Гермес повернулся к Харону лицом как мясо на вертеле. Возможно, он попытался выглядеть оскорбленным, положив руку на грудь, но его прервала собственная сдержанная улыбка: — Мой добрый сэр, я лишь дал монету нищему, будучи прилежными самаритянином, — сказал Гермес. — Ххххххггнннуггх. — Против правил?! — Гермес засмеялся, — Каких правил? Я не получал никаких указаний, в мой первый день ты ничему меня не обучал. Нищие просят милостыню, а я всего лишь обеспечиваю их необходимым. Я, в конце концов, присматриваю за ними. Кажется, все справедливо. — Хааааааагх, — голос Харона повысился до громкости, которую он использовал только по отношению к действительно непокорным. — Контрабанда?! — Гермес хохотнул, опираясь спиной на пустоту, и один громкий раз хлопнул в ладоши. — Лодочник, а ты можешь быть до жути забавным, когда захочешь. — Гррхаааа, — прорычал Харон. Казалось, Харон не мог сказать ничего, что могло бы усмирить хихиканье Гермеса. В начале, может быть, новый и не освоившийся Гермес мог быть потрясен некоторыми вещами, которые Харон говорил ему, но теперь для бога-посланника существовало все меньше и меньше удивительного. Гермес сразу привык к Харону. — Хорошо, заключим пари, — Гермес произнес опасные слова. — Поговори с этими тенями, попробуй узнать их поближе, вложись в понимание их как личностей. Я знаю, между тобой и людьми немного общего, но, эй, между нами тоже не особо много общего, но мы прекрасно ладим друг с другом. Харон проворчал на этих словах. — Да, мы ладим! — настоял на своем Гермес. — Ладно, ладно, послушай, возможно, ты найдешь что-нибудь, о чем тебе действительно понравится слушать. Они проворачивают самые замечательные трюки с пиявками. Гермес снова широко растопырил пальцы. — И, ох! Цветы наверху. Они так отличаются от тех, что ты видишь на Олимпе или от тех, о которых может рассказать Деметра. У них есть символика, названия, значения. Для смерти или жизни, для любви, или даже ненависти и безумия. Они совсем далеки от сорняков, ползущих по твоим берегам. Гермес указал на черные бутоны, выросшие между досками, взобравшиеся на сваи. Они прорастали широко и неплодородно. Пурпурные полосы спускались по каждому лепестку, оканчиваясь золотом, напоминая собственное лицо Харона. — Не то, чтобы они не были красивыми, — сказал бог, заложив руки за спину. Он осмотрел Харона, его глаза подергивались и скользили по лицу лодочника, замечая свисающие массивы оболов и большие поля его шляпы. — Знаешь ли, они тебя боготворят, — сказал Гермес. На этом Харон чуть выпрямился, и тени, проходившей мимо, пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до его ладони. — Ну, ты бы и не узнал об этом. Здесь, внизу, мало что слышно, и я не думаю, что ты вообще особо слушаешь. Гермес несильно постучал тыльной стороной костяшек по шляпе Харона, и этот стукающий звук был настолько неожиданным для лодочника, что он не успел вовремя среагировать. Его пальцы сжали кучу монет в ладони и он пристально посмотрел на Гермеса. — Они уважают тебя, — продолжил Гермес, — м-м-м, я не могу назвать это страхом, хотя некоторые действительно боятся, но по большей части тебя видят как кого-то уважаемого. Все они знают, ты в начале конца и все они говорят, как им нужно быть готовыми к встречи с тобой. Вот почему мне разбивает сердце вид тех, кто не способен пройти дальше. Тень, которой Гермес дал монету, положила обол в ладонь лодочнику. Она улыбнулась Харону, не самодовольно или нервно, а с благодарностью, и шагнула в лодку. — Разве важно, откуда взялась монета? — спросил Гермес, чуть пожав плечами, — Главное, что тебе платят. Смертные всегда будут уважать и даже любить тебя. Ты — неизбежность, партнер. То, как он сказал это, то, как он посмотрел на Харона, полный того же уважения — все это заставило осознать всю суть его слов. Может быть, бог-посыльный понимал Харона лучше, чем лодочник предполагал. Гермес снова засмеялся. — Я не думал, что ты способен краснеть, — сказал он. — Хрррнгхх, — ответил Харон. Гермес удивленно и настороженно моргнул. Перья на его крыльях взъерошились. Я упоминал пари, не так ли? — спросил он. Он приложил палец к подбородку, смотря вверх на будто пещерные стены, — Хмм… Давай удерживать низкие ставки, да? Если ты побеседуешь с тенью и решишь, что тебе понравилось, то я заявлю: «Я же тебе говорил». А если тебе не понравится, тогда я больше никогда не дам тени обола. Харон обдумал пари. Он склонил голову набок, подражая манерам самого Гермеса. — Хаааахх, — сказал лодочник. — Десять обол, — посчитал Гермес. Харон склонил голову на другой бок. Эта цена была вполне приемлема. Он протянул руку, Гермес взял ее. И впервые, они пожали руки. Харон казалось, будто заново познакомился с маленьким богом. Гермес чуть поддался вперед в сторону лодочника, чтобы оглядеть его пассажиров. — Похоже, у тебя тут битком набито, — сказал он. Харон посмотрел за свое плечо и обнаружил, что его скиф действительно был полностью заполнен, идеален по размерам, чтобы выдержать каждую тень. Мертвые вежливо и аккуратно сидели по рядам на лавочках, ожидая своего лодочника. Харон опять взглянул на причал, и, несмотря на больший приток душ, там было гораздо меньше попрошаек, молящих о монете. Харон задумался, скольким на самом деле Гермес раздал обол. Он искоса посмотрел на коллегу и убрал руку. Гермес увеличил расстояние между ними, поднявшись выше в воздух. Его плащ развевался длинной волной и бился, как парус против ветра, создаваемого взмахами его крыльев. — Увидимся позже, партнер, — сказал бог. — Береги себя. Не могу дождаться, чтобы услышать о всех прекрасных вещах, о которых узнаешь. За то короткое время, что они были вместе, Харон уже понял, что последнее слово остается не за ним. Гермес едва успел закончить последний слог, как в мгновение ока оказался за воротами, дабы завершить свои многочисленные благочестивые обязанности. Харон замер, глядя, как оранжевое пятно исчезает из его поля зрения. Он наконец очнулся от оцепенения и повернулся к лодке. Внушительно и устрашающе, он скользнул к своему месту, смотря вниз на своих пассажиров. Пустые глаза в ответ глядели на него, и Харон более не видел в них страха или испуга. Только уважение. Только осознание неизбежного. Харон бесшумно опустил весло в воду и оттолкнулся от причала, размышляя, как именно начать разговор.