Психопомп

Харон не часто ходил в Дом — конструкцию, что была возведена, когда Аид только стал правителем подземного мира. Дом являлся местом, где сосуществовали божества, структурой, что подражала человеческой жизни и которая была создана таким образом специально для богов. Никта, Гипнос и даже Танатос предпочитали находиться там, но не Харон. Он продолжал жить в окружении реки, как и всегда. Но все же время от времени он появлялся там. В первый раз он зашел в этот нарочитый дом чисто из любопытства. Строгое здание, что возвели с такой эффектностью, будоражило воображение. Что же в нем было такого важного, раз на него потратили столько хтонических ресурсов? В непривычной для него манере, Харон изучал обиталище, нуждаясь в ответе на этот вопрос. Харон был рад увидеть, что в доме превосходила практичность, а не внешний вид. Как и в месте приветствия мертвых, которым он руководил. В месте, где души отдаются в руки своей законной загробной жизни. Дом был более ненужной и при этом сложной системой, которая накрывала собой простоту смерти, существовавшей еще до появления Аида. В ней смертным раздавали награды и наказания за их успехи в жизни вместо бесконечного и непрерывного существования после смерти. Однако такая система предоставляла Гипносу работу. И только лишь за одно это Харон не особо завидовал Дому. Во время первого осмотра Дома, Харон проплывал по его коридорам, замечая практически идентичные Олимпу детали, просто отличавшиеся цветом. Они были украшены большим количеством камней, черный мрамор перекрывал бледно-золотой — тот, что был над облаками. Харон заглянул в место, похожее на хранилище, но нашел там не сокровища, а бумагу. Контракты. Пакты. Письменные обещания, подписанные кровью. Совершенно каждая душа, которую когда-либо переправлял Харон, была рассмотрена, и после ей была дана собственная роль в загробной жизни. Некоторые из таких работали в этой ужасной комнате. Души. С работами. С карьерами. С трудоустройством. Это казалось Харону смехотворным. В конце концов он, похоже, обнаружил жилые помещения, которые являлись очередным нелепым противоречием. Зачем обитателю этого царства, повелителю мертвых, нужда в настолько примитивном концепте смертных? В чем смысл комодов, ковров и кровати? Откуда у владельца такого дома необходимость в человеческом комфорте? Какому богу, не считая Гипноса, нужен сон? Аид увидел Харона, стоящем в его комнате. Это было давно, тогда, когда они ещё не знали друг друга, но в тот момент, та самая комната рассказала Харону все о новом короле загробного мира. Он был абсолютно такой же, как и его братья с Олимпа. Аид не говорил Харону уйти, он лишь стоял в дверном проёме, словно капризный ребенок (им он и являлся), и ждал, пока лодочник уйдет сам. Это был момент, когда и Аид понял Харона. Понял, что ничего не сможет сделать или сказать. Не могло быть ни пактов, ни контрактов. Аид не мог приписать Харону определенное место в своем загородном мире. Ему пришлось работать бок о бок с самой природой, которой был лодочник. Изначально Харона в Дом привело любопытство. Любовь заставила вернуться. Танатос частый посетитель этого места. Гипнос работал здесь. Немезида, все еще украшавшая мир своим присутствием, приходила сюда громить залы. Харону нравилось заходить в Дом время от времени. Посещать его. Харон переступил через большие двери и под ногами оказался мраморный пол. Здесь, в загробном мире, камень был горяч и обжигал плоть. Однако Харону было удобно. В такие редкие дни он понимал, что наслаждается физическим комфортом во время ходьбы. Легкое напряжение длинных, скрипящих, атрофированных костей напоминало о силе в его теле, и он любил это чувство. Харон был благодарен каждому шагу. И как это всегда бывало в дни его визитов в Дом, он ожидал увидеть Гипноса, который свернулся калачиком, спящего и храпящего. Но вместо этого Гипнос склонился над чашей, повесив голову в воздухе и подперев ее кулаками, скрестил ноги и лениво раскачивался взад-вперед. Он не заметил приближавшегося Харона. Лодочник мягко ударил брата веслом по голове. Гипнос подпрыгнул от удивления. Он потер голову, но Харон сразу понял, что тот просто преувеличивает. — Харон! — воскликнул Гипнос. — Что ты здесь делаешь? — Хнннгххрр, — ответил Харон, дым клубился вокруг его брата. — Нет! Нет-нет-нет-нет, это не то, что я имел в виду, конечно, я рад тебя видеть, ха-ха! — он быстро чесал затылок, при этом портя и так взъерошенные от сна волосы, — Как ты вообще мог подумать, что я не в полном восторге?! Харон проворчал и перевел взгляд на чашу странной формы, сделанной из потускневшего металла, и лодочник был готов поклясться, что он уже видел ее раньше. Чаша была наполнена водой, которая опасно балансировала на краю, но не проливалась и мерцала, играя светом. Отражение же показывало живописное зрелище, чуждое Харону. Земля, сплошь в зеленых растениях, плавно изгибалась. Харон раньше наблюдал овец, знал, как они выглядят, но никогда не видел как они двигаются. Одутловатые существа, покрытые шерстяными одеялами, с выглядывающими из-за них черными и розоватыми мордочками, походили на Гипноса, когда он был младенцем. Они тихо бродили по полю. Из-за горизонта с бешеной скоростью вылетела собака, и Харон мог слышать дребезжащее блеяние овец, когда те поджали ноги и подпрыгнули, готовясь убежать. Вслед за собакой гораздо медленнее вышел мужчина, его лицо светилось жизнью, а щеки были слегка румяными. Зеленые лезвия, скрывая ступни, целовали его голени. Он оперся на посох, словно Харон на свое весло, и стал стал наблюдать, как собака гоняется по всему полю за овцами. Свет из чаши отражался на лице Гипноса, подчеркивая ямочки на его щеках. — Довольно неплохо, да? — спросил он. — Это подарок от Гестии. Она знала, что мы не часто выбираемся наружу, и поинтересовалась, хотим ли мы вообще видеть мир смертных. Гипнос тронул ладонью поверхность воды, и тут же по ней пошла рябь, сменяющая одну сцену на другую. В этот раз Харон увидел молодых женщин, сидящих в кругу, с обнаженными, загорелыми и сильными от работы руками. Они плели из травы, сооружая небольшие корзинки. Две женщины засмеялись, откинулись назад, сощурив глаза от истерии. Третья фыркнула, надула щеки и свирепо взглянула на своих соотечественниц. Смертные. Живые, дышащие, смеющиеся смертные. Ходящие с кровью, которая пульсировала в их венах, и кожей, которая стягивалась в улыбках и хмурых выражениях. Смертные, не поблекшие от смерти, не окоченевшие и не прозрачные. Не растерянные и блуждающие. Им не нужно в страхе и предвкушении отдавать монеты. Ничего этого не было. Была только… Жизнь. Харон никогда не видел жизни. Он наклонился ближе. — Готов признать, довольно увлекательно наблюдать за ними, — сказал Гипнос, опираясь на ладони. — Я редко вижу смертных, разве что когда время от времени дремлю, так что круто видеть их с открытыми глазами. Действительно круто. Белки глаз женщины блестели на солнце, на них была влажная пленка, а зрачки сужены, таким образом показывая разнообразие цветов в радужке. Одна из женщин широко улыбнулась и ее улыбка — отнюдь не сияющее божественное совершенство. Ее зубы были неровными и пожелтевшими, улыбка — чуть кривой. На лице виднелась родинка. Но все эти несовершенства делали ее более уникальной. Харон наклонился еще ближе, хрип завибрировал в глубине горла. — Хочешь попробовать? — спросил Гипнос. Харон прикоснулся к воде. Сцена вновь сменилась. Лесистая местность, затемнённая от деревьев. Она не была похожа ни на Эреб, пропитанный сыростью, ни на Элизиум в эфирном сиянии. Листья образовывали некий навес, который казался Харону чуждым и таким необычным. Сквозь листья просачивался свет, непостоянные солнечные зайчики с каждым порывом ветра начинали кружить в танце по зелёному покрову. Из-за дерева вышла нимфа с чрезмерно широко раскрытыми глазами и длинными волосами, сливающимися с окружением, и с трепетом стала разглядывать пейзаж. Вдруг звук, который не услышал Харон, испугал девушку, и она убежала вглубь леса. Харон снова тронул пальцем воду. — О-оооу, — протянул Гипнос и поддался вперёд, взлетев чуть выше. Братья подглядывали за гораздо более интимной сценой. Их взору открылась просторная кровать, украшенная подушками, застеленная мягкой тканью, что вздымалась от летнего ветерка, будто ленивый парус. На кровати вместе расположились женщина и мужчина. Мужчина лежал на ней, прижимал к плюшевой подушке, но она, похоже, не возражала. Женщина смеялась, ее руки играли с его кудряшками, и ее стройные ноги обхватили его торс. Глаза же женщины мерцали на солнце, когда она смотрела на него, и весь этот момент интимности казался совершенно неуместным для наблюдения. — Что же у нас тут происходит? — поинтересовался Гипнос, подвинувшись ближе. Харон закрыл рукой глаза брата. — Эй! — запротестовал Гипнос. Темные глаза женщины закрылись, когда она приподняла голову, и партнёр остановил ее, приложив палец к ее губам и сказав что-то. Мужчина слез с кровати, попутно говоря обещания, которые Харон не мог услышать. Он вышел из комнаты и вскоре женщина двинулась с места. Совсем не похожая на чувственное создание, коим была лишь мгновение назад, она целеустремленно стала рыскать по комнате. У дальнего угла кровати величественно стоял сундук; женщина подняла крышку, наклонилась и по локоть утонула в нем, после вытащила оттуда монеты и драгоценности. На кровати лежал сброшенный ей хитон, туда, в спрятанный карман, она одни за другими складывала украденные сокровища. Харон прислонился к краю чаши, вцепившись одной рукой в край, и продолжал смотреть вниз, на вопиющее пренебрежение чужой собственности. — Хех, — чирикнул Гипнос, наблюдая все из-под пальцев брата, — Какое неожиданное развитие событий. Внезапно внимание женщины устремилось на маленькое квадратное окно. Из-за его края выглядывало знакомое озорно улыбчивое лицо, обрамленное парой золотых крыльев. Загадочный гость поманил ее ближе, и она звонко засмеялась, прислушиваясь к своему богу. Гермес, бог воров, шептал что-то в ухо смертной. От Харона исходила обида. Он выпрямился, наблюдая за тем, как коллега властвует над одной из своих сфер деятельности. Было странно видеть Гермеса, который обычно решительно стоял рядом с Хароном, радостно поощряющего кражу чужого золота. Но почему-то эта картина заставила Харона уважать его еще больше. Гермес просунул голову в окно, смотря в сторону двери, через которую вышел мужчина. Голова женщины дернулась: она следила за его взглядом. Гермес тихо сказал ей уходить обратно. Женщина последовала команде бога и вернулась в кровать, вновь растянувшись на ней. Закрыв крышку сундука и расправив хитон так, каким он был изначально, Гермес покинул дом, в котором не было ни намека на кражу. Когда любимый женщины вернулся, она приподнялась на локтях и улыбнулась. — Да, Гермес часто здесь появляется, — пояснил Гипнос, снова ткнув в воду пальцем, — он на самом деле любит болтать со смертными. Как и Дионис. Посмотрим… С каждым всплеском, вызванным рукой Гипноса (при этом ни капли не пролилось через край), одна сцена за другой сменялась на поверхности воды. Играющие дети, идущий куда-то старик, молящийся в храме, стройка… — Ага! — Гипнос остановился Лужайка посреди поляны была украшена следами потворства. Остатки впустую потраченной еды разбросаны по земле. Бочки свежего вина окрасили траву в фиолетовый. Куча смертных, лежали в мучениях и всевозможных состояниях посреди дневного солнца. А те, кто оставались в сознании, извивались, как моряки на суше, в подобие танца совершенно без музыки. В центре всего этого находился Дионис, величественнее и больше своих смертных поклонников, расположившийся на клине. Он пил из кубка и смеялся над попойкой, которую пережили немногие. — Да, — сказал Гипнос, — это в принципе все, чем он занимается. Выглядит… Гипнос глухо зевнул. — Утомительно. Харон смотрел на неизменное происходящее и ждал, когда брат наконец сменит сцену. Поняв, что Гипнос не и не думает об этом, лодочник коснулся воды. Он пропускал видение за видением. Школа, шахта, кровопускание — на нем Харон чуть задержался, очарованный медицинской практикой в действии. Гипносу наскучила чаша и он повернулся, потащив с собой одеяло. Он закутался в него в воздухе и уже секундой позже захрапел. Харон же продолжил смотреть. Растущие цветы, ярко светящееся солнце. Кузнец, который ковал драгоценный Харону обол. Все это казалось лодочнику таким новым. Информация лилась словно водопад — перед его глазами разворачивались истории, которые до этого он разве что слышал. И снова его палец прикоснулся к поверхности воды, и рябь показала шумный рынок. Он кишел как и продавцами, так и покупателями, от этого невозможно было ступить и шагу. Изделия, игры, произведения искусства, текстиль — все передавалось из рук в руки. Даже несмотря на заглушенный звук, Харон все же мог расслышать куски разговоров. Через короткое, как крыло колибри, время, Гермес вернулся. Он пролетел по всему рынку и опустил одну ногу на единственное пустое место, будто специально оставленное для него. Приземление продолжалось всего мгновение, но оно заставило весь рынок застыть. Все уставились на бога, пока благословлял и прилавки, и монеты, и покупателей. Сила его благословения была моментальной — золотой след вплетался в каждый уголок рынка. Буквально через шаг Гермес исчез, сверкнув в последний раз крыльями и кончиком плаща. Бог торговли и рынка установил власть над гуляющими людьми, оставив после себя заметную энергию. И без того процветающий капитализм удвоился от такого импульса, и волнение было ощутимо вплоть до самого Дома. Харон хмыкнул, дым клубился вокруг него, и он снова постучал по воде. Харон не знал, как долго стоял здесь. Предвзятые истории теней не жалели мир бодрствующих, но именно за это он их и ценил. Уникальные смертные искажали окружение уникальными взглядами. Он чувствовал — Стикс шептал, говорил, как сильно лодочник задерживается и что пора возвращаться к своим обязанностям, но тот хотел остаться еще ненадолго. Хотел посмотреть еще одну историю, узнать еще одну вещь о смертных. Еще раз воспользоваться шансом увидеть Гермеса за работой. Вода успокоилась, обрела зеркальный блеск. На ее матовой поверхности показался старик, ковыляющий к кровати. Он залезал на нее мучительно медленно, каждое движение скрипело, как кости Харона. Пожилой мужчина лег, на его лице появилась довольная улыбка. Он один раз глубоко вздохнул. А после этого больше не дышал. Комната засветилась болезненно-зеленым цветом. Танатос подошел к кровати. Он взял старика за руку и поднял его на ноги. Тот, больше не румяный, с бледно-голубыми губами и прозрачной кожей, продолжал держать Танатоса и был рад его видеть. Вместе они вышли через дверь смерти. Харон все еще смотрел на поверхность воды. Все остановилось в этом хрустальном моменте. Старик, ушедший из мира, оставил позади свой труп, который лежал в одиночестве в утешении последнего вздоха. Это показалось Харону завораживающим. Он потряс Гипноса за плечо, и его брат вздрогнул, фыркнув. — Ч-что? — пробормотал он, подняв уголок маски для сна. — Что такое? Мне нужно что-то сделать? — Хрррррттгххх, — предложил Харон. Гипнос сонливо моргнул и затуманено посмотрел на брата узкими от резкого пробуждения глазами. — Зачем тебе это нужно? — спросил он. Харон вновь стукнул его по голове

***

Кровать занимала довольно значительную часть главного хранилища Харона. Она была широкой, и больше всего подходила небольшой семье или богатому лорду. Харон был ни тем, ни другим. Но если уж Харон собирался побаловать себя, то он не отказывал себе ни в чем. Он лег на мягкую ткань, которую даже не пришлось искать ввиду огромного количества подарков от Гермеса. Для Харона просто сидение было давно забытым процессом, лежание же казалось совершенно не исследованной вещью. Лодочник лежал спине, уставившись на потолок, который был увешан монетами, еле мерцающими в темноте, и томился в ощущении всех своих самодельных богатств под его руками. Какое потворство. — Хрррррр, — заурчал Харон, повалил густой дым, затуманивший взор. Он будто мариновался в летаргическом сне в излишке множества набивок. В комнате царил приятный запах, исходящий от простынь, которые обвили изнеможденное тело. Грубо ли попросить Гермеса доставить ему одеяло? Из-за Гипноса идея быть закутанным а кокон звучала так заманчиво. Харон снова опустил руку, очертил дугу на мягком шелке, сжал пальцами ткань и обернул ее вокруг кулака. Лодочник мог так нежиться тысячелетиями, казалось, это было так просто. Глубоко в его карманах запрятан маленький закупоренный эликсир, вокруг горлышка которого красовался безвкусный бантик. Печать Гипноса прочно закрыла бутыль. Харон поднес ее к свету, и практически чистый оттенок зелья засверкал новыми интересными цветами. Сон. Просто тест. Чтобы увидеть, каково это. Каково смерти быть самой по себе. Каково хотя бы так прикоснуться к вещам смертного мира, которые Харону никогда не доведется испытать. Однако всего на мгновение, он хотел почувствовать, на что похожа бесконечность без лишних мыслей. Это чувство нужно сохранить на потом. Ведь настоящее требовало взяться за работу. Поднявшись, Харон издал стон, потянул за собой шляпу и надел ее. Весло было прислонено у одного из столбов; оно одним движением запястья прыгнуло Харону в руку. Когда закрылась дверь хранилища, земля позади содрогнулась. Лодочник скользнул в свой ялик и, слегка его подтолкнув, рассек воды Стикс и направился к ее храму. Предвкушение становилось частью обыденности. Возник трепет от желания поделиться чем-то новым. Харон не мог дождаться рассказать Гермесу о своей кровати. Рассказать о том, как он, перевозчик мертвых, сделал нечто настолько человечное: приобрел кровать, пытался заснуть. Харон был уверен, что маленькому богу это понравится. Может, он снова навестит лодочника, принесет больше амброзии (как обычно), просто чтобы стать свидетелем странного события. И если Харон спросит об этом, он не удивится более чем счастливому Гермесу, готовому долго болтать про воров, которых он благословил. Однако в очередной раз причал был пуст. Исчезли все попрошайки, все откуда-то взявшие монету для переправы. Храм напевал свою гудящую песнь, что исходила из самого сердца земли и мягкого звона травяной воды, капающей со сталактитов в реку. Лодка Харона стукнулась о деревянную пристань. Неужели будет очередной «день Танатоса»? Вдруг поток душ будто врезался ему в сердце, замаячил доносчик будущих пассажиров. Глубокое, уже давно впившееся в разум, осознание того, что скоро предстоит переправа мертвых, поселилось в мыслях, и Харон стал ждать прибытия душ. Двери храма с громкой напыщенностью распахнулись, и через них переступили тени. — Давайте, давайте, давайте, у нас нет времени, вы и так опаздываете. Поторопитесь, поторопитесь, толкаться разрешаю, вот так; все, залезайте. Пойдем. Голос Гермеса зазвенел как треснувший колокол. Одну из душ толкнули на край причала, и она чуть не упала в Стикс. Многочисленные руки реки вытянулись, чтобы проглотить бедняжку целиком. Но прежде чем это произошло, Гермес схватил тень за воротник, выловил ее и посадил в центре, прижимая ещё больше мертвых к краю. — О нет-нет-нет-нет, ты останешься здесь, — Гермес цокнул, — Ты не испортишь мой идеальный отчет, не-а, не допущу. Тебе придется довольствоваться самыми строгими правилами моих глубоко уважаемых коллег. Кстати, говоря о симпатичном дьяволе, вот и он. Гермес вспорхнул над головами, так низко, что ненароком задел несколько шляп теней. Почувствовался резкий порыв ветра, что следовал за богом. Гермес остановился прямо перед своим коллегой, и одежды Харона колыхнулись. Лодочник поднял руку к голове, чтобы удержать свою шляпу на месте.  — И как ты сегодня? Отлично, надеюсь, я не заставил тебя ждать слишком долго. И снова отлично! Рад, что ты в порядке, надеюсь, ты хорошо заботишься о себе. Ты случайно не видел, как дела у Артемиды в последнее время? Она во всеоружии из-за чего-то, о чем говорил Зевс. Гермес снова приблизился к лицу Харона, их разделяло буквально несколько дюймов. С такого расстояния, Харон мог разглядеть широкие глаза бога, складки кожи в их уголках, их сухость от недостатка моргания. Улыбка Гермеса так и не исчезала с лица, его плечи, казалось, напряжены. Полеты взъерошили волосы бога так, как Харон никогда ранее не видел. Даже его крылья были сильно расправлены, а перья обтрепаны. — Говоря о Зевсе, слышал про его недавнюю выходку? Я вот слышал. Могу тебе с уверенностью сказать, было совсем не весело. Он пришел ко мне весь такой с поджатым хвостиком и имел наглость попросить передать Гере эту новость, потому что он, черт возьми, слишком труслив, чтобы сказать ей лично. Я все еще прячусь от него. Харон вышел из лодки и вытянул руку вперед. Тени послушно выстроились и начали платить. Гермес занял свое место возле напарника. Он все не унимался, жужжал, гудел рядом, и Харон мог почувствовать жар, исходящий от него. — Не знаю, почему именно я — тот, кто всегда должен докладывать Гере о том, что дорогой папа снова вставил его не туда, куда положено. Ну, я в курсе: я посланник и все такое, но у меня есть свои принципы. Неужели они не видят, что я занят?! Харон видел. Чувствовал это. Он вдыхал и ощущал и слышал, что Гермес безумно занят. — Когда писательство начало набирать обороты, я еще и отстаю по части языков. За них тоже я отвечаю, знал? Произошла история с бумагой, письмо стало эффективней, так что теперь мне нужно распространять языки и письменность быстрее, ох уж эти смертные. Они что-то с чем-то, не правда ли? Сейчас самое время Харону прервать бога, согласиться с ним, сказать обо всем, что он узнал, о кровати. Даже если Гермес позволил бы такое вмешательство в свою тираду, мысли Харона внезапно куда-то улетучились. Монеты в руке постепенно складывались в горку, но его взгляд был сосредоточен на Гермесе. — Не говоря уже о всей чепухе с плодородием. Почему? Почему, почему, почему, почему, почему эту обязанность поручили мне? Знаю, сам напросился, но, честно, я даже не думал, что между как минимум тремя богами и десятью полубогами смертные молиться будут именно мне каждый раз, когда захотят нового ребенка. А иногда они переключаются с пастушечьей жизни и- Нет! И так выпученные, налитые кровью глаза Гермеса расширились, и он вытянул руки в пустоту. — Мы не будем углубляться в это. Из-за того, что внимание было сконцентрировано на доминирующей силе в этом месте, Харон не следил ни за монетами, ни за лодкой. Обол выскользнул из пальцев и упал на причал. Лодка же наполнилась целиком, не увеличивалась, как обычно, чтобы вместить всех пассажиров. Поскольку было некуда идти, тени попятились от группы мертвецов бога-посланника. Перья крыльев Гермеса встрепенулись от раздражения. — Ну же! Давайте! — Гермес спустился вниз и начал подгонять тени. — У нас нет времени смотреть, как трава растет. Нет, она не растет здесь. Ну, разве что в Элизиуме, но там трава не настоящая, в общем, смысл в том, что вы больше никогда не увидите траву. Погодите. Нет. Я имел в виду ДВИГАЙТЕСЬ! Гермес хлопал в ладоши, подчеркивая каждый слог. Харон медленно вытянул руку перед Гермесом, будто перекладину, и мягко оттолкнул коллегу назад. Бурная ярость компаньона в этот момент была направлена исключительно на Харона, однако он все же позволил себя тронуть. Харон взмахнул ладонью, и монета исчезла — в руке теперь стало пусто. Лодка позади заскрипела, образовывая промежутки между пассажирами дабы вместить еще больше теней. — Не говори мне заткнуться! — рявкнул Гермес. Фраза звучала как хорошо отработанная реакция, как то, что он уже не раз повторял. Харон не затыкал его. Он бы никогда так не сделал. — У меня есть чрезвычайно важное дело, которым надо заняться и пока я здесь я не могу просто бездельничать и ждать пока эти, эти, эти тени наконец притопают в твою лодочку. Мне нужно- С наполненной лодкой, отсутствием очереди и вновь опустевшими доками Харон смог полностью переключить внимание на партнера. Он положил обе руки на плечи Гермеса и с той же осторожностью, что и раньше, толкнул бога на землю. Последовав за движениями Харона, Гермес затих и уставился на своего напарника. Сначала лодочник увидел, как бог пошатнулся, запнулся. Он споткнулся, когда ноги ударились о дерево, но раздраженный вид не исчез с лица. Харон сунул руку в карман мантии и вытащил настойку Гипноса. Гермес заколебался на месте, все еще пристально смотря на бога, который посмел остановить его, прежде чем перевести взгляд на бутыль перед ним. Он слегка прищурился, пытаясь прочесть печать, и усмехнулся. — Сон? — спросил он срывающимся голосом, — Разве я похож на того, кому нужен сон? Харон знал, что на это лучше не отвечать. Он никогда не будет говорить, что Гермесу нужно, а что — нет, что стоит или не стоит делать. Он просто дает возможность выбора. Харон стоял неподвижно и держал бутылку, ждал, возьмет он ее или откажется. Наконец притормозив, Гермес покачнулся. Вероятно, он не осознавал, что все это время не был на одном месте, вибрировал, наполненный чистой энергией, которую некуда направить. Он посмотрел на бутылку так, будто она оскорбила его мать, и попытался вернуть ее Харону. Харон не знал, что там такого увидел Гермес, но вдруг его хмурое выражение лица исчезло. Настойчивость и напряжение сгладились. Впервые за долгое время он моргнул. — Ладно, — согласился бог и выхватил бутылку из руки Харона. Он порвал печать, ленточка упала в щель между доками. Одним быстрым движением Гермес откинул голову назад и выпил эликсир. После резкого глотка ему пришлось хватать ртом воздух. Бог вытер губы тыльной стороной ладони и передал пустую бутылку обратно Харону. — Так когда оно должно- Гермес упал вперед и лодочник дернулся, чтобы поймать его. Он, тяжело, как камень, приземлился на грудь Харона, уткнувшись лицом в мантию. — Ох, — невнятно пробормотал Гермес, его щека исказилась от того, что была придавлена к Харону, — а я думал, что это я быстро работаю Ноги Гермеса подкосились и лодочник еще больше ощутил его вес на себе. Не позволив напарнику упасть, Харон подхватил Гермеса, подсунув руку под его колени, и прижал к себе. Он поднял его с земли и только тогда понял, насколько бог мал. Гермес безвольно скрестил руки на груди, его голова тяжело упала на воротник лодочника. Казалось, ему стоило огромных усилий просто поднять голову и посмотреть в глаза Харона. — Харон… — слабо прошептал он. Харон не был уверен, что именно заставило его успокоиться. Может, дело в том, как Гермес произнес это, или в том, как вяло бог держался за палантин. Как неудержимая сила вдруг сменилась на такую уязвимость, как Гермес изо всех сил старался держать глаза открытыми только для того, чтобы смотреть на Харона. А может, все потому, что это был первый раз, когда Гермес назвал его по имени. Харон выпустил задержанное дыхание, его дымка вновь погрузила Гермеса в сон. Бог сдался, и его голова упала на лодочника. Харон перенес коллегу в лодку, игнорируя пустые взгляды теней, следящих за ними. Он положил крошечного бога в изгиб ялика, а дорожный шарф подложил под голову вместо подушки. Харон хотел встать, но остановился. Подобие кровати еще не было закончено. Лодочник потянул свою мантию и снял верхний слой, осторожно вытащив его из-под веса палантина. Его руки обнажились, и его пробрала дрожь в тумане стикса. Харон накинул свою мантию на Гермеса, подняв ткань до его подбородка. Гермес еще больше свернулся калачиком и еще плотнее закутался в импровизированное одеяло, которое дал ему Харон — до того, что разглядеть можно было лишь закрытый глаз, чуть спрятанный за крылом. Харон поднялся во весь рост, склонив голову, убедился, что Гермес спит и находится в безопасности. Плавного подъема и опускания тела с каждым вдохом было достаточно, чтобы успокоить лодочника в состоянии коллеги. Он взял весло, повернулся к теням и приложил палец к мрачной улыбке, требуя тишины от и без того молчаливой толпы. Так мягко, как только мог, Харон оттолкнулся от причала.