***
Мне трудно восстановить хронологический порядок событий. Потому что почти все время было для меня, как в тумане. Жаль только, что главного я забыть была не в силах. Я говорила, что повестка в суд пришла мне через несколько дней. И прежде чем что-то рассказывать, я проясню детали. Мы женились в Лондоне. Значит и заявление должны были подать в суд там. А дальше решать — как разводиться. В Англии закон — хотите развестись без суда — живите два года раздельно. Но Крис не хотел ждать. Он жаждал развода. Удивительно. Как всего одно фото, одно неверное решение может так изменить жизнь двух людей. Трех, точнее. Он так и не поверил мне, не дал объяснить. Не желал видеть. Вернул мне мою же собаку. На этом кончилась наша любовь. Теперь в нем жила ненависть ко мне, а во мне — обида и злость. Крис заплатил всем, кому только можно, чтобы нам развели через суд. А это было возможно только в случае, если один из супругов признает свою вину. Дальше — судебные разбирательства. Они длились больше двух месяцев. Вспомнили даже брачный договор, который заставил подписать нас Винсент. «В случае измены одного из супругов, второму переходит все совместно нажитое имущество. Так же, в случае измены мисс Чарли Вестман, 90% ее акций в компании «West inc» переходит ее супругу, мистеру Крису Фальверту. В случае измены мистера Криса Фальверта, 80% дома в пригороде Лос-Анджелеса, штат Калифорния, США, принадлежит мисс Чарли Вестман.» Думаю, никто из нас, до суда, даже и не вспоминал об этой формальности. А когда вспомнили — очень пожалели, что пошли на все это. Это заставило меня действительно испугаться, потому что 30% акций уже не принадлежали мне. Ими владел Дарен и еще несколько инвесторов. А так он хотел забрать больше половины от моих. То есть, по сути, я осталась совсем без дохода. Все-таки, с этих акций я бы не смогла получать сильно много. Но даже это не волновало меня так сильно, как сам развод. Эти два месяца были худшими за всю жизнь. Самыми худшими. В памяти всплывали некоторые из слушаний, после которых что-то происходило. Сам процесс всегда был одинаков. Ничто не менялось. — Миссис Фальверт, встаньте, — каждый раз требовал судья. Я вставала со своего места, сдерживая комок, подкатывающийся к горлу. Фамилия мужа, моя все сохранившаяся до самого развода фамилия, больно кольнула. В самое сердце. Ведь совсем скоро она вновь стала Вестман. Я снова забрала фамилию своего отца. Села за большой деревянной стол, внимательно смотря на судью и ощущая тяжелый взгляд любимого человека на себе, снова сдерживая всхлипы и слезы. — Миссис Фальверт, Вы клянетесь говорить лишь правду и понимаете, что несете уголовную ответственность за дачу ложных показаний? — Да, Сэр, — я кивнула, нервно теребя обручальное кольцо на левой руке. — В чем причина Вашего развода с мистером Фальвертом? На долю секунды обернулась на супруга, как бы задавая немой вопрос, которого мужчина не понял. А ведь я искала поддержки. Надеялась, что он наконец поверит мне, увидит, что я все еще люблю его. Догадается, что я не лгу, что никогда не предавала его. Но в глазах все-еще-супруга была лишь уверенность в правильности своего решения и арктический холод. Поэтому я повернулась к судье обратно и ответила дрогнувшим голосом. — Измена. Моя. — Кто является инициатором развода? — Он, — еще более хрипло ответила я, еле удерживаясь. — Миссис Фальверт, признаете ли Вы свою неверность мужу? — Нет. По залу суда прошлась волна удивленных «ахов». За моей спиной сидело огромное количество людей. Близкие, друзья, а еще те, кто был совершенно не известен ни мне, ни, наверняка, Крису. Все, пожалуй, даже самые близкие друзья, вроде Камиллы и Шейна, сидевших в первом ряду, были уверены во моей измене. Да, я была ветреной в юности. Но это прошло. Прошло. Однако они не могли так просто в это поверить. И это ранило меня еще сильнее. Причиняло еще больше боли. Я осталась одна. Совсем одна со всем этим дерьмом. Ни поддержки, ни друзей. Ни даже денег. Этот развод стоял мне прежней жизни. — Миссис Фальверт, у меня в руках конверт, в котором лежат фото, доказывающие Вашу неверность мужу. Поэтому, я повторяю вопрос. Признаетесь ли Вы в измене своему законному супругу, мистеру Крису Фальверту? — Нет, Ваша Честь, — еще уверенней повторила я. — Хорошо, Вы свободны. На выходе из здания суда меня в тот день атаковали репортеры. Охраны у меня не было, так как этим всегда обеспечивал муж. Искать нового телохранителя времени не было — да и денег тоже, — а потому рядом был лишь адвокат — низкорослый мужчина лет пятидесяти, не способный защитить меня. Я потерялась среди вспышек фотокамер, голосов, вопросов обо мне и муже. Все это мелькало вокруг, голова кружилась. Автоматически, я искала глазами в толпе Криса. И ведь он действительно был там. Стоял чуть поодаль у своей машины. Его сжатые кулаки свидетельствовали о ярости, бившей у него через край. И почему-то точно знала, что направлена она была не на меня. В какой-то момент он даже сделал шаг навстречу. Почти дошел до собравшейся толпы, но Винсент остановил его. Из-за гула я не слышала, что он ему сказал. Но это заставило мужа вернуться назад. Теперь гнев его был направлен на продюсера. Он буквально испепелял того глазами. Но воздержался от конфликта. Это все не улизнуло и от меня. Я внимательно наблюдала за супругом, понимая, что шансов спасти наш брак уже не было. С каждым разом убеждалась, что проще было бы сказать «да» на дурацкий вопрос. Не цепляться за него. В какой-то момент, кто-то из толпы вокруг схватил меня за руку. Желудок тут же сжался, меня затошнило. Закрыв рот рукой, я постаралась как можно быстрее пробраться сквозь толпу и добежать до большой резной двери из красного дерева, ведущей в здание суда. «Пираньи» неслись за мной до входа, делая новые кадры. Схватившись за ручку, я забежала в здание. Долетела до женского туалета, где меня вывернуло сразу же. Токсикоз. От этой хрени мне уже ничто не помогало. Ни таблетки, ни другие средства, которые выписал врач. Это сводило с ума. И чем больше я нервничала, тем больше протестовал малыш и тем чаще меня тошнило. — Прости, маленький. Прости, — шептала, поглаживая себя по чуть-чуть округлившемуся животику. Мне было все сложнее скрывать свои формы. Малышу было уже около трех месяцев. Живот рос. И теперь я могла скрыть его только за счет объемных кофт. С рубашками и любимыми топами пришлось распрощаться. Как и с каблуками. И, хотя для этого срок еще был маловат, мне все равно стало неудобно в туфлях. Их сменили удобные кеды. Через несколько дней мне позвонила Кэм. Она вдруг захотела о чем-то поговорить. А я просто больше не могла сидеть в той обшарпанной комнате дешевого мотеля. На большее у меня не хватало денег. Последние деньги ушли на адвоката. Оставались совсем крохи. Поэтому пришлось экономить и частично распродавать вещи, которые покупала себе сама. Но, идя на эту встречу, я не ожидала того, чем она закончилась. Не думаю, что стоит в подробностях все описывать. Скажу только, что Камилла четко расставила границы. Больше она не была рада мне, как прежде. Она вела себя отстраненно, холодно. Делая вид, что не была моей лучшей подружкой с самого детства. Маринерс уже родила малыша. Как выяснилось, это был мальчик. Но никто не сказал мне этого. Я не знала его имени, даты рождения. Ничего. Камилла вычеркнула меня из своей жизни одновременно с Крисом. Я стала ей никем. А про ребенка узнала от Шейна. Возможно, это все сделала беременность и помутнение сознания, но мне казалось, что Солтлейк верил. Он верил мне, сомневался в правоте Фальверта. Так же, как Радуга и Джош. Просто мне не верила Кэм. А Шейн выбрал сторону возлюбленной, не желая делать из этого конфликт. Джош выбрал брата. А Лютер осталась на нейтральной стороне, просто не лезла. Камилла уговаривала меня сознаться. Говорила, что развод не принесёт мне денег. Не верила в то, что это все ложь и чья-то подстава. Она словно была не самой собой. Кэм открыто презирала меня. Когда я отказалась, в очередной раз, она психанула. Обозвала меня продажной сукой, встала и ушла. Я бы хотела сказать, что за два месяца мне стало плевать. Очень хотела. Но не могла. Где-то в глубине моей души жила надежда. На то, что это не взаправду. Что Крис поверит. Или Камилла. Что они оба любят меня. И хотя бы попытаются немного разобраться, прежде чем на слово верить уроду-Винсу. Но нет. Они глупо велись на его уловку. Верили. Два моих самых любимых человека. Лучшая подруга отказалась от меня, как и все друзья. Муж слепо ненавидел. Семья отвернулась, даже малявка-Энди. И тогда меня очень четко настигло осознание. Я одна. Это все. Больше не осталось в мире людей, которые бы любили меня, как раньше. Для которых я не была лживой сукой, продавшейся шлюхой. Наступил конец моей прошлой жизни. И от этой мысли сердце сжималось в груди от боли. Душу рвало на части. По моим щекам стекали слезы, и единственная причина, по которой я сдерживала крики, это людное место. Маринерс встретилась со мной в какой-то закусочной. Хотя и это было ненадолго. Я встала, желая поскорее скрыться в мотеле. А потом резко упала. Живот завязался в узел. Господи, как же больно. Настолько больно, что я начала кричать. На это сбежались посетители, официанты. Отдаленно я слышала обрывки фраз: «скорая, кровь». Меня отвезли в больницу. По дороге я потеряла сознание, а очнулась в палате под капельницей. Я потеряла своего малыша. Своего кроху. И сразу поняла, что та боль, которую я испытала из-за разборок с Кэм — была каплей в море. Это больнее. Страшнее. Настолько больно, что невозможно дышать, больше не хотелось жить. В больнице я провела около недели. Мне вводили успокоительное, поддерживали состояние, наблюдали. Я же днями пялилась в одну точку на стене и спала. Из-за моего состояния пришлось перенести слушание, но мне и на это было плевать. Я потеряла. Единственное, что связывало меня со старой жизнью, любимым мужем. Самое ценное, что когда-либо у меня было. Мое крошечное сокровище. И больше мне жить не хотелось. Не хотелось цепляться за прошлое. Если бы не Крис, этот развод и вечный стресс, он был бы жив. Он был бы жив! Но Фальверт испоганил мою жизнь. Поэтому я сняла с пальца обручальные кольца. Те самые, которые связывали нас. Два обруча из черного золота с красивым синим камнем — такого же цвета, как его глаза — вызывали отвращение. Я убрала их в маленький карман своей сумки, чтобы забыть, а через неделю нас развели. Я признала все, в чем меня винили.***
Прошло два года. Два! А я продолжала задыхаться. Задыхаться в этот день, когда потеряла кроху! Боль разъедала меня изнутри, переворачивала все существо, убивала. Это было невозможно терпеть. И я погибала с каждой секундой каждого нового дня. Больше не жила — существовала. Теперь моим занятием была музыка. Как и мечтала, я стала певицей. За год я стала одной из самых популярных и обсуждаемых артисток. Что не удивительно с таким пиаром. Но это не приносило радости. Или счастья. Это убивало. Там я просто находила способ забыться… хоть на долю секунду забыть о том, что убивает день за днем.