Психопомп

Ни для кого не было секретом, что отношения Харона и Никты полны напряженности. За стечением лет дистанция между лодочником и его матерью только больше увеличивалась. Эта дистанция — зеркальное отражение отношений Никты и ее собственного родителя. Яблоко от яблони. Однако она никогда не прививала детям свою волю. Они были такими, какие есть, и она ничего не предпринимала, чтобы изменить их или подчинить своим принципам. Просто позволяла своим детям вырасти в тех, чьи роли были им предоставлены, жить так, как они сами решили — Гипнос нашел себя со своим сном, Танатос с мертвыми. А когда Харон обнаружил себя в любящих объятиях Стикс, он более ничего и знать не хотел. Он мог полностью отделиться от Никты. Он не был обязан находиться в ее присутствии или подчиняться каждой ее прихоти. Но все же, когда она предложила пойти вместе со всей остальной семьей на Олимп, он согласился. Харон, вцепившись в свое весло, стоял в центре мраморного коридора, словно колонна посреди порхающих разноцветных божеств. Пышность и презентабельность виднелась в каждом углу, не оставляя места ни для чего другого — напускной вид, который носили, как значки. Каждая из областей Олимпа отличалась одной определенной темой, как будто любовь, вино или война считались чертами характера. Харон скучал по тишине своего берега, по мягкой песни лодки, рассекающей спокойные воды Лета и Стикс. Лучше бы он отказался. Лучше бы он не обратил на нее внимания, как он обычно и делал. В противоположном углу комнаты, его сестра, Эрида, сердито стояла, скрестив на груди руки. Какая-то бедная богиня попыталась подойти к ней, будучи любезной, хорошей хозяйкой. Гестия. Именно она поздоровалась с Хароном у ворот, а он проплыл мимо, проигнорировав ее. Эрида повернулась к бедной богине, пристально на нее посмотрела и пресекла любую возможность Гестии сказать что-либо. Несчастная женщина ускользнула от создания хаоса, пока еще не потеряла какую-нибудь конечность и не испортила этим вечеринку. Эрида скоро, прямо за их сестрой Немезидой, впадет в отчуждение. Харон задавался вопросом, как много времени пройдет, прежде чем он сам последует их примеру. Один за другим, дети Никты отдалялись от нее, словно звезды из туманной колыбели. Харон обвел взглядом комнату, чтобы найти виновника торжества. Очередная новая богиня, очередной ребенок Зевса. Она появилась из его головы, как истинное олицетворение раскалывающей головной боли, она — идея, полностью воплощенная в физической форме. В руках она держала меч и щит, звенящие будто колокол знаний и победы. Харона она особо не заботила. Аида нигде не было поблизости. Было ли это из-за отказа от приглашения братьев или они попросту не дали ему выбора, Харон не знал. Он разве что почувствовал укол зависти. Он опустил голову и начал отсчитывать секунды, думая о душах, что бродили по причалу, ждали его, накапливались. Он скучал по своей реке, по своему подземелью, по золоту. Харон хотел домой. Он должен был сказать «нет». Он прижал весло ближе к себе, его пальцы барабанили по гладкому, покрытому золотом, дереву. Если достаточно приглядеться, можно обнаружить, что зернистость дерева не настоящая, на самом деле это золотые ручейки, начертанные в виде тех же постоянно меняющих свою форму рек, которые так любил Харон. Он водил пальцами по ним, страстно желая вернуться туда. Харон тихо вздохнул, шипящий дым затуманил его зрение. Когда он рассеялся, из-под полей шляпы высунулось ясноглазое любопытное лицо, на котором красовалась широкая улыбка. — Ну разве ты не выглядишь, как не в своей тарелке? — спросил Гермес. Харон медленно поднял голову, и в ответ на это Гермес выпрямился. Он откинулся на пятки, затем качнулся вперед на носках, заложив руки за спину, с лица не сходила все та же знакомая улыбка. — Что ты здесь делаешь, мой дорогой партнер? — взлетел он, говоря с безумной скоростью. — Это место далеко от того, где я ожидал тебя увидеть. Я никогда не представлял тебя настолько общительным для подобных мероприятий, и я думал, что тебя невозможно оторвать от этой, ох, такой уютной лодки. Харон ждал и молчал — такая реакция уже являлась сама по себе ответом. Их разговоры сводились в основном к этому: Гермес считал такое молчание за ответ и всё продолжал монолог. Бог наклонился вперед. — Веселишься? — спросил он, каждый слог был пропитан сарказмом. — Рррррнннггх, — сказал Харон. Гермес запрокинул голову и рассмеялся, вновь опираясь на носки. Он слишком сильно поддался назад и крылья на лодыжках затрепетали в попытке удержать его в вертикальном положении. Когда это получилось, он вернулся к привычному висению в воздухе. — В любом случае, — продолжил он. — Счастлив тебя здесь видеть, даже если ты ужасно не вписываешься. Я рад, что ты пришел. Харон поерзал на месте, его палантин, увешанный золотом, внезапно показался непривычным. Он пошевелил руками, чтобы лучше ухватиться за весло. Гермес усмехнулся, закатил глаза и взял большой кусок широкой ткани плаща Харона. Он отлетел от центра комнаты, таща за собой лодочника подальше от прежнего места. Гермес двигался со скоростью гораздо меньше его обычной, но она все еще была слишком большой для Харона. — Давай, давай же, — сказал Гермес. — Пойдем из центра, ты блокируешь собой все движение и в целом — сплошное бельмо на глазу. Кто вообще тебя туда поставил? Полагаю, кто-то притащил тебя сюда и оставил гнить посреди вечеринки, или ты пришел сам, старик? Гермес приволок Харона в тихий темный угол, стоящий в тени нарочитых колонн. Вдвоем они встали у стены, паря бок о бок друг с другом. — О-оп, — произнес Гермес, протягивая руку к проходящему мимо подносу с бутылками и кубками. Он схватил и то, и другое, и Харон почувствовал отчётливо сильный сладкий запах амброзии. Гермес передал второй кубок лодочнику. Харон поднял руку и покачал головой. — Ой, да ладно, — Гермес закатил глаза настолько, что его голова чуть откинулась назад. — Цель всех этих глупых застольев заключается в том, чтобы можно было придумать хоть какой-то предлог для веселья, поэтому ты тоже будешь. Веселиться. Гермес пошевелил кубком у лица Харона, золотистая жидкость заплескалась по бокам. Харон снова тяжело вздохнул — пурпурный дым устремился ввысь, и лодочник поддался давлению со стороны коллеги. Он взял кубок, но держал его только для того, чтобы удовлетворить настойчивость Гермеса. Гермес смог выдержать лишь около десяти секунд тишины: — В последнее время встречались какие-нибудь интересные тени? Харон искоса взглянул на своего партнера. Гермес сделал омерзительно громкий глоток из чаши и вскинул брови. Харон посмотрел на свою амброзию. — Хааааа… — сказал он. Глоток Гермеса был таким же чрезмерно драматично-преувеличенным, как и в прошлый раз. Он наклонился ближе: — И…? Послышался очередной ядовитый вздох, и Харон запустил руку в свою мантию. Он достал ровно десять обол и с сожалением отдал их молодому богу. — Ха! Я так и знал! — радостно вскрикнул Гермес, забирая свой выигрыш. Он наигранно пересчитал монеты, после вновь приблизился к Харону. — Я же тебе говорил. Лодочник аккуратно накрыл рукой все лицо Гермеса и оттолкнул маленького бога, возвращая прежнюю дистанцию между ними. Смех Гермеса теперь был приглушенным и щекотал ладонь Харона. — Это была моя часть сделки, я должен был это сказать, не противься, — обрадовался Гермес. Харон проворчал, но дружелюбно. — И что же ты узнал? О чем вы говорили? Какие новые вещи о смертных ты теперь знаешь? Гермес замолчал только для того, чтобы сделать ещё один глоток. Воспользовавшись возможностью, Харон поднял палец, желая рассказать коллеге все, что он узнал, но не смог. Он задумался, пытаясь разобраться, откуда начать. Сложная природа чувства восприятия — такая «смертная» концепция, но все же относящаяся к Харону в его маленьком мирке. Слова и отправные точки рассказа бились за первенство в разуме. Он прислонил весло к плечу и поднял обе руки, будто философ. Все равно ничего не выходило. — Ххррннн, — сказал Харон, упершись пальцем в подбородок. — Можешь не торопиться, — рассмеялся Гермес. Харон пытался вспомнить, как философ — так называла себя тень, сформулировал это. Его слова и описания были такими лаконичными и простыми для понимания, для него было лёгкой задачей объяснить такую сложную тему. — Ммрррннн, — начал Харон, — Гхаааггхх… Ррнгхх… Кххннн. Брови Гермеса медленно поднимались, пока он сосредоточенно слушал рассказ. — Ггррах, — пытался лодочник. — Пещера, — произнес Гермес. Неспешный ритм слов казался странным для такого, как он. — С…тенями? — Хххрннн… — Харон прикрыл лицо краем шляпы. — Все в порядке, — сказал Гермес, похлопав Харона по плечу. — Ты просто можешь познакомить меня с этим парнем в другой раз, и послушаю всю историю из его уст. Харон был уверен, что не сможет больше найти эту тень снова. Он не мог вспомнить, где ее оставил. Тартар, может быть? Даже если так, она все равно была одной из миллионов таких же теней. Харон не и думал, что нужно было следить за ней. — Ну посмотрите-ка, заводишь друзей, становишься общительней, — отметил Гермес. — А теперь, как насчет того, чтобы поболтать с одним из наших глубоко почитаемых и уважаемых членов семьи, потому что все, что он может сказать, очень важно. Судя по тону, Гермес был того же мнения об олимпийцах, что и Харон. Чрезмерная драматичность в его словах, высоко поднятый нос и поза, в которую встал бог, подтверждали мысли лодочника. Харон быстро выдохнул, из его ноздрей повалил дым — самая близкая к смеху реакция, которая у него него была…когда-либо. Гермес приоткрыл один глаз, самодовольно улыбаясь. — Ты говаривал с Афродитой? — спросил он. — Тебе стоит попробовать. Думаю, ты бы ей понравился. Очень понравился. Харон окинул взглядом большой зал. Из-за ионических колонн и мозаичного пола солнечный свет, исходящий от камней, был похож на мерцающее золото. Фризы украшены великими подвигами, деяниями, совершенными богами, что хвалились ими, как достижениями. Зелень прорастала из специально расположенных для этого углов, роскошная мебель была доступна всем для бессмысленного безделья. На одном из таких роскошных диванов растянулась богиня любви. Ее тело лежало на подушках, демонстрируя идеальные изгибы, ее достоинство едва было заметно за специально спадающими на это место кудрями распущенных волос. Богиня накручивала один такой локон на палец, пока разговаривала с бедным запуганным олененком, что был чьим-то «плюс один», брошенным на ее прихоти. — Она определенно будет с тобой заигрывать, типа, как она вообще может позволить тебе, знаменитому, богатому лодочнику подземного мира, пройти мимо? К тому же… — Гермес снова наклонился вперед, его сдержанная улыбка казалась чрезмерно веселой. — Ты очарователен, когда взволнован. Харон принял обдуманное решение не признавать этого. Гермес откинулся назад и хлопнул в ладоши, тем самым пролив еще немного амброзии из своей чаши. — Да, именно так, как сейчас, — засмеялся он. — Потрясающе. — Ккггххх… — проворчал Харон. — Ладно, ладно, — Гермес, как обычно, быстро пришел в себя, и оглядел толпу. — Можешь пойти немного поболтать с Гестией вон там. Она…ну, она…она милая. Но! Несколько капель амброзии, и она разойдется. Будет рассказывать чудесные истории о ней с отцом, когда они еще были детьми. Знаешь, до того, как они… Гермес быстро провел большим пальцем по горлу, сопроводив этот жест хрипом. — Или поговори с титанами. Или… Бог прошелся по толпе взглядом и его лицо внезапно исказилось: — Нет, нет, не разговаривай с отцом, — пробормотал он. — Он тебя только расстроит. Ах! Гермес хлопнул Харона по руке. — Пойди поговори с дядей Посейдоном, спроси его о лошадях, и он расскажет, как изобрел их. Он изобрел лошадей! Ты можешь в это поверить? Он подробно и с особой поэтичностью объяснит, насколько они идеальны и намного превосходят людей. И я должен сказать, что… Гермес скептически покачал взад и вперед рукой. — Ггхх, — не согласился Харон. — Каждый имеет право на собственное мнение, а ты, мой жуткий друг, предвзят, — сказал Гермес, — Будь осторожен, если поднимешь тему лошадей, потому что тут он так быстро не остановится. Лучше выделить пару часов для этого конкретного разговора. Глаза Гермеса расширились, он глядел вдаль, пока мысли об этом разговоре начали вновь преследовать его. Он встряхнул головой, отгоняя болезненные воспоминания. — Или вот, дорогой милый брат Арес, — продолжил Гермес. — Спроси его о том случае, когда я его спас. Просто пойди и спроси. Это приведет его в ярость, он терпеть не может тот факт, что младший братик Гермес вытащил его из передряги. Просто упомяни урну и посмотри, как он покраснеет. Гермеса веселила сама мысль об этом, он энергично откинулся в воздухе, облокотившись о стену. Харон признался себе, что было бы немного забавно понаблюдать, как бог войны теряет свое самообладание. — И если тебе нужно, полагаю, ты можешь присоединиться к процессии и поговорить с моей новой сестрой. — простонал Гермес, перейдя от радости к смирению. — Но должен предупредить, она та еще зануда. Она разглагольствует о мудрости и знаниях, но, сестренка, ты родилась вчера, что ты вообще знаешь о мире? Все, что ты пока видела — это внутреннюю работу невежественного ума отца — упс! Гермес прикрыл своей тонкой рукой небольшую улыбку и заговорщически посмотрел на Харона, прищурившись от чистой радости. — Думаю, мне не стоит говорить о дорогом папочке, как об отсталом врожденном идиоте — о нет, я снова это сделал. Из груди Харона вырвался смешок, давший о себе знать очередным выпуском дыма. Рука, прикрывавшая рот Гермеса чуть опустилась, открыв взор на гораздо более искреннюю улыбку, застывшую в момент нехарактерного для бога молчания. Он ждал, правда ждал, пока легкий смех Харона не утихнет. — А что насчет тебя? — спросил Гермес, наклонив голову. — Хххрннн? — спросил Харон. — Твоя семья. Какие у них секреты? — бог указал подбородком на толпу. Той, кто беседовала с новой богиней, была Никта, скромно парящая с доброй холодной улыбкой на лице. По бокам от нее находились сыновья, они оба прижимались к ней, словно утята. Гипнос крепко спал, будучи всего в нескольких дюймах от матери. Танатос, жалко пародируя стража, неподвижно стоял рядом с ней. — Я немного пообщался с Гипносом, он кажется вполне неплохим парнем. Это не удивило Харона. Он мог себе представить, что его брат и его коллега способны поладить друг с другом. — Но что с тем высоким мрачным и задумчивым парнем? Он выглядит так, будто в жизни ни дня не улыбался. Почему он всегда такой… Гермес нахмурился, его лоб сжался в морщинистую линию, а рот опустился в комичной гримасе. При звуке очередного хриплого хихиканья Харона уголки его губ приподнялись, превращая рот обратно в привычную ухмылку. У Харона была припасена одна история. Он наклонился, приложил ладонь к уху Гермеса и зашептал. Когда он отстранился, глаза Гермеса были широко раскрыты, а губы задрожали, не в силах сдержать столь же широкую улыбку. — Нет! — сказал он ошеломленно. — Он не мог. Харон сделал первый глоток амброзии. Несмотря на хаотичный букет запахов, напиток чувствовался на его языке как нечто нетерпкое и горькое, немного кисловатое — как вкус, который он предпочитал. — И он…? — спросил Гермес. Харон кивнул. Гермес сделал большой глоток воздуха. Он смотрел на брата Харона с недоверчивой улыбкой. — Ну, — начал он. — Приятно знать, что загадочные и холодные личности, как вы, могут, не знаю, расслабляться? Допускать ошибки время от времени? — Гггхрааа, — утверждал Харон. — Уверен, что допускаешь, — парировал Гермес. — Ты проиграл как минимум один спор. — Ххххннн. Харон ожидал, что Гермес возобновит разговор, умчится в бессвязный монолог, который лодочник не возражал слушать. Но бог-посланник ничего не сказал. Вместо этого между ними воцарилась блаженная тишина. Гермес улыбнулся, не той восторженной, запыхавшейся, нахальной улыбкой, обычной для него, а нежной и мягкой. Словно он не полностью осознавал, что вообще улыбался. Словно это была всего лишь инстинктивная реакция и не более того. Он поднял кубок. — Выпьем за то, — заговорил Гермес. — что ты завел друга. Харон хотел было заявить, что не особо хорошо знал ту тень, но подумал, что не она была тем, о ком говорил Гермес. Они чокнулись своими чашами.

***

— Да, конечно! — сказал флеботомист, взмахнув рукой. — Я выполняю эту конкретную процедуру, если у пациента венозная гиперемия. Ко мне обращались многие богатые покровители, желающие провести ее исключительно из тщеславия, но я отказывал. Я человек убеждений. Я жду симптомов. Харон слушал восхищенно и внимательно, и не хотел прерывать тень дабы поправить ее, сказать, что она более не являлась человеком. Тема была слишком увлекательной. — Пот, лихорадка, вздутие, воспаление, пониженное артериальное давления и, в большинстве случаев, рвота, — тень считала на пальцах, которых не было. — Часто мои пациенты бывают бессимптомны, но один простой прокол вены, где возможен избыток крови, покажет, действительно ли человек в тяжелом состоянии. Харон был в восторге. Человеческое тело невероятно слабо, имело огромное количество недугов, способных его уничтожить. Кто знал, какими ужасными способами смертный может встретить свою кончину и прибыть на берег Харона. Танатос однажды упомянул, что больше не проводит души, которые умерли жестокой смертью, но судя по тому, как флеботомист описывал болезнь, Харон задавался вопросом, где его брат проводил эту черту. Но именно то, как смертные боролись за продление своей мучительно короткой жизни, привлекло внимание Харона. Раньше лодочник верил, что люди просто знали о своей смерти, поклонялись богам, которые построили загробный мир для того, чтобы можно было безопасно отправиться в путь навстречу более длительной части существования. Они оказались гораздо умнее, чем он думал. — Я приходил в дома, а не в больницу. Я предоставляю услуги только по вызову на дом, отказываюсь работать в этих отсталых учреждениях, — сказал флеботомист. — Я приходил со своими пиявками, проводил диагностику, результаты которой могли и отличаться от предыдущих. Я не какой-то дрессированный павлин, я доктор, мои услуги опасны и требуют осторожного отношения. Честность бизнеса казалась важна этой тени, поэтому Харон кивнул в знак согласия, только для того, чтобы она продолжила монолог. — Я находил вену, прокалывал ее, как ты помнишь. Последовал очередной восторженный кивок Харона. — И накладывал своих пиявок, чтобы они избавляли моего пациента от полнокровия. Лодка Харона была пустая, за исключением флеботомиста. Харон закончил путешествие через реку Стикс и доставил тени к конечному пункту назначения. По пути, он завел беседу с одним из пассажиров напротив него и узнал о его интереснейшей профессии. Тень разговаривала как лектор, обучающий бессмертного лодочника миру за пределами его владений; Харон являлся будто пустой чашей, готовой быть наполненной. Он был настолько поражен, что предложил тени остаться в лодке, научить его большему и совершить еще одно путешествие туда и обратно ради продолжения образовательного процесса. К тому же, если флеботомист вернется на берег, то Харон сможет познакомить его с Гермесом. Он уверен, что бог-посланник будет рад пиявочному ковбою. — А теперь о способе, как мы держим пиявок; он немного нетрадиционен, — сказала тень. — Вместо того, чтобы гнать какого-нибудь мальчика на болото или в лес, или еще куда-то, где можно найти этих существ, мы сами их выращивали! Прямо в моем собственном доме! Я разводил пиявок дабы иметь свои личные запасы. Харон был готов углубиться в эту тему, но его лодка скользнула по последнему ленивому изгибу Стикс и вошла в царство ее храма. Показался причал, и Харон почувствовал трепет волнения. Там должна быть небольшая группа теней, выстроенных в ряд и ждущих своего лодочника, а впереди них — Гермес, летящий всего в футе от земли с озорной улыбкой на лице, которая еще больше расширится при виде Харона. Только вот причал был пуст. Харон крепче сжал весло и наклонился вперед, глядя на это странное зрелище. Бог-посланник был пунктуальным. Он — определение пунктуальности. Живое воплощение пунктуальности. Может быть, это какой-то инстинкт, но он всегда, всегда был на причале Харона, когда тот прибывал с пустой лодкой. — Понимаешь, вот что мы делаем- Харон поднял палец, дабы тень затихла, и она тут же замолчала. Из страха, что лодочник откажет в доброй воле, если она его ослушается. Харон был слишком озабочен другим, чтобы обратить на это внимание. Он опустил весло в багровую воду и толкнул лодку с большей скоростью, чем обычно. Она с грохотом ударилась о причал, у нее с тенью едва хватило времени успокоиться, прежде чем Харон сошел с нее. Он осмотрел причал вдоль и поперек, обнаружив лишь немногочисленных попрошаек и ни следа Гермеса или последнего прибывшего каравана теней. Харон зашел дальше в храм в поисках Гермеса. Его весло постукивало по дереву и каменному полу, пока он нетерпеливо искал коллегу. В дальнем конце, у огромных открытых дверей, шли тени. Их было меньше, чем обычно привозил Гермес, двигались они со скоростью панихиды. Все это объяснялось богом, что руководил умершими. Там был не оживленно летящий радостный Гермес, а непоколебимый, слишком серьезный для своего же блага Танатос. Он, не моргая, смотрел прямо вперед, держал косу в руке, как Харон держал и свое весло, и никак не реагировал на своего брата. Харон разочарованно вздохнул, и из-за зубов вышло большое пурпурное облако. Его плечи поникли, обол задребезжал при движении. С крахом провалились его намерения познакомить удивительную тень с Гермесом. Харон вернулся к лодке, ожидая неоправданно медленное прибытие своего брата. — Все хорошо? — спросила тень. Харон удивленно взглянул на жалостливое создание. Может всему виной чуткая природа ее профессии, но Харон все равно не ожидал, что о нем будут беспокоиться. Честно говоря, раньше в этом беспокойстве не было необходимости. Особенно если проблема заключалась в чем-то настолько простом, как небольшом разочаровании из-за не оправданных по разумным причинам ожиданий. — Хххааанн… — сказал Харон, кивнув. Тень улыбнулась, будучи счастливой, что ее новый друг в порядке. После долгих мгновений, сыгравших на терпении Харона, пришла Смерть. Харон слишком привык к скорости Гермеса. — Кккхаагх? — спросил Харон. — Я тоже рад тебя видеть, брат, — монотонно ответил Танатос. — Гермес понадобился где-то в другом месте. Меня попросили взять его вялых пассажиров. Харон окинул взглядом скудную работу Танатоса и задумался, кто тут на самом деле вялый. Его доки наверняка будут заполнены до отказа, когда Гермес вернется к работе. Вновь вздохнув и выпустив очередное удушающее облако дыма, Харон протянул руку. Толпа Танатоса постепенно и поочередно платила лодочнику. Тишина на причале Харона была оглушительной. Харон жаждал о том, чтобы кто-то завел монолог о происходящем в мире наверху, рассказал факты и сплетни о богах Олимпа. Это была еще одна вещь, к которой он привык. Танатос откашлялся и на секунду Харон подумал, это все, что он услышит. — Харон, — сказал Танатос, неловко поерзав в воздухе. — Ты, часом, не рассказывал Гермесу о… Он снова прокашлялся, вновь поерзал на месте и перевел взгляд на причал, подальше от Харона. Его лицо, краснея с каждой секундой, вспыхнуло. — О кролике, — прошептал Танатос. Лодочник безразлично посмотрел на брата, затем, не сказав ни слова, отвернулся. Злость отлично шла к лицу Танатоса. Он приблизился, но не так, как это делал Гермес, а скорее для того, чтобы доказать свою ярость. — Этим происшествием нельзя делиться! — прошипел он, его лицо было багровым, — Я верил, что ты никому не расскажешь! — Кккхеее гххханммм, — спокойно сказал Харон. — Что? — голос Танатоса дрогнул от гнева, — Что это вообще значит? Партнеры. Мне плевать, что вы партнеры, я — твой брат! Я был бы признателен за сохранение моей конфиденциальности! Харон пожал плечами. Обол зазвенел, подчеркивая, что лодочник думал по этому поводу. Танатос трясся от сдерживаемого гнева, пока, наконец, не оставил попытки запугать своего старшего брата. Фыркнув, он вернулся на прежнее место и скрестил руки. — Просто. Просто больше никому не говори. Не думал, что тебе придется напоминать об этом, — сказал он. — Ррррнн, — пообещал Харон. Харон молча выполнял свою работу, пока толпа перед его рукой уменьшалась. Тени заполняли лодку, толкая флеботомиста дальше к той стороне, где он стоял изначально. По крайней мере, Харон сможет услышать о разведении пиявок на обратном пути. Без непрерывного рассказа под ухом, мысли Харона блуждали. Когда-то он был невероятно сосредоточен, и разум занимала одна-единственная цель, но после того, как его заполонили интересные истории, Харон обнаружил, что жаждет большего. Он взглянул на свой причал, снова задумавшись о притоке теней, который произойдет вместе с возвращением Гермеса. Он размышлял об отвращении Танатоса к жестокой смерти и о том, как быстро Гермес доставлял всех и вся к ожидающей руке Харона. Тогда становится тесновато. Внезапно в его голову пришла идея, как обуздать надвигающийся хаос. Нарушить одно из своих правил. Харон осторожно потянулся к воротнику и лениво поиграл оболом между указательным и большим пальцами. Он потер форму обола, провел пальцем по символу, выгравированному на толстом золоте, по-настоящему оценил монету. Сильным бережным рывком он выдернул ее из кольца. Его рука снова тяжело опустилась, и он позволил монете выскользнуть из безвольных пальцев. Она глухо стукнулась о дерево, подскочила раз или два, прежде чем скатилась по доскам и закружилась в танце у ног тени. Харон был удивлен тому, что узнал это существо. Он стал лучше понимать тени и внезапно начал различать их. Эта тень была попрошайкой на его причале на протяжении многих лет, может, даже почти сотни. Она недоверчиво взглянула на обол, широко раскрыв глаза, явно находясь в потрясении. Медленно, она наклонилась, чтобы взять монету, изучить ее, провести вокруг дыры, где она была проколота. Тень посмотрела на Харона, но он только отвел взгляд. Очередь приближалась к концу и тот попрошайка был последним, кто забрался в лодку. Он положил обол Харона в его же руку, и весь процесс окончательно завершился. На лице тени была спокойная понимающая улыбка, которую Харон тут же проигнорировал. С полной лодкой, Харон попрощался с братом, и поднялся на свое место. — Гггххххаааа, — сказал он флеботомисту. — Ах, точно, — ответила тень с предвкушением. — Ну, сначала нужно найти самку пиявки… Харон, вновь поглощенный лекцией, направил ялик по реке Стикс. Он не обращал внимания на напуганные взгляды других теней.