i sought him who my soul loves (i sought him but found him not)

      Воскресенье вялотекущее. Когда Мэтт открывает глаза в послеполуденное время, то видит Пратта, сидящего на соседней кровати и выглядящего словно живой мертвец. У того прижата к груди полупустая бутылка с водой, а на прикроватной тумбочке - упаковка Адвила*.       — Доброе утро, — хрипит Рук, и Пратт издает в ответ лишь сдавленный болезненный стон, медленно опускаясь обратно на кровать. Что неудивительно, учитывая, насколько тот вчера был пьян.       Он чистит зубы, надевает удобные брюки-карго цвета хаки и мягкую фланелевую рубашку перед тем, как спуститься позавтракать в ресторан отеля. Хоть сейчас и далеко за полдень, питание у них проплачено на весь день, и официантка даже разрешает ему захватить тарелку тостов в номер для умирающего соседа, хотя это и противоречит их обычным правилам.       Он решает позвонить матери, прежде чем вернуться в комнату. Кивает официантке и выходит на террасу, позволяя прохладному воздуху немного освежить его.       — Matthieu? — спрашивает мама, поднимая трубку после трех гудков. Удивление окутывает каждое слово, как и ее мягкий акцент. — Ох, chouchou**, как ты?       — Я в порядке. Ты дважды звонила вчера. Что-то случилось?       — О… да, звонила. Не о чем беспокоиться, мой дорогой. Просто хотела кое-что спросить, вот и все.       — Что такое?       — Я знаю, что для этого еще рано, но я задумалась о подготовке комнат ко Дню Благодарения, потому что Мэделин и ее семья собираются задержаться. Ты ведь приедешь не один? — спрашивает мама и нерешительно продолжает. — С… другом?       Четыре года назад она бы точно не задала подобный вопрос - негласное правило, согласно которому, муж Мэделин и парни Мелани приветствуются, а девушки Мелани и парни Мэттью - нет. Такой неловкий телефонный звонок - это большой прогресс. Может быть, пройдет еще года четыре, и она сможет использовать слово «парень», не звуча при этом так, словно вот-вот заплачет.       — Я буду один. Не беспокойся об этом.       — Почему? Ведь в прошлом году ты сказал…       В прошлом году он изо всех сил цеплялся за последние остатки надежды на то, что у них с Люком все получится. Это помогло на целых две недели, а затем Люк объявил, что уезжает, потому что он «нашел кого-то получше». Его слова, не Мэтта.       — Мы расстались.       — Оу… — На мгновение наступает тишина, а затем мама снова начинает говорить. — Mon petit ange***, ты же знаешь, что слишком хорош для таких людей? Может, тебе стоит…       — Если ты предложишь мне найти девушку, я вообще не появлюсь на праздники, — рявкает он, и сожалеет, что повысил голос, в тот же момент, стоило словам сорваться. Он хочет извиниться, немедленно забрать сказанное обратно. Но мама молчит, и это значит, что он попал в самую точку, потому он и не извиняется. Не может.       — Я уверена, ты найдешь кого-нибудь, mon mignon****, — отвечает мама после долгой паузы. — Ты ведь скажешь мне, если что-то изменится?       — Да. Еще что-нибудь?       — Нет, это все, — она вздыхает. — Мы так давно не разговаривали…       И для этого есть причина. Хотя Мэттью и обожал свою мать (он все еще любит ее, даже сейчас, даже после всего) и несмотря на то, что все стало налаживаться, между ними словно пропасть, которой раньше никогда не было.       — Так и есть, — отвечает он, и повисает долгое молчание, которое никто из них не знает, как прервать. Он подносит телефон к уху и прислушивается к родному дыханию на том конце.       Мама ничего не говорит. Раньше она мастерски завязывала разговоры, вечно задавала вопросы, приставала к своим детям и мужу, чтобы узнать подробности о текущих событиях их жизни. Всегда со вниманием относилась к их проблемам, независимо от того, насколько те малы или незначительны. Может быть, это отчасти вина Мэтта, и именно ему стоило приложить побольше усилий после того, как он снова начал общаться с семьей. Или, быть может, это из-за того, что теперь она знает, насколько его ответы ей не понравятся.       — У меня сейчас действительно нет времени говорить, мам, — в конце концов, произносит он спустя несколько напряженных минут. — У тебя есть номер моего стационарного телефона?       — О, да, Мэделин дала мне его…       — Отлично, тогда поговорим позже. Пока.       И он вешает трубку. Знает, что это было некрасиво и отстраненно. Мэделин бы ругалась. Просто есть что-то такое… ему правда сложно теперь общаться с матерью.       Когда-то давно он часами мог сидеть рядом на диване, наблюдая, как она создает красивые вещи с помощью пряжи и спиц или латает дырки на одежде. И пока она работала, пока она учила его, ее объяснения перемежались легкой, нежной беседой. Как прошел твой день, милый? Как ты себя чувствуешь, солнышко? И этот ее сладкий, радостный смех всякий раз, когда ему удавалось правильно произнести французское слово, хотя это и случалось редко. Чашка горячего какао, стоящая на журнальном столике; день переходит в вечер, а затем в ночь.       Он уже давно не пил горячий какао. И к мягкой пряже уже много лет не прикасался. Он убирает телефон обратно в карман и смотрит на ослепительно голубое небо. Возможно, когда-нибудь это изменится, но точно не сегодня.       Когда он возвращается, то слышит, как Пратта громко рвет в ванной. Он ставит поднос с тостами и чашку имбирно-медового чая, на прикроватную тумбу, и задается вопросом, насколько хуже сейчас Дрю и Ричардсу. И интересно, а у Ника вообще бывает похмелье? Он не азартен, но почти готов поставить все деньги на «нет».       Пратт возвращается, зарываясь в свое гнездо. Парень стащил на кровать все одеяла в комнате, включая покрывало с кресла. Рук делает снимок одеяльного буррито-Пратта и отправляет его сначала Хадсон, а затем и Мелани.       Остаток дня он проводит, в основном за просмотром отстойных воскресных передач без звука с субтитрами, в то время как Пратт потихоньку медленно, но верно превращается обратно в человека.       Рассвет понедельника встречает их не по сезону тусклым и пасмурным небом и сильным ветром с востока.       — Похоже, будет дождь, — задумчиво тянет Мэтт, накалывая кусочек бекона и блина на вилку.       — Рад, что не я за рулем, — улыбается Ник. — И для полетов погода ужасная, этот ветер - что-то с чем-то…       В обратном пути в Округ Хоуп их сопровождает сильный дождь. Они преодолели стену ливня, прежде чем свернуть с I-15 и направиться на юго-запад, а к тому времени, когда выезжают из туннеля, ведущего в долину Холланд, стихия уже перестает бушевать. Их приветствует ярко-синее небо, на котором задерживается лишь пара облаков.       Цвета кажутся ярче, а зелень и золото бескрайних полей долины Холланд - еще насыщеннее. В воздухе ощущается свежесть.       Развести всех не занимает много времени. Пратт живет недалеко от аэродрома Ника, и, когда Мэттью паркуется возле своего дома в Фоллс Энд, Дрю заключает его в сильные объятия.       — Это были отличные выходные, — говорит Мэтт. — Спасибо за приглашение. Я надеюсь, что и твоя свадьба пройдет отлично.       Дрю усмехается.       — Всегда пожалуйста, и это я должен благодарить тебя за то, что поехал с нами, — Дрю копается в кармане пиджака и вытаскивает конверт. — Уже немного поздно, но надеюсь увидеть тебя на свадебном приеме. Все будет проходить у нашего дяди в Хенбейне - он держит там маленький модный бар для туристов. Много танцев, много торта…       — Спасибо, — кивает Рук, и Дрю улыбается, передавая конверт с приглашением и направляясь в дом, который он делит (еще на пару недель) со своей семьей, расположенный прямо за «Сприд Игл». Мэтт убирает приглашение в карман и вытаскивает сумки из кузова.       Торт, а? Продано. Уайтхорс обязательно даст выходной, если он вежливо попросит. А ради торта он почти готов умолять.       — Дай мне знать, если нужен будет плюс один! — кричит Дрю, прежде чем повернуть за угол и скрыться из виду.       Понедельник заканчивается визитом к Джону. Тот такой же, как и всегда, словно кокон, сплетенный из энергии, не способный ни на мгновение усидеть на месте, с того самого момента, как Мэттью проходит через парадную дверь.       — Чего бы ты хотел сегодня вечером? — спрашивает он, когда Джон скользит руками под рубашку, лаская теплую кожу.       — Тебя, — отвечает тот, не прерывая контакта.       — Могу поспорить, — усмехается Рук. — Должен признаться, я не собирался приходить сегодня.       Джон хмурится, но его руки остаются на месте.       — Почему же?       — Безумно устал. Провел за рулем почти весь день. Даже не успел поесть, как приехал.       — Надо было сразу сказать, — отзывается мужчина и задумчиво поглядывает в сторону кухни. — Думаю, у меня есть остатки лазаньи Джейкоба. Веганской правда, но…       — Я жажду чего-то другого, — отвечает Мэтт, потому что, хотя мысль о том, чтобы посидеть и перекусить с Джоном, прежде чем приступить к делу, ужасно соблазнительна, где-то подсознательно она вызывает у него глубокий дискомфорт. Подобное слишком размывает границы их отношений. Он боится привязываться. Ведь в итоге получится, как в прошлый раз: он часами проревет, наматывая сопли на кулак, не понимая, почему его никогда недостаточно. Совсем не этого он искал в Округе Хоуп.       — Чего-то другого значит? — Джон приподнимает бровь, быстро понимая намек.       — Именно. Как насчет того, чтобы сегодня вечером все взять на себя? Проверим насколько сильные у тебя ноги. А с меня потом отсос.       Джон закатывает глаза и смеется.       — Как можно отказаться от такого заманчивого предложения? Хорошо, что я не пропускаю день ног.       Джон, как всегда, быстро тащит его на второй этаж, где устраивает целое представление. Когда этот мужчина направляет свою неуемную энергию на что-то столь простое, как расстегивание рубашки, прежде чем аккуратно повесить ее на спинку кресла, этого оказывается достаточно, чтобы сердцебиение Мэттью ускорилось. Сид толкает его на кровать, заползает сверху, тянется к ящику с лубрикантом и презервативами, а затем приступает к самой интересной части.       Когда Джон, наконец, впускает его, такой горячий, гладкий, плотный и идеальный, то делает это постепенно. Сначала принимает первый дюйм, покачиваясь, затем следующий, пока, наконец, полностью не опускается, не отводя при этом взгляда.       — Мне никогда не надоест смотреть на это, — выдыхает Мэтт, убирая тому волосы с лица.       — Когда-нибудь точно надоест, — отзывается Джон. — Разнообразие ведь придает остроту жизни.       — Ты меня понял, — отвечает он и опускает руку вниз, проводя по горлу Джона, его ключицам, потирает сосок (и он чувствует, как мужчина вздрагивает). Рука скользит вниз по твердому прессу, затем тянется к заднице, сжимая.       — Ты ужасно нетерпеливый, — на губах напротив появляется томная дразнящая улыбка. — Что случилось с «Джон, сегодня ты берешь все на себя»?       — Я засну, если ты не начнешь двигаться прямо сейчас, — отвечает он, и тот громко вздыхает с притворным раздражением, прежде чем приподняться и быстро опуститься. Не глубоко, но быстро.       Мэттью позволяет себе откинуться и наслаждаться медленным нарастанием удовольствия и поистине прекрасным видом того, как Джон движется на нем. Наблюдать за еле уловимыми изменениями в выражении лица напротив (легкое подергивание брови, небольшая краснота скул), а затем и очевидными (зажмуривание глаз, открывание рта при особенно сильном толчке) и слушать восхитительные звуки, которые он издает: тяжелые вдохи и отчаянные стоны, вырывающиеся неподконтрольно.       Рук закусывает губу и почти подается вперед, чтобы поймать стоны в небрежном поцелуе с открытым ртом. Но не делает этого, возвращается к реальности, крепко сжимает простыни, чтобы занять руки, заземлиться. Борется с желанием подорваться, подхватить движения Джона, перевернуть их и трахнуть того до бессознательного состояния.       — Я... — он сглатывает, судорожно втягивая воздух. — Джон, я вот-вот…       — Вперед, — шепчет Сид, склоняясь над ним со своими по-блядски расширенными зрачками. — Я хочу посмотреть.       Он кончает, крепко сжав кулаки; руки Джона скользят вверх, обхватывают его лицо, и что-то мягкое и теплое касается губ. Когда он снова способен адекватно соображать, мужчина лежит рядом с ним, уже раскатывая по своему члену ярко-розовый презерватив.       — О, время десерта? — спрашивает Мэтт.       — Ты же у нас любитель сладкого, поэтому я решил на этот раз взять клубнику, — отвечает Сид, подмигивая.       — Я предупреждаю, если ты когда-нибудь принесешь в кровать еду, то я просто съем ее, — Люк попробовал провернуть это однажды, и все закончилось тем, что Мэттью выпил тогда целую бутылку шоколадного сиропа, а Люк ворчал, что он придурок.       — На то и расчет, — усмехается Джон, приподняв бровь, и это наводит на мысль, что тот явно не понял. Что ж. Значит, научится на горьком опыте.       Принять в рот член сейчас легче, чем когда они только начинали свои «встречи». Мэтт не совсем уверен почему. Из-за активного слюноотделения, что вызывает искусственно-клубничный ароматизатор, или из-за частой практики. Скорее второе, у него уже давно не было такого регулярного секса.       Джон кончает быстро, не сдерживаясь, как он обычно это и делает. Уборка не занимает много времени. В такие вечера Сид всегда кладет пару полотенец на прикроватную тумбочку. Он бросает грязное в корзину для белья, но не попадает, промахиваясь на хороший метр. Стонет, прикрывает глаза рукой и больше не двигается. Вторая же рука непривычно прижата к телу рядом.       Мэтту требуется пара минут, чтобы отдышаться, и он позволяет мыслям бесцельно блуждать. В голове ненароком крутится тот его разговор с мамой. Он не может не задаться вопросом, а как бы она отреагировала на Джона. Тот был именно тем типом мужчин, рядом с которым она всегда видела Мэделин и Мелани, так что, быть может, именно его она и смогла бы одобрить. Возможно, появление на День Благодарения с красивым и богатым южанином юристом и поможет успокоить и настроить маму чуть более благосклонно. Кто знает. Отношение отца к его ориентации всегда было легче понять: «Если ты счастлив, то счастлив и я», — мягко сказал он тогда, крепко прижав сына к себе.       Как бы там ни было…        «Это все неважно», — думает Рук и заставляет себя встать и начать одеваться. Кровать Джона удобная, и его рука теплая, но Мэттью знает, что ему здесь не место. Это все просто отвлечение, пока Джон не найдет себе симпатичную девушку, которая нарожает ему кучу детишек и будет играть роль хорошей невестки для его любимых братьев. Ему самому совсем не место в этой истории.       — Не обязательно каждый раз уходить, — доносится голос Сида. Тот все еще не двигается. — Я не буду против, если ты останешься на ночь.       — Ты просто хочешь, чтобы кто-нибудь приготовил тебе завтрак, ленивая задница, — отвечает Мэттью, и даже не смотря на руку на лице Джона, он видит, как тот расплывается в улыбке.       — Хорошо, ты меня раскусил, — фыркает мужчина. — Тот бекон был божественен.       — Увы, разочарую, это вершина моих кулинарных способностей, — отвечает он, заканчивая застегивать джинсы и шнуровать ботинки.       — Отличная была вершина, — вздыхает Джон. — Что ж, буду ждать тебя снова.       — Обязательно, — обещает Мэтт. Возможно, он просто отвлечение для младшего Сида, но это лучшее, что он имел за долгое время. — До встречи, Джон.       — До встре…       Он закрывает дверь, даже не дослушав.