Искупление – это не просто выживание нашей души; Это возрождение души, которая когда-то была мертва.
Клинок царапнул хитиновый панцирь, скользнул под брюхо твари и резанул слизкую плоть достаточно глубоко, чтобы вызвать у существа возглас боли. Или, может, это кричал человек? Брейк с трудом различал голоса, которые его окружали. С трудом воспринимал то, где заканчивалось мерзкое порождение Бездны и начинался мужчина, который держался за пылающую изнутри огнём грудь и пытался стоять на ногах. Зарксис сделал пируэт и уклонился от удара клешни в последний момент, ощутив прилив адреналина и безумного, звериного азарта. Пляска на острие ножа, на волоске от смерти – она бодрила его. Почти сводила с ума. Не давала его мыслям гулять в голове. Не давала причинять ему острую боль. В какой-то миг мелькнул нечёткий образ и смазал границы предметов. Зарксис вдруг увидел себя посреди бездыханных тел. Увидел гробы почивших хозяев – людей, которых он поклялся защищать ценой своей жизни. Среди них, в толпе серых лицемерных людей рыдал совсем ещё ребёнок – Эмили. Жертва реального мира. Жертва, из-за которой он пошёл на сделку с Бездной. На сделку с ней. Ресницы Воли были белее снега, когда он всмотрелся в её лицо. Лишённый глаза, страдающий от огненной боли в пустующей глазнице, Брейк всё равно желал душой и телом обратить время вспять. Он шагал по головам, по трупам. Шагал в крови, чтобы попасть на самое дно. Убийца. Вот кем он был, и всё ради надежды. Надежды исправить судьбу. Воля Бездны дала ему шанс, рассыпавшийся прахом почти сразу. «Чего ты хочешь?» – спрашивал звонкий голос в его голове. И Брейк знал ответ на этот вопрос с того самого дня. «Искупления», – безмолвно шептал он одними губами во тьму, но в ответ ему была лишь тишина. Лишь чувство вины, сжигающее изнутри и разлагающее душу. Лишь ощущение никчёмности его усилий повернуть само время вспять. «Ты была там», – услышал Зарксис собственный голос, и воспоминания вихрем помутнили его взгляд. Отступая назад, подальше от Цепи, он встряхнул головой, отгоняя эмоции прочь. Злость и обида, горечь и тоска – они проникали ему под кожу и отравляли разум и тело. «Лэтти была там, – произнёс голос вновь. – Она такая же, как ты». И он боялся, что эта схожесть между ними могла обрушить стены его крошечного мира. – Рррра! Клинок вошел между пластинами хитина, взорвавшись кровью и ошмётками плоти. Подсекая одну из лапищ Цепи, Брейк вскользь взглянул на жертву нелегального контракта. Несчастный, весь измученный от боли, он корчился в грязи, пытаясь совладать с печатью. Но минуты ускользали сквозь его пальцы, прижатые к груди, как песок, отсчитывая последние мгновенья. Дорогие часы сверкали, подобно звезде в ночном небе, на худощавом запястье, выдавая положение и статус. Он не был бедняком. Цепь не должна была его забрать. «Сила этой Цепи была в ту ночь в поместье Баскервиллей. Чёрный Кролик, сознательно или нет, но…» Брейк сделал рывок вперёд и рубанул по лапе. Существо взвизгнуло и зарычало, диссонируя с криками боли владельца. Мужчина рухнул почти пластом на землю, а Цепь – она метнулась на врага, брызжа слюной и ядом изо рта. Шипение, рычание и злость. Зарксис крутился вокруг Цепи, избегая любых ударов. Пляска со смертью, с самой Бездной – она напоминала ему о ней. Опасной, разрушительной и невозможно близкой. Стоящей рядом, говорящей и уничтожающей мост между ними. Лэтти говорила ответ на их вопросы, передавая саму себя в Ад. И он открыл для неё эти двери, когда не дал ей даже шанса объясниться. «Ты была там?» – хотел крикнуть он, подлетая к ней там, во дворе штаба Пандоры, когда только свет луны и звёзд освещал пространство между ними. Его клинок и капля силы, которая прорвалась вперёд, коснулись кожи там, где ранее она поставила невидимую метку. Гримаса лёгкой боли на миг переменила лицо Лэтти. Им оставались всего секунды, и он надавил вперёд сильнее, прорываясь через тонкую ткань одежды внутрь. «Прости меня», – он желал и боялся увидеть это во взгляде. Лэтти вскинула подбородок и плотно сжала губы. Он засмотрелся на неё, на фиолетовые тени под глазами и бледные щёки. Всего одна секунда, длиною в целую вечность, но он успел запечатлеть её лицо. Во взгляде карих глаз плескались боль, усталость и несчастье. Лэтти двинула рукой и прикоснулась пальцами к клинку. Скользнула по нему в миллисекунду. Оставила кусочек жара на его ладони. «Спаси меня», а не «прости» пытались донести её глаза. – Чёрта с два! Его клинок скользнул по брюху Цепи, зацепился за что-то внутри и застрял. Брейк увернулся прыжком от быстрого стремительного взмаха, поднял брызги крови и грязи и приземлился в нескольких метрах от твари. Огромный жук взревел и заметался. В брюшине на солнце заблестела часть клинка. Он знал, что сможет вытащить его. И вытащит, порвав всё изнутри как можно больше. – Пора передавать привет родным, – со странной, дикой ухмылкой проговорил Шляпник, ловля на себе взгляд существа. Его огромные, налитые кровью глаза смотрели с ненавистью на него, как будто силой воли желая вызвать адское пламя вокруг. Отсутствие одной клешни мешало Цепи двигаться, как прежде, и Брейк отвесил шутливый поклон. Из-под ресниц он отмерял движение до цели. «Через пару часов, чтобы никто ничего не понял», – сказала Лэтти на прощанье. В её глазах плескалась горечь – секунды две и растворилась, не дав ему запомнить этот миг. Он вспомнил поцелуй и свои мысли. Облизал пересохшие губы, борясь с желанием коснуться её вновь. Он ощущал ладонями тепло её спины и понимал, что это всё – конец. Но всего на секунду – какой-то лишь миг – Брейк позволил себе подумать о том, что не смог сказать ей очень важных слов. Такой же миг – и он был подле брюха жука. Ещё секунда или две – и вот клинок прорвал внутри какой-то орган, обрызгав землю бурой кровью. Царапнув панцирь изнутри, металл прошёлся вдоль него, и Зарксис ловко вынул меч наружу. Цепь завизжала. Зарычала. Прорвался ввысь дичайший рёв мужчины. Перед глазами Шляпника разверзлась вдруг земля, осветив его нетронутую чистую одежду золотым светом. Цепи взметнулись с самого дна этой Бездны, сомкнулись на ногах несчастной жертвы. Он попытался уцепиться за корягу – за что-нибудь, способное продлить минуты жалкой жизни. Но часы на его груди пылали огнём: на них не было уже ни секунды, а только лишь смерть. Зарксис достал платок из кармана и вытер клинок, стараясь не смотреть вперёд и вниз. Солнце отражалось на металле меча, играло на нём искрами света. Когда он пришёл по следу Цепи, было ещё ранее утро, но не сейчас. Слишком долго и хлопотно стало теперь, когда ему приходилось всё делать самому. Безумный Шляпник… Его сила пульсировала внутри, прожигая насквозь. Она рвалась наружу, рвалась на остриё клинка совсем как десять лет назад. Измученное контрактами и Бездной тело едва ли было полно сил, чтобы держать всю эту мощь внутри. Но она же жаждала всё разрушать вокруг и поглощать. Как жаждали живущие в нём чувства. «Спаси меня», – молчали губы Лэтти, но не спасение обоим им так было нужно. Он видел по её глазам в тот очень странный вечер, как волнами плескались в них отчаянье и скорбь. Такой вот взгляд, способный рвать на части, – он был ему знаком с тех самых пор, как он вернулся сам из Бездны. Спасение? Нет. Не это для его души было предложено матерью Шерон. Она понимала его, как никто. Видела без слов, что ничего уже его не в силах изменить или спасти. Но предложила то, что нужно было Зарксису тогда и по сей день. Искупление. Вот что действительно так жаждал он с тех самых пор. Но Брейк боялся, что не сможет дожить до этого дня. Не потому, что Бездна заберёт его к себе, пожрав остатки жизни через Цепь. Нет. А потому, что однажды он не сможет выбрать между госпожой и ею, и это погубит всю его жизнь без остатка. Ведь у этого выбора нет верной стороны – они обе приведут его во тьму.***
Его окрикнули у самых ворот, за которыми виднелось здание штаба Пандоры. Мальчишка, одетый в простые штанишки на подтяжках и ситцевую рубашку, проскочил между движущимися экипажами с ловкостью и грацией кошки, не помешав ни одному извозчику, подгоняющему лошадей. Запыхавшийся и взъерошенный, он остановился в паре метров от него и задрал вверх румяное от быстрого бега лицо с сияющими, но полными не скрытой тревоги глазами. Это заставило Рейма невольно содрогнуться от предчувствия надвигающейся бури. – Мистер! – воскликнул мальчишка и сделал небольшой шаг навстречу нему. Но больше не проронил ни звука, даже после того, как Лунетт с вопросом взглянул на него. – В чём дело? Что-то случилось? – наконец, не выдержал он, и мальчишка быстро оглянулся назад, как будто кто-то преследовал его всю дорогу. – Там, в баре… – В баре? – Меня послала хозяйка бара за вами. Сказала найти мужчину в очках, который приходит есть к ней пирожные, даже если заварной крем весь пропах вином за день, – протараторил быстро он и посмотрел прямо в глаза Рейму. – Я вас много раз там видел! Это точно за вами послали! – Но зачем? – Рейм взглянул на часы, проверяя, сколько времени осталось до начала рабочего дня, и коротко кивнул двум мужчинам, входящих в ворота поспешным шагом. Стрелки стояли на одном месте, не желая шевелиться, и Лунетт мысленно отругал себя за то, что забыл их завести. – Всё из-за той девицы! – уже с каким-то испугом в голосе отозвался мальчишка, потеряв прежнюю напыщенность, с которой он сообщал, на его взгляд, очень важные вести, словно это была исключительная миссия для исключительного посыльного. – Девицы? – растерянно переспросил Рейм, уже чувствуя нарастающую нервозность от того, что он даже не может узнать наверняка, сколько времени у него осталось до пометки «Опоздал». – Хозяйка сказала, что вы её знаете. – Что? – Вы раньше приходили с ней вместе. «Лэтти!». Земля стремительного начала уходить из-под ног Рейма, и ему пришлось ухватиться рукой за створку ворот, чтобы не упасть. Мальчишка с интересом смотрел на него, но нетерпение и нотки страха во взгляде говорили о том, что проблема здесь гораздо глубже. – Что случилось? – Она пьяна… – О нет. –… и к ней пристают. Ругательство проскользнуло в мыслях Рейма самовольно, хотя он и старался всегда следить за языком и тем, что в голове. В ворота больше никто не входил, и это означало, что рабочий день начался. Прогулка до бара могла стоить ему прогула и возможных последствий за это. Но даже так с того момента, как он понял, что дело в Лэтти, его внутренний голос уже оставил попытки вернуть хозяину здравый смысл. И Лунетт ненавидел себя за это. За то, что эта девушка делала с ним. Мальчишка помчался вперёд, показывая Рейму и без того знакомую дорогу до бара. Он не ходил туда напиваться или заливать своё горе вином или чем-нибудь покрепче. Он ходил туда, чтобы вспомнить о тех днях, когда целый мир казался ему открытым для любых возможностей. Когда он не просыпался от ночных кошмаров и не завидовал отчасти тем, кто был способен забываться совсем. Лунетт работал на организацию, следившую только за Бездной, но знал, как борются другие стражи порядка с опиумными притонами. Именно в тех местах наибольший процент смертей людей. Но не от яда, принимаемого ими вовнутрь. А от Цепей, чьи отчаявшиеся контракторы так хотели исполнения своих желаний. Опиум и Бездна шагали бок о бок, забирая с собой всех, кто уже переступил ту самую черту. – Мы почти на месте! – известил его мальчишка, и вовремя, потому что Лунетт едва не проскочил нужный поворот. Встряхнув головой, чтобы отогнать мешающие мысли, Рейм ускорил полушаг-полубег, чтобы поспевать за своим проводником, но тот остановился уже через двадцать метров, так и не дойдя до входа. – В чём дело? – встревожился Лунетт, но мальчик покачал головой и указал ему на уже виднеющийся бар. – Вы лучше сами идите. Может, хоть вы заставите её прийти в себя. «Прийти в себя?» – ужаснулся внутренне Рейм, ещё до этого решивший для себя, что она вряд ли способна выпить слишком много. Он помнил их первый и последний раз, когда они вместе с дядей Оза Безариуса – Оскаром выпивали в честь дня рождения Лэтти, которое, скорее всего, было ненастоящим. Ему наливали слишком много, чтобы он мог помнить всё. А утро выдалось болезненным и странным, как будто целую неделю в его организме не было ни капельки воды. Лэтти же… Он даже не знал, что было потом. Дверь в бар открылась перед самым его носом, и мимо Рейма поспешным, почти спотыкающимся шагом выскочил полный мужчина, утирая пот со лба. По его лицу было неясно, пьян он или нет, но было точно понятно, что он безумно жаждал убраться подальше. Вместе с ним до Лунетта донёсся шлейф перегара и сладковатый запах пряного вина – слишком противоречивый на фоне слабых ноток кондитерских изделий. – Вы пришли! – услышал Рейм знакомый голос хозяйки, но взгляд его уже был прикован к полу. Точнее, к двум людям, один из которых был грубо прижат к грязным доскам. Лэтти вывернула руку несчастного под очень странным углом, и невнятный скулёж её пленника подтверждал, что он находился едва ли не в состоянии обморока от боли и очень боялся за целостность кости. Другие посетители оставались на своих местах и наблюдали за зрелищем не то со страхом, не то с азартом, словно не понимая, шоу это или реальная драка. Ноги Лунетта сами сделали несколько шагов навстречу объектам внимания толпы, и лишь в последний момент он заметил что-то блестящее в руках Лэтти. Кинжал. Который стремительно направился прямо ему в горло. – Рейм? Её голос прозвучал вполне внятно, но ощутимо растянуто, словно говорить было очень тяжело. Рука Лэтти тут же опустилась, и Рейм заметил, как быстро, но не слишком чётко она поспешила спрятать оружие на поясе. Ему захотелось отобрать у неё всё, что могло навредить людям, но он не смог даже вымолвить ни слова, пока девушка неожиданно не развернулась и не подошла к своей жертве вновь. – Стой! – крикнул ей Лунетт, бросаясь вперёд, но Лэтти, вместо ожидаемого продолжения увечий, протянула вдруг мужчине руку и предложила свою помощь, чтобы подняться. – Исчадие ада! – вскричал он, своими силами вскакивая на нетвёрдые ноги и почти бегом припустивший к дверям, и Лунетт понял, что не Лэтти первая начала драку. Наверняка, он был тем, кто решил, что невероятно достоин нового знакомства с ней. – Лэтти! Он окликнул её вновь уже тогда, когда девушка вернулась за стойку и притянула к себе почти пустую бутылку. Это было не вино, понял Рейм, и тревога, набатом звенящая внутри него, возросла трёхкратно. Хозяйка бара посмотрела сначала на неё, потом – на Лунетта, и парень понял, что её не выгонят отсюда. Но он должен был увести Лэтти подальше. До того, как глаза и уши герцога Бармы доберутся до этого почти забытого Богом места. – Что ты делаешь? – горячим шёпотом спросил он, наблюдая за тем, как Лэтти почти залпом выпивает целый стакан. – Лэтти! Ты сошла с ума? – Разве я похожа на сумасшедшую? – спросила она, поворачиваясь к нему лицом, и что-то в её глазах заставило Лунетта вздрогнуть. Он на миг отпрянул, как будто не зная, что ему делать: уйти или остаться, и тут же заметил, как краем глаза Лэтти наблюдает за ним. Выжидает, что же выберет он, в конце концов, и это почти его разозлило. – Лэтти! Рука Рейма сама потянулась к ней, и он не дал ей припасть к новому стакану. Лэтти зло взглянула на него, но ничего не сказала. Лишь сильнее вцепилась в бутылку, которую держала во второй руке. Он мог бы забрать и её, но сейчас на них смотрело слишком много глаз, и Лунетту не хотелось привлекать ещё больше внимание к ним, чем было сейчас. – Ты уже привлёк, – словно прочитав его мысли, произнесла Лэтти, и он почувствовал, как её пальцы играются с пуговицей форменного камзола Пандоры. Расфокусированный взгляд девушки говорил о том, что прошлый стакан не прошёл без следа, но ей было далеко до засыпания лицом на стойке. – Зачем? – Что зачем? – Зачем ты так много пьёшь? – выдавил из себя он. Лэтти сильно отвлекала, хотя бы потому, что она всё же расстегнула верхнюю пуговицу камзола и теперь зачем-то расправляла воротник его рубашки, несмотря на то, что он и так был в порядке. Рейм заставил себя убрать её руку, но девушка вдруг переплела их пальцы и уставилась ему прямо в лицо. – Потому что мне плохо. И потому что если я не буду пить так много подряд, то алкоголь выветрится слишком быстро. – Прекрати. – Прекратить что? – со странной улыбкой спросила она. – Нам нужно уходить отсюда. Немедленно! – Рейм, не отнимая руки, потянул её за собой, но Лэтти дёрнулась и вырвалась из его хватки. Она отстранилась, и без их переплетённых пальцев вдруг стало очень холодно. – Рейм, – очень чётко проговорила она. – Ты или оставайся со мной, или просто уходи. – Что? – Я не уйду отсюда, – повторила Лэтти вновь, более грозно, хотя в её нынешнем состоянии это прозвучало не слишком убедительно. Прежняя ясность речи уплывала, и Рейм заметил, что и на ногах девушка стояла уже не слишком уверенно. – Лэтти! – Лунетт наклонился к ней, понизив голос, чтобы никто другой не услышал их разговора. – Ты не понимаешь… – Всё я понимаю. Тебя прислали за мной, чтобы увести отсюда. – Дело не в этом! – Тогда в чём? – взорвалась она на весь бар, и нечто отчаянное, болезненное прозвучало в её голосе. Рейм замолчал, прикусив губу, и Лэтти пытливым взглядом уставилась ему в глаза с немым вопросом: «Ну, что ты скажешь теперь?». От неё сильно пахло вином – похоже, с него она и начинала, и чем-то другим, что он ещё не пробовал в своей жизни. В грудине сильно заболело от нефизического спазма, когда он вдруг понял, что могло быть причиной её присутствия здесь. И Лэтти тоже поняла, что он догадался. – Нам нужно уходить, – наконец, выдавил из себя Лунетт, беря её за руку. – И я пришёл не увести тебя отсюда, – добавил он. – А чтобы тебе помочь. Лэтти промолчала и дала ему оторвать себя от стойки. Свободной рукой она вцепилась в другую, ещё не начатую бутылку, которая пряталась в рядах давно пустых, и Рейм с вопросом взглянул на хозяйку заведения. Она кивнула и слабо улыбнулась, позволяя им уйти, и Лунетт пообещал ещё вернуться, чтобы заплатить счёт. На улице стало мгновенно легче дышать, и Лэтти тоже это поняла, когда глубоко вдохнула носом воздух и чуть задрала голову, подставляя лицо солнцу. Вестибулярный аппарат, подвергнутый пыткам, тут же сдал сбой, и Рейму пришлось почти обнять девушку, чтобы не дать ей упасть. – Я могу идти сама, – зачем-то проговорила Лэтти, хотя он даже ничего и не собирался говорить на этот счёт. – И не надо меня жалеть. – Я не… Ладно. – Рейм усилием воли заставил себя отстраниться от неё. – Пойдём. Тебе нужно поспать. – Прекрасный доблестный рыцарь, – пробормотала Лэтти себе под нос, и это были единственные слова, которые она произнесла за всё время до его дома. Лунетт с опаской огляделся вокруг, как будто за каждым углом мог прятаться шпион герцога Бармы, и Лэтти с каким-то интересом наблюдала за его опасениями. Конечно, он должен был ей рассказать всю правду, но не был уверен, что сейчас лучшее время. Она могла и не вспомнить этот разговор вообще. – Ванная там, если тебе нужно, – произнёс он, когда они вошли, но Лэтти покачала головой и нетвёрдым шагом направилась в гостиную. Прежде чем последовать за ней, Рейм зашёл на кухню и поставил кипятиться воду. Крепкий чай должен был помочь ей хоть немного протрезветь, хотя он не был уверен, что она захочет этого, пока не допьёт унесённую из бара тару. Отчаяние, с которым она цеплялась за бутылку, было сравнимо с тем, которое охватывает людей в момент смерти их близких. – Рейм. Голос Лэтти звучал очень слабо, и он подошёл ближе, чтобы лучше её слышать. Лицо девушки казалось совсем бледным и лишённым румянца. Только сейчас Лунетт вдруг заметил, что под глазами у неё пролегли глубокие тени, словно она не спала больше суток. Несчастье, с которым она взирала на свои сложенные на коленях руки, сжало внутри него все существующие мышцы. – Что случилось? – мягко спросил он, прекрасно зная, что она может взорваться в любой момент. Ему не хотелось снова с ней ругаться. Только помочь ей, хоть он и ненавидел то, в чем собирался помогать. Ненавидел в ней чувства к другому мужчине. – Барма знает обо мне, да? – вдруг спросила Лэтти совсем не о том, и Рейм на секунду задохнулся под её взглядом, полным неутолимой ненависти к его господину. – Значит, знает, – вместо него ответила она и потянулась к бутылке. Ему не был омерзителен вид пьющей Лэтти, но в этот момент больше всего на свете Рейм желал выхватить из её рук эту пакость и выбросить в окно. Она губила себя одним из худших методов на свете, и он никак не мог это остановить. Потому что Лэтти была сильнее. Потому что имела над ним всякую власть. – Рейм, я убью его, – произнесла она, смотря ему в лицо, и в этом взгляде он обнаружил вдруг нужду в прощении. Его прощении. Словно он значил для неё нечто большее, чем он только мог позволить себе думать. – Я знаю, – только и смог выдавить из себя Лунетт. – Но я не буду стоять и смотреть. – Даже если можешь умереть? – спросила Лэтти, и он прикрыл глаза, пытаясь собраться мыслями, чтобы ответить. Но Рейм не знал ответа. Ничего бы не помогло ему что-либо ей сказать. – Прости меня, – услышал он вновь голос Лэтти и ощутил, как она прикасается к его ладони, словно так могла получить шанс на искупление своей будущей вины. – Но к этому всё шло с самого начала. – Или ты сама пришла к этому? Лунетт открыл глаза и увидел, как множество эмоций скользит по её лицу. Карие глаза широко распахнулись на миг, а в следующий – она уже отвела взгляд и уставилась куда-то вбок. Ему не пришлось даже гадать, что это было. Лучше, чем какие-то слова, смог передать ответ на вопрос её взгляд. – Это война. – Та же, что разделяет сейчас Баскервиллей и Пандору? – Что ты можешь знать об этой войне? – резко спросила Лэтти, всё ещё смотря не на него. Рейм замолчал и уставился на её профиль. Быть рядом с ней вот так, наедине, когда она так уязвима, вдруг показалось ему невероятно сакральным. Он до безумия хотел к ней прикоснуться, помочь ей в себе разобраться. Но чувства между ней и Брейком пылали так сильно, что обжигали каждый раз, лишь стоило ему стать к девушке чуть ближе. – Ты ведь знаешь, почему я была в том баре, – вдруг заговорила Лэтти, так и не дождавшись от него ответа. Она повернулась к нему лицом, и он увидел, что глаза её блестят. – Поэтому ты мог сказать на мой вопрос об этом человеке что угодно. «Об этом человеке». Всё дело было в нём. Всегда лишь только в нём. Война между Пандорой и Баскервиллями была бы для неё неважной, если бы Зарксис Брейк не стоял на одном из берегов. И волею судьбы Лэтти оказалась на противоположной стороне – и то лишь потому, что так решил Шляпник. – Помнишь наш поцелуй на том балу в честь дня рождения Кайла? – спросила она, вынуждая его смотреть на себя силой своего тона. Рейм хотел бы сейчас отвернуться и сказать ей, что не помнит. Но не мог даже пошевельнуться, чтобы спрятаться от её взгляда. – Я помню, – хрипло отозвался он, потому что Лэтти молчала и ждала от него ответа. Она уже успела снова хлебнуть из бутылки, а где-то там слышалось пыхтение чайника, готового вот-вот уж закипеть. Вода бурлила на поверхности так же, как сейчас его чувства внутри груди. – Это было последней хорошей вещью во всей моей последующей жизни, – проговорила она, и её голос почти сразу же заглушил пронзительный свист чайника на кухне. Рейм вскочил с места и помчался на кухне, оставив девушку одну. Лэтти откинулась на спинку дивана и уставилась перед собой. Предметы вокруг двоились и расплывались, от выпитого хотелось спать, но сон наверняка был бы неспокойным и плохим. Чертыхнувшись одними губами, она потянулась к бутылке и сделала несколько глотков в надежде, что скоро настанет та черта, за которой она перестанет ощущать, что пьяна. Тогда ей не придётся беспокоиться о том, что мысли снова возвращаются в свои ячейки в голове: сейчас они расплывались, подобно кругам на воде, и невозможно было ухватиться ни за что. Невозможно было думать только о Брейке. Одно лишь его имя причинило ей боль, и новый глоток пришёлся очень к месту, хоть и под испуганный, полный отчаяния взгляд Рейма. Лунетт вернулся с двумя кружками чая, и Лэтти из вежливости приняла одну из них, совершенно не планируя пить напиток в чистом виде. – Лэтти, – спокойный, осторожный голос Рейма неприятно резанул слух, и девушка прикрыла глаза, почти залпом опустошая половину кружки, в которой смешала чай с алкоголем. – Остановись. – Никогда, – с неожиданным весельем отозвалась Лэтти, внезапно ощутив, что наконец-то тело перестаёт быть настолько тяжёлым. – Изумительный чай, – добавила она. – Конечно, когда в кружке всего около 30 его процентов было, – пробормотал себе под нос Лунетт, но Лэтти всё же разобрала его слова. Она внимательно, насколько это было сейчас возможно, уставилась ему в лицо, и под её взглядом он начал тут же чувствовать себя неловко. – Ты не знал, что я жива, верно? – спросила она, и Рейм кивнул, обрадованный тем, что внимание девушки вновь привлёк «чай». – Шляпник решил, что так будет безопаснее для всех. «Шляпник», – повторил безмолвно за ней Лунетт, ощущая горечь во рту, и изысканный вкус его напитка вдруг потерял всю свою привлекательность. – Валет способен забирать память. Так я сбежала. Выпустила волну его силы, чтобы все, кто был в тот день во дворе Пандоры, забыли те несколько секунд, которые мне были нужны, чтобы скрыться. – Но ты была так слаба… – начал Рейм и запнулся, не зная, как объяснить девушке то, что в том состоянии она чудом даже просто стояла на ногах. – Слабость идёт от наших мыслей, – неожиданно проговорила она. – Не от тела. Опустившая кружка пополнилась остатками алкоголя, чем оповестила о том, что теперь бутылка потеряла свою ценность. Лэтти ощутила новую волну приятного жара внутри, когда сделала несколько мощных глотков, и в какой-то миг ей вдруг безумно захотелось рассмеяться. Хотя бы просто оттого, какой жалкой себя она сейчас ощущала. Даже более чем тогда, когда исчез Леви. Когда не осталось ничего от него, даже одежды. Только остатки тепла. Последних взглядов и слов. Фраз, которые к нему привязывали даже после его смерти. – Ты плачешь. Голос Рейма вырвал её из этих безумных дебрей, и Лэтти схватилась пальцами за щёки, ощутив под ними влажные дорожки. Лунетт успел забрать из рук девушки кружку до того, как она вскочила с дивана и быстро отвернулась, словно прячась от него. Он не помнил, видел ли, как плачет Лэтти, но то, что происходило сейчас, буквально сводило все мышцы внутри. Она стояла к нему спиной. Обычный человек, которому нужна поддержка и помощь, а не Баскервилль, который мог участвовать в резне. – Что это? Внезапный вопрос заставил его вздрогнуть. Потребовалась всего секунда, чтобы осознать, про что идёт речь, и две – чтобы разглядеть в её руках ту самую папку, которую ранее отдал ему Барма. Лэтти повернулась к нему, читая один из листов. Её лицо не было бледным, следов от слёз или скорби не осталось, как и от выпитого алкоголя. Перед ним был совершенно другой человек: не тот, которого он забрал этим утром из бара. И, вернув бумагу на место, она уставилась на него взглядом, от которого перед глазами всё помутнело. – Здесь слишком много обо мне. – Лэтти… – Он не мог узнать столько от Шейла. От её слов у Рейма сжалось нутро. Лэтти прошла мимо и села на диван, перебирая бумаги, а он застыл, как статуя, рядом, не понимая, почему та ярость в её взгляде обрушилась не на него, а в никуда. Потому что он заслужил. За то, что утаил от неё эту папку. За то, что рассказал о ней Брейку. – Откуда он знает об этом? – Лэтти схватилась за его руку, буквально склоняя его силой над бумагой. – Кто был у него в последнее время? – Я не понимаю… – Рейм! – воскликнула она, едва сдерживая себя от того, чтобы не раскидать пометки о себе по всей гостиной: настолько явно порыв прослеживался в потемневших глазах. – Шейл бы всё это не сказал! – Почему? Он ведь пытался тебя убить! – не выдержал Лунетт, чувствуя раздражения из-за того, что Лэтти столь открыто пыталась защитить этого Шейла. – Но это я убила его, – произнесла Лэтти и утёрла лицо ладонью. Не потому, что убирала остатки размазанных по щекам слёз. Рейм вообще не ожидал, что сможет это когда-нибудь увидеть. Но увидел. Животный, дикий страх, сквозящий сквозь все возможные маски Лэтти. Ведь она боялась. Боялась герцога Барму. – Шейл не мог знать ничего о Валете, – наконец, продолжила Лэтти, вцепляясь в папку пальцами с такой силой, что он испугался, как бы она не порезалась. – Он не мог знать о том, что эта Цепь принадлежала Баскервиллям не один год. – Что ты имеешь в виду? Лэтти подняла на него глаза, уставилась прямо в лицо. Он ощутил, как забывает о том, что нужно дышать, и заставил себя сделать вдох – в её глазах был уже не только ужас, но и тьма, которая не могла принадлежать той Лэтти, которую он знал или думал, что знает. Она принадлежала человеку, который носил проклятую на весь мир фамилию Баскервилль. – Кто-то рассказал это герцогу, Рейм, – произнесла не своим голосом Лэтти. – Кто-то, кто должен был жить со мной в одно время.***
Она наблюдала за ним через окно уже долгое время. Настолько долгое, что её ноги ныли от усталости, но гораздо больнее было на душе и на сердце. Шерон перебирала пальцами бахрому на занавесках машинально, застывшим взглядом смотря на задний двор особняка, где под светом луны мелькала стройная фигура, то исчезая за деревьями, то появляясь. Иногда сквозь темноту прорывалось серебро его волос, открывая и часть лица. Ей хотелось бы видеть лучше, что сейчас плескалось в единственном глазе. Они с Брейком поручили Озу, Гилберту и Алисе задание и отправили в экипаже в дорогу ещё утром. Зарксис выглядел вполне себе живым и подвижным, но что-то в нём изменилось после беседы с Лэтти. Она ушла стремительно быстро, и, казалось, каждый шаг к двери причинял ей сильную боль. Когда Шерон заметила это, Брейк, поймав её взгляд, обворожительно улыбнулся и вернулся к гостям, словно важнее их не было никого на свете. Она промолчала на его слова о Баскервиллях, но тревога росла ежечасно, с каждым обронённым словом. «Что ты делаешь, Брейк?!» – хотелось воскликнуть ей и прервать своим криком весь этот фарс, но Шерон – молодая леди из дома Рейнсворт – не могла вскочить из кресла и разбить об пол дурацкую тарелку Зарксиса с пирожным. Шерон не могла повысить голос и кричать, пока не сядет голос, не могла смахнуть движением руки фальшивую улыбку с губ мужчины. Она могла лишь наблюдать, внимать и постараться понимать всё то, что рассекало воздух между ними без единого звука, где-то там, на том другом уровне, куда ей на правах госпожи и друга не было пути. «Ты же знаешь, Оз, то, что ждёт тебя в конце, не всегда то, чего ты хочешь», – сказал Брейк вслух, когда часами ранее они вдвоём сидели в гостиной. Комната была полна мрака, и слабый свет едва-едва принявшей силу луны просачивался через стекло на Брейка, придавая его облику ещё больше скорби. Он говорил не радостные вещи, и ей нечем было разбавить беседу кроме как своим присутствием здесь. Ломать, крушить, топтать – вот что ей хотелось, чтобы забрать у друга боль. Но она лишь молчала. Слушала и молчала. Смотрела на него из-под ресниц и всё ждала, что он расскажет ей всё сам. Но он молчал. И с прежней фальшивой улыбкой пожелал ей добрых снов, прежде чем уйти. «Но будешь ли ты сам спать?» – безмолвно спросила Шерон, но он, конечно, не услышал, и вот теперь она стояла в своей спальне у окна и наблюдала за тем, как неистово билось внутри него отчаяние. Как рассекал деревянный меч солому манекена, подбрасывая в воздух соринки. Как бутафорный клинок в его руках стал вдруг орудием смерти. Зарксиса не было несколько часов этим днём, и он вернулся с задания с единственным лишь пятнышком крови на рукаве. Но и его, как и утреннюю правду, он попытался быстро от неё скрыть. – Брейк, – проговорила она, касаясь ладонью стекла, и, словно услышав её, Зарксис вдруг замер и поднял голову вверх. Сердце Шерон забилось в груди с удвоенной силой, подав сигнал мозгу немедленно скрыться за шторой. Но она, расправив плечи, взглянула ему в лицо, освещённое луной, с тревогой и желанием помочь. Руки сами потянулись за шалью, и, прежде чем Брейк успел что-либо понять, Рейнсворт отстранилась от окна и двинулась вниз. Её шаги эхом разносились по дому, не приглушаемые даже ковром: почти бегом, не опасаясь споткнуться, Шерон сбежала по ступеням на первый этаж и вырвалась во двор, в незапертые двери, где луна серебрила траву. Брейк стоял на своём прежнем месте, без камзола, в одних рубашке и брюках. Деревянный меч безвольно свисал вдоль его бедра вниз, и Шерон, заметив ворох соломы у его ног, лишь благоразумно отвела взгляд. Но не смогла сказать ни слова, едва они с мужчиной встретились глазами. – Слишком поздно для ночных прогулок, моя госпожа, – произнёс, наконец, Брейк, прервав молчание между ними. Он чуть приподнял клинок, но, словно передумав в последний момент, вновь его опустил. – Как и для тренировок, – бросила в ответ Рейнсворт, на что Зарксис лишь тихонько хмыкнул. – Никогда не поздно лишний раз подтянуть форму, – важно сообщил он. – Может пригодиться, когда мы… – Когда мы что? – не выдержала Шерон и шагнула вперёд, заставив Шляпника слегка дрогнуть. – Что происходит? – Я не понимаю, о чём вы, госпожа, – невозмутимо отозвался он, поворачиваясь к ней профилем и будто назло вернувшись к тренировке. – Когда по ночам становится теплее, я всегда тренируюсь после отбоя. – Первый раз слышу, – сухо ответила Шерон, но, чуть помолчав, уже более мягко добавила. – Брейк, что-то не так. – Например, что Оз Безариус, скажем, одержим наглой и несдержанной Цепью в форме миленькой леди? Вы ревнуете, госпожа? – Не смешно! – вспыхнув, воскликнула Шерон, едва удержавшись от того, чтобы не топнуть ногой. – Брейк! Брось этот меч! – Я не могу. – Он вдруг повернулся к ней лицом, и его пальцы с удвоенной силой обвились вокруг рукоятки. – Почему? – резко спросила она. – Почему ты не можешь? О чём вы говорили с Лэтти? – Договаривались о вечернем чае. – Брейк! – Рука Шерон сама дёрнулась к плечу Брейка. Она схватилась за его рукав, как будто боясь, что он вдруг исчезнет, и шаль скатилась с детских плеч, повиснув на сгибе локтя. – В ней как будто умер целый мир! – Целый мир? – переспросил Брейк, машинально возвращая шаль на плечо госпожи. – Я думаю, там умер целый дом. – Что ты хочешь сказать? – То, что лохматый герцог был прав. Голос Брейка прозвучал очень странно, и Шерон сжала его руку. Он накрыл своей ладонью её ледяные пальцы, но всего на несколько секунд, прежде чем от неё отстраниться. Заботливым движением он поправил на её плечах шаль, и было ясно, что больше он не скажет ничего. «Шерон не должна об этом знать», – вот что было лозунгом всей его жизни. – Брейк… – Она была той ночью в поместье, – наконец, сказал он. – Была среди Баскервиллей, когда они вырезали ничем не повинных людей. «Вот в чём оказывается дело». Её рука сочувственно скользнула по плечу мужчины. Он скрывал это целый день. Скрывал, что раскрыл теперь эту горькую-горькую ложь, произнесённую Лэтти во благо однажды. Шерон страшилась того дня, когда бы Брейк узнал эту правду. Но он наступил раньше, чем она ожидала, застигнув её врасплох. Всех их. Теперь что ей сказать? Как отреагировать на эту новость? Должна ли она удивиться и поддержать его? Или?.. – Вы знали. Его голос вдруг пронзил тишину между ними, подобно ледяному северному ветру. Шерон вздрогнула и сфокусировала взгляд на лице Брейка, на его единственном уцелевшем глазе. Взгляд мужчины был неподвижен и пробирал до самых костей. Её губы задрожали в попытке что-то сказать, но он не дал ей ни шанса. – А вы знали, – повторил Зарксис снова, выпрямляясь, и её рука соскользнула с его плеча вниз. Нечто пронзительное было в этом жесте, как будто между ними рвались очень важные связи. – И понимаете, как многое это меняет. Шерон вскинула лицо, пытаясь поймать его взгляд. Но Брейк смотрел на неё и одновременно – сквозь. Ей хотелось схватить его за руку вновь и поклясться в том, что она молчала во благо. Шерон знала, что тогда Зарксис поверит ей, потому что она – его госпожа. Но вера слуги была ей не нужна: девушка нуждалась в друге, в том, чтобы Брейк поверил в её заверения сам. – Я знаю это всего лишь сутки, – наконец, вымолвила Рейнсворт. – Всего на один день больше. – Всего на один день дольше опасный преступник гуляет по Риверре, – хмыкнул он, но как-то больно уж фальшиво, заставив всё внутри Шерон сжаться. Его рука потянулась к бутафорному клинку, и пальцы оплелись вокруг рукояти. Она наблюдала за всем этим молча, зная, что он никогда не навредит ей. Но он мог навредить другим. – Ты ведь понимаешь, что быть там и участвовать в этом – разные вещи? – начала она, но Брейк вынул клинок из манекена и повернулся к ней лицом. – Рейм на днях сказал, что сила Валета могла открыть разлом в Бездне в тот день. – Что? Рейм? – растерянно произнесла Шерон с некоторым недоверием, но Зарксис не выглядел так, будто шутит. Однако сама мысль о том, чтобы Лунетт был способен что-либо вынести против Лэтти, казалась абсурдом. – Вы ведь знаете об особой связи Баскервиллей с Бездной, госпожа? – продолжил Брейк. Его голос звучал спокойно и ровно, но пальцы с силой сжимали рукоять меча, словно силясь не дать вырваться эмоциям наружу. Шерон заметила это, и мужчина тут же взмахнул играючи мечом в руке, как будто рассказывал детям сказку. – Они были Домом, который знал об этом месте больше всех. Лэтти знает об этом больше всех, – произнёс он. – Поэтому мы пытались открыть Разлом сами, чтобы вытащить господина Оза из Бездны. Точнее, использовать один из них, чтобы туда проникнуть. – Вы – что? – с искренним испугом воскликнула Шерон. – Валет способен связаться с Бездной. А Лэтти – одна из тех Баскервиллей, кто жил во время иного Глена. – Откуда?.. – начала было Шерон, но замолчала, внезапно осознав всю правду. – О Боже. Он знает, что она здесь. – И знает, что Рейм может с ней связаться, даже если он утверждает обратное, – равнодушно добавил Брейк. – Думаю, так даже и будет. Она снова окажется в клетке. – Тогда мы должны её предупредить. Герцог Барма не остановится, пока не получит из неё все возможные сведения. Пока… – Бросьте это, – вдруг прервал её Зарксис. Шерон удивлённо раскрыла глаза, а его бутафорный клинок описал изящную дугу и лёг на плечо манекену. – Пандора уже очень давно охотится на Баскервиллей. Если Лэтти попадёт в лапы Бармы, это лишь сыграет нам на руку. «Что ты такое говоришь?» – едва ли не в ужасе воскликнула мысленно Шерон. Её румяные от мороза щёки теперь заметно побледнели, и широко раскрытыми глазами она смотрела прямо в лицо Брейку, силясь найти в нём что-нибудь без фальши. – Я не позволю этому случиться, – медленно произнесла Шерон. – И ты тоже не будешь участвовать в этом. – Если так желает моя госпожа. «Если так желаешь ты!». Шерон круто развернулась на каблуках и двинулась прочь, боясь показать Брейку слишком многое из того, что происходило у неё в душе. Немало важных вещей случилось за эти дни, включая возвращение Оза из Бездны. Они стремились к этому очень давно, преодолевая трудности на их пути. Даже Гилберт оказался втянут в это Брейком, и вот теперь перед ними лежало много новых возможностей и новых вопросов. Но тяготило Шерон не это. Зарксис считал её ребёнком, которого он должен охранять, и Рейнсворт казалось это слишком. Их отношения, конечно, выходили за рамки «госпожи – слуги», но иногда Шерон особенно сильно хотелось, чтобы Брейк мог доверить свои тайны и ей. Его дурацкая привычка всегда и везде держать всё в себе её ужасно раздражала. Даже сейчас, когда так очевидна была правда, он продолжал упрямиться и молчать. Молчать о Лэтти, которая томилась в его мыслях. Шерон захлопнула дверь в свою комнату, вспоминая лицо Баскервилль в тот момент, когда она уходила. «Это ты её подвела», – шепнул ей внутренний голос, и девушка прикрыла глаза, словно прячась от мира. Шерон знала, что это всё предрассудки и принципы Брейка. Но это именно она направила Лэтти по этому пути. По пути, где она смогла бы позволить себе иметь надежду на это. На любовь и взаимность того, кого так жаждала сама её душа. – Спокойной ночи, госпожа, – услышала Шерон голос Брейка за дверью, и на несколько секунд весь мир расплылся пред глазами от нахлынувших слёз. Она прижалась спиной к двери, прислушиваясь к шагам. Он уходил, и вместе с ним – последняя возможность всё исправить. Ведь всё же ей была известна кроха правды. Правды о том, что Безумный Шляпник питался секундами жизни Зарксиса Брейка. Что её лучшему другу оставалось жить не очень много. Ведь он не использовал больше Цепь так, как прежде. Ведь он так торопился раскрыть правду о Бездне и Озе как можно скорее. Жизнь утекала сквозь его пальцы, и вместе с ней – возможность получить желаемую вещь. А Шерон несомненно полагала, что он нуждался в ней. Нуждался в Лэтти столь же сильно, как и в желании её, свою госпожу, оберегать.***
В гостиной было полутемно. Ничто не нарушало тишину, за исключением потрескивания огня в камине, и пламя отбрасывало на стены тени и плясало тёмными узорами на коже и отражении в стекле. Винсент стоял у окна, наблюдая за неподвижностью жизни снаружи, касаясь пальцами мягчайшего шёлка волос Эхо. Она не возражала, смотрела лишь перед собой, как застывшая кукла в руках заботливого господина. Её плечо не дрогнуло, когда ладонь спустилась с головы вдоль её шеи ниже. Ведь тело знало, как дороги ему касания Найтрея. Тело, но не Эхо. – Ого. Смотри, – вдруг произнёс тихий голос блондина, и Винсент улыбнулся отражению в окне одними уголками губ. Эхо подошла ближе и всмотрелась во тьму. В фигуру, стремительно шагающую к дому. – Мне проверить, кто пришёл? – спросила она, но Винс покачал головой и пальцами коснулся стекла, как будто силясь дотянуться до ночного гостя. – Отнюдь, – добавил вслух Найтрей. – Я и так знаю, кто пришёл с визитом. Поэтому иди и встреть её. Лэтти всегда желанный гость в моём доме. Словно услышав его, фигура остановилась и подняла голову вверх. Капюшон слетел с каштановых волос, и Винсент улыбнулся в ответ на плотно сжатые в отнюдь не дружеской улыбке губы Лэтти. Она смотрела на него с враждой, и это возбуждало всё внутри. – Добро пожаловать домой, – сказал он вслух, и девушка сощурила глаза, не в силах уловить ни звука. Он отстранился от окна и опустился на диван, откинувшись спиной назад. Внизу на первом этаже открылась дверь, и голос Эхо известил его о том, что Лэтти перешла порог. Шаги по лестнице послышались почти что сразу, и сквозь полуприкрытые глаза он рассмотрел вошедшую в гостиную фигуру, одетую излишне сильно для него. – Приятно тебя видеть. Особенно в ночное время. Но не в этой одежде. – Конечно. Бегу уже снимать, – отозвалась на его приветствие Лэтти и что-то бросила на столик перед ним. – Что это? – заинтересованно спросил он, наклоняясь над листами, и ощутил, как промялся диван от него слева. – Досье. Его собрал на меня герцог Барма. – Барма? – Найтрей с какой-то усмешкой взглянул на первую страницу и отложил её назад. — Ну что ж, я рад, что у тебя новый поклонник. – Ты думаешь это смешно? – спросила Лэтти. – Если он в курсе меня, то узнает и о твоём приюте для Баскервиллей. – Ты беспокоишься за меня? – О да, без твоего флирта мне будет одиноко. Винсент засмеялся и взглянул на Лэтти. От неё слабо пахло вином, и, судя по несколько взлохмаченному виду, она недавно поднялась с постели. Но с постели не в его доме. В чужом. – Где ты это взяла? – спросил издалека он, ощущая, как искры раздражения пытаются стереть с его лица натянутую маску. Лэтти же смотрела на него, как будто пытаясь разглядеть в его глазах правду. Но ту ли, которую на самом деле он скрывал? – Конечно же, из письменного стола Бармы, – наконец, отозвалась она без той осторожности, с которой, оказывается, всё время говорила. – Каждый день к нему в гости хожу. – И что ты хочешь от меня? – спросил Винсент, всмотревшись в её лицо. – Точнее, что я получу? – Я не говорила, что мне нужна помощь, Найтрей. Тон Баскервилль прозвучал на удивление очень резко. Винс невольно сощурил глаза, пытаясь разглядеть причину ледяной брони Лэтти. Несмотря на то, что девушка предпочла место на диване рядом с ним по собственному желанию, она держалась отстранённо и сухо, даже после того, как убедилась в чём-то для себя. Даже в том, как она сидела, проглядывало абсолютное равнодушие к самой идее столь позднего визита к нему, Винсенту Найтрею. – Что же тебя так сломало? – неожиданно для себя спросил он, и глаза Лэтти на миг округлились. За секунду в них промелькнуло столько эмоций, что сон и ленца, которой окутывала его Соня – Цепь, заключённая через контракт Пандоры, растеряла всю свою власть над ним. – Съела на обед несвежее мясо, – наконец, отозвалась Лэтти. – До сих пор от воспоминаний слёзы бегут. – Или бежишь ты. Лэтти вздрогнула, когда он прикоснулся к её лицу, и губы девушки плотно сжались – прямо как тогда, когда она подходила к дому и поймала его взгляд. Сейчас Баскервилль выглядела ещё более недовольной, но за маской раздражения скрывалось иное. Это было ему слишком знакомо – знакомо до дрожи и спазмов в животе от воспоминаний о том, что сделал когда-то он. Прошлое идёт за ними обоими по пятам, но каждый из них скрывает его по своей причине. И причина Лэтти может однажды раскрыть его участие в этом, чего позволить он просто не мог. – И зачем я пришла к тебе, – прервала его мысли Баскервилль, поднимаясь. – Ты… – Ты сегодня очень холодна, – проговорил Винсент. Она не успела даже встать, как оказалась пригвождена к своему месту снова. Тень нависла над ней, спрятала взгляд от играющего пламени в камине, оставив напротив лица только разномастные глаза – светло карий и алый. Цвета, которые без света становились темнее, как и душа их владельца, склонившегося над ней. – И спряталась за своей бронёй, будто она способна тебе помочь. Рука Винсента скользнула по скулам девушки вниз и устремились к волосам. Он играючи намотал их на палец, отстранённо наблюдая за тем, как пытается Лэтти стать безразличной к нему. Но её грудь часто вздымалась, выдавая то, что неожиданность сыграла своё. Как и то, что в этом доме кроме них была только Эхо. – Чего ты добиваешься этим? – наконец, спросила Лэтти. – Чего я добиваюсь? Улыбка невольно тронула его губы, преобразив лицо. Если раньше он казался отстранённым, то теперь нечто безумное выглянуло из-за прежней маски. Винс и сам ощущал перемены: в его руках была марионетка, рвущая свои нити каждый раз, когда он только-только их на ней закреплял. Было глупо полагать, что однажды он оставит попытки: Лэтти не принадлежала ему как никто, и Винсент желал исправить это сейчас же. Настолько сильно, что готов был на всё. – Ох, Лэтти, Лэтти, – выдохнул Найтрей. – Ты пришла сюда не из-за Бармы и не за тем, чтобы выяснить, замешан ли я в этом, – произнёс он полутихо, заставляя её вслушиваться в его голос. – Тебе не нужна моя помощь, чтобы подвести его черту. – Как и твою, – огрызнулась Лэтти, отнимая его руку от своего лица и двигая его колено, которым он опирался в диван рядом с ней. – Может, я получу даже больше удовольствия от тебя, чем от Бармы. – Ты получишь. Потому что он никогда не выберет тебя. – Что? – переспросила Лэтти. – О, леди Рейнсворт не просто его госпожа, моё солнце, – с улыбкой проговорил Винсент тоном, будто пояснял ребёнку простую истину. – Она смысл всей его жизни. Она, а не ты. – Тебе явно пора вырасти, Винсент, – холодно произнесла Баскервилль, впиваясь в него взглядом. – Твой лепет… – … это моя помощь. Та, за которой ты на самом деле пришла. Ярость засветилась во взгляде Лэтти, запылала в карих глазах огнём. Он почувствовал, как напряглось её тело под всей этой бутафорской одеждой, за которой сейчас она была укрыта. Даже за всеми этими складками ткани Винсент ощущал каждую клеточку Лэтти. Её стремления и нужду. Потребность в том, чтобы на все эти чувства ей ответили взаимно. – Прекрати, – произнесла Лэтти сквозь зубы, и это было его победой. Потому что она ответила не сразу. Потому что дала себе подумать три секунды, которые смотрела на него. – Прекрати, или я убью тебя. – Ты не убьёшь меня, – с непроизвольной полуулыбкой отозвался Винс. – Иначе тебе некуда будет идти. В этом вся ценность наших отношений. – У нас нет отношений. – Но ты всё ещё здесь. И всё ещё не попыталась освободиться. Губы Лэтти плотно сжались на секунду. Это было мгновенье вихря эмоций, который промелькнул во взгляде карих глаз. Он ощутил жар, когда она схватилась за его бант. Когда тонкие пальцы щекотнули ему шею над воротником, притягивая к себе ближе. Тень укрыла от него цвет настоящих глаз Баскервилль: сейчас они казались не карими, а темнее самой ночи. – Бедный, бедный Винсент, – услышал он её голос. Она была совсем близко, почти касалась его губ своими. – Знаешь, что действительно сбудется из всего, о чём мы говорили? То, что я никогда не приду к тебе с этой целью, – произнесла Лэтти холодно и остро, будто бы была клинком. – Я никогда не лягу с тобой в постель, Винсент Найтрей. Никогда. Она отстранилась. Встала с дивана, не глядя на стоящую в дверях без эмоций Эхо, и вновь взглянула на Винса. Он с трудом сдержался от улыбки, и глаза его темнели с каждой секундой всё больше. Он увидел вопросов на лице Баскервилль, но всего на секунду. На миг до того, как сам ответил ей той же монетой. – Тогда мне придётся ходить в бордель, – улыбнулся Винсент, наслаждаясь игрой света на лице Лэтти. Последними секундами, когда на нём ещё был слабый румянец. Когда она стояла на месте и смотрела на него так яростно и дерзко. – В «Цветущую лозу», – растягивая слога, продолжил он. – Место со столетней историей жизни. Тебе ли не знать, моя дорогая Лэтти?..***
Сабрие, февраль Снег валил крупными пушистыми хлопьями, залипая глаза. Кутаясь в тёплое пальто, Лэтти протаптывала дорогу к воротам парадного входа со стороны крыла жилых комнат. Холод не щекотал кожу в столь безветренную погоду, но дышать было несколько сложно: лёгкий морозец обжигал ноздри и горло, немного щипал ей глаза. Однако, несмотря на это, она нашла его сразу, даже сквозь стену снегопада. Леви был один, одетый действительно по-зимнему тепло. Прежде чем выйти к нему, Лэтти заметила мелькнувшую в стороне дома тёмную фигуру и вернулась взглядом к Глену. Он стоял неподвижно, лицом к ней. Его фиалковых глаз было не разобрать сквозь непогоду, но она знала: он смотрит за ней так же долго, как и она – за ним. Наблюдать и подмечать – одно из важных правил, которым её здесь обучил Леви. – И вот ты здесь, – вместо приветствия произнёс он, растягивая на тонких губах улыбку – столь же острую, как и его пристальный, внимательный взгляд. – Несмотря на холод и снег. – Где Освальд? – вместо ответа спросила Лэтти, боясь, что даже сквозь морозный румянец можно будет различить то, как неожиданно жарко ей стало, когда Леви так всмотрелся в неё. – Неужели тебе недостаточно только моего общества? – с наигранным удивлением спросил Глен, и Лэтти поняла, что победа за ним: ответить ей было попросту нечем. Точнее, они оба знали настоящий ответ на этот вопрос. – Без охраны выходить опасно, – наконец, спустя некоторое время проговорила Лэтти, избегая смотреть ему в лицо. Леви вновь улыбнулся и чуть прищурил глаза. Она ощутила, как его пальцы касаются её ладони. Как берут за руку и проводят по ещё незажившим порезам, очень чувственно и мягко. Как будто играясь с ней и её телом. – Думаю, свою безопасность я могу полностью доверить и тебе, – ответил Леви с лукавой улыбкой, смотря ей прямо в лицо. Лэтти хотела сказать что-то про его личную охрану, но Глен её опередил. – Потому что даже Освальд столько времени не тратит на все эти ножи, – добавил мужчина. – Только ты. Лэтти резко выдохнула, когда он отпустил её руку и направился к воротам. Не нужно было ждать приказа, чтобы следовать за ним, но было странным уходить только с Леви, без Освальда и остальных. Брат Лэйси набирался силы и опыта и становился всё важнее и важнее. Все Баскервилли давно уже знали, кто станет следующим Гленом. Но только она, Лэтти, не желала мириться с его смертью. Не теперь, когда поняла, что для неё он не всего лишь господин. Девушка поспешила за ним, утопая в свежих сугробах и смотря на его спину, на опущенные вдоль тела руки и горячие ладони. Видеть в нём мужчину было несложно. Но он никогда не говорил о том, что она больше, чем «подарок Судьбы», преподнесённый ему почти три года назад. В голове у Глена Баскервилля было слишком много хитрых планов, а Лэтти знала, что она – всего лишь часть из них. Деталь, которая запустит первый механизм. – Мы на месте, – услышала она голос Леви. – Добро пожаловать в свой прежний дом. Знакомые стены хилых домов заставили Лэтти окаменеть. Она шла прямо за Гленом, а теперь замерла, позволив себе отстать. Вихрь воспоминаний о прошлом волной боли ударил прямо в живот и выбил воздух из лёгких. Случайный прохожий толкнул в плечо, едва не сбив с ног, но снег и коробки зданий вокруг будто стали вечным гробом для неё. Он затягивал её в себя. Высасывал жизнь. – Такое всё знакомое вокруг? – прошептал Леви над самым ухом: она и не заметила, как он вернулся к ней и как теперь кривил губы в слабой улыбке. Как наслаждался игрой, которую затеял этим утром. – Но мы здесь не за этим. Есть и куда более важные вещи. Он указал рукой вправо, и фиалковые глаза его сверкнули странным блеском. Они были почти на самой окраине, окружённой лесом и загнившими домами. Это были трущобы – реальность столицы, где обитали те, кто был за гранью бедности. Лэтти провела своё детство в таком мире до 10 лет. До возраста, когда родители отдали родного ребёнка в публичный дом. – Взгляни, Лэтти. Там. Она посмотрела туда, куда указал Глен. Трёхлетняя девочка порхала в снегу, едва справляясь со слепленными снежками, которых было слишком много, чтобы удержать в хрупких маленьких ручонках. Её одежда была немного прохудившейся, но достаточно тёплой, чтобы холод не пробирался под кожу. Круглая мордашка, облепленная каштановыми кудряшками, выбившимися из-под шапки, разрумянилась от морозца, но девочка улыбалась и смотрела вокруг с восторгом. Смотрела такими же глазами, как и у неё. – Ей дали имя Синтия, – произнёс Леви. – Обычное имя для обычного ребёнка. Ребёнка, который не мог ощущать Бездну с самого детства. Который не пугал своих родителей золотыми огнями. Возникшие из-за почти слепленного снеговика люди заставили Лэтти задохнуться. Она отступила назад, но упёрлась в грудь Глена, чьи горячие ладони легли ей на плечи, отгоняя ледяной холод, обжигающий изнутри каждую клетку. Пальцы мужчины были тверды, и Лэтти вдруг поняла, зачем они были здесь. Что они не уйдут, пока не закончится шоу. – Они продали тебя в публичный дом с правом получать те самые деньги, которые ты приносила в это место своим физический трудом, но пока ещё не телом. – И они… – … завели ребёнка. Она родилась спустя девять месяцев после того, как ты перестала с ними жить. Огонёк света после той тьмы, которой они оба тебя считали. Две тёмные фигуры вдруг отделились от одного из домов и направилась к ним. Двое мужчин в одних обносках с синюшными руками, словно они долгое время находились на морозе. Лэтти увидела у одного из них нож и ощутила, как задрожало изнутри её существо. – Что ты чувствуешь? – горячим шёпотом спросил над самым ухом Леви, наклоняясь к ней из-за спины, вынуждая ощущать тепло его тела даже сквозь пальто. – Ты боишься за них? – Их убьют. – Если не вмешаешься ты. Она почувствовала, как опускается его ладонь вниз, как оплетаются тонкие пальцы вокруг её запястья, направляя руку девушки к запрятанному на поясе ножу. Глен заставил Лэтти взяться за рукоять, но не вынуть его наружу. Только прикоснуться. – Помогите! Женский голос пронзил морозный воздух, но такие крики были слишком часты в затхлых трущобах. Никто из обедневших, нищих жителей района никогда бы не вышел помогать другому. Только, как коршун, пришёл бы на место брани, чтобы нажиться остатками, будь то одежда или иные ценные вещи. Некоторые могли бы забрать с собой и плоть. – Помоги! Теперь женщина кричала не в пустоту. Лэтти вздрогнула, осознав, что она обращается к ней, прижимая к груди рыдавшего ребёнка, пытаясь вырваться из хватки второго бандита. Мужчина – её отец – уже лежал в снегу, захлёбываясь собственной кровью, и его глаза – карие, которые достались Лэтти от него – были полны слёз и боли. – Пожалуйста! – вскричали вновь, и теперь плач ребёнка вторил завыванию жертвы, утопая в снегу из-за падения с рук матери. Ладонь Леви исчезла, оставила её наедине с ножом. Он всё ещё стоял за спиной, напоминал о том, что он рядом, и тепло его тела заставляло Лэтти смотреть. Мужчин всего лишь было двое – она тренировалась и была уверена, что справится с ними, исхудавшими, отчаявшимися и слабыми, как дети. – Летиция! Полное имя, произнесённое в воздух, заставило Лэтти почти содрогнуться. Она уставилась перед собой, на женщину в снегу, и узнавание в серых глазах повергло девушку в шок. Даже присутствие Леви исчезло, когда их взгляды пересеклись, и волны жалости и ужаса отразились на лице отчаявшейся матери. – Летиция, это ты! – взвыла она вновь, и Синтия, барахтающаяся в снегу, помчалась куда-то в сторону, подальше от запаха крови и боли. Её маленькие ножки засеменили прочь, но никто не побежал за ней. Даже мать, уставившаяся на другого человека в трущобах. – Летиция! Её поднял один из мужчин и толкнул в грязную стену старого дома со сгоревшими ставнями. Лэтти ощутила, как сжимаются пальцы на рукоятке ножа, но не смогла сдвинуться с места. Слёзы застряли где-то в глубине и даже не в горле. Она не чувствовала ничего, что могло бы их спасти. Ничего из того, что могло бы заставить её бежать по глубокому снегу вперёд. – Лэтти? Голос Леви не был звонком, вернувшим девушку в реальный мир. Нет. Напротив, только он был частью того мира, который Лэтти могла бы назвать настоящим. Она прекрасно помнила страдания, которые ей причиняли раньше. Помнила, какое тепло и чьё спасло её от смерти и продажи собственного тела. Знала, что никто не прикоснётся к ней в таком плане, кроме него. И её пальцы сами соскользнули с ножа и опустились вдоль тела. Опустились под свистящий в ушах вскрик и предсмертный вой. – Это был твой выбор, – произнёс Глен, и Лэтти отвернулась от картины, чтобы посмотреть в лицо господина. – Ты могла их спасти. Они встретились взглядами, и нечто тёмное заблестело в фиалковых глазах. Она увидела в них отражение себя и поняла, что больше не сможет никогда посмотреть в сторону бывшего дома. Потому что настоящий «дом» стоял сейчас перед ней, и тьма расползалась по телу, как яд, как будто закрепляя между ними странную связь. Леви увидел в ней это даже без слов, и его тонкие губы тронула полуулыбка. Возможно, на его лице так отразились торжество и радость – Лэтти не знала. Но одно было ясно ей точно: ничто и никогда не сможет искупить всё то, что сделала Летиция Эртон – девочка, которая умерла для этого мира сегодня.